Они расположились сплошной массой и выставили часовых вокруг всего лагеря, вместо того, чтобы рассеяться по островкам твердой земли, постоянно опасаясь быть затянутыми в зыбун каким-нибудь трясинником.
Тревога поднялась прямо перед рассветом. Изолт резко, точно от толчка, очнулась от тревожных снов и вскочила на ноги, вглядываясь в туманные сумерки. Дункан был рядом с ней с мечом на изготовку, и они с беспокойством прислушивались к топоту марширующих по дороге ног. Казалось, будто на них надвигаются сотни легионов, стуча подбитыми башмаками по камням.
— Можно зажечь свет? — закричала Изолт.
Углями из костра разожгли факелы, а Гвилим зажег на конце своего посоха ведьмин огонь, подняв его высоко над головой. Айен собрал все силы, чтобы разогнать туман, все еще висевший над ними, но к его удивлению, молочная дымка с легкостью разошлась. Красный свет факелов и голубое сияние огня Гвилима озарили дорогу, и у Серых Плащей вырвался всеобщий стон смятения.
По дороге на них надвигалась армия немыслимого размера. В свете факелов холодно блестело оружие, лица под стальными шлемами были суровыми и решительными. На всем обозримом пространстве шагали солдаты Чертополох, выстроенные четкими рядами по двенадцать человек, вооруженные длинными пиками и тяжелыми двуручными мечами. Еще большая армия приближалась к ним с другой стороны, даже не пытаясь прикрываться туманом.
Дункан начал выкрикивать приказы, и Серые Плащи торопливо выскочили из-под одеял и похватали свое оружие. Айен нахмурился и в задумчивости запустил обе руки в мягкую каштановую шевелюру.
— Интересно, откуда моя м-мать могла взять столько с-солдат? — проговорил он задумчиво. — В Эрране нет п-постоянной армии…
Гвилим тоже нахмурился.
— Что-то здесь не так, — пробормотал он. Он повернулся к Мегэн. — Хранительница?
С того дня, когда был заключен пакт с месмердами, Мегэн стала молчаливой и грустной, но теперь она очнулась от глубокой задумчивости и взглянула на приближающуюся армию, подошедшую уже почти на расстояние полета стрелы. Над дорогой клубился и дрожал серый туман, мешая разглядеть приближающиеся фигуры. Когда лучники заняли позиции, натянув свои луки, она задумчиво погладила мягкую шерстку Гита, а потом улыбнулась непонятной улыбкой.
— Мастерица иллюзий плетет свои чары, — сказала она негромко.
Гвилим хрипло расхохотался.
— Ну конечно же! И делает это так искусно, что я ни о чем не догадался.
Сам будучи мастером иллюзий, он небрежно махнул рукой, и легионы солдат растаяли как дым. Серые Плащи с торжествующим кличем бросились в бой, а солдаты Маргрит, которых оказалось не больше нескольких сотен, застонали от ужаса. Но сражались они отчаянно, зная, что лучше уж погибнуть здесь, на дороге, чем вернуться к Чертополох, приведя за собой Серых Плащей.
Мало-помалу армия Изолт продвигалась вперед по дороге, а месмерды прочесывали болото с обеих ее сторон. Взошло солнце, но снова опустился туман, густой, словно вата. Со всех сторон послышались стоны и вздохи, и на них из тумана выплыли странные фигуры — призраки чудовищно изувеченных воинов, огромные скользкие чудища с разинутыми пастями и вытянутыми вперед щупальцами, завывающие банши, великаны с горящими глазами. Солдаты дрогнули, некоторые завопили от ужаса, но Дайд затянул задорную боевую песню:
Я солдат-храбрец,
Бравый молодец,
Меня едва ли
Храбрей видали.
Всем врагам конец!
Пусть метель метет,
Или ливень льет,
Пусть воет ветер,
Пусть солнце светит,
Я иду вперед!
Солдаты тоже начали подпевать, сначала тихо и нестройно, потом громче и с растущим воодушевлением, в такт песне размахивая мечами. Охваченные единым порывом, не отрывая глаз от противников, они уже не видели зловещих чудищ, и через некоторое время стоны и вопли затихли, лишь звон оружия и солдатское пение звучали над болотом.
