Он вновь отошел в сторону, подальше от спящих, и включил диктофон.
«Говорит этнограф широкого профиля Л. Калганов.
10 травня 1185 года от сотворения мира по местному летоисчислению.
Суеверия местных жителей построены на сложной системе табу и умалчиваемых, но подразумеваемых понятий. А потому трудно иногда понять — либо за невысказанным скрывается нечто важное, либо данный объект просто не представляет интереса. Впервые я столкнулся с этим, исследуя заброшенный рудник в Мурсианских горах. С ним связаны достаточно противоречивые легенды — что, впрочем, типично для мифологических конструкций такого рода, однако, возможно, какое-то рациональное зерно в этих преданиях имеется. Углубившись в шахту, я не обнаружил никаких артефактов, за исключением непосредственно связанных с заброшенными горнорудными разработками, однако тем не менее отметил наличие странных ощущений, как то: потерю ориентации в пространстве и во времени, зрительные и слуховые галлюцинации… Косвенно психогенная природа наблюдаемых мной явлений подтверждается тем, что у меня и у сопровождающей меня местной жительницы описываемые ощущения не совпадали. Все это заставляет предположить наличие каких-то вредоносных испарений или же прежде незарегистрированного излучения, влияющего на психику. Дополнительным подтверждением неких, пока не изученных процессов в недрах служит и однократно наблюдаемый мною и палеопсихологом Бергом феномен свечения горы. То, что упомянутые физико-химические процессы не были зарегистрированы Первой Комплексной, возможно, связано с тем, что явление не поддается регистрации снаружи: горные породы выполняют роль экрана — в частности, это распространяется и на работу передатчика внутри горы.
Понятно, что такое мощное явление аборигены не могли обойти вниманием — с горой связано множество легенд и преданий. Вполне возможно, что до распространения доминирующей религии она была объектом поклонения местных жителей и обожествлялась. Персонификацией такого обожествления могут быть подземные существа корры, аналог наших лепреконов — остатки культа корры встречаются практически повсюду, особенно в глухих, труднодоступных местностях».
Он задумчиво покачал головой, выключил диктофон и вернулся к спутникам. Солнце уже почти добралось до зенита, и застилавшая горизонт дымка испарилась. Краски стали свежими, точно промытыми, как это бывает весной, и теперь было видно, что в той стороне, где находился Ворлан, небо затянуто мутной пеленой.
Он потряс Айльфа за плечо:
— Пора вставать.
Юноша сел, хлопая глазами.
— Что-то случилось, сударь?
— Нет-нет, — успокоил его Леон, — просто нам нужно поторапливаться, если мы хотим хоть сколько-нибудь пройти до темноты.
Айльф осмотрелся, ноздри его напряженно вздрогнули — точь-в-точь дикий зверек. Потом заметил:
— Ворлан до сих пор горит.
— Да, — сказал Леон, — верно.
— И, сдается мне, не только Ворлан.
Леон проследил за его взглядом: еще дальше к югу в синем небе тоже высился мутный, сизый, почти невидимый столбик дыма.
— Пожалуй, — пробормотал Леон, — нам действительно стоит поторопиться.
— Пусть она еще немного поспит, пока я соберу вещи, сударь, — сказал Айльф.
— А ты как думаешь, что там происходит?
— Должно быть, конец света и впрямь вот-вот наступит, — флегматично констатировал парень.
Леон автоматически поднял голову, выискивая в небе сверхновую — он как-то совсем позабыл о ней. Нашел он ее с трудом — пылающая оболочка, стремительно распространяясь все дальше, теряла плотность, а заодно — и былую яркость.
— А может, — задумчиво продолжал юноша, — вовсе и не мурсианцы эти злосчастные; это его светлость маркграф чем-то не угодил Двоим. Потому как, если, к примеру, пострадали только угодья лорда Ансарда — одно дело. А уж если такие беды обрушились повсеместно…
«Еще немного, и я приму эти доводы, — подумал Леон. — Действительно, как все просто — либо Создатели ополчились на маркграфа и это, что называется, неприятности местного масштаба, либо всеобщий апокалипсис. В конце концов, выкладки Айльфа по-своему логичны — не менее логичны, чем все наши отсылки к стохастике и теории вероятностей».
