— Она не плакала: у женщины, которая столько вынесла, слез уже не было. — Я хочу, чтобы сейчас со мной был ты. Один ты.
— Но дед...
— Только ты, Алазариан. Мой малыш.
Она потянулась к его щеке, но постаралась до нее не дотронуться. Алазариан боролся с желанием спасти ее.
— Мама, — отчаянно взмолился он. — Позволь мне помочь тебе. Пожалуйста!...
Калида закрыла глаза.
— Нет, Алазариан. Даже не думай.
— Но ведь я могу! — не сдавался юноша. — Тебе достаточно просто мне позволить. — Он склонился над ней и понизил голос: — Отцу знать не нужно. Мы скажем, что произошло чудо, вот и все. Только разреши мне попробовать. Ну, пожалуйста!
— Нет, — непреклонно повторила его мать. Ее лицо исказилось от боли. — Никогда этого не делай... рядом с отцом. Он не должен узнать, Алазариан. Никогда. Ты понял?
Алазариан не понимал. Он не мог понять, почему его мать умирает, или почему такая хорошая женщина терпела такого жестокого мужа, или как небо может спокойно видеть подобную несправедливость. Его жизнь превратилась в сплошные вопросы. И больше всего его мучил вопрос о его тайном даре. Глядя, как угасает мать, он отчаянно хотел ей помочь.
— Этот дар дан мне не случайно, мама, — возразил Алазариан, стараясь говорить тихо. — Ты всегда так мне говорила. Может быть, он дан мне именно для того, чтобы я мог тебя спасти.
Леди Калида покачала головой.
— Нет, это по-прежнему тайна. И я не хочу, чтобы ты меня спасал. — В ее памяти возникли последние годы, и глаза ее потухли. — Я рада смерти.
— Из-за него, — мрачно буркнул Алазариан.
Его мать молча кивнула. На лбу у нее остался шрам — там, где перстень Лета рассек ей кожу. Алазариану хотелось прикоснуться к шраму и заставить его исчезнуть. Ему хотелось исцелить ее исстрадавшееся тело так, как он сделал с козочкой, которая сломала ногу: тогда одного прикосновения оказалось достаточно, чтобы кости срослись. И ему хотелось исцелить ее изломанную душу, но он понимал, что эта травма ему не по силам. Элрад Лет сделал эти рубцы слишком глубокими для любого целителя, даже обладающего магическим даром.
— А теперь слушай меня, — приказала леди Калида. — Не используй дар рядом с твоим отцом, слышишь?
— Он мне не отец! — возмутился Алазариан.
— Ты меня слушаешь? Рядом с ним — никогда. И рядом с дедом тоже. Если они узнают, тебе покоя не видать. Никогда. Когда вырастешь, ты избавишься от них. Узнай о своем настоящем отце и о том, кто ты, — и никогда не показывай им, что ты одарен. — Затраченные усилия утомили Калиду, но она не спускала с Алазариана стального взгляда, требуя его внимания. — Алазариан?
Алазариан кивнул:
— Я тебя слышал.
— Поклянись мне. — Она снова протянула руку, задержав ее у самого его лица. — Я не успокоюсь, пока ты этого не сделаешь.
Мать требовала от него невозможного, но он понимал, что больше здесь, в Арамуре, спасать нечего. Алазариан потерянно улыбнулся матери.
— Я клянусь тебе, — тихо проговорил он, — что не воспользуюсь даром рядом с отцом.
— И дедом, — снова предостерегла его Калида. — Он любит тебя, Алазариан, но доверять ему нельзя. Когда меня не будет, он станет другим.
Алазариан знал, что она права. Он уже заметил в своем деде странности. Тэссис Гэйл никогда не был человеком уравновешенным, а смерть сына пошатнула его рассудок. Теперь смерть дочери окончательно ввергнет его в безумие.
— Дед тебе говорил? — тихо спросил Алазариан. — Я должен ехать в столицу. Император вызывает отца, а с ним и меня. Мне страшно, мама.
Тонкие брови Калиды удивленно приподнялись.
