У того были такие же кисти, раздавшиеся вширь от ежедневной тяжкой работы.
Гхажш сказал орку несколько слов на Тёмном наречии, из которых я уловил только «Гхажш», «Чшаэм» и «Угхлуук». Орк задумчиво кивнул и разразился в ответ длинной скороговоркой, в которой я совсем ничего не понял. Гхажш, видимо тоже понял не всё, поскольку несколько раз переспрашивал орка о чём-то. Орк слегка замедлил быстроту своей речи и начал что-то показывать руками. Наконец, они договорились, Гхажш приложил руку к груди и с лёгким поклоном сказал что-то орку, похоже, поблагодарил. Орк же вынул из-под себя плоский кусок кожи с привязанной к нему верёвкой и бросил его в колодец.
Когда орк вытянул этот предмет обратно, оказалось, что это было сложенное кожаное ведро. Гхажш принял от орка воду, ещё раз повторил жест и слова благодарности и отвёл меня в сторонку.
— Сейчас умоем руки и лица, — сказал он. — И, если хочешь, сполосни волосы и шею. Потом пойдём в гханака.
— Я бы, честно говоря, весь сполоснулся, — ответил я ему. — У меня этот песок всю кожу исцарапал.
— Не стоит злоупотреблять здешним гостеприимством, — покачал головой Гхажш. — Это пустыня, вода здесь — драгоценность. Если ты начнёшь здесь размываться, как дома, тебя могут неправильно понять. Истолковать как большое неуважение.
— Они что, совсем не моются? — удивился я и посмотрел на задумчивого, сидящего в полной неподвижности, словно истукан, орка.
— Почему? — пожал Гхажш плечами. — Моются. После рождения, после смерти, после большой битвы, если надо смыть с себя кровь, и перед зачатием ребёнка. В остальных случаях это считается излишней роскошью.
— Понятно, а попить-то можно?
— Сейчас не стоит. Только местные могут пить здешнюю воду просто так и ничем не заболеть. Я, когда был здесь первый раз, хлебнул сдуру прямо из ведра и потом месяц блевал с кровью.
— А что-же мы тогда пить будем, если эту воду нельзя?
— В гханака есть запас воды, очищенной серебром, для странников. Там напьёмся. Колючки здешней заварим, жажду хорошо утоляет, и на вкус приятно. А когда пойдём дальше, тоже положим серебра в бурдюки с водой, потом будем добавлять шагху, и можно пить почти без опаски.
— Знаешь, после таких объяснений мне как-то и умываться расхотелось, — сказал я, глядя на мутную влагу, плескавшуюся в складном ведре.
— От умывания не умрёшь, — рассмеялся Гхажш. — Раз уж нам дали воду для этого, отказаться — тоже означало бы проявить неуважение. Наклонись, я тебе полью.
После меня Гхажш умылся сам, предупредив меня, чтобы я не выливал на него всю воду, а оставил чуть-чуть на донышке. Этот, совсем крохотный остаток, он выплеснул обратно в колодец, чем вызвал одобрительный кивок темнолицего орка.
Гханака отличалась от окружающих хижин только отсутствием каменной скамьи у входа. Я решил, что странникам по здешним обычаям не полагается сидеть вне дома.
И ещё в нашем новом приюте было очень пусто. В Сторожевой деревне огхров были хотя бы стол с лежанкой да печь, а здесь не было и этого. Путникам полагалось спать прямо на земле, завернувшись в буургха. Присутствовавшие в гханака двое странников так и делали.
Гхажш подошёл к одному, толкнул его носком башмака в бок и, когда спящий недовольно заворочался, спросил: «Чего щёки мнёте?»
— А чего нам ещё делать? — недовольно ответил проснувшийся, оказавшийся Гхаем. — Ты бы пробежался, как мы, тоже бы упал и дрых без просыпу. От самой реки бегом. За этим корноухим не угонишься, ему, что болото, что скалы, всё нипочём. Угхлуука прёт, барахло ваше и всё равно бежит, словно земли не касается. Даже следов за ним не остаётся. Хорошо, за воротами, когда до пустыни добрались, нас местные ребята встретили, разгрузили немного, а то бы не добежали, сдохли по дороге.
— Понятно, — Гхажш отошёл в угол и снял крышку с огромного, врытого в землю под горло, кувшина. — Вы давно здесь?
— Со вчерашнего вечера, — ответил Гхай, садясь и толкая в бок Огхра. — Просыпайся, недотёпа.
— Пей, — Гхажш подал мне черпак с прозрачной водой и снова повернулся к Гхаю. — Угхлуук где?
— Не знаю, — Гхай помотал головой. — Башка гудит, не выспался. Он ещё вечером ушёл куда-то, нам не сказал, до сих пор не возвращался.
Я принял от Гхажша воду и только с первым глотком понял, сколько же у меня во рту и горле пыли. Прополоскав рот, я огляделся, поискал, куда можно сплюнуть грязь, убедился, что некуда, и сплюнул прямо на земляной пол.
