Он пытался протестовать, но из этого ничего не вышло, так что Джуифрез закрыл глаза (будь что будет) и попытался сосредоточиться на своей боли.
Он чувствовал, как ступни волочатся по земле, и от каждой кочки или ямки вверх по ногам пробегала голубая молния. Это тянулось очень долго, пока время не перестало существовать.
В какой-то момент они, похоже, остановились. Джуифрез открыл глаза, позволил голове свалиться набок, и его лицо оказалось в нескольких дюймах от мужчины справа. Джуифрез его не знал.
— Кажется, все пошло неправильно, — проговорил он. Человек открыл рот, чтобы ответить, однако Джуифрез ничего не услышал; веки снова закрылись, и боль накатила, словно морская волна.
Если, — подумал он, — больно, значит, я жив. Хорошо.
Потом страшная боль вспыхнула в голове, и все исчезло.
— Так чего можно ожидать, — сказал Горгас Лордан, усмехаясь и вставая на колени, чтобы вытащить из тела совершенно не поврежденную стрелу, — от армии, где надо сдавать экзамены, чтобы стать офицером?
— Что такое экзамены? — спросил его товарищ.
— Это когда тебя сажают в большой зал с длинными столами, — ответил Горгас, — дают лист бумаги с вопросами, а ты пишешь ответы на другом листе бумаги. Кто напишет лучший ответ, тот и побеждает.
Товарищ Горгаса нахмурился.
— Наверно, у них много бумаги.
— Ее изготавливают из тростниковой массы, — пояснил Горгас. — Привозят тростник на кораблях из дельты Салинаруса. Это в Шастеле поставлено на широкую ногу, скоро своими глазами все увидим.
— Наверное, спроса на нее нет, — сказал товарищ. — Я имею в виду — кроме тех, кто ею пользуется.
Горгас взял уголок рукава мертвого солдата и вытер им наконечник от крови, затем бросил стрелу в колчан.
— Я же говорю, надо самим посмотреть. — Он встал, слегка застонав, так как ноги затекли. — Думаю, мы перебили почти всех. До сих пор не понимаю, что все это значило, но в итоге получилось неплохо.
— Они помогли, — криво усмехнулся товарищ. — Очень помогли.
— Без их помощи ничего бы не получилось, — кивнул Горгас. — Знаешь, когда меня начинают одолевать сомнения насчет этой войны, что, может, такой кусок нам не по зубам, то я просто думаю о глупости врага во всех ее многочисленных и удивительных проявлениях и тогда понимаю, что все будет хорошо. Я хочу сказать, — развивал мысль Горгас, пока они продолжали путь, перешагивая через мертвых и умирающих, — хотелось бы действительно выиграть сражение, вместо того чтобы спокойно стоять и смотреть, как мне его проигрывают. Знаешь, просто чтобы сказать: я это сделал. Впрочем, я не жалуюсь. Все идет хорошо.
Они закончили свой инспекционный обход и направились в общинный дом посредине деревни, где санитары перевязывали раненых. Главным образом штатских, заметил Горгас и снова поймал себя на том, что задает себе вопрос: какого черта эти идиоты напали на преданную им деревню, потеряв шестнадцать собственных солдат убитыми и вдвое больше раненными в густом тумане, прямо перед тем, как его экспедиционный отряд прибыл, чтобы начать переговоры с фермерами? Чудесно, весь этот район теперь перейдет к ним, тут нет никаких сомнений, но явная глупость происшедшего оскорбляла Горгаса. Тут была какая-то путаница, а он ненавидел неразбериху.
— Посмотрите, что мы нашли.
Сержант Харзио махал Горгасу рукой, подзывая. Лордан хмыкнул. Ему следовало бы сейчас, удобно расположившись в общинном доме, беседовать с уважаемыми людьми деревни, обсуждая условия передачи полномочий, но почему-то не хотелось этим заниматься.
