– Но ничего, безвыходных положений не бывает.
– А бывают безвыходные состояния? – Аркадий улыбнулся, хотя шутка вышла кислой, он и сам это почувствовал.
– Юра. – Егор сдвинул брови. – Я понял так, что и для вас сюрприз? Вы не знаете, куда нас занесло?
Тот хмыкнул.
– Не знаю, но это было бы еще полбеды…
А что сама беда – всем ясно: как из этой передряга вылезать.
Юра не успел договорить – ровный гул за окнами вдруг взорвался истеричной беспорядочной пальбой, воплями, а затем что-то гулко лопнуло, задрожали стены дома, и воздушная волна толкнулась в лица, спины и бока людей.
– Стоять! – рявкнул Забелин, в корне пресекая невольное движение штатских кинуться к окнам и поглазеть, а что там. – Придурки!
Это не относилось только к Беркутову, но и остальные не обиделись, все поняли.
– Пардон, – извинился Павел. – Стойте тут! Вон туда, там станьте, в коридоре.
Сам он мягким кошачьим прыжком сиганул к окну, на ходу ловко сбросив с плеча в руки автомат. Конечно, он не сунулся, как штатский лох, в проем, а умело сманеврировал к стене и осторожно глянул в пространство. Глядел он несколько секунд, после чего отпрянул.
– Что там? – спросил его Беркутов.
– Бой, – кратко ответил Павел.
Только он так сказал, как снаружи с новой силой вспыхнула ружейно-автоматная трескотня, выкрики, женский визг и стоны.
Павел опять выглянул. Смотрел на сей раз подольше. Что-то изменилось в его лице. Затем он отступил и вернулся к друзьям. Лицо было бледно.
– Вот ведь гадство гадское, – выразился он, добавил матом и сплюнул. – Хрен знает что. Похоже, тут у них какая-то революция, что ли. Гражданская война…
– Почему – именно гражданская? – поинтересовался Аркадий.
– Да видно, на хрен. Не войска. В смысле, не регулярные части там бьются. Так, сброд. Тут же и жители мечутся. При мне… – Забелин скривился, как от зубной боли. – При мне бабу убили. Просто бежала и попала под залп. В голову, в ноги… – Он махнул рукой.
– Невесело. – Княженцев вздохнул.
– Не то слово.
Павел чуть запнулся. Помолчал. Опять скривился и сказал:
– Какая-то орава сюда бежала. К дому. Похоже, что хотят сюда забежать. Может, и наверх. Малоприятно.
Что тут сказать? Да нечего. Никто ничего и не сказал. Действительно – малоприятно.
А главное – что делать? Вот вопрос! Безо всякой иронии и исторических аллюзий. Что делать сейчас, сию секунду?! Ведь что-то делать надо!
Надо. Но что – не знали. Ни один. Стояли и не двигались.
Ну и достоялись, ясный перец. Снизу, из парадного, донеслись голоса, топот. Что-то тяжкое глухо бухнулось на пол.
Голоса стали приближаться. Шаги спешно зашаркали по ступенькам.
– Сюда! Давай! – ясно донесся выкрик.
– Черт. – Егор попытался улыбнуться. – Может, мимо пробегут?.. – пошутил неудачно, решил вновь пошутить, и еще неудачнее: – Ничего, ничего. Философу позволительно говорить глупости.
– Так, – сказал Павел. – Слушайте все: стоять тихо и молчать. А говорить – если придется говорить! – так вот, говорить буду я.
Шаги и тяжкое, сопящее дыхание все приближались. Забелин предостерегающе поднял руку.
– Кирпич! – раздался властный голос. И ругательство: – … в рот! Ты что там, сдох? Твою мать!.. – И обвал бездарной, грязной ругани.
Шаги затопали по лестничной площадке. Захрустело что-то под ними. Звучный плевок. Еще ругательство. Потом зашаркали другие шаги, и кто-то тонко, фистулой откашлялся – наверное, тот самый Кирпич.
– А ну-ка, давай сюда, – прозвучал бас.
* * *
И затопал по доскам прихожей, крякнул гулко. И – вот, вошел в комнату.
«Контакт миров», – глупо пронеслось в голове у Егора.
