Задыхаясь, он усилием воли вернулся было в привычный мир, но тут… Мир вдруг расширился, распахнулся, раскрылся… Свет! Особенный, никогда не виденный прежде! И восторг! И слияние!..
После Аймик вспоминал с несказанным удивлением: на какой-то неуловимый миг (длившийся вечность?) ему показалось вдруг, что ОН ПОНЯЛ ВСЕ. И свою жизнь, свое предназначение, и то, что скрывалось в самой глубине его души… как часть невероятно сложного в своей простоте, восхитительного узора… Прежде такого не случалось никогда. Но вынести из этой стремительно промелькнувшей вечности не удалось ничего, кроме ощущения: БЫЛО! Было, но осталась лишь череда беспорядочных, сменяющих друг друга видений…
…По каменной стене струится вода. Проступают звери, красные, черные… Бесконечный хоровод. И в нем… …что-то от того невероятного мига.
…Он теперь понимает: эти каменные холмы с белоснежными вершинами – Стена Мира.
…А эта вода без начала и конца, сливающаяся с грозовым небом, – Великая Вода, отделяющая их Мир от того, где обитают Держатели Мира. И он плывет туда, к ним.
(«Он»? Но кто такой – он? Тот ли, что стискивал тяжелое копье в тоске о невесте, унесенной черным вихрем? Карабкающийся к белой вершине Стены Мира? Плывущий через Великую Воду? И кто такой – силящийся выбраться наружу из черной дыры, захватить власть и тогда…)
Аймик очнулся и не сразу понял, что он вновь в этом Мире и здесь уже не утро, а вечер. Дрожь постепенно утихала; дыхание становилось ровным. Кружилась голова. …Кайт неподвижно сидел рядом, уткнув голову в колени.
– Кайт! – Аймик хотел коснуться его плеча. – Не надо!
Он вздрогнул. Прямо перед ним стоял Великий Ворон, огромный, словно… …словно Стена Мира.
– Встань!
Пошатываясь Аймик поднялся на ноги. (Как кружится голова.)
…Нет, теперь Великий Ворон не казался таким уж большим. Выше Аймика, и только. Аймик почувствовал, как сильные руки слегка его встряхнули, ощутил на своем лице его дыхание, прежде чем услышал вопрос:
– Ты сделал выбор?
Аймик отступил на шаг и обернулся. Там, над краем склона, виднелись остроконечные верхушки жилищ, трепетало пламя костров общины Кайта. Там с тревогой и надеждой ждет его Элана… Перед ним потянулись бизоньи тропы, бесчисленные охоты, праздники, уютные зимние вечера, когда горит очаг и рядом – жена и дети… Надежная жизнь своего среди своих, в которой все прочно, все известно, в которой нет и не нужно ничего лишнего, ничего странного… В которой будут, конечно, и опасности, и беды, и споры, и ссоры, но…
Он повернулся туда, где край неба был охвачен иным пламенем. Закатным. Небесным. Там одиночество, такое, какого он до сих пор не мог и представить. Там – Неведомое. И путь неведом. И опасности. И сможет ли он, Избранный, дойти до неведомого конца своей тропы? Но если сможет… Там, в конце, – ответы. На такие вопросы, которые простому охотнику лучше бы не задавать даже себе самому… Только он, Аймик, похоже, их уже задал… И еще там, в конце…
Аймик посмотрел Великому Ворону прямо в глаза – как равный равному:
– Да . Выбор сделан, — и увидел, что тонкие губы Наставника тронула улыбка. Затем он вновь посуровел.
– Хорошо. Тогда запомни: отныне ты опасен для всех, кого любишь и кто любит тебя. Или привечает. Так что не медли: уходи на рассвете… Удачи тебе, Северный Посланец! Может быть, еще свидимся.
Великий Ворон повернулся и пошел прочь, не к стоянке и не к реке. Вот он скрылся в овражке… Вот показался на его противоположном склоне. Еще немного, и он навсегда скроется за гребнем невысокого холма.