— Иду, — отозвался он. Лордан повернулся к своему товарищу: — Может, произнесешь зажигательную речь? Я что-то не в настроении. А ты эту рутину знаешь.
Коллега кивнул.
— Да я не прочь поподлизываться. Увидимся позже.
Горгас подошел к сержанту Харзио. У его ног, привалившись к стене амбара, сидели трое со связанными руками и ногами. Один из них был без сознания, голова упала на грудь.
— Что тут у тебя, сержант? — поинтересовался Горгас.
— Их командир, — ответил Харзио, усмехнувшись. — По имени магистр Джуифрез Боверт. О чем-нибудь говорит?
Горгас поднял брови. Боверты были крупнейшей семьей среди «бедняков» Шастела.
— Тебе, сержант, попался коллекционный экземпляр. Который?
Сержант показал.
— С ним все будет в порядке, — сказал Харзио. — Мышца пробита по диагонали, некоторая потеря крови, но ничего серьезного. Мы нашли его, когда он бродил туда-сюда. Забрался в запертую овчарню и не смог оттуда выйти. — Сержант Харзио ухмыльнулся. — Как думаете, сколько он стоит?
Горгас пожал плечами.
— Так сразу не скажешь. Такого рода вещицы продаются не каждый день. Впрочем, цифра может быть четырехзначной. Запросто.
Харзио присвистнул.
— Неплохо. Ребята обрадуются. Значит, вылазка того стоила.
— Если, конечно, мы решим требовать за него выкуп, — продолжал Горгас. Лицо сержанта сразу же помрачнело. — Эй, не волнуйся. Если мы и оставим его себе, я прослежу, чтобы вы были справедливо вознаграждены, так что ребята ничего не потеряют. А тебе, в сущности, даже будет лучше; я об этом позабочусь.
Лицо сержанта расплылось в улыбке.
— С вами всегда приятно иметь дело, шеф. А с ним что? Мы остановили кровотечение, и он как будто бы в порядке, но… но теперь мы знаем, что он стоит кучу денег…
Горгас кивнул.
— Я отправлю его утром при первой же возможности. — Он наклонился к неуклюже сидящему человеку и сам осмотрел его. — Спит, — проговорил Горгас, — а это добрый знак. Выкарабкается. Накиньте на него одеяло и перенесите под навес, пока снова не пошел дождь. И приставь часового на всякий случай.
Он зевнул. Было бы чудесно улечься сейчас в постель, да не удастся; слишком много дел. Когда Горгас снова обернулся на общинный дом, кто-то дернул его за рукав.
— Сведения о потерях, — доложил солдат, — насколько мы сумели подсчитать. Сто семнадцать убитых, тридцать один пленный. Мы потеряли четыре человека убитыми, двое серьезно ранены.
Горгас никого из погибших не знал, но все равно было жалко. Это была совершенно ненужная схватка, несмотря на то что все обернулось к лучшему. Тот факт, что они убили сто семнадцать человек, не принес ему никакого удовлетворения, даже наоборот. Внезапное и полное поражение такого масштаба станет для Фонда существенной потерей лица, а значит, последуют ответные меры, вполне возможно, направленные непосредственно против Сконы. Так что радоваться нечему.
Горгас вздохнул и уже не в первый раз пожелал, чтобы человеческий фактор не вмешивался в его дела. Действительно, весь этот район теперь почти наверняка отойдет к Сконе, однако они, с большой долей вероятности, и сами так поступили бы при нормальном течении событий, просто потому, что процентная ставка Сконы ниже и поведение явно не столь тираническое. Весь смысл появления здесь с небольшим экспедиционным отрядом заключался в том, чтобы избежать военных действий. А теперь придется вводить сюда дополнительные войска, может, даже ставить гарнизон, чтобы не дать Фонду перебить в округе все живое, просто в назидание. Совсем не так, размышлял Горгас, отворяя дверь общинного дома, ему нравится вести бизнес; кроме того, у него было неприятное предчувствие, что сестра не придет в восторг от происшедшего.