— В Черный Город? Император велел тебе приехать?
— Кажется, да. Отец только что сказал мне. Нам предстоит предстать перед Протекторатом.
Даже на одре болезни леди Калида слышала о Протекторате. Трибунал императора прославился на весь Нар. Точнее говоря, прославился мрачной славой. Военные преступники со всей империи вызывались, чтобы предстать перед Бьяджио и его инквизитором, Дакелем. После смерти Аркуса Нар стал очень беспокойным местом.
— Насчет твоего отца я не удивляюсь, — сказала, наконец, Калида. — Он так расправляется с этими арамурцами... — Она на минуту задумалась. — Бьяджио — человек хитроумный. Ты его помнишь, Алазариан?
— Плохо, — честно признался юноша. Пока Аркус был жив, а Бьяджио оставался только главой Рошаннов, он время от времени приезжал в Талистан, в основном, чтобы проследить за событиями в Арамуре. В замке у деда для Бьяджио всегда была готова комната. Два гиганта были в то время друзьями — или, вернее, союзниками. Но времена изменились. — Я помню, что он странно выглядит, — вслух подумал Алазариан. — И помню его глаза.
Леди Калида улыбнулась. Глаза Бьяджио забыть было невозможно. Они были сапфирово-синими, неестественными, и в них горел огонь. Алазариан почти ничего не помнил о Бьяджио, но эти глаза он забыть не мог.
— Император хочет знать правду, — решила Калида. — И он думает, что узнает ее от тебя.
— Но я не знаю правды. Я не знаю, что я могу сказать императору.
Это не было ложью. Элрад Лет держал все свои действия в тайне, особенно от сына. А Калида была слишком больна, чтобы выяснить, что происходит. У нее оставался только вид из окна, да и тот ей не принадлежал. Он принадлежал Ричиусу Вэнтрану, где бы тот сейчас ни был.
— Не бойся, — мягко сказала сыну Калида. — Если ты будешь говорить правду, Протекторат ничего тебе сделать не сможет. А Черный Город, Алазариан... Ты никогда ничего подобного не видел. От него дух захватывает.
Алазариан присел на край постели, рассчитывая, что мать начнет интересный рассказ. Она была в столице Нара всего один раз, на коронации Ричиуса Вэнтрана, но это посещение оставило в ее памяти неизгладимый след. Мысли Калиды, пропитанные болеутоляющими снадобьями, скользнули в прошлое, выбирая красивые картинки.
— Он такой высокий, — вздохнула она. — А дворец императора похож на гору. Там столько народа, что порой по улицам невозможно проехать, но купить там можно все что угодно. Возьми с собой денег, Алазариан. Купи себе что-нибудь хорошее. — А потом Калида огорченно покачала головой: — Жаль, что ты уже не увидишь собора. Он был так прекрасен!
Собор Калида любила больше всего, и когда узнала о том, что он разрушен, она плакала. И при воспоминании об этом она снова чуть не расплакалась.
— Я захвачу с собой денег, — пообещал Алазариан. — И когда буду ходить по улицам, я буду думать о тебе.
— Да, — согласилась она. — Поезжай в столицу Нара. — Она вдруг так оживилась, что даже попробовала сесть. — Там есть библиотека и много ученых. Они помогут тебе разобраться с самим собой. Там есть книги обо всем на свете. Я уверена, что и про Люсел-Лор там тоже написано. — Ее голос снова понизился до шепота: — И о Джакирасе.
Алазариана потрясло то, что она произнесла это имя, и он поспешно оглянулся на дверь, проверяя, не услышали ли их. До этого Калида всего один раз назвала имя его отца, да и тогда они находились далеко от замка, от чужих ушей.
— Мама, тише. Лекарства отняли у тебя силы. Не надо больше разговаривать.
— Слушай меня, — настойчиво сказала мать. — Не бойся этой поездки, Алазариан. Воспользуйся ею. Узнай о себе и своем отце. Узнай, кто ты.
— Мама, пожалуйста...