— Буди Сорейль, — сказал он, — поехали.
Вечер надвигался неспешно, но неуклонно: небо потемнело, и Айльф уже несколько раз озабоченно оглядывался в поисках предполагаемого места для ночлега, но его все время что-то не устраивало — он досадливо качал головой и погонял своего мула дальше. Леон следовал за ним. Он уже начинал тревожиться — какой бы хрупкой ни была Сорейль, лошадь все равно устала, перенося двойную ношу.
— Что тебя беспокоит? — спросил он юношу.
— Не стоило бы ночевать под открытым небом, сударь. Мало ли кто на нас наткнется.
— Ты боишься людей или зверей?
— Людей.
— На пути туда нас никто не потревожил, — заметил Леон и тут же сам удивился собственной глупости.
Айльф, похоже, удивился не меньше.
— Так мы же с его светлостью ехали, — мягко, как недоумку, пояснил он, — кто же нападет на вооруженных всадников? Таких дураков нет. Потом, опять же, конец света… Кое-кто может подумать, что неплохо бы повеселиться напоследок — терять-то нечего…
— Ну и как нам быть?
— Может, — бодро сказал Айльф, — наткнемся на какое-нибудь жилье.
— В лесу?
— Почему бы и нет? Люди везде живут. На землянку дровосеков можно наткнуться или на хижину угольщиков… Да и лесник наверняка где-то поблизости — угодья-то его светлости… А мы с вами теперь тоже — его светлости люди. Так что он нас приютит, накормит, а может, и лошадь продаст.
— Ну уж нет, — возразил Леон, — никакой я не человек его светлости. Я сам по себе.
— Все вы, господа, гордые… Это пока жареный петух в темечко не клюнул. Всегда лучше быть при ком-то. Когда ты сам по себе, тебя все равно что и нет…
Дым вдали за кромкой леса, вместо того чтобы поблекнуть в сумерках, был теперь хорошо виден — он приобрел розовый оттенок, которым подсвечивали его снизу невидимые языки пламени.
Леон так привык к сидящей у него за спиной молчаливой Сорейль, что никакого неудобства не чувствовал. Но она-то, должно быть, думает иначе.
— Ты очень устала? — спросил он.
Она вздрогнула, точно очнувшись от тяжкого сна. Потом шепотом отозвалась: — Нет.
— Потерпишь немного?
— Да, сударь.
Сверхновая в вечернем небе светила гораздо слабее, чем прежде, — не звезда, призрак звезды; временами ее заслоняло бродячее облачко дыма… «Конец света, — подумал Леон, — надо же, такое совпадение. Вот так всегда — на всякое мало-мальски значимое событие в истории всегда найдется какое-нибудь солнечное затмение либо комета… нечто из ряда вон выходящее. А на деле, может, никакого солнечного затмения во время, скажем, Игорева похода и не было, может, летописец вообще ничего подобного в жизни не видел, может, дед ему рассказывал, но что за историческое событие без затмения?»
Неожиданно сплошная зеленовато-бурая стена распалась, и Леон смог различить меж стволами просеку, ведущую в глубь лесной чащи.
— А что, с этим лесом никаких преданий не связано? — спросил он Айльфа.
Невысказанное «надеюсь» повисло в воздухе. Хороший же он этнограф, нечего сказать… Айльф тем не менее его понял.
— Нет-нет, — торопливо сказал он, — разве что так, по мелочам.
Просека была узкой, но тщательно расчищенной — земли его светлости и впрямь содержались в порядке.
А потому передвигаться здесь было легко, несмотря на то, что темнело тут быстро — гораздо быстрей, чем на равнине. В ветвях тревожно посвистывала какая-то ночная птаха.
