Вспышка.
Еще вспышка.
И тут неожиданно призрак Джема сжал горячий уголек в пальцах, и уголек исчез.
У Полти закружилась голова.
— Сколько протянет? Это трудно сказать.
— Они пытаются встретиться?
— Да. Пытаются.
Сознание Элы было отуманено зельем. Прежде чем она уснула окончательно, ей вдруг показалось, что ее жизнь всегда и была такой, что все слова, которые она когда-либо слышала, звучали вот так: словно монотонное жужжание насекомых, бессмысленно снующих туда-сюда. Ее словно окутало какой-то пеленой, и хотя эта пелена казалась Эле легкой, непрочной, как паутина, руки ее так ослабли, что у нее не было сил даже поднять их. Паутина не отпускала ее. Порой она вдруг отлетала, и тогда Эла дышала полной грудью, но сейчас, когда внешний мир сковал ледяной холод сезона Агониса, паутина, окутывавшая Элу, стала прочнее и толще.
Она стала похожа на зелье.
Липкое, сонное зелье.
А потом Полти увидел, что мальчик-калека опять сидит на стуле с высокой прямой спинкой, как ни в чем не бывало.
Как будто ничего не было.
Но ведь было!
Музыка все звучала, и Полти вдруг охватило отчаяние, похожее на резкую тошноту. Он шагнул к камину. Взметнулось золотистое пламя. В глубине Полти увидел большой уголек. Наверняка тот самый, который схватил калека. Наверняка!
Но как он смог?
Этого Полти не знал, он знал другое: он тоже должен схватить этот уголек. Пламя обжигало жаром брови, ресницы, волосы. Ему казалось, что его щеки поджариваются. Полти сунул руку в огонь. Боль оказалась так сильна, что у него даже не хватило сил закричать. Он даже руку не сразу отдернул.
А потом все кончилось.
Толстяк Полти отскочил от камина с диким воплем, бросился к занавесу и попытался потушить загоревшийся рукав рубахи. А потом он убежал, и Джем остался наедине с Варнавой.
Он знал: рыжий мальчишка больше никогда не явится к нему.
— О, как славно. Действует замечательно, правда?
Умбекка подошла к изголовью кровати Элы. Досточтимый Воксвелл стоял рядом с ней. Племянница Умбекки крепко проспала весь вечер.
— Бедняжка Эла. Ей так больно. Вот бы ей подольше спать.
— Подольше и… почаще?
— Друг мой, вы часто упоминали об опасности кровоизлияния. А бедняжка Эла порой так волнуется, что…
Тут тетка была права. Эла яростно, но тщетно пыталась удержаться от падения в темные бездны недуга, готовые поглотить ее в любой миг. Иногда она плакала. Иногда проклинала судьбу. Иногда вставала с постели и отказывалась ложиться. Тогда Эла ходила из угла в угол по своей комнате, не обращая внимания на увещевания тетки, да и не только по комнате — она выходила в коридоры, а там было так холодно… И в конце концов падала в обморок. Тогда снова нападала лихорадка, и все попытки тетки вылечить Элу приводили к тому, что здоровье несчастной только ухудшалось. Умбекка очень надеялась на снотворное — может быть, оно поможет бедняжке Эле смириться с судьбой.
Толстуха улыбнулась и высказала эту мысль вслух.
— Гм-м, — протянул досточтимый Воксвелл, поскреб подбородок и нахмурил брови. Когда он заговорил, в голосе его звучала твердость. — Надеюсь, вы понимаете, госпожа моя, что подобные снадобья должны применяться только… изредка? Последствия превышения дозировки могут быть весьма серьезны. Думаю, вы все понимаете, мне и не стоило напоминать.
Лекарь взял мешок. Сгущались сумерки. Ему было пора возвращаться домой.
Красные щеки Умбекки стали еще краснее.
— Конечно, досточтимый, у меня и в мыслях не было… И она проводила лекаря до лестницы.
— Варнава, как это вышло? — поинтересовался Джем позже, после того, как они с карликом сыграли партию в зензанские шахматы.
Но карлик, конечно, ничего не ответил ему. Он встал на колени у кровати Джема и запустил на полу волчок.
Джем не сводил глаз с волчка. Он смотрел и смотрел на него. Камин жарко пылал. За узким окном-бойницей падал снег.
— Досточтимый, я не уверена… — проговорила Умбекка.
— Наш храм разрушается! — выкрикивал лекарь. — Быть может, настанет Возрождение, а быть может, и нет! Но мы, те, кто еще хранит веру предков, должны собираться, елико возможно, на общую молитву! Только так мы сможем пережить эти смутные времена!
Они стояли под аркой перед выходом во внутренний двор замка. Лекарь, уже надевший перчатки и обмотавший шею длинным шарфом, возился с пуговицами широченного плаща.