— Я ведь не знала, понимаешь, — печально прошептала она и снова протянула к нему руку, отчаянно желая и боясь к нему прикоснуться. — Но в столице ты сможешь узнать.
— Хорошо, — согласился Алазариан. — Когда я туда попаду, то поищу. А теперь отдыхай. Ну, пожалуйста: ты слабеешь.
— Я слабею. Слабею с каждой минутой. — На лице Калиды отразилась трудная борьба, которая шла в ее душе. Она начала потеть, а шрам на лбу побагровел. — Я хочу до тебя дотронуться, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты заглянул мне в сердце. Сделай это ради меня, чтобы ты всегда помнил, как много ты для меня значил. Но не излечивай меня, слышишь?
Алазариан не знал, что сказать. Его прикосновение способно вернуть мать к жизни, и если он ощутит ее любовь, то сможет не устоять перед желанием исцелить ее.
Леди Калида протянула руку. Она стала хрупкой и костлявой — рукой старухи. Алазариан не мог говорить. Он едва мог дышать. Ее пальцы дернулись — и она потянулась к нему. Их взгляды встретились, и в ее глазах было столько силы, что Алазариан смутился. Он медленно взял руку матери, нежно обхватив ее ладонью. И сила мгновенно овладела им. Магия залила его теплом, и на секунду он превратился в Калиду. Ее сердце и мысли стали его собственными, словно открытая книга. Леди Калида была чистейшим существом, и ее любовь к нему не знала границ: она качала его, словно младенца. Однако он погрузился глубже, закрыв глаза и не двигаясь, открывая такое, чего не ожидал увидеть. Он почувствовал ярость Элрада Лета и кулак, летящий, чтобы нанести ей удар, и почувствовал прощение, на которое способна только святая.
А потом ее чувства внезапно изменились. Ожидая чего-то важного, Алазариан крепко сжал руку матери. Он открыл глаза и увидел, что глаза Калиды закрылись: она думала о чем-то особенном, о чем-то, что ей отчаянно хотелось ему передать. В зеркале своего сознания Алазариан увидел молодую женщину, которой была его мать, — прекрасную и ненамного старше самого Алазариана. Она была с мужчиной, тоже очень молодым — с поразительными белыми волосами и нежным лицом. С трийцем.
Джакирас.
Алазариан сосредоточился на образе отца. Любовь матери к этому незнакомцу лилась через него, и он искренне сожалел о ней и о том, что она не осталась с этим незнакомцем из Люсел-Лора, и что отец отдал ее Элраду Лету.
А потом образ молодых влюбленных исчез, сменившись мучительной жаждой смерти. Алазариан покачнулся, раздираемый ее болью. Однако он не выпустил ее руки и продолжал держать ее, уйдя в эмпатический транс, где время ничего не значило. Его мать умирала здесь, в замке, отнятом у Ричиуса Вэнтрана, в замке, который она ненавидела за то, что это не ее дом. Рука матери из обжигающе горячей стала чуть теплой, и не было ни лязга костей Смерти, ни предсмертного видения Бога. Осталась только пустота.
Его мать умерла.
Алазариан бережно положил ее руку на одеяло и утер слезы рукавом рубашки.
— Я поеду в Черный Город, — пообещал он. — Я узнаю, кто я такой.
1
Дакель, инквизитор императора, танцующей походкой расхаживал у помоста. Его атласная сутана в свете свечей блестела и переливалась, словно живая. Дюжина люстр отбрасывала вокруг него тени, увеличивая его и без того немалый рост. В руке у него был позолоченный свиток, но Дакель медлил начинать чтение, дожидаясь наиболее эффектного момента. Угольно-черные волосы разметались по его плечам. С отработанным изяществом он шел под взглядами сотни раз, и голос его наполнял всю залу. Собрание замолкло, слушая его слова, глядя то на его завораживающее лицо, то на человека, стоящего на помосте. Произнося свою речь, Дакель указывал на этого человека жестом обвинителя.
— Граждане Нара, я обвиняю! — провозгласил он. — Вот свидетельства ужасающих преступлений герцога! — Он эффектно поднял свиток над головой. — И не сомневаюсь, что они потрясут вас, добрые люди.
