Рано или поздно атаковать ему придется, хочет он того или нет. К тому же рано или поздно у алебардщиков закончится еда. Это превратит противостояние в осаду без стен. Что касается другой армии, у Горгаса не было никаких оснований предполагать, что количество солдат противника бесконечно. Он сядет и будет ждать.
Горгас не знал, недооценил или переоценил он врага, когда посреди ночи справа от него материализовались алебардщики. Имело значение лишь то, что они ворвались в лагерь. Для стрельбы было еще слишком темно. Горгас проснулся с болью в шее, понимая: что-то не так. Он сунул ноги в сапоги (либо его ноги выросли, либо сапоги уменьшились, но раньше у него никогда не было столько сложностей с такой простой вещью), схватил плащ, колчан, новый чудесный лук и выскочил из палатки.
Он наткнулся на алебардщика. К счастью, тот его не заметил и не успел ударить. Огромным усилием противник оттолкнул Горгаса в сторону, дав ему шанс достать стрелу, которая через мгновение пронзила его грудь. Удивление, застывшее в глазах солдата, было красноречивее всяких слов.
По лагерю проплывали маленькие островки света, больше ничего, кроме шума и невидимого движения. Горгас вынул еще одну стрелу, пытаясь придумать, что же делать. Вокруг люди толкали, пинали и кололи друг друга. Где-то в пяти ярдах от него пробежал человек. Горгас, не задумываясь, прицелился и выстрелил. Он не знал, попал ли и даже в кого он стрелял. Не успел он достать новую стрелу, как кто-то налетел на него сзади. Горгасу удалось не сломать лук при падении, он перевернулся и вскочил на ноги. Человек, кем бы он ни был, пришел в себя не так быстро. Горгасу показалось, что в темноте он разглядел очертания рук и колен, поэтому он пнул туда, где должна была находиться голова. Нога ударилась о тяжелую пластину, а лежащий мужчина схватил Горгаса за лодыжку и потянул вниз. Когда Горгас приземлился на левое плечо, его нога угодила во что-то податливое, похожее на человеческое лицо. Хватка противника ослабла. Горгас почувствовал под своей рукой что-то твердое, лук или древко алебарды. Темный силуэт начал подниматься, поэтому Горгас перевернулся на спину и со всей силы двинул по нему каблуками. Казалось, это произвело желаемый эффект, так как противник упал назад, дав ему время схватить алебарду (значит, это враг, какое облегчение!) и со всей силы толкнуть ее вперед. Впереди оказалась пустота.
Несколько секунд Горгас не двигался и вдруг осознал, что ждет, что случится дальше. Плохая идея. Он также понял, что эта ужасная дуэль напугала его до смерти. Сделай что-нибудь, быстро! Сделать что? Огни приближались. Со стороны леса? Он полностью потерял ориентацию. Скорее всего Авид Соеф и оставшиеся солдаты торопятся закончить работу. В таком случае самое разумное — броситься бежать, надеясь, что никто не убьет его. Лишь в одном Горгас не сомневался — эти огни не могли обозначать ничего хорошего. Лучше бежать сейчас, пока у него целы руки, ноги и глаза. Как обычно, Ньесса оказалась права. Бороться здесь бессмысленно. Раздались звуки труб.
Разве мы подаем сигналы трубами? Не помню, значит, не подаем. Получается, это Авид Соеф.
Вокруг него все двигались. Но не беспорядочно. Люди покидали лагерь, направляясь к свету и шуму. Авид Соеф сзывал своих людей.
— Приготовились, — услышал Горгас свой собственный крик.
Хотя вряд ли его сейчас кто-нибудь послушается.
Почему Авид Соеф отступает сейчас, выигрывая сражение, выигрывая войну? Может, он об этом не знает? Может, он думает, что его людей убивают, и эти огни, звуки труб — всего лишь попытки спасти их? Мысль показалась Горгасу такой забавной, что он рассмеялся в голос.
— Стройтесь и формируйте центр лагеря!
По крайней мере попытаться стоило. Он не знал, сколько людей у него осталось, двести или двадцать. И не важно. Наибольшей проблемой было отсутствие света. Темнота превратила лучников из полубогов в бестолковое стадо.
К счастью, кто-то зажег костер в центре лагеря. Горгас приказал сержанту произвести перекличку. Тридцати человек недосчитались, еще шестнадцать были ранены. Огни на расстоянии по-прежнему горели: Авид Соеф что-то делал. Горгас слышал звук труб и приказы, но не мог разобрать слов. Огни двигались вокруг лагеря, пока Горгас сидел на земле с алебардой в руках, дожидаясь рассвета.