Вошедший был одет во что-то грязно-серо-камуфляжное, коренаст, с головой, сидящей на плечах плотно, почти без шеи. При этом низкоросл и кривоног – словом, хреновый экземпляр Homo sapiens; было даже удивительно, что столь начальственный глас исходит из такого незначительного остова.
Лицо индивида тоже было, в общем, пустяковое. Если что внушительное и имелось на нем, так это необыкновенно густые и черные брови. Эти-то брови и полезли радостно вверх при виде пятерых пришельцев.
– О! – рокотнул нутряной бас. – Ну, наконец-то! И вы здесь!
И расставил короткие руки – кажется, готов был и целоваться полезть.
У землян хватило ума сделать вид равнодушный, даже надменный, особенно Павлу это здорово удалось – так, что кривоногий удариться в объятья не решился. Правда, пустился в многословие:
– Хорошо, оч-чень хорошо, что вы прибыли! Рад. Очень рад… А у нас тут, признаться, так и думали, что вы нас поддержите! Эти-то уроды, конечно, тоже гавкали: мол, юго-восточные за нас будут! Как же, будут! Вот вам – шиш.
И вправду показал грязный кукиш.
– Ну, вообще говоря… – веско проговорил Забелин. – А что, кроме нас никого еще не было?..
Тут камуфляжный деятель заколыхался в смехе. В понимающем этаком, приближенном к тайному знанию, к государственным секретам.
– Шутить изволите?..
– Совсем даже нет, – ответил Павел очень спокойно. – Мы действительно не знаем.
– Ах, ну да, – на сей раз в голосе зазвучала ирония. – Бы же у себя там все по неизведанным мирам путешествуете…
– Вот именно. – Забелин солидно улыбнулся. – Нас давно здесь уже не было… Поэтому мы слегка не в курсе текущих событий.
Егору показалось, что Павел начал говорить лишнее, и он предостерегающе кашлянул.
Но бровастый лишь хихикнул подобострастно:
– Ох уж, эти мне юго-восточные! Все темните, темните… – А вот тут ему самому, похоже, почудилось, что он ляпнул лишнее, и он затараторил: – Шучу, шучу. Кстати, я не представился?.. Прошу прощения!
Он приосанился, резко выпрямил спину, молодецки повел плечами – причем от этого движения шибануло в носы окружающих терпким потным амбре. А он еще и каблуками лихо пристукнул:
– Командир второго разряда Бурдюк-Свистунов, Григорий, сын Петров!
Егор едва удержался от того, чтобы не прыснуть сосмеху, но Павел вполне серьезно и корректно кивнул:
– Забелин Павел Васильев, – и повел рукою: – Мои друзья.
Все представились столь же церемонно, лишь Юра коротко бросил:
– Юрий, вольноопределяющийся, – и незаметно подмигнул Егору, поймавшему его взгляд.
– Так, так, – с удовольствием проговорил Бурдюк, взявшись обеими руками за ремень, на котором – только теперь заметил Княженцев – болтался причудливого вида пистолет, типа маузера, но не маузер. Похоже, еще что-то хотел сказать, но тут в комнату ввалился длинный, узкоплечий и почему-то печальный мужик, в холстинной серой робе и с неуклюжим железным ящиком на спине.
– А! – вскричал Бурдюк, и его брови стали похожи на разведенный мост. – Явился – не запылился… Видали дурака? – обратился он к новым своим знакомым.
Мужик скуксился пуще прежнего.
– А-га-га! – заржал Бурдюк. – А знаете, как его зовут? Эй ты, рыло! Ну-ка, скажи, как тебя зовут?!
Длинный скукожил такой кисляк на лице, казалось – еще чуть-чуть, и заплачет.
– Ну… – плаксиво проныл он.
– Чего ну? Чего – ну, рожа? Говори, как зовут, тебя спрашивают!
– М-м… – тенорком гукнул длинный. – Ну, Кобылий Кирпич, Данилко. Климов сын.
Тут Бурдюк раскатился в беззвучном смехе, весь сожмурился, лишь рот отверзся, показав мелкие желтые зубы. Кирпич же, видя это, окончательно понурился, плечи обвисли, кисти рук поникли до колен.