Герцог Драконьего Клюва Ангорис, сидящий в кресле на мраморном помосте, смотрел на инквизитора с ужасом. Его лицо покрывала болезненная бледность. Он уже полчаса слушал речь Дакеля, и нападки сделали свое дело. Герцог постоянно облизывал губы, томясь по стакану воды — заметно было, что в этом ему отказывали. Казалось, он близок к обмороку.
— Мстительность чужда мне, — объявил инквизитор. — Вы все меня знаете. Я лишь смиренный слуга императора, и только справедливости я ищу.
В толпе послышались скептические смешки. Дакель не обиделся.
— Это правда, — сказал он. — Справедливость — единственная заповедь этого суда. И потому я оглашаю эти обвинения без злорадства или ликования. Я оглашаю их, глубоко сожалея о проступках герцога. Сделанное им умаляет нас всех.
Послышался оживленный шепот ожидания. Дакель дал ему стихнуть, а потом резко повернулся к герцогу.
— Герцог Ангорис, вы предстоите пред этими добрыми гражданами Нара за преступления против человечности, за подстрекательство к бунту, за измену, за варварство и геноцид. Таковы факты в моем обвинительном списке. Огласить мне его для вас?
Герцог Ангорис начал хрипло отвечать, но инквизитор взмахом широких рукавов приказал ему замолчать.
— Добрые люди! — сказал он, поворачиваясь к толпе. — Достойные граждане! — Он улыбнулся. — Друзья! Когда вы услышите обвинения, выдвинутые против герцога Ангориса, вы не усомнитесь в справедливости этого трибунала. Я знаю, что среди вас есть те, кто сомневается в том, что мы здесь делаем. Не сомневайтесь. Слушайте. И приготовьтесь услышать ужасающие вещи.
Ангорис заскрипел зубами. У него не было адвоката — только собственный разум и те редкие моменты, когда Дакель позволял ему заговорить. Инквизитор скользнул ближе к помосту и паучьими руками развернул свиток. Пробежав по нему взглядом, он с отвращением покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
— Но дед...
— Только ты, Алазариан. Мой малыш.
Она потянулась к его щеке, но постаралась до нее не дотронуться. Алазариан боролся с желанием спасти ее.
— Мама, — отчаянно взмолился он. — Позволь мне помочь тебе. Пожалуйста!...
Калида закрыла глаза.
— Нет, Алазариан. Даже не думай.
— Но ведь я могу! — не сдавался юноша. — Тебе достаточно просто мне позволить. — Он склонился над ней и понизил голос: — Отцу знать не нужно. Мы скажем, что произошло чудо, вот и все. Только разреши мне попробовать. Ну, пожалуйста!
— Нет, — непреклонно повторила его мать. Ее лицо исказилось от боли. — Никогда этого не делай... рядом с отцом. Он не должен узнать, Алазариан. Никогда. Ты понял?
Алазариан не понимал. Он не мог понять, почему его мать умирает, или почему такая хорошая женщина терпела такого жестокого мужа, или как небо может спокойно видеть подобную несправедливость. Его жизнь превратилась в сплошные вопросы. И больше всего его мучил вопрос о его тайном даре. Глядя, как угасает мать, он отчаянно хотел ей помочь.
— Этот дар дан мне не случайно, мама, — возразил Алазариан, стараясь говорить тихо. — Ты всегда так мне говорила. Может быть, он дан мне именно для того, чтобы я мог тебя спасти.
Леди Калида покачала головой.
— Нет, это по-прежнему тайна. И я не хочу, чтобы ты меня спасал. — В ее памяти возникли последние годы, и глаза ее потухли. — Я рада смерти.
— Из-за него, — мрачно буркнул Алазариан.
Его мать молча кивнула. На лбу у нее остался шрам — там, где перстень Лета рассек ей кожу. Алазариану хотелось прикоснуться к шраму и заставить его исчезнуть. Ему хотелось исцелить ее исстрадавшееся тело так, как он сделал с козочкой, которая сломала ногу: тогда одного прикосновения оказалось достаточно, чтобы кости срослись. И ему хотелось исцелить ее изломанную душу, но он понимал, что эта травма ему не по силам. Элрад Лет сделал эти рубцы слишком глубокими для любого целителя, даже обладающего магическим даром.