— Волшебство, — сказал Алексий. Ньесса Лордан кивнула.
— Не философия, — ответила она, не поднимая глаз. — Не метафизически усиленная невербальная коммуникация. Не галлюцинаторные трансы под воздействием наркотика, при которых подсознательный разум участника выстраивает и анализирует уже известные данные с исключительной, тем не менее вполне естественной проницательностью, а потом выдает результат за мистический опыт. — Она зевнула и потянулась за маленькими бронзовыми ножницами. — Магия — просто наука, которую мы пока не понимаем. Вероятно, было время, когда люди считали волшебством лук со стрелами, потому что они делали нечто новое и неожиданное, и немногие понимали, как именно. Но лук и стрелы стреляют, потому что стреляют. Стрела летит по воздуху и поражает цель. Магия тоже срабатывает.
Алексий ждал, когда она посмотрит на него, но Ньесса не подняла взгляда. Чем бы она ни занималась, это, по-видимому, полностью поглощало ее внимание. Кажется, лоскутное одеяло.
— Я не говорю, что не срабатывает, — произнес он. — Я сказал только, что изучал эти вещи на протяжении шестидесяти лет и ни разу не видел ни одного прямого доказательства…
— Ах! — На сей раз Ньесса подняла глаза, чтобы одарить его покровительственной улыбкой. — Эти вещи, говорите вы. Но то, что вы изучали, это наука — философия, математика и тому подобные штучки. Вы не изучали магию. Вы могли лишь прикоснуться к самому ее краешку, занимаясь чем-то другим. Точно так же паяльщик должен немного знать плотницкое дело, однако ему не обязательно уметь прорезать пазы и делать шиповые соединения. Вы говорите, что пазы и шипы никогда не будут работать, поскольку с детства изучали паяльное ремесло и ни разу с ними не сталкивались.
Пока директор откусывала нитку и продевала ее сквозь ушко простой костяной иголки, Алексий думал; потом сказал:
— Признайтесь, вы всегда торгуетесь с истиной? Когда вам встречается какой-нибудь факт, ясный, простой и прямой факт, вы всегда пытаетесь сбить цену, уговорить его пойти на уступки?
Ньесса подняла голову и улыбнулась.
— Всегда. В Городе, когда я впервые попала туда, бытовала поговорка: истина — это то, что правильно для тебя, когда ты можешь позволить себе свежую рыбу семь раз в неделю. Так вот, — продолжала она, глядя на свое рукоделие, — теперь я могу позволить себе все, что пожелаю, в том числе и такое, чего даже не в силах вообразить. Истина — это то, что для меня правильно, а все остальное — предмет торга.
Алексий рассмеялся.
— Давненько я не слышал ее. Только мы говорили, истина — то, что для тебя правильно, когда сидишь в первых трех рядах.
— В Капитуле, — перебила Ньесса, — что означает, ты достиг четвертой степени или выше. Я это ненавидела. — Их глаза встретились, и Алексий увидел в них огонь, которого прежде не замечал. — Знаете, я ненавидела Фонд. Потому что они возомнили себя лучше всех благодаря своим знаниям, А они не знали ничего. Да, в Городе было полно людей, которые обладали знаниями, полезными знаниями: как делать механизмы, как извлекать селитру из мочи, как лечить зубную боль, не удаляя зуба, как изготавливать чистое цветное стекло, как делить столбиком. Назовите все что угодно, и где-нибудь в Перимадее отыскался бы человек, который умеет это делать и которого знают и уважают за его умение и мудрость. А Фонд не мог вытащить затычку из глиняной бутылки без помощи руководства, трех комментариев к нему и чертежа. Позвольте сказать вам вот что, патриарх Алексий. Я знаю о волшебстве больше, чем вы когда-либо узнаете, даже если станете в два раза старше, чем сейчас. Но я научилась этому не в Перимадее и не здесь, и вы не научитесь, если не будете делать то, о чем я прошу, как бы вы ни старались и ни пытались втянуть меня в препирательства, просто чтобы продемонстрировать свой скептицизм. — Она фыркнула и потерла нос тыльной стороной руки. — Впрочем, это был хороший ход. Вы — единственный ученый, который мог бы зарабатывать себе на жизнь по ярмаркам.