Аймик провожал его взглядом, не в силах сдвинуться с места. Его вдруг охватили сомнения. И запоздалое сожаление…
(«Элана! Что же я, глупый, сделал?») И страшная мысль, затмившая все остальные: «Он же целый день меня наставлял, а я… НИЧЕГО НЕ ПОМНЮ И НЕ ЗНАЮ!» Аймик сорвался с места.
(Догнать. Спросить хотя бы о самом главном.) — Великий Ворон! Постой, погоди! Он взбежал на вершину холма… Никого. Только какая-то большая птица, распластав крылья, тает в закатном свете.
И неожиданно для себя самого он прокричал ей вслед совсем иной вопрос:
– Великий Ворон, кто ты? И в ответ прозвучало:
– Страж.
8
Когда Аймик вернулся к Кайту, тот уже был на ногах.
– Значит, уходишь. Уходишь, несмотря ни на что. Он не спрашивал. Он знал.
Аймик кивнул, сглотнув слюну. Говорить было тяжело. А впереди – самое трудное. Элана…
– И куда?
– На закат. К Стене Мира… и дальше.
И, встретив недоуменный взгляд Кайта, добавил:
– Там тоже есть Стена Мира… я теперь знаю. И мне нужно туда. На другую сторону.
(«Только… Откуда мне это известно? Я же ничего не запомнил…»)
– Когда же ты пойдешь?
– Завтра на рассвете.
До самой стоянки они больше не проронили ни слова.
Элана была безутешной. Если бы Аймик знал, что она будет так горько плакать о нем… возможно, он бы выбрал иную тропу.
(Или нет?)
Она лежала ничком на своей постели; тело сотрясалось от рыданий, сквозь которые прорывались слова боли и обиды:
– Ты… ты… мог… знаю… ненавижу… ну и уходи!.. от нее не ушел бы…
Кайт только рукой махнул и пошел прочь из жилища. Аймик сидел опустив голову, не смея даже попытаться утешить… а ведь нужно еще собраться в дорогу.
– Так выбор сделан?
Аймик вздрогнул. Ему показалось – чей-то звучный, чуть насмешливый голос произнес эти слова над самым его ухом. И тогда он встал, решительно подошел к Элане и положил руки на ее плечи.
– Уйди! – дернулась она всем телом. Но руки Аймика были сильны. Он заговорил, и никогда прежде слова его не были так тверды и убедительны:
– Послушай, женщина! Я хотел остаться с вами и стать твоим мужем, очень хотел. Но теперь знаю, что не могу. Понимаешь? НЕ МОГУ. Я не хочу тебя покидать. Но ТАК НАДО, и ничего тут не изменить. Ты хотела, чтобы я стал твоим мужем? Я тоже. Но неужели у вас не бывает так, что жениху приходится уходить от невесты? Если беда стрясется, если чужаки нападут? А я должен идти по своей тропе совсем один. ДОЛЖЕН, пойми! И не знаю, что меня ждет. И не знаю, где ее конец. Так проводи же меня на эту тропу, как невеста. Плохо, если мужчина идет на свое мужское дело с тяжелым сердцем.
Элана постепенно затихла. Потом обратила к Аймику заплаканное лицо, через силу улыбнулась и провела ладонью по его щеке.
– Прости свою Элану, Северянин! Иди к мужчинам, поговори, попрощайся. А я… Я хочу проводить тебя, как подобает невесте.
Когда Кайт и Аймик вернулись, Элана в платье невесты, скрестив ноги, сидела у горящего очага. Глаза ее были сухи, а щеки подрумянены охрой. («Чтобы скрыть красноту от слез», – понял Аймик.) Она заговорила первой, и голос ее не дрожал:
– Северянин! Твоя невеста собрала тебя в путь. Смотри, – она показала на туго набитый заплечник. – Здесь твоя зимняя одежда и еда. А это… – ее голос все же дрогнул, – это я хотела подарить тебе в день нашей свадьбы.
Пояс узорного плетения. Красивее первого.
– Элана жалеет, что женой твоей быть не довелось. Пусть же тропа твоя будет легкой. А встанешь на обратную тропу – навести степи. Не забудь…
Аймик убрал старый пояс в заплечник и опоясался новым даром Эланы:
– Аймик не забудет. Аймик жалеет о несбывшемся. Но на свою Тропу Аймик встает с даром своей невесты… И с легким сердцем.