Ночь была длинной. При первых скудных лучах света Горгас послал людей собирать луки, стрелы, оружие, шлемы. Сержанты занимались организационной работой. У него была теория о том, чем Соеф занимался в темноте: готовил окружение. Горгас приказал сформировать каре. Вскоре кто-то принес его лук. Горгас узнал его издалека и заулыбался: лук сиял под лучами солнца. Облегчение, испытанное им при виде лука, не поддавалось логическому объяснению. Как будто брат, отец или сын оказались с ним рядом, широко улыбнулись и сказали: «Теперь все в порядке, я с тобой». Он с тревогой заметил, что лук валялся без присмотра всю ночь и теперь был покрыт росой. Горгас осторожно осмотрел его. Кажется, все в порядке.
Авид Соеф начал атаку через полчаса после рассвета. Его солдаты подходили быстро, словно люди, спешащие на работу после сна и завтрака. А армия Горгаса все еще не могла прийти в себя после ночного кошмара.
С тактической точки зрения позиция была не очень хорошей. По какой-то причине армия Соефа приближалась равномерно только с трех сторон, поэтому восточная сторона каре стояла без дела. Горгас быстро подсчитал: чтобы разбить двухтысячную армию, каждому лучнику надо попасть приблизительно по семь раз, прежде чем противник настигнет их. Чтобы остановить атаку и заставить развернуться, нужно четыре попадания или даже скорее пять. На расстоянии от ста до пятидесяти ярдов против приближающейся мишени допустимая пропорция для лучников — три попадания из пяти. Горгас нахмурился, пытаясь подсчитать. Скажем, восемь-девять залпов. Теоретически время на это есть. Если, конечно, враг будет покорно шагать вперед под ураганом стрел.
Некогда думать, натягивай тетиву. У тебя бы не было лука, если бы ты не должен был победить.
Горгас услышал, как лук заскрипел; ничего странного: сухожилия и материал на животе привыкали к напряжению. Стрелы были слишком длинными. Он отыскал глазами мишень в армии Соефа — солдата в последнем ряду. Горгас не видел, куда попал, но в ряду алебард образовался зазор. Из последних сил, не обращая внимания на боль в пальце, он натянул тетиву, и произошло удивительное: с расстояния в восемьдесят ярдов он попал именно туда, куда целился. Горгас увидел, как мужчина рухнул. Идущий за ним безуспешно пытался его перепрыгнуть и растянулся рядом. Горгас снова натянул тетиву на все двадцать пять дюймов и прицелился в коричневое пятно в середине колонны. Он даже не заметил, как тетива соскочила с его пальца, посылая стрелу. Только после четвертого выстрела удалось улучить момент, чтобы оглядеть вражескую армию. Она все еще приближалась, однако очень медленно, пробираясь через мертвых и упавших подобно людям, вынужденным останавливаться в лесу, чтобы отряхнуть одежду от колючего кустарника. Теперь им стоило начать бежать, но это было бы то же самое, что бежать по густой грязи. Победа ждала их впереди, однако их мертвые липли к их сапогам, как куски грязи, не давая продвигаться вперед и высасывая все силы.
Один лук, семь выстрелов, шесть уверенных попаданий, одно возможное.
В этот момент Горгас увидел Авида Соефа.
Этот человек, — подумал он, — этот человек похож на Горгаса Лордана.
В семье Соефов существовала легенда о неком Мегане Соефе, который одержал важную победу для Фонда в критический момент войны, своими собственными руками убив вражеского генерала. До того момента, гласила семейная история, армией Фонда руководили бездарности из оппозиционной фракции, поэтому все шло к тому, что они проиграют войну. Если верить легенде, так первого Соефа назначили деканом факультета военной геометрии.
Конечно, забавно: если бы кто-нибудь из его солдат попытался сделать что-нибудь подобное, ему пришлось бы отвечать перед военным трибуналом.
Как бы мне хотелось понимать, что мы делаем, — сказал себе Авид Соеф, перешагивая через убитого. — Осталось всего несколько ярдов, а мы едва движемся. Такое ощущение, будто мы ждем, что случится дальше.