— Волки тут рыщут, — неожиданно замогильным голосом сказал Айльф, — страшные волки с железными зубами, с пылающей пастью.
Сорейль вздрогнула и крепко вцепилась в пояс Леона. Айльф, довольный произведенным эффектом, хихикнул.
— Да ну тебя, — сердито сказал Леон.
— Жильем пахнет, сударь, — уже серьезно сказал юноша. — Приятно будет заночевать под крышей, верно?
Из темноты выплыла поляна, а на ней — с трудом различимый в сумерках дом с пристройками, окруженный низким частоколом.
Айльф спрыгнул с мула и, передав повод Леону, пошел открывать ворота.
— Хозяин, — крикнул он во весь голос, — хозяйка! Ворота распахнулись, и они въехали во двор.
Тут было тихо; лишь бормотал что-то протекающий по поляне ручей.
— Странно, — сказал Айльф, — вы подождите тут, сударь, я зайду в дом.
Он легко взбежал на крыльцо. Массивная дверь была распахнута, изнутри поглядывала густая тьма. Вдруг затеплился огонек — Айльф зажег плошку с маслом. Сквозь дверной проем было видно, как язычок пламени двигается по комнате, потом Айльф вновь вышел на крыльцо.
— Никого нет, — сказал он. — Недавно ушли — пепел в очаге еще теплый. Странно это, сударь.
Он поставил плошку на пол и повел лошадей к коновязи.
— Может, — предположил Леон, — лесник обходит участок и вернется только к утру?
Айльф нырнул в пристройку и вышел с охапкой сена.
— Как знать, сударь… Не один он тут жил… там есть и женские вещи, в доме.
— Ну, мы-то переночевать сможем?
— Почему нет… — голос у Айльфа все же был неуверенный.
Леон поднялся на крыльцо. Плошка мерцала на столе, в углах скопились черные тени.
— Я же говорю, сударь, пусто.
— Может, оно и к лучшему.
Леон обернулся к одинокой фигурке, сливающейся с полумраком.
— Проходи.
Сорейль молча прошла в комнату и остановилась. Она все это время пребывала в каком-то странном полусне; это было даже не горе, нечто другое — он так и не мог понять, что именно.
Айльф пропал — словно растворился во тьме. Впрочем, Леон слышал, как он тихонько посвистывает, заводя лошадь в пустую конюшню. Не дожидаясь слуги, Леон принялся зажигать очаг — огниво казалось бесполезным в неловких пальцах, и он украдкой, заслонившись спиной от Сорейль, извлек из кармана на поясе зажигалку. Но и в этом случае на то, чтобы огонь разгорелся по-настоящему, ему потребовалось неприлично много времени.
На крыльце раздались чьи-то торопливые шаги — он тревожно обернулся, но облегченно вздохнул, увидев стоящего в дверях Айльфа.
— Я напоил животных, сударь, — голос у него звучал как-то странно.
— Ну и ладно, — Леон отряхнул испачканные золой руки.
— Можно вас на минуту, — юноша вновь направился к выходу, глядя на Леона через плечо.
— Да-да. — Он обернулся к Сорейль: — Отдыхай. Она молча села на скамью, расправила складки плаща, сцепила на коленях руки и застыла.
— Сидит, — неодобрительно проворчал Айльф, — чисто дева Карна на храмовой резьбе. Нет чтобы воду согреть… А! — он горько махнул рукой.
— Оставь, — недовольно произнес Леон, — лучше скажи, что там стряслось.
— Я нашел лесника, сударь, — тихо сказал Айльф, — никуда он не ушел. И больше никуда не уйдет. Он лежит на берегу ручья. С перерезанным горлом. Что это делается, а, сударь?
Пока Леон брел вслед за юношей к ручью, он ощущал озноб — и не только от наступившей ночной прохлады. Небо испускало остатки света, заставляя воду вспыхивать прохладным серебром. Оттого было хорошо видно, что темная фигура лежит у воды ничком, раскинув руки. Леон, сжав зубы, дотронулся до остывающего тела.