Так Аймик, сын Тигрольва, назвавший себя Безродным, принял свое Избранничество и отправился искать тех, кого люди прозвали Могучими. К Стене Мира.
Часть 3
ТРОПА К ДУХАМ
Глава 12 СТЕНА МИРА
1
Аймик смотрел на заснеженные вершины. Снег слегка розовел в предвечернем свете, а свободные от снега участки казались почти такими же синими, как небо. Они еще далеки отсюда, и неизвестно, когда ему удастся перебраться на ту сторону. И все же – он дошел! Дошел до Западного Края Мира. И он может отдохнуть. Хорошо отдохнуть и вспомнить…
Вот уже несколько дней путь становился все более неровным. Скальные выходы. Склоны, поросшие лесом, пока еще не очень крутые. На их вышине внезапно расступались деревья, и вдали открывались настоящие вершины. Вот эти самые. И сегодня Аймик понял: хотя до них еще идти и идти, он уже не в предгорьях, он у подножия Стены Мира. И нужно набраться сил для последней, самой трудной части своей Тропы. Тропы Избранного.
Аймик не стал искать подходящую пещеру; просто устроил себе навес: сплел ветви кустарника и прикрыл оленьей шкурой на случай дождя. Набрал хвороста. Много. Чтобы на всю ночь хватило. Потом спустился к ручью, выбивающемуся из расселины и скатывающемуся вниз по склону.
Он долго пил холодную воду, торопливо бегущую, гомонящую, словно живая. Потом наполнил бурдюк.
Собрал в горсть скатанные камешки. И напоследок вновь припал к струе, от которой ломило зубы.
Съев без остатка добытую еще днем куропатку, Ай-мик подбросил в огонь охапку хвороста и принялся один за другим, выкладывать на своем старом одеяле из шкуры северного оленя отполированные горным ручьем камешки. Свои прожитые годы.
Вот этот плоский, белый. А в сердцевине – словно капля крови запеклась. Год, когда пришлось покинуть стойбище детей Сизой Горлицы.
Рядом – зеленый, с желтыми прожилками. Год у степняков. А потом…
Выкладываются камни, один за другим. Рука задержалась на черной, в розовую крапину галечке…
2
…По языку понял: чем-то близки людям Ворона, хоть и тотемы иные. И не только по языку, но и по тому, как приняли чужака.
…Тогда он еще не привык к одиночеству. К ТАКОМУ одиночеству не привык, когда не просто чужак – от всех отверженный, всем беду несущий…
Он рассказал если не все, то главное. И про то, что Избранный, что ищет Могучих. И про людей Ворона. Вот только о прежних годах, когда еще был женат, не сказал ничего. Да его и не спрашивали. Удивлялись, что чужак их язык знает. А еще больше тому, как решился на такое: искать Стену Мира, самому, по собственной воле, к Могучим идти. И ведь не колдун даже, сам говорит.
Аймику нигде не отказывали в пище, а порой и в крове, но всегда намекали, а то и прямо говорили: идешь к Духам, так иди не задерживайся. И он понимал, почему это так: прогневить Духов, да еще Могучих, очень опасно, стало быть, Избранному, Посланцу вредить нельзя. Но и связываться с ним тоже не стоит; от всего странного, необычного лучше держаться подальше; это всем известно… А вот люди, говорящие на языке, чем-то напоминающем язык людей Ворона, поступили иначе: приняли Аймика как дорогого гостя. Даже предложили перезимовать. И он согласился.
Зима началась мирно, даже весело. Три семьи двух родов, связанных друг с другом семейными узами, – дети Бизона и дети Сайги – коротали холодные времена не в обтянутых шкурами островерхих жилищах, как дети Волка или степняки, не в холмообразных сооружениях из костей мамонта, как дети Сизой Горлицы, а в самой настоящей пещере. Правда, упирающихся в небо гор, таких, как здесь, там не было и в помине. Хотя, дойдя до тех мест и увидев оголенные, крутые обрывы с отвесными стенами, поросшие лесом вершины, Аймик было подумал: «Может, это и есть Стена Мира?» Однако новые знакомцы его сразу же разуверили: нет, Стена Мира далеко, очень далеко отсюда. Здесь люди живут, а там – только Духи. За зиму не дойти, нечего и пытаться. Лучше с нами поживи пока, Идущий к Духам… Так Аймик впервые в своей жизни стал жить в пещере.
