Все было справедливо. Все было хорошо. Но если бы из пустых глазниц старика могли течь слезы, он бы сейчас горько плакал.
— Ты хорошо сыграл свою роль, сводный брат мой, — послышался знакомый голос.
— Ксал? — изумленно поднял голову Вольверон.
— А ты сильнее, чем я думала. Ты больше чем наполовину ваган, Сайлас. Теперь я не сомневаюсь, что твое сердце бьется лишь во славу всемилосерднейшего Короса.
На поляну шагнула старуха. Все это время она стояла за деревьями и видела все. Она бережно взяла своего сводного брата под руку и подвела к пню около входа в пещеру. Сайлас опустился на пень, Ксал села рядом с ним, не выпуская его рук из своих. Затем она откинула с лица старика капюшон, пробежалась пальцами по изуродованному лицу брата, по тем морщинкам, где текли бы слезы, будь у него слезы.
Вот только теперь, если бы Вольверон мог плакать, то были бы слезы радости.
— Но, Ксал… — изумленно проговорил Вольверон. — Как это вышло, что ты оказалась здесь? Вот не думал, что ты вообще вернешься!
— Ладно тебе, Сайлас. Мог бы почувствовать, что я неподалеку. Мы все были здесь, все то время, пока у вас жил Спаситель Орокона. О, мы уже не те, что были раньше. На задворках деревни живут с десяток-другой оборванцев. Перебиваемся кое-какой торговлей, но таких пышных ярмарок, как бывали прежде, теперь уже нет. Все это в прошлом. — Старуха печально опустила взор. — Да и потом, скоро в Ирионе произойдут совсем иные торжества.
— Ксал, о чем ты?
— Все произойдет, как было предсказано. Победители сметают все на своем пути, и хотя они — ничто в сравнении с тем злом, которое вскоре захлестнет эти земли, однако и зла этих завоевателей больше чем достаточно для нас, детей Короса. Куда бы ни приходили синемундирники, отовсюду они гонят нас. За последний цикл нас прогнали на север от хариона. И даже здесь, мы знаем это, они идут за нами по пятам.
— Но, Ксал, почему бы вам не отправиться в Агондон? Ведь там наши сородичи всегда могли найти работу развлекателей?
— Многие из наших ушли вдаль по белесой дороге. Но, сводный брат мой, как я могла уйти, если знаю, что именно здесь решается наша судьба?
Некоторое время они молчали. А посередине поляны догорал костер и рассеивался дым.
— Ксал, я теперь ослепну окончательно? — спросил старик. Ксал внимательно всмотрелась в изуродованное лицо.
— Пока нет, сводный брат мой. Возможно, то, что ты сделал сегодня, поспособствовало тому, чтобы оттянуть роковой миг, а возможно, просто этот миг пока не настал. И все же, сводный брат мой, когда-то это произойдет. Нити распутываются. Конец может настать быстро, а может прийти постепенно. Но он все равно придет.
— Да. Все предречено.
— Мой дорогой брат! — рыдания стиснули горло Ксал. Она обняла старика. — Знаки предсказывают нам, что все происходит согласно замыслу и что наши страдания — тоже часть замысла. Поначалу, Сайлас, тебе покажется, что ты потерпел неудачу. Но это не так. Ты сыграл свою роль, как до тебя свою роль сыграл карлик. Ты положил начало Третьему этапу.
Предречено, что Спаситель Орокона будет преодолевать свое увечье пять раз, и всякий раз по-разному. И всякий раз он будет обретать новые силы, но все же будет слаб для того, чтобы начались его истинные испытания. В первый раз он обретет возможность передвигаться, но не при помощи ног, и во второй раз он также будет способен двигаться, но также не при помощи ног. На третий раз он пойдет сам, но это не продлится долго. В четвертый раз он обретет способность ходить, но лишь тогда, когда рядом с ним будет спутник. На пятый раз произойдет величайшее чудо, и это случится только тогда, когда юноша встретит свою судьбу.