Пока дурак Бурдюк-Свистунов так смеялся, наши странники молча и отчужденно смотрели на него. Командир же второго разряда хохотал, хохотал всласть, покуда до него не стало доходить, что хохочет он один.
Он прекратил смех и с удивлением выпучился на людей – а чего, дескать, они не смеются?.. Вернее, выпучился он на одного Павла. Павел и ответил ему очень сухо:
– Простите, не понимаю, что здесь такого смешного.
– Не пони… – Бурдюк подавился словом. – Не понимаете? Ко… Кобылий Кирпич… Не понимаете?
– Нет, – отчеканил Забелин так, что Бурдюк побагровел. – Я здесь не вижу ровным счетом ничего, кроме того, что вы всячески оскорбляете вашего подчиненного. Ведь он подчиненный ваш? Подчиненный, я вас спрашиваю?!
– Подчиненный… – прошелестел уничтоженный Бурдюк.
– Ну вот. У нас за такие дела сразу – к стенке. Понятно?
– По… Понятно…
– То-то же. А теперь… – Павел зачем-то обвел строгим оком соратников. – Теперь нам необходимо пообедать. Обеспечьте! – И своим: – Пойдемте!
После чего, не дожидаясь прочих, тронулся на выход. И все четверо молча, с неприступными лицами прошли мимо как громом пораженного Бурдюка.
– Пойдемте, – мягко сказал Павел Кирпичу, беря его за локоть.
Кирпич просиял, суетливо побежал впереди, железный ящик на спине запрыгал. Егор увидел, что к ящику приделана скрученная в кольца гофрированная кишка. «Огнемет», – подумал он.
А Бурдюк засуетился, закрутился вьюном, подбежал к Павлу. Тот уже начал спускаться по лестнице.
– Мы это сейчас… – Бурдюк кинулся вперед, шумно затопал башмаками. – У нас кухня тут… Сейчас… Сию секунду сделаем! Я сам лично!..
– Лично, под персональную ответственность, – согласился Забелин. – И поживее!
– Да, да! Так точно!
И по лестнице припустил стрелой – только его и видели.
– Мощно ты с ним, – сказал негромко Егор Павлу.
– Психология, – так же вполголоса отозвался тот. – С такими надо только так. Это я уж на службе усвоил. Они, если с ними по-хорошему, принимают доброту за слабость, а порядочность за глупость, и на шею садятся. А раком его поставишь – уважать будет… Ты с ним, если что, тоже не стесняйся. Такие все стерпят.
Они вышли на улицу и невольно сощурились от бьющего в глаза солнца. Парадное выходило на солнечную сторону.
Впрочем, как и та, эта сторона являла собою дымящиеся, кое-где догорающие развалины. Когда глаза привыкли к слепящему свету, Егор разглядел людей – и суетящихся, бегающих за чем-то туда-сюда, и сидящих вокруг больших котлов, исходивших сытным, солидным паром. Эти сидящие поочередно, с неторопливой мужицкой основательностью зачерпывали ложками густое, жирное варево; бережно, ковшиком держа свободную руку под ложкой, отправляли похлебку в рот, глотали, причмокивали.
Эта неспешность военно-полевого обеда выглядела очень уж вкусно. Егор сразу же почувствовал волчий аппетит, рот вмиг наполнился слюной.
– Послушайте… – обратился он к Кирпичу, но осекся.
Взгляд его случайно упал влево, и Княженцев увидел нечто.
Оно было совсем обыденным в этой обстановке. Но от этого было не менее страшным.
Там лежали мертвые. Сваленные в небрежную кучу.
– А… – против воли вырвалось у Егора.
Кирпич с готовностью повернулся.
– А, это, – легко сказал он. – Мертвяки. Наши. Их сюда стащили. Хоронить будут. А ихних… – Он махнул рукой и дребезжаще рассмеялся: – Ихние так падлом и валяются!
Аркадия передернуло от этих слов.
– Валяются! – воскликнул он. – А вы… – Здесь он сдержал себя и сказал так: – От этого болезни могут быть. Трупы ведь разлагаются, заражают местность. И потом… там же не только враги ваши, но и мирные жители, наверное. Так ведь?
Лицо Кирпича мгновенно стало печальным, соболезнующим.
