Рядом ухнула мина. Визжащие осколки шарахнули по глине.
— Что случилось?! — крикнул я Шархелю, меняя магазин автомата.
— Всех перебили! Классическая засада! — Он выпустил очередь поверх насыпи. — Они заранее пристреляли из минометов наши возможные позиции! Да еще заминировали все вокруг!
— Вы ж проверяли!
— Заряды сидели глубоко! Это тебе не растяжки! И подрываются они с радиопульта!
— Куда стрелять, Серега? — спросил невозмутимый Колчин.
— А стреляй хоть наугад! Виноватого Бог сыщет!
Показались бегущие фигурки. Противник пошел в атаку.
Мы передернули затворы и командой дружных клоунов из-за кулис выскочили и дали по ним длинную очередь.
Фигурки тотчас залегли и затрещали в ответ.
Пули просвистели выше насыпи. Мы приподнялись и вдарили с трех стволов.
— Переключаемся на одиночную стрельбу. — Шархель сменил магазин. — Стрелять только прицельно по противнику. Патронов не так много.
Фигурки неумолимо приближались. Уже можно было различить отдельные детали снаряжения и лица. Скоро они подойдут вплотную к пропасти. И прижмут нас огнем. В это время вторая группа спокойно переправится через водопад и атакует нас во фронт.
— Зарядить подствольники! — скомандовал Шархель. — Делай как я!
Он воткнул гранату и отбежал от стены. Мы последовали за ним. Он упер автомат прикладом в землю на манер миномета. Мы пристроились рядом в одну линию.
— Огонь!
Скошенным веером взметнулись над головами ВОГи и пошли по навесной траектории к противнику.
— Вперед! — скомандовал Шархель. — Переключить на автоматический режим стрельбы!
Мы снова бросились к насыпи и ударили очередями. ВОГи разорвались где-то в укрытии противника с легким черным дымком. Рассыпалась трещоткой в воздухе ответная стрельба. Запели птичьими голосами пули. Отработанные гильзы вылетали из моего автомата стальной строкой, выписывая на лету замысловатые буквы. И складывались эти буквы в письмена.
— Назад! — скомандовал Шархель.
Мы снова заняли позиции для стрельбы из подствольников. Автоматы уперлись стволами в голубое небо.
— Заряжай!
Щелкнули ВОГи в жерлах подствольного гранатомета.
— Огонь! Еще! Заряжай! Огонь!
— Клак! Клак! Клак! — прощелкали на прощание гранаты и ушли к противнику.
— На позиции! — скомандовал Шархель. — Надо удержать их на расстоянии! Нельзя подпускать к пропасти!
Наши автоматы захлебнулись очередями.
Фигурки между камней заметались. Кидались в стороны короткими перебежками и огрызались огнем.
— Они перестраивают боевые порядки! — заорал Шархель. — Колчин, пулемет! Будешь долбить и смотреть, куда летят гранаты!
— Понял! — Сашка чуть не взял под козырек. Он подтащил к себе пулемет с единственной лентой, убрал сошки и уперся телом в насыпь. Мы с Шархелем зарядили подствольники.
— Противник? — спросил Шархель.
— Колонной справа! — откликнулся Колчин. Мы повернули автоматы и ударили ВОГами в небо.
— Клак! Клак! — пропели гранаты.
— Есть цель! — радостно завопил Колчин.
— Заряжай!
Одну за другой мы выпустили по пять гранат.
— Есть цель! Есть цель! — вопил Колчин. — Они отходят!
Мы кинулись к насыпи. Да, правый фланг противника и вправду отползал. Зато левый за это время очень продвинулся и уже рассыпался цепью вдоль пропасти.
Сейчас начнется!
И — началось!..
Мы залегли.
— Сейчас они переправятся через водопад, и тогда нам уже не уйти! — проорал Шархель.
И тут случилось невероятное. Колчин вскочил во весь рост с пулеметом наперевес и, посылая длинную очередь, запел во всю глотку:
— Это есть наш последний и решительный бой! С Интернационалом воспрянет род людской!
Я тоже поднялся, подхватил песню и стал лупить из автоматов по цепочке противника:
— Весь мир насилья мы разрушим до основания! А затем мы наш, мы новый мир построим! Кто был ничем, тот станет всем!