Но и это последнее чудо не поможет ему, ибо это случится не в нашем измерении, а в другом. Но с тех пор юноша будет ходить в своем измерении. И только тогда он будет готов к Испытанию. И тогда свою роль сыграет арлекин.
— А я волновался за арлекина, — проговорил старик. — Он жив и здоров?
— Он жив и здоров, брат мой. Но он пока ожидает своего часа. Его время еще не пришло.
И старику стало грустно и тоскливо из-за того, что его час уже миновал.
Конечно, этому не суждено было продлиться долго. Все кончилось. Неожиданно, внезапно.
Ноги Джема стали прямыми и крепкими. Он мчался по подлеску. Он нагнал Кату. Она вырвалась и побежала дальше. Он снова нагнал и схватил ее. Они визжали и кричали. Они бежали все дальше и дальше. Они не ведали никаких преград. Лес расступался и пропускал их. Казалось, зелень леса бесплотна, бестелесна. Ката и Джем бежали как бы в каком-то ином измерении, существовавшем только для них двоих. Они бежали и выкрикивали имена друг друга.
А потом случилось это.
Конь.
Всадник.
И они мигом оказались в том измерении, из которого убежали. Джем дико закричал. Ката ответила ему криком. Огромный скакун, черный как смоль, встал на дыбы прямо на тропинке, загородив юной паре дорогу.
— Тпру! — выкрикнул всадник, пытаясь сдержать коня. Джем быстро окинул всадника взглядом: черные сапоги, белые лосины, синий мундир с белой лентой через плече. Шляпа-треуголка.
Ката повернула в лес.
— Джем, скорее! — она протянула юноше руку.
— Стоять! Ни с места! — рявкнул синемундирник. Затопали копыта. Сзади поспевал еще один солдат. А следом скакал еще один.
И еще.
— О-о-о-х! — простонал Джем.
Ноги его подкосились. Он искал руку Каты, но не находил.
Он попробовал встать на ноги, но не сумел.
Ноги снова стали такими, как были раньше. Это был обман.
Всадники окружили его.
Он выкрикнул имя Каты, но вдруг и Ката тоже стала нереальной, выдуманной.
Она исчезла.
Джем, совершенно беспомощный, лежал на земле. Синемундирники спешились и с любопытством уставились на него. Потом они принялись тыкать в измазанного грязью юношу штыками.
— Ваганская девка?
— Не, парень.
— А жаль! Хохот.
— И чего нам с ним делать?
Юноша-калека закрыл лицо руками. С деревьев падали сухие золотистые листья.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ВИСЕЛИЦЫ НА ЛУЖАЙКЕ
ГЛАВА 43
ГИМН ВО СЛАВУ ФЛАГА
— Не нравятся мне эти штаны.
— Что значит — «не нравятся»?
Крам согнул ногу в колене, оттянул штаны в паху.
— Больно тесные. А рубаха-то, рубаха какая! Никак не пойму, с чего бы нам форму не надеть?
Морвен выпучил глаза.
— Послушай, ведь сержант Банч нам все доходчиво объяснил или нет? Нам предстоит внедриться. Мы с тобой как бы два простецких таких крестьянских мужлана и идем к ваганам. Честное слово, Крам, я полагал, что ты это легко усвоишь. Уж это мог бы понять. И тем более ты.
— Чего-чего?
Морвен шагал вперед, время от времени попыхивая глиняной трубочкой. Он думал о том, что на его счету — новая победа. А бедняга Крам попросту безнадежно туп. Вот ведь парадокс — чтобы он, Морвен, молодой человек из высшего общества, культурный, образованный, выглядел гораздо убедительнее в роли тарнского крестьянина! Ну, что ж… в конце концов, преподаватели юношеской академии были в восторге от того, как Морвен сыграл Рэкского нищего. Уж если что требовалось актеру, так это (по мнению Морвена) — хорошее воображение.