— А теперь слушай меня, — приказала леди Калида. — Не используй дар рядом с твоим отцом, слышишь?
— Он мне не отец! — возмутился Алазариан.
— Ты меня слушаешь? Рядом с ним — никогда. И рядом с дедом тоже. Если они узнают, тебе покоя не видать. Никогда. Когда вырастешь, ты избавишься от них. Узнай о своем настоящем отце и о том, кто ты, — и никогда не показывай им, что ты одарен. — Затраченные усилия утомили Калиду, но она не спускала с Алазариана стального взгляда, требуя его внимания. — Алазариан?
Алазариан кивнул:
— Я тебя слышал.
— Поклянись мне. — Она снова протянула руку, задержав ее у самого его лица. — Я не успокоюсь, пока ты этого не сделаешь.
Мать требовала от него невозможного, но он понимал, что больше здесь, в Арамуре, спасать нечего. Алазариан потерянно улыбнулся матери.
— Я клянусь тебе, — тихо проговорил он, — что не воспользуюсь даром рядом с отцом.
— И дедом, — снова предостерегла его Калида. — Он любит тебя, Алазариан, но доверять ему нельзя. Когда меня не будет, он станет другим.
Алазариан знал, что она права. Он уже заметил в своем деде странности. Тэссис Гэйл никогда не был человеком уравновешенным, а смерть сына пошатнула его рассудок. Теперь смерть дочери окончательно ввергнет его в безумие.
— Дед тебе говорил? — тихо спросил Алазариан. — Я должен ехать в столицу. Император вызывает отца, а с ним и меня. Мне страшно, мама.
Тонкие брови Калиды удивленно приподнялись.
— В Черный Город? Император велел тебе приехать?
— Кажется, да. Отец только что сказал мне. Нам предстоит предстать перед Протекторатом.
Даже на одре болезни леди Калида слышала о Протекторате. Трибунал императора прославился на весь Нар. Точнее говоря, прославился мрачной славой. Военные преступники со всей империи вызывались, чтобы предстать перед Бьяджио и его инквизитором, Дакелем. После смерти Аркуса Нар стал очень беспокойным местом.
— Насчет твоего отца я не удивляюсь, — сказала, наконец, Калида. — Он так расправляется с этими арамурцами... — Она на минуту задумалась. — Бьяджио — человек хитроумный. Ты его помнишь, Алазариан?
— Плохо, — честно признался юноша. Пока Аркус был жив, а Бьяджио оставался только главой Рошаннов, он время от времени приезжал в Талистан, в основном, чтобы проследить за событиями в Арамуре. В замке у деда для Бьяджио всегда была готова комната. Два гиганта были в то время друзьями — или, вернее, союзниками. Но времена изменились. — Я помню, что он странно выглядит, — вслух подумал Алазариан. — И помню его глаза.
Леди Калида улыбнулась. Глаза Бьяджио забыть было невозможно. Они были сапфирово-синими, неестественными, и в них горел огонь. Алазариан почти ничего не помнил о Бьяджио, но эти глаза он забыть не мог.
— Император хочет знать правду, — решила Калида. — И он думает, что узнает ее от тебя.
— Но я не знаю правды. Я не знаю, что я могу сказать императору.
Это не было ложью. Элрад Лет держал все свои действия в тайне, особенно от сына. А Калида была слишком больна, чтобы выяснить, что происходит. У нее оставался только вид из окна, да и тот ей не принадлежал. Он принадлежал Ричиусу Вэнтрану, где бы тот сейчас ни был.
— Не бойся, — мягко сказала сыну Калида. — Если ты будешь говорить правду, Протекторат ничего тебе сделать не сможет. А Черный Город, Алазариан... Ты никогда ничего подобного не видел. От него дух захватывает.