Ее вход, обращенный в речную долину, вел в жилое помещение, утепленное ветвями и шкурами. Это сотворенное Духами убежище было просторнее самого большого из жилищ детей Сизой Горлицы. Хорошо обустроенное, оно содержалось в чистоте и опрятности. Здесь дети Сайги и дети Бизона хранили оружие и утварь, здесь спали, здесь ели, здесь при свете жировых ламп латали и шили одежду и выполняли еще кое-какие работы по мелочам, но старались излишне не мусорить: кремень кололи на площадке у входа, при дневном свете, там же разделывали добычу, готовили пищу. «Нельзя гневить духов, создавших для нас эту пещеру!» – говорили они Аймику. Запасы мяса хранились во втором помещении, поменьше, расположенном наискось от главного. От него отходил узкий лаз наружу.
Два Рода – два тотема. Череп Сайги, окрашенный Сухой Кровью, защищал само жилище. Череп Бизона оберегал узкий лаз в кладовую с запасами еды.
Аймик всегда любил зимние вечера, когда снаружи холод и вьюжно, а тут, дома, – уютно и тепло. Ребятишки никак угомониться не могут, возятся, хохочут. Взрослые – по настроению: то смеются и вышучивают друг Друга, а то неторопливо беседуют. Или просто тихо поют, занятые своими делами… Зимние вечера везде похожи, хоть и жилища, и одежда, и языки в разных местах разные. Так было и в той пещере. Рассказывая о себе и слушая других, Аймик воистину отдыхал, наслаждаясь вниманием и теплом. Он не знал, что это в последний раз. Он забыл…
«…Отныне ты опасен для всех, кого любишь и кто любит тебя. Или привечает…»
3
Много говорили о тропе чужака. Дивились гостю: надо же, столько уже прошел, и все один. Не понимали: зачем он Стену Мира ищет? Известно же: она в самое Небо упирается, в Верхний Мир, да еще вся льдом покрыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
После Аймик вспоминал с несказанным удивлением: на какой-то неуловимый миг (длившийся вечность?) ему показалось вдруг, что ОН ПОНЯЛ ВСЕ. И свою жизнь, свое предназначение, и то, что скрывалось в самой глубине его души… как часть невероятно сложного в своей простоте, восхитительного узора… Прежде такого не случалось никогда. Но вынести из этой стремительно промелькнувшей вечности не удалось ничего, кроме ощущения: БЫЛО! Было, но осталась лишь череда беспорядочных, сменяющих друг друга видений…
…По каменной стене струится вода. Проступают звери, красные, черные… Бесконечный хоровод. И в нем… …что-то от того невероятного мига.
…Он теперь понимает: эти каменные холмы с белоснежными вершинами – Стена Мира.
…А эта вода без начала и конца, сливающаяся с грозовым небом, – Великая Вода, отделяющая их Мир от того, где обитают Держатели Мира. И он плывет туда, к ним.
(«Он»? Но кто такой – он? Тот ли, что стискивал тяжелое копье в тоске о невесте, унесенной черным вихрем? Карабкающийся к белой вершине Стены Мира? Плывущий через Великую Воду? И кто такой – силящийся выбраться наружу из черной дыры, захватить власть и тогда…)
Аймик очнулся и не сразу понял, что он вновь в этом Мире и здесь уже не утро, а вечер. Дрожь постепенно утихала; дыхание становилось ровным. Кружилась голова. …Кайт неподвижно сидел рядом, уткнув голову в колени.
– Кайт! – Аймик хотел коснуться его плеча. – Не надо!
Он вздрогнул. Прямо перед ним стоял Великий Ворон, огромный, словно… …словно Стена Мира.
– Встань!
Пошатываясь Аймик поднялся на ноги. (Как кружится голова.)
…Нет, теперь Великий Ворон не казался таким уж большим. Выше Аймика, и только. Аймик почувствовал, как сильные руки слегка его встряхнули, ощутил на своем лице его дыхание, прежде чем услышал вопрос:
– Ты сделал выбор?