Стрела попала ему в правую часть груди чуть выше соска. Соеф знал, что все будет нормально — нагрудник остановит стрелу, не даст ей проникнуть в тело. Он отпустил древко алебарды и попытался вытянуть стрелу, но она не выходила. К тому же он неожиданно почувствовал резкую боль. Нога застряла в чем-то мягком, а трава стала стремительно приближаться. Он больно ударился лбом о землю. Кто-то наступил ему на спину, выжимая воздух из груди. Раздался свист, и Соеф понял, что стрела проткнула легкое. Скоро легкое наполнится кровью (военная медицина, курс второй), и настанет конец. Другой сапог прошелся по его голове, затем по спине. Перед глазами мелькали ноги, потом сгустилась тьма, как будто солнце вдруг начало садиться. Подождите, — подумал он.
Убит, констатировал Горгас и выбрал новую мишень. У него осталось шесть стрел, но выстрелить удастся от силы два раза. Он чувствовал себя как мальчик на экзамене, который оставил легкий вопрос на потом и вдруг заметил, что нет времени написать ответ. Четыре неистраченные стрелы, четыре упущенные возможности. Горгас не следил за полетом стрелы: на расстоянии тридцати ярдов в этом не было смысла. Он сосредоточился на натягивании тетивы. Измученные мышцы и кости молили о пощаде.
Он потянулся к колчану. Тот был пуст.
Горгас медленно опустил лук и расслабился.
Враг не выдержал и бросился бежать, когда находился в пятнадцати ярдах от лучников. Между пятнадцатью и семнадцатью ярдами было убито двести семьдесят четыре человека. Всего за три секунды.
— Я думаю, мы победили, — сказал сержант. — Опять. — Горгас открыл глаза.
— Хорошо.
Никто не двигался, наблюдая за тем, как удаляется линия солдат.
— Черт меня дери, — сказал кто-то. — Нас осталось больше, чем их.
— Это приятно. Теперь нам можно идти домой? — Кто-то рассмеялся:
— Размечтался! Сначала Горгас заставит нас похоронить ублюдков.
— Черт с ними. Пусть кто-нибудь другой этим займется. Мне уже надоело хоронить проклятых алебардщиков.
Не считая этого диалога, стояла тишина. От горы тел не доносилось почти ни звука: отдельные стоны, рыдания, но намного меньше, чем можно было ожидать.
— Жаль, что нельзя их как-то использовать, — заметил кривоногий лучник. — Если бы кто-нибудь придумал, что делать из мертвых, мы бы разбогатели.
Его сосед нервно рассмеялся.
— Знаешь, у меня почему-то нет чувства, что мы выиграли бой. Хочу сказать, это нельзя назвать настоящим сражением.
Горгас заметил, что стоит на коленях, и с трудом поднялся. Спина превратилась в комок напряженных измученных мышц, едва хватало сил дышать.
Боль означала, что он еще жив. Боль — самое надежное доказательство жизни.
— Разбивайте лагерь и начинайте хоронить мертвых, — сказал он. — Как только приберетесь, можете отправляться домой.
Он думал о содеянном.
Он совершил преступление против членов своей собственной семьи: он ранил и убил.
Он пролил собственную кровь, чтобы спасти свою жизнь. Чтобы решить проблему. Когда-то он любил свою семью. Через любовь он перешел к злу. Он использовал свою плоть и кровь для зла. Он не хотел причинять зло.
Будучи солдатом, он убил… сколько? Сотни? Будучи командиром, он послал на смерть тысячи. Он стал причиной войны, которая обрушила ненасытного врага на его народ. Большей частью он делал то, что считал верным. Он считал себя хорошим человеком. Благородным человеком. Он предал не только семью, но и свой народ, который должен был защищать.
В конце концов все его усилия пошли насмарку. Он пытался быть хорошим человеком, однако почему-то через добро перешел к злу. Всегда в итоге получалось зло или что-то ведущее к злу. Похоже на сгибание лука. Под воздействием силы лук, пытаясь приспособиться, растягивается снаружи и сжимается изнутри. Старая пословица говорит, что полностью натянутый лук на девять десятых сломан. Лук развивает наибольшую силу как раз перед тем, как сломаться.
Он верил в свою семью. Он покинул свой дом и ушел в другую семью. Принял на себя ответственность за целый народ. Он поверил в этот народ и через веру пришел к злу. Поэтому он не сожалел о содеянном. Большей частью он делал то, что считал правильным. Он был животом лука.
День выдался долгий, и у Горгаса болело все тело. Он хотел пойти домой, увидеть жену и детей, племянницу, но сначала надо было сделать одну вещь: сказать «спасибо».