Алазариан присел на край постели, рассчитывая, что мать начнет интересный рассказ. Она была в столице Нара всего один раз, на коронации Ричиуса Вэнтрана, но это посещение оставило в ее памяти неизгладимый след. Мысли Калиды, пропитанные болеутоляющими снадобьями, скользнули в прошлое, выбирая красивые картинки.
— Он такой высокий, — вздохнула она. — А дворец императора похож на гору. Там столько народа, что порой по улицам невозможно проехать, но купить там можно все что угодно. Возьми с собой денег, Алазариан. Купи себе что-нибудь хорошее. — А потом Калида огорченно покачала головой: — Жаль, что ты уже не увидишь собора. Он был так прекрасен!
Собор Калида любила больше всего, и когда узнала о том, что он разрушен, она плакала. И при воспоминании об этом она снова чуть не расплакалась.
— Я захвачу с собой денег, — пообещал Алазариан. — И когда буду ходить по улицам, я буду думать о тебе.
— Да, — согласилась она. — Поезжай в столицу Нара. — Она вдруг так оживилась, что даже попробовала сесть. — Там есть библиотека и много ученых. Они помогут тебе разобраться с самим собой. Там есть книги обо всем на свете. Я уверена, что и про Люсел-Лор там тоже написано. — Ее голос снова понизился до шепота: — И о Джакирасе.
Алазариана потрясло то, что она произнесла это имя, и он поспешно оглянулся на дверь, проверяя, не услышали ли их. До этого Калида всего один раз назвала имя его отца, да и тогда они находились далеко от замка, от чужих ушей.
— Мама, тише. Лекарства отняли у тебя силы. Не надо больше разговаривать.
— Слушай меня, — настойчиво сказала мать. — Не бойся этой поездки, Алазариан. Воспользуйся ею. Узнай о себе и своем отце. Узнай, кто ты.
— Мама, пожалуйста...
— Я ведь не знала, понимаешь, — печально прошептала она и снова протянула к нему руку, отчаянно желая и боясь к нему прикоснуться. — Но в столице ты сможешь узнать.
— Хорошо, — согласился Алазариан. — Когда я туда попаду, то поищу. А теперь отдыхай. Ну, пожалуйста: ты слабеешь.
— Я слабею. Слабею с каждой минутой. — На лице Калиды отразилась трудная борьба, которая шла в ее душе. Она начала потеть, а шрам на лбу побагровел. — Я хочу до тебя дотронуться, — сказала она. — Я хочу, чтобы ты заглянул мне в сердце. Сделай это ради меня, чтобы ты всегда помнил, как много ты для меня значил. Но не излечивай меня, слышишь?
Алазариан не знал, что сказать. Его прикосновение способно вернуть мать к жизни, и если он ощутит ее любовь, то сможет не устоять перед желанием исцелить ее.
Леди Калида протянула руку. Она стала хрупкой и костлявой — рукой старухи. Алазариан не мог говорить. Он едва мог дышать. Ее пальцы дернулись — и она потянулась к нему. Их взгляды встретились, и в ее глазах было столько силы, что Алазариан смутился. Он медленно взял руку матери, нежно обхватив ее ладонью. И сила мгновенно овладела им. Магия залила его теплом, и на секунду он превратился в Калиду. Ее сердце и мысли стали его собственными, словно открытая книга. Леди Калида была чистейшим существом, и ее любовь к нему не знала границ: она качала его, словно младенца. Однако он погрузился глубже, закрыв глаза и не двигаясь, открывая такое, чего не ожидал увидеть. Он почувствовал ярость Элрада Лета и кулак, летящий, чтобы нанести ей удар, и почувствовал прощение, на которое способна только святая.
А потом ее чувства внезапно изменились. Ожидая чего-то важного, Алазариан крепко сжал руку матери. Он открыл глаза и увидел, что глаза Калиды закрылись: она думала о чем-то особенном, о чем-то, что ей отчаянно хотелось ему передать. В зеркале своего сознания Алазариан увидел молодую женщину, которой была его мать, — прекрасную и ненамного старше самого Алазариана. Она была с мужчиной, тоже очень молодым — с поразительными белыми волосами и нежным лицом. С трийцем.