– Так, так, – закивал он… Вздохнул: – Мирные, да… Побито много. Ужасть сколько! Но все тот гад, Чухонин! Он первый начал. Слыхали про него?
Пришельцы переглянулись.
– Мы сейчас больше обед хотим услышать, – нашелся Егор.
– А, это да! – Кирпич засуетился, забрякало железо за спиной. – Это уж наш Григорий Петров сделает, это он может. Вон туда пожалуйте. В тенек. Там прохладно… – он побежал вперед, обеспечивать стол. – Эй, ребята! – завопил фальцетом. – Юго-восточные к нам! Глядите! С нами будут!..
– Вот черт побери, – пробормотал Княженцев. – Почему мы у них – юго-восточные?
Он спросил об этом вроде бы Юру, и тот плечами пожал в ответ. Он вообще теперь казался каким-то потерянным, притих и прятал взгляд… Чуть погодя заговорил Беркутов:
– Узнаем…
А все вокруг, после того как Кирпич побежал и издал торжествующий клич, застыли, как в игре «замри – умри – воскресни». Бегающие остановились, обедающие окаменели с ложками в руках. И все смотрели круглыми глазами на пятерых идущих, прямо-таки пожирали их взорами, в которых легко читалось изумление, граничащее с суеверным страхом – так, наверное, положено смотреть на сверхлюдей, на титанов… на худой конец, на чемпионов во всех возможных видах боевых единоборств.
– Делайте морды посерьезнее, – не разжимая губ, шепнул спутникам Павел.
Егор старательно насупился, а каковы уж рожи сделались у остальных, не видел.
Вдоль странным образом уцелевшей высокой кирпичной стены действительно было тенисто и прохладно – и это было хорошо после солнцепека, на котором все успели малость взмокнуть.
Бурдюк, надо отдать ему должное, в самом деле распорядился оперативно. Зычный голос зазвучал, размахивающая руками пятнистая фигура замельтешила невдалеке – и через несколько секунд четыре молодых парня приволокли невесть откуда побитый письменный стол. Следом еще трое, такие же испуганные и пыхтящие от усердия, явили пять самых разнокалиберных и невероятных стульев:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– А бывают безвыходные состояния? – Аркадий улыбнулся, хотя шутка вышла кислой, он и сам это почувствовал.
– Юра. – Егор сдвинул брови. – Я понял так, что и для вас сюрприз? Вы не знаете, куда нас занесло?
Тот хмыкнул.
– Не знаю, но это было бы еще полбеды…
А что сама беда – всем ясно: как из этой передряга вылезать.
Юра не успел договорить – ровный гул за окнами вдруг взорвался истеричной беспорядочной пальбой, воплями, а затем что-то гулко лопнуло, задрожали стены дома, и воздушная волна толкнулась в лица, спины и бока людей.
– Стоять! – рявкнул Забелин, в корне пресекая невольное движение штатских кинуться к окнам и поглазеть, а что там. – Придурки!
Это не относилось только к Беркутову, но и остальные не обиделись, все поняли.
– Пардон, – извинился Павел. – Стойте тут! Вон туда, там станьте, в коридоре.
Сам он мягким кошачьим прыжком сиганул к окну, на ходу ловко сбросив с плеча в руки автомат. Конечно, он не сунулся, как штатский лох, в проем, а умело сманеврировал к стене и осторожно глянул в пространство. Глядел он несколько секунд, после чего отпрянул.
– Что там? – спросил его Беркутов.
– Бой, – кратко ответил Павел.
Только он так сказал, как снаружи с новой силой вспыхнула ружейно-автоматная трескотня, выкрики, женский визг и стоны.
Павел опять выглянул. Смотрел на сей раз подольше. Что-то изменилось в его лице. Затем он отступил и вернулся к друзьям. Лицо было бледно.
– Вот ведь гадство гадское, – выразился он, добавил матом и сплюнул. – Хрен знает что. Похоже, тут у них какая-то революция, что ли. Гражданская война…
– Почему – именно гражданская? – поинтересовался Аркадий.
– Да видно, на хрен. Не войска. В смысле, не регулярные части там бьются. Так, сброд. Тут же и жители мечутся. При мне… – Забелин скривился, как от зубной боли. – При мне бабу убили. Просто бежала и попала под залп. В голову, в ноги… – Он махнул рукой.