Падал легкий снежок, и костлявая клячонка лекаря, запряженная в обшарпанную карету, сильно дрожала от холода и переступала с ноги на ногу. Стефель держал вожжи. Нос его от мороза покраснел. Мальчишка, сын лекаря, уже сидел в повозке. Вид у него был напуганный, он время от времени постанывал.
— Госпожа моя, думайте о своей вере, не забывайте, — вещал тем временем Воксвелл. — Ирион ушел с богоугодного пути. К счастью, король красномундирников свержен. Однако зараза распространяется. Откройте глаза, посмотрите вокруг! Долго ли еще ждать того времени, когда и вы отступитесь?
Эти слова лекарь повторял постоянно. Но до сегодняшнего дня Умбекка относилась к излияниям Воксвелла с известной долей сомнений. Она в свое время дала обет. Она исполняла свой долг. А сейчас, озабоченно нахмурившись, она следила за тем, как лекарь достает из кармана плаща шерстяную шапку. Почему-то Умбекке пришло в голову, что и эту шапку, перчатки и шарф давным-давно связала жена досточтимого Воксвелла — тощая, болезненная особа. И от этой мысли толстухе Умбекке почему-то вдруг стало невыразимо больно.
Стефель кашлянул и сплюнул.
— Когда мы с вами видимся, — продолжал лекарь, — мы чувствуем, как важна наша вера. Но нужно, чтобы как можно больше людей присоединилось к нам. Нас должно стать больше, хотя, безусловно, дело не только в том, сколько нас. Добрая госпожа, если бы на наших собраниях появились вы, то, без сомнения, вы бы стали нашей путеводной звездой.
Стефель задумчиво изучал свой плевок на булыжной мостовой. Полти помимо воли тоже уставился на плевок. Слюна в сумерках, на скользких камнях казалась каким-то живым существом. Но через несколько мгновений колеса повозки раздавят это существо. Стефелю, наверное, будет жалко. А Полти — ни капельки.
Повозка заскрипела, когда лекарь, отдуваясь, взобрался на козлы.
— Через два дня — Чернолуние. Прислать за вами карету, добрая госпожа?
Умбекка потупилась, прикусила губу. Долг. Обет. Но все же… вероятно, собрания, проводимые досточтимым Воксвеллом, помогли бы ей уверовать еще глубже, чем она веровала теперь?
«О, даже не знаю, досточтимый Воксвелл», — могла бы ответить Умбекка, но учтиво кивнула, а лекарь уже ударил вожжами свою несчастную клячу.
Карета покатилась к воротам.
Полти стонал. Только потом, когда они добрались до дома, он сказал отцу о том, что случилось с ним в замке. Он отлично знал, что скажет отец. «Ты сунул руку в огонь? Ну и тупица же ты, Тисси!» — завопит отец и заставит мальчишку спустить штаны.
Шлеп!
Шлеп!
А потом у «Тисси» начнется жар.
Не на шутку растревоженная, Умбекка вернулась в замок и, дойдя до лестницы, поежилась. Как она замерзла! А Нирри еще свечи не зажгла! В окне мерцал тусклый огонек. Умбекке стало так одиноко, так одиноко! Эла все еще спала. Гость ушел.
Но на маленьком столике у изголовья кровати Элы стояла бутылочка с притертой пробкой, которую лекарь как бы забыл забрать с собой.
ГЛАВА 16
БЕЛАЯ ДОРОГА
— Варнава! Посмотри!
Радости мальчика не было предела. Он сидел на стуле замысловатой конструкции, оснащенном колесами. Колеса вертелись, и Джем быстро ехал по коридору. Колеса были обиты железными ободами и оглушительно грохотали по каменному полу. Руки Джема вертели колеса, он ехал все быстрее и быстрее и кричал от радости. Его светлые волосы развевались за спиной и отливали золотом в лучах солнца, проникавшего сквозь узкие оконные проемы.
Вспышка!
Вспышка!
Как это было замечательно! Мальчик и карлик находились далеко от покоев Элы, в заброшенном западном крыле главной башни замка, где Варнава обнаружил зал с ровным полом, веками полировавшимся подметками вельмож и прислуги. Он чудом избежал последствий Осады. Сюда на падали ядра, горящие факелы и камни. Здесь располагалась Длинная галерея, протянувшаяся под низким сводчатым отштукатуренным потолком. Дальняя стена была увешана потемневшими от времени портретами в тяжелых золоченых рамах. Одни портреты остались нетронутыми. Другие были изрублены саблями.
Для катавшегося по галерее Джема лица на портретах сливались, он их не различал.
Он ездил и ездил из конца в конец. Он закрыл глаза. Он был готов вот так ездить вечно.
Галерея заканчивалась лестничным пролетом.