Алексий кивнул, принимая комплимент, и удивился: сколько во всем этом настоящего, а сколько — просто торговля? Эта женщина может быть кем угодно, вообще кем угодно, только чтобы выторговать более выгодные условия. Вот сейчас она мучительно сшивает кусочки материала, чтобы сделать лоскутное одеяло; она стала простой, практичной и деловой крестьянкой, чтобы деморализовать меня, ученого-белоручку из Города. Завтра она будет директором Банка, объясняя делегации фермеров, почему повысились проценты по закладным, а на следующий день кем-нибудь еще; и все это она, и она — все они, и никто из них не настоящий. Между тем мы сидим тут уже битый час с лишним, а я еще даже не начал делать то, что она сказала, а у нее такой плотный график. Очень неплохо для старого книжного червя.
— А вы единственный знакомый мне банкир, который способен процитировать три гипотезы Акадиуса в одном предложении, — ответил он. — Хотя «метафизически усиленная невербальная коммуникация» все-таки слишком большое упрощение второй книги «Аксиом», вам не кажется?
Ньесса пожала плечами, не отрываясь от работы.
— Все равно вся вторая книга построена на ложной предпосылке, как вам отлично известно. Мометас доказал это сто лет назад. Но и его опровержение, — небрежно добавила она, поднося шов к свету, — не выходит за пределы логического круга, так что все это пустая трата времени.
Алексий такого не ожидал и чуть ли не против собственной воли попросил разъяснений.
— О, все довольно просто, — ответила Ньесса. — Он приводит аналогию со светом, преломленным в радуге, а потом разрушает гипотезу, которую только что построил, сказав, что это просто аналогия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Он чувствовал, как ступни волочатся по земле, и от каждой кочки или ямки вверх по ногам пробегала голубая молния. Это тянулось очень долго, пока время не перестало существовать.
В какой-то момент они, похоже, остановились. Джуифрез открыл глаза, позволил голове свалиться набок, и его лицо оказалось в нескольких дюймах от мужчины справа. Джуифрез его не знал.
— Кажется, все пошло неправильно, — проговорил он. Человек открыл рот, чтобы ответить, однако Джуифрез ничего не услышал; веки снова закрылись, и боль накатила, словно морская волна.
Если, — подумал он, — больно, значит, я жив. Хорошо.
Потом страшная боль вспыхнула в голове, и все исчезло.
— Так чего можно ожидать, — сказал Горгас Лордан, усмехаясь и вставая на колени, чтобы вытащить из тела совершенно не поврежденную стрелу, — от армии, где надо сдавать экзамены, чтобы стать офицером?
— Что такое экзамены? — спросил его товарищ.
— Это когда тебя сажают в большой зал с длинными столами, — ответил Горгас, — дают лист бумаги с вопросами, а ты пишешь ответы на другом листе бумаги. Кто напишет лучший ответ, тот и побеждает.
Товарищ Горгаса нахмурился.
— Наверно, у них много бумаги.
— Ее изготавливают из тростниковой массы, — пояснил Горгас. — Привозят тростник на кораблях из дельты Салинаруса. Это в Шастеле поставлено на широкую ногу, скоро своими глазами все увидим.
— Наверное, спроса на нее нет, — сказал товарищ. — Я имею в виду — кроме тех, кто ею пользуется.
Горгас взял уголок рукава мертвого солдата и вытер им наконечник от крови, затем бросил стрелу в колчан.
— Я же говорю, надо самим посмотреть. — Он встал, слегка застонав, так как ноги затекли. — Думаю, мы перебили почти всех. До сих пор не понимаю, что все это значило, но в итоге получилось неплохо.
