Установили палатку, стали укладываться спать. Решили делать это по очереди: один спит, другой бодрствует и поддерживает костер – лучшее средство против незваных гостей из джунглей и с реки. Первым вызвался отдыхать Эйсмар, так как знал, что вторая половина ночи более трудная.
Однако спать ему пришлось недолго. Походная жизнь приучила дремать чутко, что он и делал подсознательно. И он очнулся от непонятных криков и шума, доносившихся снаружи. Крики были явно Фрицевы.
Курт схватил револьвер – шестизарядный австрийский «Гассер» – и выскочил из палатки. И обомлел вторично за вечер.
Да было от чего! Такого он не видывал никогда.
Фриц Вагнер, вне себя, с остатками волос, стоящими дыбом, метался вокруг костра Выкрикивал чудовищные богохульства хриплым, каким-то не своим голосом, слюна изо рта хлопьями летела во все стороны. Тощей рукой натуралист намертво сжимал корявый сук, коим неистово бил по кострищу – искры, дым, зола бедовым фейерверком взлетали ввысь.
На отчаянные окрики Эйсмара Фриц отреагировал, но как-то странно: не переставая скакать и колотить костер, он заголосил о грядущем испытании, о силах зла, о том, что они близки, совсем рядом – люди, бойтесь, бойтесь их!..
Тщетно Курт умолял обезумевшего человека успокоиться – в того словно бес вселился. Вагнер вдруг бешено накинулся на деревья, стал хлестать своей дубиной по ветвям, лианам – листья клочьями полетели вокруг.
Завершилось это побоище и вовсе плохо: Фриц внезапно выронил дубину, схватился за горло, захрипел страшным голосом: «Проклятье!..» и повалился навзничь, чуть ли не в костер.
Эйсмар сунул револьвер в кобуру и бросился на помощь, оттащил несчастного от костра к палатке. Тот был жив, но без сознания, едва дышал. Курт попытался привести его в чувство – бесполезно.
Понятно, что остаток ночи Эйсмар не сомкнул глаз. После припадка (а Курт не сомневался, что был нервный припадок на почве физического переутомления), Фриц тяжело дышал, стонал, бредил: из его груди изредка вырывались невнятные слова. Когда же рассвело, он неожиданно пришел в себя.
Это действительно было неожиданно. Эйсмар вздрогнул, когда Фриц заговорил слабо, но связно. Магистр обрадовался: как бы там ни было, юного коллегу своего он жалел искренне, от всей души.
Тот попросил попить. Курт засуетился, отыскал фляжку, с неуклюжей заботливостью поднес к пересохшим губам Вагнера, бережно поддерживая бедную его голову. «Хорошо…» – прошелестел лежавший, когда убрали фляжку. И сказал, чтобы Эйсмар прилег, отдохнул.
Курт возразил: он не может оставить без присмотра больного товарища. Фриц бескровно улыбнулся: все в порядке. Просто под воздействием недавних разговоров, да и испарений… его настигло кратковременное помрачение сознания. А теперь все хорошо. Он слаб, это верно; но слабость пройдет. «Отдохните. Курт, вы утомлены, я вижу. А я тем временем наберусь сил, полежу…» И он в изнеможении закрыл глаза.
Курт поразмыслил. В самом деле, отдохнуть надо, иначе долго не продержишься… Он принял решение. Попросил Фрица разбудить через два часа. Тот лишь кивнул с закрытыми глазами.
Только сейчас Курт почувствовал, как дьявольски устал. Глаза его сомкнулись сами собой – и он выпал из реального мира.
И вернулся в него. Вздрогнул изумленно. Что это?..
Это было похоже на мгновенный обморок. Поникла голова – миг – и тут же открыл глаза.
Был вечер.
Он изумился еще больше. Вечер?! Но почему тогда, черт подери, Фриц не разбудил его?..
Эйсмар окликнул товарища. Тот не отозвался. Курт вскочил, огляделся. На том месте, где лежал Фриц, никого не было. Безобразным серым пятном на темной земле выделялось погасшее кострище.
Фриц Вагнер навсегда покинул сей мир – во всяком случае, для большинства людей. Правда, Эйсмар поначалу не мог этого понять, он рыская по берегу, кричал, а затем опомнился – остановился и понял, что все это бесполезно.
Да и темень сгущалась. Курт торопливо, кое-как – совсем не в его стиле, но что делать! – собрался и пустился в обратный путь. В эту секунду у него и в мыслях не было, что идти семь миль в темноте по джунглям – почти самоубийство. Он запросто навьючился и пошел. Постепенно, впрочем, помрачение стало сходить с нею, и стало расти явное недоумение… А потом он и вовсе начал осознавать нелепость своего положения.