Аймик отступил на шаг и обернулся. Там, над краем склона, виднелись остроконечные верхушки жилищ, трепетало пламя костров общины Кайта. Там с тревогой и надеждой ждет его Элана… Перед ним потянулись бизоньи тропы, бесчисленные охоты, праздники, уютные зимние вечера, когда горит очаг и рядом – жена и дети… Надежная жизнь своего среди своих, в которой все прочно, все известно, в которой нет и не нужно ничего лишнего, ничего странного… В которой будут, конечно, и опасности, и беды, и споры, и ссоры, но…
Он повернулся туда, где край неба был охвачен иным пламенем. Закатным. Небесным. Там одиночество, такое, какого он до сих пор не мог и представить. Там – Неведомое. И путь неведом. И опасности. И сможет ли он, Избранный, дойти до неведомого конца своей тропы? Но если сможет… Там, в конце, – ответы. На такие вопросы, которые простому охотнику лучше бы не задавать даже себе самому… Только он, Аймик, похоже, их уже задал… И еще там, в конце…
Аймик посмотрел Великому Ворону прямо в глаза – как равный равному:
– Да . Выбор сделан, — и увидел, что тонкие губы Наставника тронула улыбка. Затем он вновь посуровел.
– Хорошо. Тогда запомни: отныне ты опасен для всех, кого любишь и кто любит тебя. Или привечает. Так что не медли: уходи на рассвете… Удачи тебе, Северный Посланец! Может быть, еще свидимся.
Великий Ворон повернулся и пошел прочь, не к стоянке и не к реке. Вот он скрылся в овражке… Вот показался на его противоположном склоне. Еще немного, и он навсегда скроется за гребнем невысокого холма.
Аймик провожал его взглядом, не в силах сдвинуться с места. Его вдруг охватили сомнения. И запоздалое сожаление…
(«Элана! Что же я, глупый, сделал?») И страшная мысль, затмившая все остальные: «Он же целый день меня наставлял, а я… НИЧЕГО НЕ ПОМНЮ И НЕ ЗНАЮ!» Аймик сорвался с места.
(Догнать. Спросить хотя бы о самом главном.) — Великий Ворон! Постой, погоди! Он взбежал на вершину холма… Никого. Только какая-то большая птица, распластав крылья, тает в закатном свете.
И неожиданно для себя самого он прокричал ей вслед совсем иной вопрос:
– Великий Ворон, кто ты? И в ответ прозвучало:
– Страж.
8
Когда Аймик вернулся к Кайту, тот уже был на ногах.
– Значит, уходишь. Уходишь, несмотря ни на что. Он не спрашивал. Он знал.
Аймик кивнул, сглотнув слюну. Говорить было тяжело. А впереди – самое трудное. Элана…
– И куда?
– На закат. К Стене Мира… и дальше.
И, встретив недоуменный взгляд Кайта, добавил:
– Там тоже есть Стена Мира… я теперь знаю. И мне нужно туда. На другую сторону.
(«Только… Откуда мне это известно? Я же ничего не запомнил…»)
– Когда же ты пойдешь?
– Завтра на рассвете.
До самой стоянки они больше не проронили ни слова.
Элана была безутешной. Если бы Аймик знал, что она будет так горько плакать о нем… возможно, он бы выбрал иную тропу.
(Или нет?)
Она лежала ничком на своей постели; тело сотрясалось от рыданий, сквозь которые прорывались слова боли и обиды:
– Ты… ты… мог… знаю… ненавижу… ну и уходи!.. от нее не ушел бы…
Кайт только рукой махнул и пошел прочь из жилища. Аймик сидел опустив голову, не смея даже попытаться утешить… а ведь нужно еще собраться в дорогу.
– Так выбор сделан?
Аймик вздрогнул. Ему показалось – чей-то звучный, чуть насмешливый голос произнес эти слова над самым его ухом. И тогда он встал, решительно подошел к Элане и положил руки на ее плечи.