– Невесело. – Княженцев вздохнул.
– Не то слово.
Павел чуть запнулся. Помолчал. Опять скривился и сказал:
– Какая-то орава сюда бежала. К дому. Похоже, что хотят сюда забежать. Может, и наверх. Малоприятно.
Что тут сказать? Да нечего. Никто ничего и не сказал. Действительно – малоприятно.
А главное – что делать? Вот вопрос! Безо всякой иронии и исторических аллюзий. Что делать сейчас, сию секунду?! Ведь что-то делать надо!
Надо. Но что – не знали. Ни один. Стояли и не двигались.
Ну и достоялись, ясный перец. Снизу, из парадного, донеслись голоса, топот. Что-то тяжкое глухо бухнулось на пол.
Голоса стали приближаться. Шаги спешно зашаркали по ступенькам.
– Сюда! Давай! – ясно донесся выкрик.
– Черт. – Егор попытался улыбнуться. – Может, мимо пробегут?.. – пошутил неудачно, решил вновь пошутить, и еще неудачнее: – Ничего, ничего. Философу позволительно говорить глупости.
– Так, – сказал Павел. – Слушайте все: стоять тихо и молчать. А говорить – если придется говорить! – так вот, говорить буду я.
Шаги и тяжкое, сопящее дыхание все приближались. Забелин предостерегающе поднял руку.
– Кирпич! – раздался властный голос. И ругательство: – … в рот! Ты что там, сдох? Твою мать!.. – И обвал бездарной, грязной ругани.
Шаги затопали по лестничной площадке. Захрустело что-то под ними. Звучный плевок. Еще ругательство. Потом зашаркали другие шаги, и кто-то тонко, фистулой откашлялся – наверное, тот самый Кирпич.
– А ну-ка, давай сюда, – прозвучал бас.
* * *
И затопал по доскам прихожей, крякнул гулко. И – вот, вошел в комнату.
«Контакт миров», – глупо пронеслось в голове у Егора.
Вошедший был одет во что-то грязно-серо-камуфляжное, коренаст, с головой, сидящей на плечах плотно, почти без шеи. При этом низкоросл и кривоног – словом, хреновый экземпляр Homo sapiens; было даже удивительно, что столь начальственный глас исходит из такого незначительного остова.
Лицо индивида тоже было, в общем, пустяковое. Если что внушительное и имелось на нем, так это необыкновенно густые и черные брови. Эти-то брови и полезли радостно вверх при виде пятерых пришельцев.
– О! – рокотнул нутряной бас. – Ну, наконец-то! И вы здесь!
И расставил короткие руки – кажется, готов был и целоваться полезть.
У землян хватило ума сделать вид равнодушный, даже надменный, особенно Павлу это здорово удалось – так, что кривоногий удариться в объятья не решился. Правда, пустился в многословие:
– Хорошо, оч-чень хорошо, что вы прибыли! Рад. Очень рад… А у нас тут, признаться, так и думали, что вы нас поддержите! Эти-то уроды, конечно, тоже гавкали: мол, юго-восточные за нас будут! Как же, будут! Вот вам – шиш.
И вправду показал грязный кукиш.
– Ну, вообще говоря… – веско проговорил Забелин. – А что, кроме нас никого еще не было?..
Тут камуфляжный деятель заколыхался в смехе. В понимающем этаком, приближенном к тайному знанию, к государственным секретам.
– Шутить изволите?..
– Совсем даже нет, – ответил Павел очень спокойно. – Мы действительно не знаем.
– Ах, ну да, – на сей раз в голосе зазвучала ирония. – Бы же у себя там все по неизведанным мирам путешествуете…
– Вот именно. – Забелин солидно улыбнулся. – Нас давно здесь уже не было… Поэтому мы слегка не в курсе текущих событий.
Егору показалось, что Павел начал говорить лишнее, и он предостерегающе кашлянул.
Но бровастый лишь хихикнул подобострастно:
– Ох уж, эти мне юго-восточные! Все темните, темните… – А вот тут ему самому, похоже, почудилось, что он ляпнул лишнее, и он затараторил: – Шучу, шучу. Кстати, я не представился?.. Прошу прощения!