Показался табор ваганов, раскинутый на задворках деревни. За время последней луны объединенные войска, призванные осуществить тарнскую операцию, не показывались на люди, держались на тайной стоянке в ущелье Родека — безлюдном, диком месте по другую сторону Диколесья. Разведчики — конные и пешие — выезжали и выходили на разведку в деревни, в те самые, куда вскоре должны были прийти отряды синемундирников. Морвену и Краму было поручено особое задание.
— Чего это ты шагаешь как-то не так, — отметил Крам, догнав Морвена.
— Что значит — не так? Я же крестьянин. Неуклюжий, косолапый.
Морвен собрался уже было добавить, что свою походку вырабатывал, приглядываясь к Краму, но счел за лучшее умолчать об этом.
— Не-е-е. У тебя видок такой, будто у тебя в заднице морковка.
Морвен как раз в это мгновение затянулся трубкой и дико закашлялся.
— Рекрут Крам, — сказал он, откашлявшись, — тебе никто никогда не говорил, что у тебя особый талант вульгарности? Насколько я помню, именно так профессор Мерколь отзывался о Дронвале, жизнеописателе последней династии Хоренов. На мой взгляд, такая точка зрения попахивает изрядной недооценкой, но в отношении тебя, Крам, это ироническое восхваление может быть применено с…
Но Крам не слушал излияний напарника. Он смотрел в сторону ваганского табора. Раскинувшийся по полю около старого амбара табор тянулся до первой невысокой гряды холмов. Краму зрелище это казалось волшебным: скопище разноцветных фургонов, полосатых будок, пони — яркое пятно на фоне громады мрачного замка и белых гор. Позванивали колокольчики, где-то играла скрипка — все это уводило Крама в мир ваганских ярмарок его детства. Ярмарки появлялись до того, как дела в Варле пошли худо. Тогда ваганы ушли. Здесь была не ярмарка. Все тут было какое-то нищее, обшарпанное, но и этого здесь, в тарнских долинах, хватило молодому крестьянскому парню, чтобы он вспомнил детство. Вдруг эти жуткие северные края перестали казаться ему такими уж ужасными. И даже день показался теплым.
Крам забыл о плохо сидящем костюме и поторопился вперед:
— Морвен, давай быстрее.
— Крам, мы туда не развлекаться идем!
Морвену пришлось ускорить шаг, даже побежать, чтобы поспеть за напарником. Откровенно бежать он не отваживался — это как-то не вязалось с выработанным им в уме образом неуклюжего и косолапого крестьянина. Но ведь им велели ни на шаг друг от дружки не отходить! Уже в тысячный раз Морвен пожалел о том, что он сейчас не в Агондоне. Сейчас он даже не отказался бы поприсутствовать на лекции у профессора Мерколя, так уж и быть! Полный отвращения к самому себе, Морвен вошел следом за Крамом в ваганский табор.
На взгляд Морвена, в таборе не было ничего особенного — кроме полуразвалившихся повозок и полинялых шатров. От небольших костров струился хилый дымок. Тощие лошади — кожа да кости — бродили где попало, нестреноженные. Бегали чумазые голые ребятишки. Что бы там ни говорили о военных, по сравнению с табором в лагере все-таки имелся какой-никакой порядок. Здесь же, в ваганском таборе, было грязно, шумно и мерзко. Разве можно было себе представить какую-либо интеллектуальную жизнь в подобном месте? Мимо прошествовала женщина в тюрбане и ярком платье. Морвен с ужасом отметил, что к груди она прижимала младенца и младенец этот — страшно представить — сосал ее грудь! Женщина улыбнулась Морвену, и в глазах ее — о, ужас! — блеснуло что-то вроде весьма недвусмысленного приглашения.
Морвен побагровел от стыда.
На двух фальшивых крестьянских парней воззрилась группа смуглокожих мужчин с серьгами в ушах. Во взглядах этих людей не было ни подозрительности, ни враждебности, однако догадка, пожалуй, была. А может быть, они просто были пьяны — так с отвращением подумал Морвен. Мужчины передавали друг дружке большой глиняный кувшин и отхлебывали из него весьма и весьма внушительные порции. Один из них перебирал струны какого-то диковинного струнного инструмента. Голова его была обвязана лиловой лентой.