– Уйди! – дернулась она всем телом. Но руки Аймика были сильны. Он заговорил, и никогда прежде слова его не были так тверды и убедительны:
– Послушай, женщина! Я хотел остаться с вами и стать твоим мужем, очень хотел. Но теперь знаю, что не могу. Понимаешь? НЕ МОГУ. Я не хочу тебя покидать. Но ТАК НАДО, и ничего тут не изменить. Ты хотела, чтобы я стал твоим мужем? Я тоже. Но неужели у вас не бывает так, что жениху приходится уходить от невесты? Если беда стрясется, если чужаки нападут? А я должен идти по своей тропе совсем один. ДОЛЖЕН, пойми! И не знаю, что меня ждет. И не знаю, где ее конец. Так проводи же меня на эту тропу, как невеста. Плохо, если мужчина идет на свое мужское дело с тяжелым сердцем.
Элана постепенно затихла. Потом обратила к Аймику заплаканное лицо, через силу улыбнулась и провела ладонью по его щеке.
– Прости свою Элану, Северянин! Иди к мужчинам, поговори, попрощайся. А я… Я хочу проводить тебя, как подобает невесте.
Когда Кайт и Аймик вернулись, Элана в платье невесты, скрестив ноги, сидела у горящего очага. Глаза ее были сухи, а щеки подрумянены охрой. («Чтобы скрыть красноту от слез», – понял Аймик.) Она заговорила первой, и голос ее не дрожал:
– Северянин! Твоя невеста собрала тебя в путь. Смотри, – она показала на туго набитый заплечник. – Здесь твоя зимняя одежда и еда. А это… – ее голос все же дрогнул, – это я хотела подарить тебе в день нашей свадьбы.
Пояс узорного плетения. Красивее первого.
– Элана жалеет, что женой твоей быть не довелось. Пусть же тропа твоя будет легкой. А встанешь на обратную тропу – навести степи. Не забудь…
Аймик убрал старый пояс в заплечник и опоясался новым даром Эланы:
– Аймик не забудет. Аймик жалеет о несбывшемся. Но на свою Тропу Аймик встает с даром своей невесты… И с легким сердцем.
Так Аймик, сын Тигрольва, назвавший себя Безродным, принял свое Избранничество и отправился искать тех, кого люди прозвали Могучими. К Стене Мира.
Часть 3
ТРОПА К ДУХАМ
Глава 12 СТЕНА МИРА
1
Аймик смотрел на заснеженные вершины. Снег слегка розовел в предвечернем свете, а свободные от снега участки казались почти такими же синими, как небо. Они еще далеки отсюда, и неизвестно, когда ему удастся перебраться на ту сторону. И все же – он дошел! Дошел до Западного Края Мира. И он может отдохнуть. Хорошо отдохнуть и вспомнить…
Вот уже несколько дней путь становился все более неровным. Скальные выходы. Склоны, поросшие лесом, пока еще не очень крутые. На их вышине внезапно расступались деревья, и вдали открывались настоящие вершины. Вот эти самые. И сегодня Аймик понял: хотя до них еще идти и идти, он уже не в предгорьях, он у подножия Стены Мира. И нужно набраться сил для последней, самой трудной части своей Тропы. Тропы Избранного.
Аймик не стал искать подходящую пещеру; просто устроил себе навес: сплел ветви кустарника и прикрыл оленьей шкурой на случай дождя. Набрал хвороста. Много. Чтобы на всю ночь хватило. Потом спустился к ручью, выбивающемуся из расселины и скатывающемуся вниз по склону.
Он долго пил холодную воду, торопливо бегущую, гомонящую, словно живая. Потом наполнил бурдюк.
Собрал в горсть скатанные камешки. И напоследок вновь припал к струе, от которой ломило зубы.
Съев без остатка добытую еще днем куропатку, Ай-мик подбросил в огонь охапку хвороста и принялся один за другим, выкладывать на своем старом одеяле из шкуры северного оленя отполированные горным ручьем камешки. Свои прожитые годы.
Вот этот плоский, белый. А в сердцевине – словно капля крови запеклась. Год, когда пришлось покинуть стойбище детей Сизой Горлицы.