Стрельба смолкла как-то сама собой. Песня тоже кончилась. Мы упали за стену. Пот катил с нас градом и застилал глаза. Ну, идиоты!
— Ты чего запел? — спросил я Сашку.
— Страшно что-то стало, — хихикнул он.
— Ну, Немировичи-Данченки! — буркнул Шархель.
И мы все втроем свалились в приступе нервного хохота.
Со стороны противника махали белым шарфом.
Надо понимать, это они не сдаются, но готовы поговорить.
Поговорим, что ж…
21
Колчин с Шархелем остались на месте — с оружием наготове. А поговорить пошел я. Эх, семи смертям не бывать!
И собеседник опять же знакомый. Ста-арый знакомый! В пробковом шлеме английских колонизаторов и костюме песочного цвета. Григорий Алексеевич! Собственной персоной!
Вяземский подошел к краю пропасти, сложил ладони рупором:
— Алексей! Есть пара предложений! Иди, поговорим! Мы не станем стрелять!
— А какие гарантии!
— Гарантии дают в банке! Я просто хочу с тобой поговорить! — Он двинулся в сторону водопада. — Я жду тебя здесь! — Он остановился. — Каждый будет на виду у своих друзей! Ну как? Идешь?
Я пошел. К водопаду. За ним скрывался гранитный уступчик шириной метра в три. Тут лежали убитые спецназовцы. Я обогнул трупы и вышел на другую сторону плато.
Профессор ждал, скрестив руки на груди.
— Здорово поете! — встретил меня улыбкой. — Мы аж прослезились!
Я молчал.
— Там сидят уйгуры. — Профессор указал себе за спину. — Это смесь китайца с узбеком. Очень хорошие воины. Суровые такие, с железной закалкой. Они очень почитают Сталина и все советское. Вы как запели, они опешили. Зачем, говорят, мы убиваем таких хороших людей? — Вяземский смахнул несуществующую слезу. — В общем, мы решили не убивать вас.
Я молчал.
— Мы не станем убивать вас, — повторил профессор. — За нас это сделают ваши же друзья, спецназовцы. Ты, Леша, все равно никому не докажешь. Тебя подозревают во всех убийствах в Париже и Пекине. А теперь вот и эту бойню на тебя повесят…
Я молчал.
— Повторяю и повторяю тебе, Леша! Я получил профессорскую степень именно в исследованиях поведенческой психологии. Давай я порассуждаю немного за тебя, раз ты взял моду молчать… — Профессор отставил ножку, как оратор в сенате. — Сначала Вяземский создал такую ситуацию, что ты начал всерьез опасаться за свою жизнь и решил бежать от него. Но скрыться от ликвидаторов, как ты понял, не так-то просто. Тебе понадобились защитники, и ты решил искать их среди наших врагов. Кроме того, тебе очень хотелось отомстить ликвидаторам за смерть Риты, Наты и… Кого там еще?.. Но просто так ты не мог заявиться в ГРУ и во всем покаяться. Тебе нужны были доказательства твоей невиновности. Ты мог бы избежать смерти только в одном случае: украв у нас материалы, которые мы спрятали для тебя в тайнике, и передав их в ГРУ.
Я молчал.
— Признаться, мы с Васей боялись, что ты по своей природной недальновидности не найдешь тайника. Но ты с честью выдержал экзамен! Считай, тысяча долларов — премия! Как в «Своей игре»… И ты заявляешься к нашим противникам и выкладываешь им добычу. Пока ты ехал, пока встречался и рассказывал о том, какие мы плохие, наши агенты подбросили Москве информацию об архиве военной разведки, якобы спрятанном в этом месте. Потом мы наняли отряд уйгуров и даже пошумели возле заставы прошлой ночью…
Я молчал.
— Ты отлично справился, Леша! Мы… да и вы сами уничтожили последний отряд наших противников. Теперь им просто нечем и некем с нами воевать. Дальше уже дело умелой интриги в аппаратных верхах. Впрочем, тебя это уже не касается. А впрочем…
Я молчал.