Морвена передернуло. Он схватил Крама за руку и потащил прочь. Крам протестовал. Упирался. Он был не против тоже хлебнуть из кувшина. Мужчины рассмеялись вслед солдатам.
Крам не слишком сильно расстроился.
— Морви, глянь! — молодой варланин тыкал пальцем в темно-синий занавес, расшитый блестящими звездами. — Это ж предсказательница. Пойдем, а вдруг она тут!
На сей раз Морвен за напарником не пошел. Он сжал зубы, вздернул подбородок, и глаза его подернулись дымкой всезнания. Он точно знал, что должен сделать. Он уже сочинял в уме описание этих опустившихся людей и их лагеря. Пожалуй, не помешает стилизация в духе Дронваля. Да. Точно. Его мысли уже складывались в изящные строфы. И когда придет время доклада, сержант Банч будет потрясен способностями рекрута Морвена.
На душе у Морвена сразу полегчало.
Первой заподозрила неладное старушка служанка.
Как-то утром она развешивала во дворике перед Цветущим Домиком панталоны и нижние юбки досточтимой Воксвелл, как вдруг, откуда ни возьмись, появилась старушенция, еще более дряхлая, нежели сама служанка. Старушенция ковыляла по тропинке, выкрикивая беззубым ртом:
— Булавки, иголки, нитки!
Голос у старушки был негромкий, но все же она довольно разборчиво поинтересовалась, не занимается ли служанка вышиванием и какого цвета одежду в ближайшее время собирается штопать.
Следующим, кто почувствовал, что происходит нечто необычное, был Арон Трош, проще говоря — Боб. В зале «Ленивого тигра» молодой человек приятной наружности, прискакавший на чалой кобыле, ни с того ни с сего вдруг отер пивную пену с губ, схватил Боба за рукав и требовательно вопросил, может ли он без запинки прочесть Главную Молитву. У Боба от страха засосало под ложечкой. Нервы у него в последнее время шалили.
— Отпусти парня, — пьяно пробулькал Стефель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Ты хорошо сыграл свою роль, сводный брат мой, — послышался знакомый голос.
— Ксал? — изумленно поднял голову Вольверон.
— А ты сильнее, чем я думала. Ты больше чем наполовину ваган, Сайлас. Теперь я не сомневаюсь, что твое сердце бьется лишь во славу всемилосерднейшего Короса.
На поляну шагнула старуха. Все это время она стояла за деревьями и видела все. Она бережно взяла своего сводного брата под руку и подвела к пню около входа в пещеру. Сайлас опустился на пень, Ксал села рядом с ним, не выпуская его рук из своих. Затем она откинула с лица старика капюшон, пробежалась пальцами по изуродованному лицу брата, по тем морщинкам, где текли бы слезы, будь у него слезы.
Вот только теперь, если бы Вольверон мог плакать, то были бы слезы радости.
— Но, Ксал… — изумленно проговорил Вольверон. — Как это вышло, что ты оказалась здесь? Вот не думал, что ты вообще вернешься!
— Ладно тебе, Сайлас. Мог бы почувствовать, что я неподалеку. Мы все были здесь, все то время, пока у вас жил Спаситель Орокона. О, мы уже не те, что были раньше. На задворках деревни живут с десяток-другой оборванцев. Перебиваемся кое-какой торговлей, но таких пышных ярмарок, как бывали прежде, теперь уже нет. Все это в прошлом. — Старуха печально опустила взор. — Да и потом, скоро в Ирионе произойдут совсем иные торжества.
— Ксал, о чем ты?
— Все произойдет, как было предсказано. Победители сметают все на своем пути, и хотя они — ничто в сравнении с тем злом, которое вскоре захлестнет эти земли, однако и зла этих завоевателей больше чем достаточно для нас, детей Короса. Куда бы ни приходили синемундирники, отовсюду они гонят нас. За последний цикл нас прогнали на север от хариона. И даже здесь, мы знаем это, они идут за нами по пятам.