— Они помогли, — криво усмехнулся товарищ. — Очень помогли.
— Без их помощи ничего бы не получилось, — кивнул Горгас. — Знаешь, когда меня начинают одолевать сомнения насчет этой войны, что, может, такой кусок нам не по зубам, то я просто думаю о глупости врага во всех ее многочисленных и удивительных проявлениях и тогда понимаю, что все будет хорошо. Я хочу сказать, — развивал мысль Горгас, пока они продолжали путь, перешагивая через мертвых и умирающих, — хотелось бы действительно выиграть сражение, вместо того чтобы спокойно стоять и смотреть, как мне его проигрывают. Знаешь, просто чтобы сказать: я это сделал. Впрочем, я не жалуюсь. Все идет хорошо.
Они закончили свой инспекционный обход и направились в общинный дом посредине деревни, где санитары перевязывали раненых. Главным образом штатских, заметил Горгас и снова поймал себя на том, что задает себе вопрос: какого черта эти идиоты напали на преданную им деревню, потеряв шестнадцать собственных солдат убитыми и вдвое больше раненными в густом тумане, прямо перед тем, как его экспедиционный отряд прибыл, чтобы начать переговоры с фермерами? Чудесно, весь этот район теперь перейдет к ним, тут нет никаких сомнений, но явная глупость происшедшего оскорбляла Горгаса. Тут была какая-то путаница, а он ненавидел неразбериху.
— Посмотрите, что мы нашли.
Сержант Харзио махал Горгасу рукой, подзывая. Лордан хмыкнул. Ему следовало бы сейчас, удобно расположившись в общинном доме, беседовать с уважаемыми людьми деревни, обсуждая условия передачи полномочий, но почему-то не хотелось этим заниматься.
— Иду, — отозвался он. Лордан повернулся к своему товарищу: — Может, произнесешь зажигательную речь? Я что-то не в настроении. А ты эту рутину знаешь.
Коллега кивнул.
— Да я не прочь поподлизываться. Увидимся позже.
Горгас подошел к сержанту Харзио. У его ног, привалившись к стене амбара, сидели трое со связанными руками и ногами. Один из них был без сознания, голова упала на грудь.
— Что тут у тебя, сержант? — поинтересовался Горгас.
— Их командир, — ответил Харзио, усмехнувшись. — По имени магистр Джуифрез Боверт. О чем-нибудь говорит?
Горгас поднял брови. Боверты были крупнейшей семьей среди «бедняков» Шастела.
— Тебе, сержант, попался коллекционный экземпляр. Который?
Сержант показал.
— С ним все будет в порядке, — сказал Харзио. — Мышца пробита по диагонали, некоторая потеря крови, но ничего серьезного. Мы нашли его, когда он бродил туда-сюда. Забрался в запертую овчарню и не смог оттуда выйти. — Сержант Харзио ухмыльнулся. — Как думаете, сколько он стоит?
Горгас пожал плечами.
— Так сразу не скажешь. Такого рода вещицы продаются не каждый день. Впрочем, цифра может быть четырехзначной. Запросто.
Харзио присвистнул.
— Неплохо. Ребята обрадуются. Значит, вылазка того стоила.
— Если, конечно, мы решим требовать за него выкуп, — продолжал Горгас. Лицо сержанта сразу же помрачнело. — Эй, не волнуйся. Если мы и оставим его себе, я прослежу, чтобы вы были справедливо вознаграждены, так что ребята ничего не потеряют. А тебе, в сущности, даже будет лучше; я об этом позабочусь.
Лицо сержанта расплылось в улыбке.
— С вами всегда приятно иметь дело, шеф. А с ним что? Мы остановили кровотечение, и он как будто бы в порядке, но… но теперь мы знаем, что он стоит кучу денег…
Горгас кивнул.