— О господи! — пробормотал он.
Чужое, неприютное пространство насмешливо глядело сотней враждебных глаз.
Казалось, Айльфа ничем нельзя было пробрать — он деловито осмотрел труп, потом обернулся и поглядел на Леона непроницаемыми в темноте глазами.
— Лихо с ним расправились, — заметил он.
— Убит? — все еще не хотел верить Леон.
— А вы как думали? Сам себя так уделал? Грабители, сударь, точно грабители. Они и скотину свели.
— Разбойники? — удивился Леон. Слова «лесные разбойники» ассоциировались у него с Вальтером Скоттом и звучали как-то ненатурально. Он представил себе щеголеватых типов, вырядившихся в зеленое, с луками и колчанами за плечами. Айльф, который Вальтера Скотта не читал, серьезно кивнул.
— Сам-то я с разбойниками сроду не встречался, но раньше в этих лесах и впрямь пошаливали… Ежели поднялись люди с насиженного места — куда им деваться? Не с голоду же помирать. Вот они и промышляют помаленьку. Скотину свели, женщин небось тоже увели… А этого похоронить бы надо. Сейчас, сударь, одеяло возьму, мы его и перенесем.
— Перенесем? Куда?
— Ну, не у воды же хоронить… Там, за домом.
Он уже направился в дом, когда Леон окликнул его:
— Ты это… Сорейль не говори… не беспокой… Айльф неопределенно хмыкнул.
— Ладно. А только что бы ей сделалось?
Леон остался стоять рядом с мертвым телом. Ему было не по себе — насильственная смерть для него, не имеющего богатого полевого опыта, все еще казалась чем-то из ряда вон выходящим. «Будь он проклят, этот запрет на оружие, — подумал он, — мы же совершенно беззащитны. Этнограф, мать его так, мальчишка придурковатый и девушка… тоже не в себе. Подобралась компания! Господи, еще неделю назад все было так хорошо, так спокойно… Сидели в тепле, в безопасности, дожидались Второй Комплексной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
«Говорит этнограф широкого профиля Л. Калганов.
10 травня 1185 года от сотворения мира по местному летоисчислению.
Суеверия местных жителей построены на сложной системе табу и умалчиваемых, но подразумеваемых понятий. А потому трудно иногда понять — либо за невысказанным скрывается нечто важное, либо данный объект просто не представляет интереса. Впервые я столкнулся с этим, исследуя заброшенный рудник в Мурсианских горах. С ним связаны достаточно противоречивые легенды — что, впрочем, типично для мифологических конструкций такого рода, однако, возможно, какое-то рациональное зерно в этих преданиях имеется. Углубившись в шахту, я не обнаружил никаких артефактов, за исключением непосредственно связанных с заброшенными горнорудными разработками, однако тем не менее отметил наличие странных ощущений, как то: потерю ориентации в пространстве и во времени, зрительные и слуховые галлюцинации… Косвенно психогенная природа наблюдаемых мной явлений подтверждается тем, что у меня и у сопровождающей меня местной жительницы описываемые ощущения не совпадали. Все это заставляет предположить наличие каких-то вредоносных испарений или же прежде незарегистрированного излучения, влияющего на психику. Дополнительным подтверждением неких, пока не изученных процессов в недрах служит и однократно наблюдаемый мною и палеопсихологом Бергом феномен свечения горы. То, что упомянутые физико-химические процессы не были зарегистрированы Первой Комплексной, возможно, связано с тем, что явление не поддается регистрации снаружи: горные породы выполняют роль экрана — в частности, это распространяется и на работу передатчика внутри горы.
Понятно, что такое мощное явление аборигены не могли обойти вниманием — с горой связано множество легенд и преданий. Вполне возможно, что до распространения доминирующей религии она была объектом поклонения местных жителей и обожествлялась. Персонификацией такого обожествления могут быть подземные существа корры, аналог наших лепреконов — остатки культа корры встречаются практически повсюду, особенно в глухих, труднодоступных местностях».