— Но, Ксал, почему бы вам не отправиться в Агондон? Ведь там наши сородичи всегда могли найти работу развлекателей?
— Многие из наших ушли вдаль по белесой дороге. Но, сводный брат мой, как я могла уйти, если знаю, что именно здесь решается наша судьба?
Некоторое время они молчали. А посередине поляны догорал костер и рассеивался дым.
— Ксал, я теперь ослепну окончательно? — спросил старик. Ксал внимательно всмотрелась в изуродованное лицо.
— Пока нет, сводный брат мой. Возможно, то, что ты сделал сегодня, поспособствовало тому, чтобы оттянуть роковой миг, а возможно, просто этот миг пока не настал. И все же, сводный брат мой, когда-то это произойдет. Нити распутываются. Конец может настать быстро, а может прийти постепенно. Но он все равно придет.
— Да. Все предречено.
— Мой дорогой брат! — рыдания стиснули горло Ксал. Она обняла старика. — Знаки предсказывают нам, что все происходит согласно замыслу и что наши страдания — тоже часть замысла. Поначалу, Сайлас, тебе покажется, что ты потерпел неудачу. Но это не так. Ты сыграл свою роль, как до тебя свою роль сыграл карлик. Ты положил начало Третьему этапу.
Предречено, что Спаситель Орокона будет преодолевать свое увечье пять раз, и всякий раз по-разному. И всякий раз он будет обретать новые силы, но все же будет слаб для того, чтобы начались его истинные испытания. В первый раз он обретет возможность передвигаться, но не при помощи ног, и во второй раз он также будет способен двигаться, но также не при помощи ног. На третий раз он пойдет сам, но это не продлится долго. В четвертый раз он обретет способность ходить, но лишь тогда, когда рядом с ним будет спутник. На пятый раз произойдет величайшее чудо, и это случится только тогда, когда юноша встретит свою судьбу.
Но и это последнее чудо не поможет ему, ибо это случится не в нашем измерении, а в другом. Но с тех пор юноша будет ходить в своем измерении. И только тогда он будет готов к Испытанию. И тогда свою роль сыграет арлекин.
— А я волновался за арлекина, — проговорил старик. — Он жив и здоров?
— Он жив и здоров, брат мой. Но он пока ожидает своего часа. Его время еще не пришло.
И старику стало грустно и тоскливо из-за того, что его час уже миновал.
Конечно, этому не суждено было продлиться долго. Все кончилось. Неожиданно, внезапно.
Ноги Джема стали прямыми и крепкими. Он мчался по подлеску. Он нагнал Кату. Она вырвалась и побежала дальше. Он снова нагнал и схватил ее. Они визжали и кричали. Они бежали все дальше и дальше. Они не ведали никаких преград. Лес расступался и пропускал их. Казалось, зелень леса бесплотна, бестелесна. Ката и Джем бежали как бы в каком-то ином измерении, существовавшем только для них двоих. Они бежали и выкрикивали имена друг друга.
А потом случилось это.
Конь.
Всадник.
И они мигом оказались в том измерении, из которого убежали. Джем дико закричал. Ката ответила ему криком. Огромный скакун, черный как смоль, встал на дыбы прямо на тропинке, загородив юной паре дорогу.
— Тпру! — выкрикнул всадник, пытаясь сдержать коня. Джем быстро окинул всадника взглядом: черные сапоги, белые лосины, синий мундир с белой лентой через плече. Шляпа-треуголка.
Ката повернула в лес.
— Джем, скорее! — она протянула юноше руку.
— Стоять! Ни с места! — рявкнул синемундирник. Затопали копыта. Сзади поспевал еще один солдат. А следом скакал еще один.
И еще.
— О-о-о-х! — простонал Джем.
Ноги его подкосились. Он искал руку Каты, но не находил.
Он попробовал встать на ноги, но не сумел.
Ноги снова стали такими, как были раньше. Это был обман.
Всадники окружили его.
Он выкрикнул имя Каты, но вдруг и Ката тоже стала нереальной, выдуманной.