Но продолжал идти, почти на ощупь. Да ведь не останавливаться же теперь! Поздно. Баварское упрямство сломать невозможно – Курт Эйсмар шагал, задевал сучья, спотыкался, глаза его стали как два револьверных дула. Что-то отвратительно шуршало под ногами.
Вдруг какое-то светлое пятно мелькнуло впереди. Эйсмар напрягся. Остановился, постоял. Тихо. Он шагнул вперед – и встал на нечто мягкое, да вдобавок живое – ибо оно вскочило, заорало и грохнуло навскидку из револьвера – слава богу, Курт чудом успел увернуться.
Это «что-то» оказалось караульным Аугусто, который незаметно для себя заснул на посту.
Когда более или менее все успокоилось, прозвучал рассказ о злоключениях, тогда только Эйсмара поразила одна удивительная вещь. А именно: весь его обратный поход, от костра до базового лагеря, составил не более одной мили! А может быть и того меньше.
Он сказал об этом. Нет, лагерь никуда не перемещался. Но как же?..
А вот этого никто объяснить не мог. И не объяснил, не до этого стало. Потому что индейцы дружно и нежданно объявили, что они идти готовы. Почему? Да потому, что опасный дух ушел. Его больше нет.
Как ушел, почему, куда?.. На все эти вопросы индейцы ответить не смогли. Объяснились за них португальцы. Они сказали, что по местным представлениям, время от времени Землю посещает пресловутый злой дух: совершенно непредсказуемо, неожиданно и всегда страшно. Путешествие пришлось по несчастному совпадению обстоятельств как раз на такое посещение.
Тут все стали коллективно думу думать, задавать себе разные заковыристые вопросы. Что же он делает, этот скверный дух, как гадит человечеству?.. Видимо, оновселяется в людей, овладевает ими и дурманит их, они становятся как бесом одержимые. А потом что? А потом, надо полагать, онозабирает людей.
Европейцы тоскливо переглянулись. Слушать подобные вещи в конце девятнадцатого века казалось им диким – а вот поди ж ты, крыть нечем… Кто-то вяло высказал: ну хорошо… а почему же тогда на бедного Фрица оноподействовало самым фатальным образом, а с Курта Эйсмара – как с гуся вода?
Португальцев это лишь потешило немного: да чего ж тут странного? Понятно ведь, что люди разные. Да и на магистра неведомое повлияло; в меньшем, конечно, размере, но повлияло. Для него изменилось время и расстояние – он провалился в забытье почти на двое суток, а для него это был миг, он шел туда семь миль, а обратно – милю, он помутился немного в уме – чего ж вы хотите?..
Бог весть куда завел бы путешественников их спонтанный ночной коллоквиум, если бы кто-то наконец не предложил лечь спать. Да, да… – нестройно поддержали остальные. Завтра отправляться… Время дорого… и тому подобное.
Наутро индейцы собрались, загрузились, как ни в чем не бывало. Позавтракав, экспедиция села в лодки и поплыла. Один из бразильцев коротко перекинулся парой фраз с аборигенами. После чего засмеялся и сказал: все, путь открыт. Чудовище, мол, поглотило жертву и насытилось. Ушло.
Немцы хмуро промолчали. Мутное течение быстро тащило лодки. Курт напряженно всматривался в правый берег, надеясь поймать место трагедии – их с Фрицем неудачную стоянку, где должно остаться кострище. Так и не увидел. Словно и не было того места. Словно не ходили они никуда! Словно не было на свете никакого Фрица Вагнера, студента из Йены.
Экспедиция завершилась благополучно. Подумав, участники ее по возвращении в Европу не стали эпатировать ученый мир скандальными сенсациями – и Фриц Вагнер стал числиться утонувшим. Молчал и Курт Эйсмар, впоследствии ставший профессором зоологии у себя в Мюнхене. Но он ничего не забыл! И после смерти профессора в 1926 году в его личном архиве была обнаружена рукопись, повествующая о невероятных событиях, случившихся давным-давно в дикой амазонской сельве. Надо сказать, что мемуары ученого вызвали некоторый интерес, даже были опубликованы в каком-то довольно пошлом журнальчике – психопатичная Веймарская республика была падка до подобных сенсаций, которые вспыхивали и тут же исчезали. Таким же припадочным фейерверком пыхнула и эта, после чего легко угасла. Ну, а последующие события: Гитлер, Третий рейх, Вторая мировая… понятно, что после них все го, что волновало когда-то человеческие сердца, кружило головы – все или забылось, или стало казаться неимоверно далеким, как другой берег, заблудившийся за туманом.