— Я отправлю его утром при первой же возможности. — Он наклонился к неуклюже сидящему человеку и сам осмотрел его. — Спит, — проговорил Горгас, — а это добрый знак. Выкарабкается. Накиньте на него одеяло и перенесите под навес, пока снова не пошел дождь. И приставь часового на всякий случай.
Он зевнул. Было бы чудесно улечься сейчас в постель, да не удастся; слишком много дел. Когда Горгас снова обернулся на общинный дом, кто-то дернул его за рукав.
— Сведения о потерях, — доложил солдат, — насколько мы сумели подсчитать. Сто семнадцать убитых, тридцать один пленный. Мы потеряли четыре человека убитыми, двое серьезно ранены.
Горгас никого из погибших не знал, но все равно было жалко. Это была совершенно ненужная схватка, несмотря на то что все обернулось к лучшему. Тот факт, что они убили сто семнадцать человек, не принес ему никакого удовлетворения, даже наоборот. Внезапное и полное поражение такого масштаба станет для Фонда существенной потерей лица, а значит, последуют ответные меры, вполне возможно, направленные непосредственно против Сконы. Так что радоваться нечему.
Горгас вздохнул и уже не в первый раз пожелал, чтобы человеческий фактор не вмешивался в его дела. Действительно, весь этот район теперь почти наверняка отойдет к Сконе, однако они, с большой долей вероятности, и сами так поступили бы при нормальном течении событий, просто потому, что процентная ставка Сконы ниже и поведение явно не столь тираническое. Весь смысл появления здесь с небольшим экспедиционным отрядом заключался в том, чтобы избежать военных действий. А теперь придется вводить сюда дополнительные войска, может, даже ставить гарнизон, чтобы не дать Фонду перебить в округе все живое, просто в назидание. Совсем не так, размышлял Горгас, отворяя дверь общинного дома, ему нравится вести бизнес; кроме того, у него было неприятное предчувствие, что сестра не придет в восторг от происшедшего.
— Волшебство, — сказал Алексий. Ньесса Лордан кивнула.
— Не философия, — ответила она, не поднимая глаз. — Не метафизически усиленная невербальная коммуникация. Не галлюцинаторные трансы под воздействием наркотика, при которых подсознательный разум участника выстраивает и анализирует уже известные данные с исключительной, тем не менее вполне естественной проницательностью, а потом выдает результат за мистический опыт. — Она зевнула и потянулась за маленькими бронзовыми ножницами. — Магия — просто наука, которую мы пока не понимаем. Вероятно, было время, когда люди считали волшебством лук со стрелами, потому что они делали нечто новое и неожиданное, и немногие понимали, как именно. Но лук и стрелы стреляют, потому что стреляют. Стрела летит по воздуху и поражает цель. Магия тоже срабатывает.
Алексий ждал, когда она посмотрит на него, но Ньесса не подняла взгляда. Чем бы она ни занималась, это, по-видимому, полностью поглощало ее внимание. Кажется, лоскутное одеяло.
— Я не говорю, что не срабатывает, — произнес он. — Я сказал только, что изучал эти вещи на протяжении шестидесяти лет и ни разу не видел ни одного прямого доказательства…
— Ах! — На сей раз Ньесса подняла глаза, чтобы одарить его покровительственной улыбкой. — Эти вещи, говорите вы. Но то, что вы изучали, это наука — философия, математика и тому подобные штучки. Вы не изучали магию. Вы могли лишь прикоснуться к самому ее краешку, занимаясь чем-то другим. Точно так же паяльщик должен немного знать плотницкое дело, однако ему не обязательно уметь прорезать пазы и делать шиповые соединения. Вы говорите, что пазы и шипы никогда не будут работать, поскольку с детства изучали паяльное ремесло и ни разу с ними не сталкивались.