— Ой! — вскрикнул Джем и судорожно вцепился в ободья колес. Испуганно открыл глаза. Снова помчался вперед. Далеко позади захлопал в ладоши карлик. Потом затопали маленькие ножки, карлик торопился к мальчику-калеке.
— Варнава! — воскликнул Джем. — Я еще никогда не ездил так быстро!
Карлик весело кивал. Запела колесная лира. «Я тоже никогда так быстро не бегал», — казалось, говорил карлик своей музыкой, а Джем смеялся. Лицо его мудрого товарища светилось гордостью.
Это карлик разыскал чудесный стул. Тянулись месяц за месяцем. Мрачный сезон Короса сменился сезоном Вианы, а коротышка, не расстававшийся со своей колесной лирой, обшаривал пустующие помещения замка и раскрывал тайну за тайной. Всякий раз из своих странствий он возвращался с несметными сокровищами, брошенными при поспешном отъезде герцога. Резные подсвечники, гравированные кубки, щит с гербом Эджарда Алого, кинжал с рукоятью, украшенной драгоценными камнями, кольчуга, изъеденный молью колпак, отороченный темным блестящим мехом. Калейдоскоп, в котором можно было увидеть чудесные узоры из цветных стеклышек. Книги в кожаных переплетах с потрескавшимися корешками. Фигурки зверей — деревянные и тряпичные, набитые соломой. Столько всякой всячины! И конечно, Джем ужасно завидовал своему другу. Все найденные Варнавой сокровища Джем любовно размещал у себя в комнате, но ему так хотелось самому побродить по замку и что-нибудь найти!
И вот как-то раз карлик притащил откуда-то инвалидное кресло, забытое в кладовке в одной из верхних комнат замка. С этого дня Джем стал отправляться с Варнавой в Длинную галерею.
Жизнь в замке очень переменилась с тех пор, как сюда явился карлик, мать Джема спала все чаще и дольше, а Умбекка все чаще куда-то исчезала. Все говорила про какой-то долг, про какие-то обеты. В дни Канунов, предшествовавшие новым фазам луны, если на дорогах было не слишком много снега, приезжала карета, посланная за Умбеккой досточтимым Воксвеллом, и она уезжала. Поначалу она отсутствовала по нескольку часов, потом стала пропадать на несколько дней. А в последние, самые холодные дни года — время, которое эджландцы называли Праздником Агониса, тетка Элы не была дома, начиная с Канунов, и вернулась только тогда, когда завершился год 997с и миновало первое Чернолуние нового года. Племянница ничего не говорила тетке. Она весь сезон проспала, словно принцесса из старой сказки. Нирри ухаживала за ней, как могла. Вечно пьяный Стефель слонялся из кухни в конюшню и обратно. Джем все больше и больше времени проводил в обществе карлика.
Варнава стал первым настоящим другом Джема. Джем понимал, что с того мгновения, когда он впервые увидел карлика — в тот день, когда проснулся в постели матери и, моргая спросонья, изумленно посмотрел на удивительного гостя, началась новая эра в его жизни. Они с Варнавой стали неразлучны, и мальчик, вспоминая о том, как жил раньше, удивлялся тому, как же он мог обходиться без Варнавы.
Варнава спал на матрасике рядом с кроватью мальчика, обняв колесную лиру, с которой не расставался даже ночью. Джем просыпался под звуки странной музыки. Морщинистое лицо карлика, его мудрые глаза встречали мальчика. Поначалу, еще до того, как Варнава нашел замечательный стул с колесами, он показывал мальчику разнообразные сценки и фокусы, пантомимы, играл с ним в азартные игры, а потом наступало время для игр тихих, спокойных.
Карлик брал кусочек какого-то камня, который мог писать, но при этом, казалось, не укорачивался, и выводил им на каменных плитах стен кружки, прямые линии и волнистые, а Джем, пребывая в полной уверенности, что это — магические знаки, старательно перерисовывал их под наблюдением карлика. Далеко не сразу Джем понял, что друг учит его буквам. Потом, извлекая из заброшенных кладовых предмет за предметом, карлик стал показывать Джему, что означают сочетания букв: сморщенное яблоко, мертвый жук, потрескавшаяся чашка.
Джем учился быстро.
Варнава весело хлопал в ладоши.
И еще — они замечательно ели! Карлик, быстро работая короткими ножками, сновал в кухню и обратно и приносил своему маленькому другу все, что бы тот ни пожелал, и хотя Нирри возмущалась тем, что карлик вторгается в ее вотчину, отказать ему она ни в чем не могла. Ведь раньше она только и делала, что стряпала для сварливой Умбекки, но теперь она предавалась кулинарии с новой страстью, и ее пирожные, кексы и печенье становились все пышнее и вкуснее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71