Он не видел Бардаса с той ночи в избушке и теперь нервничал, словно юноша, пытающийся постучать в дверь возлюбленной. Но Бардас сделал ему лук, что предполагало если не прощение, то по крайней мере желание установить дипломатические отношения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Горгас не знал, недооценил или переоценил он врага, когда посреди ночи справа от него материализовались алебардщики. Имело значение лишь то, что они ворвались в лагерь. Для стрельбы было еще слишком темно. Горгас проснулся с болью в шее, понимая: что-то не так. Он сунул ноги в сапоги (либо его ноги выросли, либо сапоги уменьшились, но раньше у него никогда не было столько сложностей с такой простой вещью), схватил плащ, колчан, новый чудесный лук и выскочил из палатки.
Он наткнулся на алебардщика. К счастью, тот его не заметил и не успел ударить. Огромным усилием противник оттолкнул Горгаса в сторону, дав ему шанс достать стрелу, которая через мгновение пронзила его грудь. Удивление, застывшее в глазах солдата, было красноречивее всяких слов.
По лагерю проплывали маленькие островки света, больше ничего, кроме шума и невидимого движения. Горгас вынул еще одну стрелу, пытаясь придумать, что же делать. Вокруг люди толкали, пинали и кололи друг друга. Где-то в пяти ярдах от него пробежал человек. Горгас, не задумываясь, прицелился и выстрелил. Он не знал, попал ли и даже в кого он стрелял. Не успел он достать новую стрелу, как кто-то налетел на него сзади. Горгасу удалось не сломать лук при падении, он перевернулся и вскочил на ноги. Человек, кем бы он ни был, пришел в себя не так быстро. Горгасу показалось, что в темноте он разглядел очертания рук и колен, поэтому он пнул туда, где должна была находиться голова. Нога ударилась о тяжелую пластину, а лежащий мужчина схватил Горгаса за лодыжку и потянул вниз. Когда Горгас приземлился на левое плечо, его нога угодила во что-то податливое, похожее на человеческое лицо. Хватка противника ослабла. Горгас почувствовал под своей рукой что-то твердое, лук или древко алебарды. Темный силуэт начал подниматься, поэтому Горгас перевернулся на спину и со всей силы двинул по нему каблуками. Казалось, это произвело желаемый эффект, так как противник упал назад, дав ему время схватить алебарду (значит, это враг, какое облегчение!) и со всей силы толкнуть ее вперед. Впереди оказалась пустота.
Несколько секунд Горгас не двигался и вдруг осознал, что ждет, что случится дальше. Плохая идея. Он также понял, что эта ужасная дуэль напугала его до смерти. Сделай что-нибудь, быстро! Сделать что? Огни приближались. Со стороны леса? Он полностью потерял ориентацию. Скорее всего Авид Соеф и оставшиеся солдаты торопятся закончить работу. В таком случае самое разумное — броситься бежать, надеясь, что никто не убьет его. Лишь в одном Горгас не сомневался — эти огни не могли обозначать ничего хорошего. Лучше бежать сейчас, пока у него целы руки, ноги и глаза. Как обычно, Ньесса оказалась права. Бороться здесь бессмысленно. Раздались звуки труб.
Разве мы подаем сигналы трубами? Не помню, значит, не подаем. Получается, это Авид Соеф.
Вокруг него все двигались. Но не беспорядочно. Люди покидали лагерь, направляясь к свету и шуму. Авид Соеф сзывал своих людей.
— Приготовились, — услышал Горгас свой собственный крик.
Хотя вряд ли его сейчас кто-нибудь послушается.
Почему Авид Соеф отступает сейчас, выигрывая сражение, выигрывая войну? Может, он об этом не знает? Может, он думает, что его людей убивают, и эти огни, звуки труб — всего лишь попытки спасти их? Мысль показалась Горгасу такой забавной, что он рассмеялся в голос.
— Стройтесь и формируйте центр лагеря!
По крайней мере попытаться стоило. Он не знал, сколько людей у него осталось, двести или двадцать. И не важно. Наибольшей проблемой было отсутствие света. Темнота превратила лучников из полубогов в бестолковое стадо.
К счастью, кто-то зажег костер в центре лагеря. Горгас приказал сержанту произвести перекличку. Тридцати человек недосчитались, еще шестнадцать были ранены. Огни на расстоянии по-прежнему горели: Авид Соеф что-то делал. Горгас слышал звук труб и приказы, но не мог разобрать слов. Огни двигались вокруг лагеря, пока Горгас сидел на земле с алебардой в руках, дожидаясь рассвета.