3, 4. Эти два происшествия объединяет то, что оба они случились в России. В разные, правда, времена. Первое – самое раннее изо всех четырех, оно датируется летом аж 1834 года.
Захолустный уездный городишко, откуда за три года ни до какого государства не доедешь, был прямо-таки взорван известием о возможном появлении инкогнито высокопоставленного лица, с целью тайной проверки – этакого Гарун-аль-Рашида.
Городское начальство впало в тихую панику. Все так и смотрели, выпучив глаза: не явился ли уже проверяющий?.. И, безусловно, он явился!
Странного вида, эксцентричный молодой человек не мог не привлечь внимания. Несколько слов, брошенных им ненароком, мимоходом, – окончательно убедили городские власти в том, что этот юноша именно тот, кого они со страхом ждали. И они простерлись ниц пред ним, выказывая рабскую почтительность.
Он же и бровью не повел, воспринимая всеобщий трепет как нечто само собой разумеющееся. Искрометно шутил, с очаровательной любезностью оказывал знаки внимания дамам, и все это с видом легкомысленным, каким-то балованным – будто смеялся над трясущимися заправилами. Так играючи, он провел день, после чего распрощался и – убыл навсегда.
Уездные столпы перевели дух; на радостях они совсем уж было собрались вкусить яств да отведать вин – как тут для них гром грянул прямо с ясного неба.
Этот молодой человек оказался никакой не проверяющий.
А кто?!
А черт его знает, кто – ни сё ни то, неведомо что!..
Ну, тут уж все и руки расставили. Стали разбираться: прах побери, в самом деле, ну разве он похож на проверяющего? Да нет, конечно, ни копейки в нем нет от проверяющего!.. А как же тогда мы так оплошали?! Да вот так уж – будто пелена застила очи. Немая сцена!
Самое чудное, что никаких следов этого молодого человека не удалось разыскать. Притом что он, ничуть не таясь, назвал свое имя, отчество и фамилию. Сказал, что служит в Петербурге, а едет в свою деревню в Саратовской губернии. В конце концов, даже его лакей был с ним! И тем не менее деревни с таким названием в Саратовской губернии не оказалось, а человека с такими данными – ни в одном из Санкт-Петербургских департаментов. А про лакея и говорить нечего.
Так что ж они были, эти двое, – фантом, мираж, фата-моргана?.. Нет ответа. Исследователи, раскопавшие этот случай в архивах, тоже поставили жирную закорючку вопросительного знака.
Ну а четвертый случай – нет смысла повторяться о нем: знакомая нам история о пришествии «колдуна» в глухую уральскую деревушку Метелю.
ГЛАВА 10
– И это вам рассказал Мидовский? – тихо спросил Егор, когда Беркутов завершил свое повествование.
Лесник кивнул.
– Слушайте… – Княженцев почесал в затылке. – А зачем он с вами так разоткровенничался? С чего бы вдруг?
Беркутов улыбнулся.
– Вот и я недоумевал. Но потом, в свете дальнейших событий…
Дальнейшие события развивались таким образом.
После долгого разговора на вершине офицеры вернулись в часть, как ни в чем не бывало. Потекли день за днем. Мидовский к лесной беседе больше не возвращался, а Беркутов, хоть и ломал голову, помалкивал тоже.
Так миновала неделя, другая. Стояла восхитительная осень, рябиновые зори, золотые дни. И вот в один из этих ясных дней Сергея вызвал к себе командир части.
Лейтенант Беркутов прибыл. Последовало распоряжение: срочно подготовить дополнительную казарму на двадцать человек. Взять старшину, пятерых бойцов, койки, матрацы, белье на складе – и вперед.
Лейтенант откозырял и отправился выполнять распоряжение. Выполнил. Старшина, прапорщик Ложкин, матерился – жалко было белья, теперь уж не сопрешь… Спрашивал: на кой хрен это, пополнение, что ли, ожидается?.. Лейтенант пожимал плечами, отмалчивался. Что толку отвечать на бессмысленные вопросы? Он и не отвечал.
Доложив командиру о том, что задание выполнено, Беркутов вышел из штаба – и нос к носу столкнулся с озабоченным, спешащим Мидовским.
Сергей не успел ничего сказать, хотя собрался – уже рот открыл. Но капитан опередил его, схватив за руку выше локтя:
– В девятнадцать ноль-ноль. За пожарной вышкой. Будь обязательно!
И дверь штаба гулко хлопнула за ним.
Беркутов постоял секунды три, кивнул понимающе и ушел.
В восемнадцать пятьдесят девять он был за пожарной вышкой, а когда стрелки его «командирских» показали девятнадцать ноль-ноль, – возник Мидовский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39