Он приосанился, резко выпрямил спину, молодецки повел плечами – причем от этого движения шибануло в носы окружающих терпким потным амбре. А он еще и каблуками лихо пристукнул:
– Командир второго разряда Бурдюк-Свистунов, Григорий, сын Петров!
Егор едва удержался от того, чтобы не прыснуть сосмеху, но Павел вполне серьезно и корректно кивнул:
– Забелин Павел Васильев, – и повел рукою: – Мои друзья.
Все представились столь же церемонно, лишь Юра коротко бросил:
– Юрий, вольноопределяющийся, – и незаметно подмигнул Егору, поймавшему его взгляд.
– Так, так, – с удовольствием проговорил Бурдюк, взявшись обеими руками за ремень, на котором – только теперь заметил Княженцев – болтался причудливого вида пистолет, типа маузера, но не маузер. Похоже, еще что-то хотел сказать, но тут в комнату ввалился длинный, узкоплечий и почему-то печальный мужик, в холстинной серой робе и с неуклюжим железным ящиком на спине.
– А! – вскричал Бурдюк, и его брови стали похожи на разведенный мост. – Явился – не запылился… Видали дурака? – обратился он к новым своим знакомым.
Мужик скуксился пуще прежнего.
– А-га-га! – заржал Бурдюк. – А знаете, как его зовут? Эй ты, рыло! Ну-ка, скажи, как тебя зовут?!
Длинный скукожил такой кисляк на лице, казалось – еще чуть-чуть, и заплачет.
– Ну… – плаксиво проныл он.
– Чего ну? Чего – ну, рожа? Говори, как зовут, тебя спрашивают!
– М-м… – тенорком гукнул длинный. – Ну, Кобылий Кирпич, Данилко. Климов сын.
Тут Бурдюк раскатился в беззвучном смехе, весь сожмурился, лишь рот отверзся, показав мелкие желтые зубы. Кирпич же, видя это, окончательно понурился, плечи обвисли, кисти рук поникли до колен.
Пока дурак Бурдюк-Свистунов так смеялся, наши странники молча и отчужденно смотрели на него. Командир же второго разряда хохотал, хохотал всласть, покуда до него не стало доходить, что хохочет он один.
Он прекратил смех и с удивлением выпучился на людей – а чего, дескать, они не смеются?.. Вернее, выпучился он на одного Павла. Павел и ответил ему очень сухо:
– Простите, не понимаю, что здесь такого смешного.
– Не пони… – Бурдюк подавился словом. – Не понимаете? Ко… Кобылий Кирпич… Не понимаете?
– Нет, – отчеканил Забелин так, что Бурдюк побагровел. – Я здесь не вижу ровным счетом ничего, кроме того, что вы всячески оскорбляете вашего подчиненного. Ведь он подчиненный ваш? Подчиненный, я вас спрашиваю?!
– Подчиненный… – прошелестел уничтоженный Бурдюк.
– Ну вот. У нас за такие дела сразу – к стенке. Понятно?
– По… Понятно…
– То-то же. А теперь… – Павел зачем-то обвел строгим оком соратников. – Теперь нам необходимо пообедать. Обеспечьте! – И своим: – Пойдемте!
После чего, не дожидаясь прочих, тронулся на выход. И все четверо молча, с неприступными лицами прошли мимо как громом пораженного Бурдюка.
– Пойдемте, – мягко сказал Павел Кирпичу, беря его за локоть.
Кирпич просиял, суетливо побежал впереди, железный ящик на спине запрыгал. Егор увидел, что к ящику приделана скрученная в кольца гофрированная кишка. «Огнемет», – подумал он.
А Бурдюк засуетился, закрутился вьюном, подбежал к Павлу. Тот уже начал спускаться по лестнице.
– Мы это сейчас… – Бурдюк кинулся вперед, шумно затопал башмаками. – У нас кухня тут… Сейчас… Сию секунду сделаем! Я сам лично!..
– Лично, под персональную ответственность, – согласился Забелин. – И поживее!
– Да, да! Так точно!
И по лестнице припустил стрелой – только его и видели.
– Мощно ты с ним, – сказал негромко Егор Павлу.