Ночь была длинной. При первых скудных лучах света Горгас послал людей собирать луки, стрелы, оружие, шлемы. Сержанты занимались организационной работой. У него была теория о том, чем Соеф занимался в темноте: готовил окружение. Горгас приказал сформировать каре. Вскоре кто-то принес его лук. Горгас узнал его издалека и заулыбался: лук сиял под лучами солнца. Облегчение, испытанное им при виде лука, не поддавалось логическому объяснению. Как будто брат, отец или сын оказались с ним рядом, широко улыбнулись и сказали: «Теперь все в порядке, я с тобой». Он с тревогой заметил, что лук валялся без присмотра всю ночь и теперь был покрыт росой. Горгас осторожно осмотрел его. Кажется, все в порядке.
Авид Соеф начал атаку через полчаса после рассвета. Его солдаты подходили быстро, словно люди, спешащие на работу после сна и завтрака. А армия Горгаса все еще не могла прийти в себя после ночного кошмара.
С тактической точки зрения позиция была не очень хорошей. По какой-то причине армия Соефа приближалась равномерно только с трех сторон, поэтому восточная сторона каре стояла без дела. Горгас быстро подсчитал: чтобы разбить двухтысячную армию, каждому лучнику надо попасть приблизительно по семь раз, прежде чем противник настигнет их. Чтобы остановить атаку и заставить развернуться, нужно четыре попадания или даже скорее пять. На расстоянии от ста до пятидесяти ярдов против приближающейся мишени допустимая пропорция для лучников — три попадания из пяти. Горгас нахмурился, пытаясь подсчитать. Скажем, восемь-девять залпов. Теоретически время на это есть. Если, конечно, враг будет покорно шагать вперед под ураганом стрел.
Некогда думать, натягивай тетиву. У тебя бы не было лука, если бы ты не должен был победить.
Горгас услышал, как лук заскрипел; ничего странного: сухожилия и материал на животе привыкали к напряжению. Стрелы были слишком длинными. Он отыскал глазами мишень в армии Соефа — солдата в последнем ряду. Горгас не видел, куда попал, но в ряду алебард образовался зазор. Из последних сил, не обращая внимания на боль в пальце, он натянул тетиву, и произошло удивительное: с расстояния в восемьдесят ярдов он попал именно туда, куда целился. Горгас увидел, как мужчина рухнул. Идущий за ним безуспешно пытался его перепрыгнуть и растянулся рядом. Горгас снова натянул тетиву на все двадцать пять дюймов и прицелился в коричневое пятно в середине колонны. Он даже не заметил, как тетива соскочила с его пальца, посылая стрелу. Только после четвертого выстрела удалось улучить момент, чтобы оглядеть вражескую армию. Она все еще приближалась, однако очень медленно, пробираясь через мертвых и упавших подобно людям, вынужденным останавливаться в лесу, чтобы отряхнуть одежду от колючего кустарника. Теперь им стоило начать бежать, но это было бы то же самое, что бежать по густой грязи. Победа ждала их впереди, однако их мертвые липли к их сапогам, как куски грязи, не давая продвигаться вперед и высасывая все силы.
Один лук, семь выстрелов, шесть уверенных попаданий, одно возможное.
В этот момент Горгас увидел Авида Соефа.
Этот человек, — подумал он, — этот человек похож на Горгаса Лордана.
В семье Соефов существовала легенда о неком Мегане Соефе, который одержал важную победу для Фонда в критический момент войны, своими собственными руками убив вражеского генерала. До того момента, гласила семейная история, армией Фонда руководили бездарности из оппозиционной фракции, поэтому все шло к тому, что они проиграют войну. Если верить легенде, так первого Соефа назначили деканом факультета военной геометрии.
Конечно, забавно: если бы кто-нибудь из его солдат попытался сделать что-нибудь подобное, ему пришлось бы отвечать перед военным трибуналом.
Как бы мне хотелось понимать, что мы делаем, — сказал себе Авид Соеф, перешагивая через убитого. — Осталось всего несколько ярдов, а мы едва движемся. Такое ощущение, будто мы ждем, что случится дальше.
Стрела попала ему в правую часть груди чуть выше соска. Соеф знал, что все будет нормально — нагрудник остановит стрелу, не даст ей проникнуть в тело. Он отпустил древко алебарды и попытался вытянуть стрелу, но она не выходила. К тому же он неожиданно почувствовал резкую боль. Нога застряла в чем-то мягком, а трава стала стремительно приближаться. Он больно ударился лбом о землю. Кто-то наступил ему на спину, выжимая воздух из груди. Раздался свист, и Соеф понял, что стрела проткнула легкое. Скоро легкое наполнится кровью (военная медицина, курс второй), и настанет конец. Другой сапог прошелся по его голове, затем по спине. Перед глазами мелькали ноги, потом сгустилась тьма, как будто солнце вдруг начало садиться. Подождите, — подумал он.