Джакирас.
Алазариан сосредоточился на образе отца. Любовь матери к этому незнакомцу лилась через него, и он искренне сожалел о ней и о том, что она не осталась с этим незнакомцем из Люсел-Лора, и что отец отдал ее Элраду Лету.
А потом образ молодых влюбленных исчез, сменившись мучительной жаждой смерти. Алазариан покачнулся, раздираемый ее болью. Однако он не выпустил ее руки и продолжал держать ее, уйдя в эмпатический транс, где время ничего не значило. Его мать умирала здесь, в замке, отнятом у Ричиуса Вэнтрана, в замке, который она ненавидела за то, что это не ее дом. Рука матери из обжигающе горячей стала чуть теплой, и не было ни лязга костей Смерти, ни предсмертного видения Бога. Осталась только пустота.
Его мать умерла.
Алазариан бережно положил ее руку на одеяло и утер слезы рукавом рубашки.
— Я поеду в Черный Город, — пообещал он. — Я узнаю, кто я такой.
1
Дакель, инквизитор императора, танцующей походкой расхаживал у помоста. Его атласная сутана в свете свечей блестела и переливалась, словно живая. Дюжина люстр отбрасывала вокруг него тени, увеличивая его и без того немалый рост. В руке у него был позолоченный свиток, но Дакель медлил начинать чтение, дожидаясь наиболее эффектного момента. Угольно-черные волосы разметались по его плечам. С отработанным изяществом он шел под взглядами сотни раз, и голос его наполнял всю залу. Собрание замолкло, слушая его слова, глядя то на его завораживающее лицо, то на человека, стоящего на помосте. Произнося свою речь, Дакель указывал на этого человека жестом обвинителя.
— Граждане Нара, я обвиняю! — провозгласил он. — Вот свидетельства ужасающих преступлений герцога! — Он эффектно поднял свиток над головой. — И не сомневаюсь, что они потрясут вас, добрые люди.
Герцог Драконьего Клюва Ангорис, сидящий в кресле на мраморном помосте, смотрел на инквизитора с ужасом. Его лицо покрывала болезненная бледность. Он уже полчаса слушал речь Дакеля, и нападки сделали свое дело. Герцог постоянно облизывал губы, томясь по стакану воды — заметно было, что в этом ему отказывали. Казалось, он близок к обмороку.
— Мстительность чужда мне, — объявил инквизитор. — Вы все меня знаете. Я лишь смиренный слуга императора, и только справедливости я ищу.
В толпе послышались скептические смешки. Дакель не обиделся.
— Это правда, — сказал он. — Справедливость — единственная заповедь этого суда. И потому я оглашаю эти обвинения без злорадства или ликования. Я оглашаю их, глубоко сожалея о проступках герцога. Сделанное им умаляет нас всех.
Послышался оживленный шепот ожидания. Дакель дал ему стихнуть, а потом резко повернулся к герцогу.
— Герцог Ангорис, вы предстоите пред этими добрыми гражданами Нара за преступления против человечности, за подстрекательство к бунту, за измену, за варварство и геноцид. Таковы факты в моем обвинительном списке. Огласить мне его для вас?
Герцог Ангорис начал хрипло отвечать, но инквизитор взмахом широких рукавов приказал ему замолчать.
— Добрые люди! — сказал он, поворачиваясь к толпе. — Достойные граждане! — Он улыбнулся. — Друзья! Когда вы услышите обвинения, выдвинутые против герцога Ангориса, вы не усомнитесь в справедливости этого трибунала. Я знаю, что среди вас есть те, кто сомневается в том, что мы здесь делаем. Не сомневайтесь. Слушайте. И приготовьтесь услышать ужасающие вещи.
Ангорис заскрипел зубами. У него не было адвоката — только собственный разум и те редкие моменты, когда Дакель позволял ему заговорить. Инквизитор скользнул ближе к помосту и паучьими руками развернул свиток. Пробежав по нему взглядом, он с отвращением покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103