— Ты, Леша, можешь пригодиться нам для еще одного деликатного дела. В бою ты себя уже показал. Твоя кандидатура полностью пригодна для последней операции в нашем деле.
Я молчал.
— Итак, предлагаю тебе жизнь и жизнь твоих друзей в обмен на поездку с нами.
— Мне… надо посоветоваться, — наконец нарушил я обет молчания.
— Э, нет! Принимай решение сам.
— Но что подумают они, — я кивнул в сторону далеких Шархеля и Сашки Колчина, — если я с вами сейчас уйду?
— Настоящие друзья не изменят мнения о тебе. Придурки назовут предателем. Но твои друзья, настоящие друзья, — они ведь не придурки?
— И даже попрощаться нельзя?
— Считай, уже попрощался.
— Х-х… Х-хорошо. Согласен.
— Тогда махни им рукой. Пусть не прячутся, пусть спокойно уходят.
Я повернулся к своим. Отчаянно замахал руками, показывая им, чтобы они уходили.
— Леша! — донесся голос.
— Уходите! — заорал я. — Все будет нормально!
— Ты куда?!
— Все нормально! — вопил я.
— Хватит. Твои друзья не настолько тупые, чтобы им по десять раз все объяснять! — Профессор подтолкнул меня в спину. — Пошли, пошли. Василий очень тебе обрадуется, вот увидишь!
* * *
Весь путь от Душанбе до Москвы ни я, ни профессор, ни Василий не проронили ни слова. Мы держались так, словно и не были никогда знакомы.
Уже на подъезде к Москве, в машине, Вяземский с заднего сиденья наклонился вперед и сказал:
— Теперь, Леша, я могу рассказать тебе немного о последнем деле.
Василий за рулем, казалось, ничем, кроме дороги, не интересовался.
— У тебя ведь при себе фотокарточка Анатоля?
Блин! Он, конечно, специалист по чему-то там поведенческому, но всему есть предел! Сердце мое отстучало барабанную дробь.
— Давай-давай, — поторопил профессор.
Я полез во внутренний карман и вытащил фотографию.
— Ната ведь просила тебя перевести деньги с ее счета опекунам Анатоля. Я прав?
Мне оставалось только кивнуть, чтобы не задавать еще один идиотский вопрос о потрясающей осведомленности профессора.
— Теперь переверни карточку и прочти адрес, где живет ее сын.
Я перевернул карточку, вчитался во французские слова и застыл. Анатоль жил в Москве. Когда Ната передавала мне фотографию, я лишь мельком взглянул на адрес, на номера банковских счетов. От моих глаз ускользнуло почему-то такое явственное слово Moscou. Как же так! Я потер лоб. Вот придурок! Где были мои глаза? Анатоль живет в Москве!
— Невнимательность, Леша, губит не только мышей. Эта карточка была у тебя все это время, и ты ни разу не поинтересовался ребенком Наты.
Да! Я действительно не смотрел на карточку все это время! Ну и что с того?! Я хотел помочь Анатолю после того, как разберусь с профессором и попаду в Москву.
— Так вот, Леша. Нам надо забрать деньги, которые ты собирался перевести Анатолю. А потом… шлепнуть ребенка и его опекунов. Всего делов!
— З-з… зачем…
— Зачем нам деньги ребенка? Это не его деньги. Это деньги нашего государства. Твоя Ната, как и все эти долбаные разведчики, получили деньги от нашего государства. Она не имеет права отдавать их своему сыну.
— З-з… зачем убивать?!
— Нет человека — нет проблемы, — нравоучительно изрек профессор известную банальность.
— Он же ребенок!
— Дети растут… — пожал он плечами.
— Профессор! Да вы параноик!
— Я шизофреник, — хихикнул профессор. — Шучу.
— А я не шучу! Не трогайте ребенка!
— Это не твоя война, Леша. И не твое дело.
Машина подъехала к дому профессора. Василий открыл багажник, достал оттуда пакеты с продуктами и ушел в подъезд.
— Не кипятись, Леша, — сказал профессор. — Сейчас поднимемся ко мне, все обсудим. Выпьем, закусим…
Он холодно сверлил меня взглядом.