Убит, констатировал Горгас и выбрал новую мишень. У него осталось шесть стрел, но выстрелить удастся от силы два раза. Он чувствовал себя как мальчик на экзамене, который оставил легкий вопрос на потом и вдруг заметил, что нет времени написать ответ. Четыре неистраченные стрелы, четыре упущенные возможности. Горгас не следил за полетом стрелы: на расстоянии тридцати ярдов в этом не было смысла. Он сосредоточился на натягивании тетивы. Измученные мышцы и кости молили о пощаде.
Он потянулся к колчану. Тот был пуст.
Горгас медленно опустил лук и расслабился.
Враг не выдержал и бросился бежать, когда находился в пятнадцати ярдах от лучников. Между пятнадцатью и семнадцатью ярдами было убито двести семьдесят четыре человека. Всего за три секунды.
— Я думаю, мы победили, — сказал сержант. — Опять. — Горгас открыл глаза.
— Хорошо.
Никто не двигался, наблюдая за тем, как удаляется линия солдат.
— Черт меня дери, — сказал кто-то. — Нас осталось больше, чем их.
— Это приятно. Теперь нам можно идти домой? — Кто-то рассмеялся:
— Размечтался! Сначала Горгас заставит нас похоронить ублюдков.
— Черт с ними. Пусть кто-нибудь другой этим займется. Мне уже надоело хоронить проклятых алебардщиков.
Не считая этого диалога, стояла тишина. От горы тел не доносилось почти ни звука: отдельные стоны, рыдания, но намного меньше, чем можно было ожидать.
— Жаль, что нельзя их как-то использовать, — заметил кривоногий лучник. — Если бы кто-нибудь придумал, что делать из мертвых, мы бы разбогатели.
Его сосед нервно рассмеялся.
— Знаешь, у меня почему-то нет чувства, что мы выиграли бой. Хочу сказать, это нельзя назвать настоящим сражением.
Горгас заметил, что стоит на коленях, и с трудом поднялся. Спина превратилась в комок напряженных измученных мышц, едва хватало сил дышать.
Боль означала, что он еще жив. Боль — самое надежное доказательство жизни.
— Разбивайте лагерь и начинайте хоронить мертвых, — сказал он. — Как только приберетесь, можете отправляться домой.
Он думал о содеянном.
Он совершил преступление против членов своей собственной семьи: он ранил и убил.
Он пролил собственную кровь, чтобы спасти свою жизнь. Чтобы решить проблему. Когда-то он любил свою семью. Через любовь он перешел к злу. Он использовал свою плоть и кровь для зла. Он не хотел причинять зло.
Будучи солдатом, он убил… сколько? Сотни? Будучи командиром, он послал на смерть тысячи. Он стал причиной войны, которая обрушила ненасытного врага на его народ. Большей частью он делал то, что считал верным. Он считал себя хорошим человеком. Благородным человеком. Он предал не только семью, но и свой народ, который должен был защищать.
В конце концов все его усилия пошли насмарку. Он пытался быть хорошим человеком, однако почему-то через добро перешел к злу. Всегда в итоге получалось зло или что-то ведущее к злу. Похоже на сгибание лука. Под воздействием силы лук, пытаясь приспособиться, растягивается снаружи и сжимается изнутри. Старая пословица говорит, что полностью натянутый лук на девять десятых сломан. Лук развивает наибольшую силу как раз перед тем, как сломаться.
Он верил в свою семью. Он покинул свой дом и ушел в другую семью. Принял на себя ответственность за целый народ. Он поверил в этот народ и через веру пришел к злу. Поэтому он не сожалел о содеянном. Большей частью он делал то, что считал правильным. Он был животом лука.
День выдался долгий, и у Горгаса болело все тело. Он хотел пойти домой, увидеть жену и детей, племянницу, но сначала надо было сделать одну вещь: сказать «спасибо».
Он не видел Бардаса с той ночи в избушке и теперь нервничал, словно юноша, пытающийся постучать в дверь возлюбленной. Но Бардас сделал ему лук, что предполагало если не прощение, то по крайней мере желание установить дипломатические отношения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64