— Ты при местных так не сделай, — сказал Гхажш, забирая у меня черпак. Он тоже прополоскал рот, но, в отличие от меня, не сплюнул, а проглотил. — Здесь за неуважение к воде могут на кол посадить. Из колючки.
Он вернул мне черпак: «И когда есть будешь, не ломай лепёшку на несколько кусков, а отщипывай от неё маленькими кусочками и лепёшку клади только лицом вверх. Иначе тоже могут случиться неприятности. Ладно. Я пойду за Угхлууком, вы поешьте, напейтесь, как следует. Может быть, мы уже сегодня пойдём дальше».
— И кто меня дёрнул с вами пойти? — пробурчал Гхай, глядя, как закрылась за Гхажшем дверь. — Сидел бы сиднем на болоте, копчёную лягушатину ел. А теперь таскайся тут по пылюге этой. Вы откуда взялись? Мы Вас так скоро и не ждали.
— Тоже пробежались немного, — ответил я, вытащив из угла и расстилая свой буургха. — Чем тут кормят?
— Найдём чего-нибудь, — Гхай опять толкнул в бок Огхра, который, похоже, так и не проснулся. — Эй, железных дел умелец, ты жрать будешь?
— Всегда, — неожиданно и совсем не сонным голосом ответил Огхр. — Как можно больше. И пиво, пожалуйста.
— Ага, — Гхай скорчил недовольную мину и поднялся. — И затычку снизу, чтобы не вытекало.
— Здесь и пиво есть? — Я сбросил сапоги и развалился на буургха, взгромоздив ноги на мешок, чтобы скорей отдохнули.
— Нету, — Гхай пошёл к кувшину. — Слушай, Огхр, а чего это я должен всё делать? Ты вон даже глаза ленишься открыть.
— Ты у нас самый младший, — степенно разъяснил Огхр. — Меньше всех умеешь. Так что нам, старикам, невместно за тобой ухаживать. Лучше уж ты за нами.
— Развели тут стариковщину, — проворчал Гхай, доставая что-то из кушина. — Может, за тебя ещё и пожевать? Или сам справишься?
— Справлюсь, — рассмеялся Огхр. — Не ворчи, не состарился ещё. Что у нас на завтрак?
— То же, что и на ужин. Давай, Чшаэм, поворачивайся на бок, почавкаем. Гхууруут, лепёшки и ещё кое-что.
Гхай положил рядом со мной полукруг большой лепёшки, поставил глиняную чашку без ручки, наполненную горкой коричневых шариков, похожих на козий помёт, и объёмистую баклагу.
— Это можно есть? — с сомнением спросил я, глядя на чашку с шариками.
— Можно, — ответил Гхай, усаживаясь обратно рядом с Огхром, и бросая себе в рот несколько таких же шариков. — Ты не гляди, что на вид, как козье дерьмо. Это сыр такой. Вкуса никакого, но сытный, наешься быстро. И из баклажечки запивай, запивай. Это получше здешней водички. Говорили тебе про неё?
— Говорили, — кивнул я и осторожно попробовал один шарик. Он, действительно, был совершенно пресный. — А в баклаге что?
— Да пей, не бойся, — Гхай глотнул из своей и передал её Огхру.
Я закусил пресный сырный шарик кусочком пахнущей тмином лепёшки и отхлебнул. Вкус был приятный, кисленький. «Это молоко прокисшее, — сказал Гхай, заставив меня поперхнуться. — Хорошая штука. Не знаю, как они его квасят, но в голову даёт. Мы с Огхром ещё вчера распробовали». Огхр только молча кивнул. Он предпочитал не тратить время на разговоры, а лишь размеренно бросал в рот сначала коричневый шарик, потом кусочек лепёшки, а потом запивал всё это хорошим глотком из баклаги.
— Здесь что? Коровы есть? — спросил я.
— Нету, — покачал Гхай головой. — Какие тут коровы, на здешних-то колючках. Я вчера местных спрашивал, что за молоко. Едва нашёл, кто на Общем говорит, они тут почти все только на Тёмном тараторят. Это у них скотина такая есть, вроде лошади, но с лапами вместо копыт и горбатая. Местные говорят, эта лошадь неделю не пить может.
— Ничего себе — удивился я, подумав, что так, наверное, и выглядели лошади назгулов. — Это у нас вся еда? Или ещё есть?
— Что? Не наелся? — рассмеялся Гхай. — Мы тоже вчера вечером с разгону по чеплашке съели и ещё попросили. Нам дали, а оказалось, что уже больше не лезет. Ты лучше лепёшечку доешь и молочко допей и поймёшь, что сытый.
В слова его мне не поверилось: того, что хватает урруугхаю, хоббиту — только на один зуб, но совету я всё же последовал. Лепёшка была мягкой и душистой, а молоко напоминало вкусом простоквашу.
Сытость и опьянение пришли неожиданно. Только что был голодным и трезвым. Раз! И оказалось, что я до осоловения сыт и пьян. На гудящие от трёхдневного напряжения мышцы накатила тёплая истома и в миг сделала всё тело тяжёлым и непослушным. Я уснул едва ли не с куском во рту.