– Психология, – так же вполголоса отозвался тот. – С такими надо только так. Это я уж на службе усвоил. Они, если с ними по-хорошему, принимают доброту за слабость, а порядочность за глупость, и на шею садятся. А раком его поставишь – уважать будет… Ты с ним, если что, тоже не стесняйся. Такие все стерпят.
Они вышли на улицу и невольно сощурились от бьющего в глаза солнца. Парадное выходило на солнечную сторону.
Впрочем, как и та, эта сторона являла собою дымящиеся, кое-где догорающие развалины. Когда глаза привыкли к слепящему свету, Егор разглядел людей – и суетящихся, бегающих за чем-то туда-сюда, и сидящих вокруг больших котлов, исходивших сытным, солидным паром. Эти сидящие поочередно, с неторопливой мужицкой основательностью зачерпывали ложками густое, жирное варево; бережно, ковшиком держа свободную руку под ложкой, отправляли похлебку в рот, глотали, причмокивали.
Эта неспешность военно-полевого обеда выглядела очень уж вкусно. Егор сразу же почувствовал волчий аппетит, рот вмиг наполнился слюной.
– Послушайте… – обратился он к Кирпичу, но осекся.
Взгляд его случайно упал влево, и Княженцев увидел нечто.
Оно было совсем обыденным в этой обстановке. Но от этого было не менее страшным.
Там лежали мертвые. Сваленные в небрежную кучу.
– А… – против воли вырвалось у Егора.
Кирпич с готовностью повернулся.
– А, это, – легко сказал он. – Мертвяки. Наши. Их сюда стащили. Хоронить будут. А ихних… – Он махнул рукой и дребезжаще рассмеялся: – Ихние так падлом и валяются!
Аркадия передернуло от этих слов.
– Валяются! – воскликнул он. – А вы… – Здесь он сдержал себя и сказал так: – От этого болезни могут быть. Трупы ведь разлагаются, заражают местность. И потом… там же не только враги ваши, но и мирные жители, наверное. Так ведь?
Лицо Кирпича мгновенно стало печальным, соболезнующим.
– Так, так, – закивал он… Вздохнул: – Мирные, да… Побито много. Ужасть сколько! Но все тот гад, Чухонин! Он первый начал. Слыхали про него?
Пришельцы переглянулись.
– Мы сейчас больше обед хотим услышать, – нашелся Егор.
– А, это да! – Кирпич засуетился, забрякало железо за спиной. – Это уж наш Григорий Петров сделает, это он может. Вон туда пожалуйте. В тенек. Там прохладно… – он побежал вперед, обеспечивать стол. – Эй, ребята! – завопил фальцетом. – Юго-восточные к нам! Глядите! С нами будут!..
– Вот черт побери, – пробормотал Княженцев. – Почему мы у них – юго-восточные?
Он спросил об этом вроде бы Юру, и тот плечами пожал в ответ. Он вообще теперь казался каким-то потерянным, притих и прятал взгляд… Чуть погодя заговорил Беркутов:
– Узнаем…
А все вокруг, после того как Кирпич побежал и издал торжествующий клич, застыли, как в игре «замри – умри – воскресни». Бегающие остановились, обедающие окаменели с ложками в руках. И все смотрели круглыми глазами на пятерых идущих, прямо-таки пожирали их взорами, в которых легко читалось изумление, граничащее с суеверным страхом – так, наверное, положено смотреть на сверхлюдей, на титанов… на худой конец, на чемпионов во всех возможных видах боевых единоборств.
– Делайте морды посерьезнее, – не разжимая губ, шепнул спутникам Павел.
Егор старательно насупился, а каковы уж рожи сделались у остальных, не видел.
Вдоль странным образом уцелевшей высокой кирпичной стены действительно было тенисто и прохладно – и это было хорошо после солнцепека, на котором все успели малость взмокнуть.
Бурдюк, надо отдать ему должное, в самом деле распорядился оперативно. Зычный голос зазвучал, размахивающая руками пятнистая фигура замельтешила невдалеке – и через несколько секунд четыре молодых парня приволокли невесть откуда побитый письменный стол. Следом еще трое, такие же испуганные и пыхтящие от усердия, явили пять самых разнокалиберных и невероятных стульев:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39