Сбежать? Вот сейчас! Ну? И куда? В милицию? Ага! Моя милиция меня стережет, никогда не было так хорошо! Или вот еще вариант — ГРУ. Бр-р!.. Нет, остается только одно — быть рядом с профессором и постараться ему помешать. Проще говоря, убить.
— А я согласен, профессор! Давно не пил хорошей водки!
— Вот и чудно. Люблю благоразумных людей.
Мы поднялись в квартиру.
Василий уже накрыл стол на кухне и разлил водку.
— Ну, приступим! — потер руки профессор и указал мне на стул. — Во-первых, за встречу! — произнес он тост.
Чокнулись, выпили.
Профессор не дал как следует разместиться в желудке первой рюмке, как произнес еще тост:
— Во-вторых, за содружество родов войск!
Чокнулись, выпили.
— Теперь предлагаю почтить память всех убиенных на этой войне!
Выпили. Не чокаясь.
«Скрипач» Василий тут же разлил по четвертой. Что это они делают? Явно решили набраться. Или меня накачать.
После седьмой или восьмой рюмки молчавший все время Василий начал как бы невзначай свинячить. Несколько раз пролил водку мимо рюмки и попал в салаты. Потом затушил сигаретный бычок о кусок семги на тарелке да так там его и оставил. Уронил на пол хлеб и не поднял.
Я наблюдал за ним краем глаза и удивлялся, зачем ему все это нужно? Как-то не верилось, что его развезло. Раньше в более сильном подпитии он не позволял себе такого.
После десятой рюмки Григорий Алексеевич расслабился, расстегнул ворот рубашки, откинулся на спинку стула и заявил:
— Завтра с утра едем в банк. Переводим деньги на счета ГРУ. Потом к этому Анатолю… — Он выставил два пальца на манер пистолета: — Пых! И готово!
Он держал меня крепким взглядом.
— Не нравится тебе, сынок, да? Я бандит, да? Так вот! Я продукт своего государства, сынок! История России — это история бандитизма, а не просвещения. Когда припирало, мы брали у Запада все прогрессивное, чтобы потом переиначить на свой лад и поставить опять-таки на службу режиму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Что случилось?! — крикнул я Шархелю, меняя магазин автомата.
— Всех перебили! Классическая засада! — Он выпустил очередь поверх насыпи. — Они заранее пристреляли из минометов наши возможные позиции! Да еще заминировали все вокруг!
— Вы ж проверяли!
— Заряды сидели глубоко! Это тебе не растяжки! И подрываются они с радиопульта!
— Куда стрелять, Серега? — спросил невозмутимый Колчин.
— А стреляй хоть наугад! Виноватого Бог сыщет!
Показались бегущие фигурки. Противник пошел в атаку.
Мы передернули затворы и командой дружных клоунов из-за кулис выскочили и дали по ним длинную очередь.
Фигурки тотчас залегли и затрещали в ответ.
Пули просвистели выше насыпи. Мы приподнялись и вдарили с трех стволов.
— Переключаемся на одиночную стрельбу. — Шархель сменил магазин. — Стрелять только прицельно по противнику. Патронов не так много.
Фигурки неумолимо приближались. Уже можно было различить отдельные детали снаряжения и лица. Скоро они подойдут вплотную к пропасти. И прижмут нас огнем. В это время вторая группа спокойно переправится через водопад и атакует нас во фронт.
— Зарядить подствольники! — скомандовал Шархель. — Делай как я!
Он воткнул гранату и отбежал от стены. Мы последовали за ним. Он упер автомат прикладом в землю на манер миномета. Мы пристроились рядом в одну линию.
— Огонь!
Скошенным веером взметнулись над головами ВОГи и пошли по навесной траектории к противнику.
— Вперед! — скомандовал Шархель. — Переключить на автоматический режим стрельбы!
Мы снова бросились к насыпи и ударили очередями. ВОГи разорвались где-то в укрытии противника с легким черным дымком. Рассыпалась трещоткой в воздухе ответная стрельба. Запели птичьими голосами пули. Отработанные гильзы вылетали из моего автомата стальной строкой, выписывая на лету замысловатые буквы. И складывались эти буквы в письмена.