— Чшаэм, — меня осторожно встряхнули за плечо. — Просыпайся, Чшаэм. Пора.
Просыпаться не хотелось, но я всё же пересилил себя и сел. В гханака было темно. Судя по отсутствию света в узких оконцах, снаружи тоже.
— Сейчас утро или вечер? — спросил я и сел. — Темень, хоть глаза выкалывай.
— Утро, — ответил из темноты голос Гхажша. — Здесь перед рассветом всегда так. Сейчас Гхай коптилку зажжёт. Собирайся и побыстрее.
— Пожар что ли? — сказал я, невольно зажмурившись от полыхнувшего в темноте снопа искр. Когда я их открыл, крохотный огонёк уже освещал внутренность гханака и моих озабоченных спутников.
— Хуже. Королевские стрелки. В часе пути отсюда.
— За нами? — испугался я и стал быстро обуваться.
— Вряд ли, — покачал головой Гхажш. — Откуда им о нас знать. Может быть, просто грабить.
— Чего тут грабить? — удивился я, меняя стрелковый блузон на привычную куртку. — Нищета такая.
— Дети, женщины, — Гхажш пожал плечами. — Ещё скотина, но главное — женщины и дети. Кому повезёт, попадёт на виноградники Лебеннона. Кому не повезёт — в рудники в Белых горах. Кому совсем не повезёт, продадут в Рохан, лес валить, или ещё хуже — умбарским купцам на галеры. Ты готов?
— Вроде готов, — я проверил, как сидит на плечах сбруя. — Вспомнил. Воды надо набрать.
— Набрано, — Гхажш подал мне тяжёлую баклагу. — Пристегни. Парни, Вы готовы?
— Угу, — ответил из полумрака Гхай.
— Давно, — подтвердил Огхр.
— Угхлуук нас ждёт у колодца, берём бурдюки с водой и пошли, — Гхажш показал мне на округлый кожаный мешок, похожий на огромную колбаску.
— Как мы их потащим, — проворчал Гхай, взваливая себе на плечи такой же булькающий мешок, только немного побольше. — Тяжесть такую.
— Бактра обещали дать, — обнадёжил Гхажш. — У колодца на него перегрузим. До колодца потерпишь.
Снаружи была суета. Кричали ребятишки, слышался женский плач, кто-то тащил какой-то убогий скарб, кто-то гнал небольшой гурт тощих овец, множество народу пробегало мимо без видимой цели и смысла, и никто не обращал на нас внимания. Меня поразило, что орки оказались удивительно малы ростом. Из тех, что я успел увидеть по пути к колодцу, в Хоббитоне многих бы посчитали рослыми, а иных даже огромными. Но в Хоббитоне и меня нынешнего сочли бы огромным, а никто из попавшихся нам навстречу не был выше меня.
У колодца тоже была толпа, но уже иного рода. Здесь собралась сотня или полторы вооружённых орков. У большинства были короткие копья и небольшие луки, но у некоторых я заметил и клинки, вроде наших кугхри, только поменьше и более прямые. В утренних сумерках вид у них, низкорослых и коренастых, был достаточно страшный, но я уже довольно знал, чтобы не обманываться жутью боевой раскраски и видеть за ней страх и растерянность.
Над орочьей толпой возвышался корноухий эльф, из-за плеча у него высовывалась голова Угхлуука с торчавшими во все стороны клочками волос, а рядом стояла низенькая, эльфу чуть выше пояса, старушка. Гхажш оставил нас стоять у сгруженных в пыль мешков, а сам подошёл к старушке и присел перед ней на корточки. Они перекинулись парой слов, старушка кивнула и, повернув голову в сторону, залихватски свистнула в четыре пальца. Свист ещё не дробился отголосками эха, когда от одного из окружающих домов к нам подвели удивительного вида скотинку.
Гхай сказал, что у орков есть что-то вроде лошади. Так вот. Если эта скотина с двумя (!) горбами и длинными мосластыми лапами — лошадь, то я гном.
Пока мы приторачивали к бактру мешки с водой, к нам подошёл довольно рослый орк. Боевая раскраска покрывала не только его лицо, но и обнажённое до пояса тело.
— Привет, Гхирыжш, — сказал ему Гхай. — Ты чего голиком? Скоро солнце взойдёт, шкура как чешуя будет.
— А? — отозвался растерянно орк и наморщил лоб.
— Без одежды чего? Говорю, — Гхай потрепал куртку на мне, — шкура сгорит на солнце.
— А… — орк махнул рукой. — Умереть. Сегодня умереть. Белокожие. Всегда приходят, когда солнце. Не любят ночь. Умереть сегодня.
— Драться будете? — переспросил Гхай. — Не выдержите же на свету. Солнце, — он ткнул пальцем в сереющий небосвод. — Глаза на свету. Больно будет.
— Будет, — кивнул орк и вытянул из-за пояса кожаную повязку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57