Она исчезла.
Джем, совершенно беспомощный, лежал на земле. Синемундирники спешились и с любопытством уставились на него. Потом они принялись тыкать в измазанного грязью юношу штыками.
— Ваганская девка?
— Не, парень.
— А жаль! Хохот.
— И чего нам с ним делать?
Юноша-калека закрыл лицо руками. С деревьев падали сухие золотистые листья.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ВИСЕЛИЦЫ НА ЛУЖАЙКЕ
ГЛАВА 43
ГИМН ВО СЛАВУ ФЛАГА
— Не нравятся мне эти штаны.
— Что значит — «не нравятся»?
Крам согнул ногу в колене, оттянул штаны в паху.
— Больно тесные. А рубаха-то, рубаха какая! Никак не пойму, с чего бы нам форму не надеть?
Морвен выпучил глаза.
— Послушай, ведь сержант Банч нам все доходчиво объяснил или нет? Нам предстоит внедриться. Мы с тобой как бы два простецких таких крестьянских мужлана и идем к ваганам. Честное слово, Крам, я полагал, что ты это легко усвоишь. Уж это мог бы понять. И тем более ты.
— Чего-чего?
Морвен шагал вперед, время от времени попыхивая глиняной трубочкой. Он думал о том, что на его счету — новая победа. А бедняга Крам попросту безнадежно туп. Вот ведь парадокс — чтобы он, Морвен, молодой человек из высшего общества, культурный, образованный, выглядел гораздо убедительнее в роли тарнского крестьянина! Ну, что ж… в конце концов, преподаватели юношеской академии были в восторге от того, как Морвен сыграл Рэкского нищего. Уж если что требовалось актеру, так это (по мнению Морвена) — хорошее воображение.
Показался табор ваганов, раскинутый на задворках деревни. За время последней луны объединенные войска, призванные осуществить тарнскую операцию, не показывались на люди, держались на тайной стоянке в ущелье Родека — безлюдном, диком месте по другую сторону Диколесья. Разведчики — конные и пешие — выезжали и выходили на разведку в деревни, в те самые, куда вскоре должны были прийти отряды синемундирников. Морвену и Краму было поручено особое задание.
— Чего это ты шагаешь как-то не так, — отметил Крам, догнав Морвена.
— Что значит — не так? Я же крестьянин. Неуклюжий, косолапый.
Морвен собрался уже было добавить, что свою походку вырабатывал, приглядываясь к Краму, но счел за лучшее умолчать об этом.
— Не-е-е. У тебя видок такой, будто у тебя в заднице морковка.
Морвен как раз в это мгновение затянулся трубкой и дико закашлялся.
— Рекрут Крам, — сказал он, откашлявшись, — тебе никто никогда не говорил, что у тебя особый талант вульгарности? Насколько я помню, именно так профессор Мерколь отзывался о Дронвале, жизнеописателе последней династии Хоренов. На мой взгляд, такая точка зрения попахивает изрядной недооценкой, но в отношении тебя, Крам, это ироническое восхваление может быть применено с…
Но Крам не слушал излияний напарника. Он смотрел в сторону ваганского табора. Раскинувшийся по полю около старого амбара табор тянулся до первой невысокой гряды холмов. Краму зрелище это казалось волшебным: скопище разноцветных фургонов, полосатых будок, пони — яркое пятно на фоне громады мрачного замка и белых гор. Позванивали колокольчики, где-то играла скрипка — все это уводило Крама в мир ваганских ярмарок его детства. Ярмарки появлялись до того, как дела в Варле пошли худо. Тогда ваганы ушли. Здесь была не ярмарка. Все тут было какое-то нищее, обшарпанное, но и этого здесь, в тарнских долинах, хватило молодому крестьянскому парню, чтобы он вспомнил детство. Вдруг эти жуткие северные края перестали казаться ему такими уж ужасными. И даже день показался теплым.
Крам забыл о плохо сидящем костюме и поторопился вперед:
— Морвен, давай быстрее.