— Назад! — скомандовал Шархель.
Мы снова заняли позиции для стрельбы из подствольников. Автоматы уперлись стволами в голубое небо.
— Заряжай!
Щелкнули ВОГи в жерлах подствольного гранатомета.
— Огонь! Еще! Заряжай! Огонь!
— Клак! Клак! Клак! — прощелкали на прощание гранаты и ушли к противнику.
— На позиции! — скомандовал Шархель. — Надо удержать их на расстоянии! Нельзя подпускать к пропасти!
Наши автоматы захлебнулись очередями.
Фигурки между камней заметались. Кидались в стороны короткими перебежками и огрызались огнем.
— Они перестраивают боевые порядки! — заорал Шархель. — Колчин, пулемет! Будешь долбить и смотреть, куда летят гранаты!
— Понял! — Сашка чуть не взял под козырек. Он подтащил к себе пулемет с единственной лентой, убрал сошки и уперся телом в насыпь. Мы с Шархелем зарядили подствольники.
— Противник? — спросил Шархель.
— Колонной справа! — откликнулся Колчин. Мы повернули автоматы и ударили ВОГами в небо.
— Клак! Клак! — пропели гранаты.
— Есть цель! — радостно завопил Колчин.
— Заряжай!
Одну за другой мы выпустили по пять гранат.
— Есть цель! Есть цель! — вопил Колчин. — Они отходят!
Мы кинулись к насыпи. Да, правый фланг противника и вправду отползал. Зато левый за это время очень продвинулся и уже рассыпался цепью вдоль пропасти.
Сейчас начнется!
И — началось!..
Мы залегли.
— Сейчас они переправятся через водопад, и тогда нам уже не уйти! — проорал Шархель.
И тут случилось невероятное. Колчин вскочил во весь рост с пулеметом наперевес и, посылая длинную очередь, запел во всю глотку:
— Это есть наш последний и решительный бой! С Интернационалом воспрянет род людской!
Я тоже поднялся, подхватил песню и стал лупить из автоматов по цепочке противника:
— Весь мир насилья мы разрушим до основания! А затем мы наш, мы новый мир построим! Кто был ничем, тот станет всем!
Стрельба смолкла как-то сама собой. Песня тоже кончилась. Мы упали за стену. Пот катил с нас градом и застилал глаза. Ну, идиоты!
— Ты чего запел? — спросил я Сашку.
— Страшно что-то стало, — хихикнул он.
— Ну, Немировичи-Данченки! — буркнул Шархель.
И мы все втроем свалились в приступе нервного хохота.
Со стороны противника махали белым шарфом.
Надо понимать, это они не сдаются, но готовы поговорить.
Поговорим, что ж…
21
Колчин с Шархелем остались на месте — с оружием наготове. А поговорить пошел я. Эх, семи смертям не бывать!
И собеседник опять же знакомый. Ста-арый знакомый! В пробковом шлеме английских колонизаторов и костюме песочного цвета. Григорий Алексеевич! Собственной персоной!
Вяземский подошел к краю пропасти, сложил ладони рупором:
— Алексей! Есть пара предложений! Иди, поговорим! Мы не станем стрелять!
— А какие гарантии!
— Гарантии дают в банке! Я просто хочу с тобой поговорить! — Он двинулся в сторону водопада. — Я жду тебя здесь! — Он остановился. — Каждый будет на виду у своих друзей! Ну как? Идешь?
Я пошел. К водопаду. За ним скрывался гранитный уступчик шириной метра в три. Тут лежали убитые спецназовцы. Я обогнул трупы и вышел на другую сторону плато.
Профессор ждал, скрестив руки на груди.
— Здорово поете! — встретил меня улыбкой. — Мы аж прослезились!
Я молчал.
— Там сидят уйгуры. — Профессор указал себе за спину. — Это смесь китайца с узбеком. Очень хорошие воины. Суровые такие, с железной закалкой. Они очень почитают Сталина и все советское. Вы как запели, они опешили. Зачем, говорят, мы убиваем таких хороших людей? — Вяземский смахнул несуществующую слезу. — В общем, мы решили не убивать вас.
Я молчал.