Пока директор откусывала нитку и продевала ее сквозь ушко простой костяной иголки, Алексий думал; потом сказал:
— Признайтесь, вы всегда торгуетесь с истиной? Когда вам встречается какой-нибудь факт, ясный, простой и прямой факт, вы всегда пытаетесь сбить цену, уговорить его пойти на уступки?
Ньесса подняла голову и улыбнулась.
— Всегда. В Городе, когда я впервые попала туда, бытовала поговорка: истина — это то, что правильно для тебя, когда ты можешь позволить себе свежую рыбу семь раз в неделю. Так вот, — продолжала она, глядя на свое рукоделие, — теперь я могу позволить себе все, что пожелаю, в том числе и такое, чего даже не в силах вообразить. Истина — это то, что для меня правильно, а все остальное — предмет торга.
Алексий рассмеялся.
— Давненько я не слышал ее. Только мы говорили, истина — то, что для тебя правильно, когда сидишь в первых трех рядах.
— В Капитуле, — перебила Ньесса, — что означает, ты достиг четвертой степени или выше. Я это ненавидела. — Их глаза встретились, и Алексий увидел в них огонь, которого прежде не замечал. — Знаете, я ненавидела Фонд. Потому что они возомнили себя лучше всех благодаря своим знаниям, А они не знали ничего. Да, в Городе было полно людей, которые обладали знаниями, полезными знаниями: как делать механизмы, как извлекать селитру из мочи, как лечить зубную боль, не удаляя зуба, как изготавливать чистое цветное стекло, как делить столбиком. Назовите все что угодно, и где-нибудь в Перимадее отыскался бы человек, который умеет это делать и которого знают и уважают за его умение и мудрость. А Фонд не мог вытащить затычку из глиняной бутылки без помощи руководства, трех комментариев к нему и чертежа. Позвольте сказать вам вот что, патриарх Алексий. Я знаю о волшебстве больше, чем вы когда-либо узнаете, даже если станете в два раза старше, чем сейчас. Но я научилась этому не в Перимадее и не здесь, и вы не научитесь, если не будете делать то, о чем я прошу, как бы вы ни старались и ни пытались втянуть меня в препирательства, просто чтобы продемонстрировать свой скептицизм. — Она фыркнула и потерла нос тыльной стороной руки. — Впрочем, это был хороший ход. Вы — единственный ученый, который мог бы зарабатывать себе на жизнь по ярмаркам.
Алексий кивнул, принимая комплимент, и удивился: сколько во всем этом настоящего, а сколько — просто торговля? Эта женщина может быть кем угодно, вообще кем угодно, только чтобы выторговать более выгодные условия. Вот сейчас она мучительно сшивает кусочки материала, чтобы сделать лоскутное одеяло; она стала простой, практичной и деловой крестьянкой, чтобы деморализовать меня, ученого-белоручку из Города. Завтра она будет директором Банка, объясняя делегации фермеров, почему повысились проценты по закладным, а на следующий день кем-нибудь еще; и все это она, и она — все они, и никто из них не настоящий. Между тем мы сидим тут уже битый час с лишним, а я еще даже не начал делать то, что она сказала, а у нее такой плотный график. Очень неплохо для старого книжного червя.
— А вы единственный знакомый мне банкир, который способен процитировать три гипотезы Акадиуса в одном предложении, — ответил он. — Хотя «метафизически усиленная невербальная коммуникация» все-таки слишком большое упрощение второй книги «Аксиом», вам не кажется?
Ньесса пожала плечами, не отрываясь от работы.
— Все равно вся вторая книга построена на ложной предпосылке, как вам отлично известно. Мометас доказал это сто лет назад. Но и его опровержение, — небрежно добавила она, поднося шов к свету, — не выходит за пределы логического круга, так что все это пустая трата времени.
Алексий такого не ожидал и чуть ли не против собственной воли попросил разъяснений.
— О, все довольно просто, — ответила Ньесса. — Он приводит аналогию со светом, преломленным в радуге, а потом разрушает гипотезу, которую только что построил, сказав, что это просто аналогия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64