Он задумчиво покачал головой, выключил диктофон и вернулся к спутникам. Солнце уже почти добралось до зенита, и застилавшая горизонт дымка испарилась. Краски стали свежими, точно промытыми, как это бывает весной, и теперь было видно, что в той стороне, где находился Ворлан, небо затянуто мутной пеленой.
Он потряс Айльфа за плечо:
— Пора вставать.
Юноша сел, хлопая глазами.
— Что-то случилось, сударь?
— Нет-нет, — успокоил его Леон, — просто нам нужно поторапливаться, если мы хотим хоть сколько-нибудь пройти до темноты.
Айльф осмотрелся, ноздри его напряженно вздрогнули — точь-в-точь дикий зверек. Потом заметил:
— Ворлан до сих пор горит.
— Да, — сказал Леон, — верно.
— И, сдается мне, не только Ворлан.
Леон проследил за его взглядом: еще дальше к югу в синем небе тоже высился мутный, сизый, почти невидимый столбик дыма.
— Пожалуй, — пробормотал Леон, — нам действительно стоит поторопиться.
— Пусть она еще немного поспит, пока я соберу вещи, сударь, — сказал Айльф.
— А ты как думаешь, что там происходит?
— Должно быть, конец света и впрямь вот-вот наступит, — флегматично констатировал парень.
Леон автоматически поднял голову, выискивая в небе сверхновую — он как-то совсем позабыл о ней. Нашел он ее с трудом — пылающая оболочка, стремительно распространяясь все дальше, теряла плотность, а заодно — и былую яркость.
— А может, — задумчиво продолжал юноша, — вовсе и не мурсианцы эти злосчастные; это его светлость маркграф чем-то не угодил Двоим. Потому как, если, к примеру, пострадали только угодья лорда Ансарда — одно дело. А уж если такие беды обрушились повсеместно…
«Еще немного, и я приму эти доводы, — подумал Леон. — Действительно, как все просто — либо Создатели ополчились на маркграфа и это, что называется, неприятности местного масштаба, либо всеобщий апокалипсис. В конце концов, выкладки Айльфа по-своему логичны — не менее логичны, чем все наши отсылки к стохастике и теории вероятностей».
— Буди Сорейль, — сказал он, — поехали.
Вечер надвигался неспешно, но неуклонно: небо потемнело, и Айльф уже несколько раз озабоченно оглядывался в поисках предполагаемого места для ночлега, но его все время что-то не устраивало — он досадливо качал головой и погонял своего мула дальше. Леон следовал за ним. Он уже начинал тревожиться — какой бы хрупкой ни была Сорейль, лошадь все равно устала, перенося двойную ношу.
— Что тебя беспокоит? — спросил он юношу.
— Не стоило бы ночевать под открытым небом, сударь. Мало ли кто на нас наткнется.
— Ты боишься людей или зверей?
— Людей.
— На пути туда нас никто не потревожил, — заметил Леон и тут же сам удивился собственной глупости.
Айльф, похоже, удивился не меньше.
— Так мы же с его светлостью ехали, — мягко, как недоумку, пояснил он, — кто же нападет на вооруженных всадников? Таких дураков нет. Потом, опять же, конец света… Кое-кто может подумать, что неплохо бы повеселиться напоследок — терять-то нечего…
— Ну и как нам быть?
— Может, — бодро сказал Айльф, — наткнемся на какое-нибудь жилье.
— В лесу?
— Почему бы и нет? Люди везде живут. На землянку дровосеков можно наткнуться или на хижину угольщиков… Да и лесник наверняка где-то поблизости — угодья-то его светлости… А мы с вами теперь тоже — его светлости люди. Так что он нас приютит, накормит, а может, и лошадь продаст.
— Ну уж нет, — возразил Леон, — никакой я не человек его светлости. Я сам по себе.