— Мы не станем убивать вас, — повторил профессор. — За нас это сделают ваши же друзья, спецназовцы. Ты, Леша, все равно никому не докажешь. Тебя подозревают во всех убийствах в Париже и Пекине. А теперь вот и эту бойню на тебя повесят…
Я молчал.
— Повторяю и повторяю тебе, Леша! Я получил профессорскую степень именно в исследованиях поведенческой психологии. Давай я порассуждаю немного за тебя, раз ты взял моду молчать… — Профессор отставил ножку, как оратор в сенате. — Сначала Вяземский создал такую ситуацию, что ты начал всерьез опасаться за свою жизнь и решил бежать от него. Но скрыться от ликвидаторов, как ты понял, не так-то просто. Тебе понадобились защитники, и ты решил искать их среди наших врагов. Кроме того, тебе очень хотелось отомстить ликвидаторам за смерть Риты, Наты и… Кого там еще?.. Но просто так ты не мог заявиться в ГРУ и во всем покаяться. Тебе нужны были доказательства твоей невиновности. Ты мог бы избежать смерти только в одном случае: украв у нас материалы, которые мы спрятали для тебя в тайнике, и передав их в ГРУ.
Я молчал.
— Признаться, мы с Васей боялись, что ты по своей природной недальновидности не найдешь тайника. Но ты с честью выдержал экзамен! Считай, тысяча долларов — премия! Как в «Своей игре»… И ты заявляешься к нашим противникам и выкладываешь им добычу. Пока ты ехал, пока встречался и рассказывал о том, какие мы плохие, наши агенты подбросили Москве информацию об архиве военной разведки, якобы спрятанном в этом месте. Потом мы наняли отряд уйгуров и даже пошумели возле заставы прошлой ночью…
Я молчал.
— Ты отлично справился, Леша! Мы… да и вы сами уничтожили последний отряд наших противников. Теперь им просто нечем и некем с нами воевать. Дальше уже дело умелой интриги в аппаратных верхах. Впрочем, тебя это уже не касается. А впрочем…
Я молчал.
— Ты, Леша, можешь пригодиться нам для еще одного деликатного дела. В бою ты себя уже показал. Твоя кандидатура полностью пригодна для последней операции в нашем деле.
Я молчал.
— Итак, предлагаю тебе жизнь и жизнь твоих друзей в обмен на поездку с нами.
— Мне… надо посоветоваться, — наконец нарушил я обет молчания.
— Э, нет! Принимай решение сам.
— Но что подумают они, — я кивнул в сторону далеких Шархеля и Сашки Колчина, — если я с вами сейчас уйду?
— Настоящие друзья не изменят мнения о тебе. Придурки назовут предателем. Но твои друзья, настоящие друзья, — они ведь не придурки?
— И даже попрощаться нельзя?
— Считай, уже попрощался.
— Х-х… Х-хорошо. Согласен.
— Тогда махни им рукой. Пусть не прячутся, пусть спокойно уходят.
Я повернулся к своим. Отчаянно замахал руками, показывая им, чтобы они уходили.
— Леша! — донесся голос.
— Уходите! — заорал я. — Все будет нормально!
— Ты куда?!
— Все нормально! — вопил я.
— Хватит. Твои друзья не настолько тупые, чтобы им по десять раз все объяснять! — Профессор подтолкнул меня в спину. — Пошли, пошли. Василий очень тебе обрадуется, вот увидишь!
* * *
Весь путь от Душанбе до Москвы ни я, ни профессор, ни Василий не проронили ни слова. Мы держались так, словно и не были никогда знакомы.
Уже на подъезде к Москве, в машине, Вяземский с заднего сиденья наклонился вперед и сказал:
— Теперь, Леша, я могу рассказать тебе немного о последнем деле.
Василий за рулем, казалось, ничем, кроме дороги, не интересовался.
— У тебя ведь при себе фотокарточка Анатоля?
Блин! Он, конечно, специалист по чему-то там поведенческому, но всему есть предел! Сердце мое отстучало барабанную дробь.
— Давай-давай, — поторопил профессор.
Я полез во внутренний карман и вытащил фотографию.
— Ната ведь просила тебя перевести деньги с ее счета опекунам Анатоля. Я прав?