Рядом – зеленый, с желтыми прожилками. Год у степняков. А потом…
Выкладываются камни, один за другим. Рука задержалась на черной, в розовую крапину галечке…
2
…По языку понял: чем-то близки людям Ворона, хоть и тотемы иные. И не только по языку, но и по тому, как приняли чужака.
…Тогда он еще не привык к одиночеству. К ТАКОМУ одиночеству не привык, когда не просто чужак – от всех отверженный, всем беду несущий…
Он рассказал если не все, то главное. И про то, что Избранный, что ищет Могучих. И про людей Ворона. Вот только о прежних годах, когда еще был женат, не сказал ничего. Да его и не спрашивали. Удивлялись, что чужак их язык знает. А еще больше тому, как решился на такое: искать Стену Мира, самому, по собственной воле, к Могучим идти. И ведь не колдун даже, сам говорит.
Аймику нигде не отказывали в пище, а порой и в крове, но всегда намекали, а то и прямо говорили: идешь к Духам, так иди не задерживайся. И он понимал, почему это так: прогневить Духов, да еще Могучих, очень опасно, стало быть, Избранному, Посланцу вредить нельзя. Но и связываться с ним тоже не стоит; от всего странного, необычного лучше держаться подальше; это всем известно… А вот люди, говорящие на языке, чем-то напоминающем язык людей Ворона, поступили иначе: приняли Аймика как дорогого гостя. Даже предложили перезимовать. И он согласился.
Зима началась мирно, даже весело. Три семьи двух родов, связанных друг с другом семейными узами, – дети Бизона и дети Сайги – коротали холодные времена не в обтянутых шкурами островерхих жилищах, как дети Волка или степняки, не в холмообразных сооружениях из костей мамонта, как дети Сизой Горлицы, а в самой настоящей пещере. Правда, упирающихся в небо гор, таких, как здесь, там не было и в помине. Хотя, дойдя до тех мест и увидев оголенные, крутые обрывы с отвесными стенами, поросшие лесом вершины, Аймик было подумал: «Может, это и есть Стена Мира?» Однако новые знакомцы его сразу же разуверили: нет, Стена Мира далеко, очень далеко отсюда. Здесь люди живут, а там – только Духи. За зиму не дойти, нечего и пытаться. Лучше с нами поживи пока, Идущий к Духам… Так Аймик впервые в своей жизни стал жить в пещере.
Ее вход, обращенный в речную долину, вел в жилое помещение, утепленное ветвями и шкурами. Это сотворенное Духами убежище было просторнее самого большого из жилищ детей Сизой Горлицы. Хорошо обустроенное, оно содержалось в чистоте и опрятности. Здесь дети Сайги и дети Бизона хранили оружие и утварь, здесь спали, здесь ели, здесь при свете жировых ламп латали и шили одежду и выполняли еще кое-какие работы по мелочам, но старались излишне не мусорить: кремень кололи на площадке у входа, при дневном свете, там же разделывали добычу, готовили пищу. «Нельзя гневить духов, создавших для нас эту пещеру!» – говорили они Аймику. Запасы мяса хранились во втором помещении, поменьше, расположенном наискось от главного. От него отходил узкий лаз наружу.
Два Рода – два тотема. Череп Сайги, окрашенный Сухой Кровью, защищал само жилище. Череп Бизона оберегал узкий лаз в кладовую с запасами еды.
Аймик всегда любил зимние вечера, когда снаружи холод и вьюжно, а тут, дома, – уютно и тепло. Ребятишки никак угомониться не могут, возятся, хохочут. Взрослые – по настроению: то смеются и вышучивают друг Друга, а то неторопливо беседуют. Или просто тихо поют, занятые своими делами… Зимние вечера везде похожи, хоть и жилища, и одежда, и языки в разных местах разные. Так было и в той пещере. Рассказывая о себе и слушая других, Аймик воистину отдыхал, наслаждаясь вниманием и теплом. Он не знал, что это в последний раз. Он забыл…
«…Отныне ты опасен для всех, кого любишь и кто любит тебя. Или привечает…»
3
Много говорили о тропе чужака. Дивились гостю: надо же, столько уже прошел, и все один. Не понимали: зачем он Стену Мира ищет? Известно же: она в самое Небо упирается, в Верхний Мир, да еще вся льдом покрыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71