— Все вы, господа, гордые… Это пока жареный петух в темечко не клюнул. Всегда лучше быть при ком-то. Когда ты сам по себе, тебя все равно что и нет…
Дым вдали за кромкой леса, вместо того чтобы поблекнуть в сумерках, был теперь хорошо виден — он приобрел розовый оттенок, которым подсвечивали его снизу невидимые языки пламени.
Леон так привык к сидящей у него за спиной молчаливой Сорейль, что никакого неудобства не чувствовал. Но она-то, должно быть, думает иначе.
— Ты очень устала? — спросил он.
Она вздрогнула, точно очнувшись от тяжкого сна. Потом шепотом отозвалась: — Нет.
— Потерпишь немного?
— Да, сударь.
Сверхновая в вечернем небе светила гораздо слабее, чем прежде, — не звезда, призрак звезды; временами ее заслоняло бродячее облачко дыма… «Конец света, — подумал Леон, — надо же, такое совпадение. Вот так всегда — на всякое мало-мальски значимое событие в истории всегда найдется какое-нибудь солнечное затмение либо комета… нечто из ряда вон выходящее. А на деле, может, никакого солнечного затмения во время, скажем, Игорева похода и не было, может, летописец вообще ничего подобного в жизни не видел, может, дед ему рассказывал, но что за историческое событие без затмения?»
Неожиданно сплошная зеленовато-бурая стена распалась, и Леон смог различить меж стволами просеку, ведущую в глубь лесной чащи.
— А что, с этим лесом никаких преданий не связано? — спросил он Айльфа.
Невысказанное «надеюсь» повисло в воздухе. Хороший же он этнограф, нечего сказать… Айльф тем не менее его понял.
— Нет-нет, — торопливо сказал он, — разве что так, по мелочам.
Просека была узкой, но тщательно расчищенной — земли его светлости и впрямь содержались в порядке.
А потому передвигаться здесь было легко, несмотря на то, что темнело тут быстро — гораздо быстрей, чем на равнине. В ветвях тревожно посвистывала какая-то ночная птаха.
— Волки тут рыщут, — неожиданно замогильным голосом сказал Айльф, — страшные волки с железными зубами, с пылающей пастью.
Сорейль вздрогнула и крепко вцепилась в пояс Леона. Айльф, довольный произведенным эффектом, хихикнул.
— Да ну тебя, — сердито сказал Леон.
— Жильем пахнет, сударь, — уже серьезно сказал юноша. — Приятно будет заночевать под крышей, верно?
Из темноты выплыла поляна, а на ней — с трудом различимый в сумерках дом с пристройками, окруженный низким частоколом.
Айльф спрыгнул с мула и, передав повод Леону, пошел открывать ворота.
— Хозяин, — крикнул он во весь голос, — хозяйка! Ворота распахнулись, и они въехали во двор.
Тут было тихо; лишь бормотал что-то протекающий по поляне ручей.
— Странно, — сказал Айльф, — вы подождите тут, сударь, я зайду в дом.
Он легко взбежал на крыльцо. Массивная дверь была распахнута, изнутри поглядывала густая тьма. Вдруг затеплился огонек — Айльф зажег плошку с маслом. Сквозь дверной проем было видно, как язычок пламени двигается по комнате, потом Айльф вновь вышел на крыльцо.
— Никого нет, — сказал он. — Недавно ушли — пепел в очаге еще теплый. Странно это, сударь.
Он поставил плошку на пол и повел лошадей к коновязи.
— Может, — предположил Леон, — лесник обходит участок и вернется только к утру?
Айльф нырнул в пристройку и вышел с охапкой сена.
— Как знать, сударь… Не один он тут жил… там есть и женские вещи, в доме.
— Ну, мы-то переночевать сможем?
— Почему нет… — голос у Айльфа все же был неуверенный.
Леон поднялся на крыльцо. Плошка мерцала на столе, в углах скопились черные тени.
— Я же говорю, сударь, пусто.
— Может, оно и к лучшему.
Леон обернулся к одинокой фигурке, сливающейся с полумраком.
— Проходи.