— Крам, мы туда не развлекаться идем!
Морвену пришлось ускорить шаг, даже побежать, чтобы поспеть за напарником. Откровенно бежать он не отваживался — это как-то не вязалось с выработанным им в уме образом неуклюжего и косолапого крестьянина. Но ведь им велели ни на шаг друг от дружки не отходить! Уже в тысячный раз Морвен пожалел о том, что он сейчас не в Агондоне. Сейчас он даже не отказался бы поприсутствовать на лекции у профессора Мерколя, так уж и быть! Полный отвращения к самому себе, Морвен вошел следом за Крамом в ваганский табор.
На взгляд Морвена, в таборе не было ничего особенного — кроме полуразвалившихся повозок и полинялых шатров. От небольших костров струился хилый дымок. Тощие лошади — кожа да кости — бродили где попало, нестреноженные. Бегали чумазые голые ребятишки. Что бы там ни говорили о военных, по сравнению с табором в лагере все-таки имелся какой-никакой порядок. Здесь же, в ваганском таборе, было грязно, шумно и мерзко. Разве можно было себе представить какую-либо интеллектуальную жизнь в подобном месте? Мимо прошествовала женщина в тюрбане и ярком платье. Морвен с ужасом отметил, что к груди она прижимала младенца и младенец этот — страшно представить — сосал ее грудь! Женщина улыбнулась Морвену, и в глазах ее — о, ужас! — блеснуло что-то вроде весьма недвусмысленного приглашения.
Морвен побагровел от стыда.
На двух фальшивых крестьянских парней воззрилась группа смуглокожих мужчин с серьгами в ушах. Во взглядах этих людей не было ни подозрительности, ни враждебности, однако догадка, пожалуй, была. А может быть, они просто были пьяны — так с отвращением подумал Морвен. Мужчины передавали друг дружке большой глиняный кувшин и отхлебывали из него весьма и весьма внушительные порции. Один из них перебирал струны какого-то диковинного струнного инструмента. Голова его была обвязана лиловой лентой.
Морвена передернуло. Он схватил Крама за руку и потащил прочь. Крам протестовал. Упирался. Он был не против тоже хлебнуть из кувшина. Мужчины рассмеялись вслед солдатам.
Крам не слишком сильно расстроился.
— Морви, глянь! — молодой варланин тыкал пальцем в темно-синий занавес, расшитый блестящими звездами. — Это ж предсказательница. Пойдем, а вдруг она тут!
На сей раз Морвен за напарником не пошел. Он сжал зубы, вздернул подбородок, и глаза его подернулись дымкой всезнания. Он точно знал, что должен сделать. Он уже сочинял в уме описание этих опустившихся людей и их лагеря. Пожалуй, не помешает стилизация в духе Дронваля. Да. Точно. Его мысли уже складывались в изящные строфы. И когда придет время доклада, сержант Банч будет потрясен способностями рекрута Морвена.
На душе у Морвена сразу полегчало.
Первой заподозрила неладное старушка служанка.
Как-то утром она развешивала во дворике перед Цветущим Домиком панталоны и нижние юбки досточтимой Воксвелл, как вдруг, откуда ни возьмись, появилась старушенция, еще более дряхлая, нежели сама служанка. Старушенция ковыляла по тропинке, выкрикивая беззубым ртом:
— Булавки, иголки, нитки!
Голос у старушки был негромкий, но все же она довольно разборчиво поинтересовалась, не занимается ли служанка вышиванием и какого цвета одежду в ближайшее время собирается штопать.
Следующим, кто почувствовал, что происходит нечто необычное, был Арон Трош, проще говоря — Боб. В зале «Ленивого тигра» молодой человек приятной наружности, прискакавший на чалой кобыле, ни с того ни с сего вдруг отер пивную пену с губ, схватил Боба за рукав и требовательно вопросил, может ли он без запинки прочесть Главную Молитву. У Боба от страха засосало под ложечкой. Нервы у него в последнее время шалили.
— Отпусти парня, — пьяно пробулькал Стефель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71