Мне оставалось только кивнуть, чтобы не задавать еще один идиотский вопрос о потрясающей осведомленности профессора.
— Теперь переверни карточку и прочти адрес, где живет ее сын.
Я перевернул карточку, вчитался во французские слова и застыл. Анатоль жил в Москве. Когда Ната передавала мне фотографию, я лишь мельком взглянул на адрес, на номера банковских счетов. От моих глаз ускользнуло почему-то такое явственное слово Moscou. Как же так! Я потер лоб. Вот придурок! Где были мои глаза? Анатоль живет в Москве!
— Невнимательность, Леша, губит не только мышей. Эта карточка была у тебя все это время, и ты ни разу не поинтересовался ребенком Наты.
Да! Я действительно не смотрел на карточку все это время! Ну и что с того?! Я хотел помочь Анатолю после того, как разберусь с профессором и попаду в Москву.
— Так вот, Леша. Нам надо забрать деньги, которые ты собирался перевести Анатолю. А потом… шлепнуть ребенка и его опекунов. Всего делов!
— З-з… зачем…
— Зачем нам деньги ребенка? Это не его деньги. Это деньги нашего государства. Твоя Ната, как и все эти долбаные разведчики, получили деньги от нашего государства. Она не имеет права отдавать их своему сыну.
— З-з… зачем убивать?!
— Нет человека — нет проблемы, — нравоучительно изрек профессор известную банальность.
— Он же ребенок!
— Дети растут… — пожал он плечами.
— Профессор! Да вы параноик!
— Я шизофреник, — хихикнул профессор. — Шучу.
— А я не шучу! Не трогайте ребенка!
— Это не твоя война, Леша. И не твое дело.
Машина подъехала к дому профессора. Василий открыл багажник, достал оттуда пакеты с продуктами и ушел в подъезд.
— Не кипятись, Леша, — сказал профессор. — Сейчас поднимемся ко мне, все обсудим. Выпьем, закусим…
Он холодно сверлил меня взглядом.
Сбежать? Вот сейчас! Ну? И куда? В милицию? Ага! Моя милиция меня стережет, никогда не было так хорошо! Или вот еще вариант — ГРУ. Бр-р!.. Нет, остается только одно — быть рядом с профессором и постараться ему помешать. Проще говоря, убить.
— А я согласен, профессор! Давно не пил хорошей водки!
— Вот и чудно. Люблю благоразумных людей.
Мы поднялись в квартиру.
Василий уже накрыл стол на кухне и разлил водку.
— Ну, приступим! — потер руки профессор и указал мне на стул. — Во-первых, за встречу! — произнес он тост.
Чокнулись, выпили.
Профессор не дал как следует разместиться в желудке первой рюмке, как произнес еще тост:
— Во-вторых, за содружество родов войск!
Чокнулись, выпили.
— Теперь предлагаю почтить память всех убиенных на этой войне!
Выпили. Не чокаясь.
«Скрипач» Василий тут же разлил по четвертой. Что это они делают? Явно решили набраться. Или меня накачать.
После седьмой или восьмой рюмки молчавший все время Василий начал как бы невзначай свинячить. Несколько раз пролил водку мимо рюмки и попал в салаты. Потом затушил сигаретный бычок о кусок семги на тарелке да так там его и оставил. Уронил на пол хлеб и не поднял.
Я наблюдал за ним краем глаза и удивлялся, зачем ему все это нужно? Как-то не верилось, что его развезло. Раньше в более сильном подпитии он не позволял себе такого.
После десятой рюмки Григорий Алексеевич расслабился, расстегнул ворот рубашки, откинулся на спинку стула и заявил:
— Завтра с утра едем в банк. Переводим деньги на счета ГРУ. Потом к этому Анатолю… — Он выставил два пальца на манер пистолета: — Пых! И готово!
Он держал меня крепким взглядом.
— Не нравится тебе, сынок, да? Я бандит, да? Так вот! Я продукт своего государства, сынок! История России — это история бандитизма, а не просвещения. Когда припирало, мы брали у Запада все прогрессивное, чтобы потом переиначить на свой лад и поставить опять-таки на службу режиму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31