Сорейль молча прошла в комнату и остановилась. Она все это время пребывала в каком-то странном полусне; это было даже не горе, нечто другое — он так и не мог понять, что именно.
Айльф пропал — словно растворился во тьме. Впрочем, Леон слышал, как он тихонько посвистывает, заводя лошадь в пустую конюшню. Не дожидаясь слуги, Леон принялся зажигать очаг — огниво казалось бесполезным в неловких пальцах, и он украдкой, заслонившись спиной от Сорейль, извлек из кармана на поясе зажигалку. Но и в этом случае на то, чтобы огонь разгорелся по-настоящему, ему потребовалось неприлично много времени.
На крыльце раздались чьи-то торопливые шаги — он тревожно обернулся, но облегченно вздохнул, увидев стоящего в дверях Айльфа.
— Я напоил животных, сударь, — голос у него звучал как-то странно.
— Ну и ладно, — Леон отряхнул испачканные золой руки.
— Можно вас на минуту, — юноша вновь направился к выходу, глядя на Леона через плечо.
— Да-да. — Он обернулся к Сорейль: — Отдыхай. Она молча села на скамью, расправила складки плаща, сцепила на коленях руки и застыла.
— Сидит, — неодобрительно проворчал Айльф, — чисто дева Карна на храмовой резьбе. Нет чтобы воду согреть… А! — он горько махнул рукой.
— Оставь, — недовольно произнес Леон, — лучше скажи, что там стряслось.
— Я нашел лесника, сударь, — тихо сказал Айльф, — никуда он не ушел. И больше никуда не уйдет. Он лежит на берегу ручья. С перерезанным горлом. Что это делается, а, сударь?
Пока Леон брел вслед за юношей к ручью, он ощущал озноб — и не только от наступившей ночной прохлады. Небо испускало остатки света, заставляя воду вспыхивать прохладным серебром. Оттого было хорошо видно, что темная фигура лежит у воды ничком, раскинув руки. Леон, сжав зубы, дотронулся до остывающего тела.
— О господи! — пробормотал он.
Чужое, неприютное пространство насмешливо глядело сотней враждебных глаз.
Казалось, Айльфа ничем нельзя было пробрать — он деловито осмотрел труп, потом обернулся и поглядел на Леона непроницаемыми в темноте глазами.
— Лихо с ним расправились, — заметил он.
— Убит? — все еще не хотел верить Леон.
— А вы как думали? Сам себя так уделал? Грабители, сударь, точно грабители. Они и скотину свели.
— Разбойники? — удивился Леон. Слова «лесные разбойники» ассоциировались у него с Вальтером Скоттом и звучали как-то ненатурально. Он представил себе щеголеватых типов, вырядившихся в зеленое, с луками и колчанами за плечами. Айльф, который Вальтера Скотта не читал, серьезно кивнул.
— Сам-то я с разбойниками сроду не встречался, но раньше в этих лесах и впрямь пошаливали… Ежели поднялись люди с насиженного места — куда им деваться? Не с голоду же помирать. Вот они и промышляют помаленьку. Скотину свели, женщин небось тоже увели… А этого похоронить бы надо. Сейчас, сударь, одеяло возьму, мы его и перенесем.
— Перенесем? Куда?
— Ну, не у воды же хоронить… Там, за домом.
Он уже направился в дом, когда Леон окликнул его:
— Ты это… Сорейль не говори… не беспокой… Айльф неопределенно хмыкнул.
— Ладно. А только что бы ей сделалось?
Леон остался стоять рядом с мертвым телом. Ему было не по себе — насильственная смерть для него, не имеющего богатого полевого опыта, все еще казалась чем-то из ряда вон выходящим. «Будь он проклят, этот запрет на оружие, — подумал он, — мы же совершенно беззащитны. Этнограф, мать его так, мальчишка придурковатый и девушка… тоже не в себе. Подобралась компания! Господи, еще неделю назад все было так хорошо, так спокойно… Сидели в тепле, в безопасности, дожидались Второй Комплексной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57