Потом из тумана послышались голоса, и многие солдаты подняли глаза, которые тотчас же засияли радостью узнавания. Они увидели красивых молодых женщин с протянутыми руками, старух с умоляющими лицами, детишек, которые просились на руки. Многие Серые Плащи сошли бы с дороги и пошли за ними прямо в болото, если бы не колдуны, которые предупреждающе закричали и разогнали иллюзии.
Наконец они увидели необъятную водную гладь, уходящую в густой туман, скрывавший дальний берег. Дорога расширилась и превратилась в большую площадь, с трех сторон окруженную низкими складами под соломенными крышами. Длинный причал вдавался в озеро, а к нему были привязаны небольшие лодки.
Здесь, на берегу Муркмайра, разбитые остатки армии Чертополох завязали последний отчаянный бой. Среди них было несколько колдунов, одетых в ниспадающие лиловые одеяния и сражавшихся при помощи огня, ветра и иллюзий, но Мегэн, Дугалл, Гвилим и Айен с легкостью справились с ними. Один за другим они падали, утыканные стрелами или покрытые зияющими ранами, или попадали в лапы к месмердам, которые поцелуями лишали их жизни.
Теперь, когда на стороне Серых Плащей были месмерды, у армии Чертополох не осталось надежды на победу, но они стояли на этом последнем бастионе болот не на жизнь, а на смерть. Несмотря на то, что Изолт неоднократно предлагала им сдаться, эрранцы сражались до последнего человека. Даже у Банри было тяжело на сердце, когда они, наконец, зарубили последнего и, тяжело дыша, встали на причале, опираясь на мечи.
Лишь тогда туман начал рассеиваться, и Серые Плащи увидели поднимающиеся над тихой водой перламутровые шпили Башни Туманов, построенные на острове в центре озера. Отражения башен в его зеркальной поверхности доходили почти до их ног.
Изолт стояла, не в силах отвести глаза от дивного зрелища. Этот дворец оказался самым прекрасным зданием, которое она когда-либо видела. Его башенки и минареты, остроконечные и причудливые, были раскрашены в рассветно-розовый, льдисто-голубой, фиолетовый и нежнейший зеленый тона. Поднимаясь, как казалось, прямо из воды, они сияли, точно радуга. Она слышала, как стоящие вокруг солдаты ахают от восторга, и видела, как Айен сжал кулаки, а его выдающийся кадык заходил вверх-вниз на тонкой шее.
— Какая красота, — прошептала она, и он кивнул, моргая, чтобы сбить слезы.
— Я слишком давно здесь не был, — ответил он еле слышно. — Болота проникают в кровь, как самая страшная отрава. Я очень по ним скучал.
— Что ж, позволь нам отвести тебя домой, — с сочувственным вздохом отозвалась она, думая о своей заснеженной родине, которую так давно не видела. Она кивнула Дункану, который дал приказ рассаживаться по лодкам.
Когда длинные узкие лодки отплыли от берега, Изолт услышала резкий протяжный крик и подняла глаза.
— Смотрите! — воскликнула она.
По небу летели резные салазки, запряженные двенадцатью малиновокрылыми лебедями. В них, безжалостно подхлестывая грациозных птиц, сидела высокая женщина, одетая во все черное. Она развернулась и с высоты погрозила им кулаком, а потом салазки умчались прочь, увлекаемые сильными крыльями лебедей.
— Ник-Фоган уносит ноги, — сказала Мегэн, и ее лицо на миг утратило выражение грусти. Гвилим отдал быстрый приказ, и стая нимф месмердов бросилась в погоню. Но у них не было ни сил, ни проворства лебедей, и они остались далеко позади. Салазки взмыли в облака и исчезли.
Кольцо высоких белых свечей окружало костер, разведенный на скале рядом с водопадом, где воды озера срывались с края утеса. Догорел закат, и луны уже показались из-за горизонта. Был день весеннего равноденствия. Одно из главных событий в календаре ведьм, весеннее равноденствие знаменовало смерть зимы и рождение лета, первый день в году, который длится столько же, сколько и ночь. Благоприятное время для того, чтобы снять проклятие.
Над свечами вился душистый дымок, поднимаясь в сумерки дрожащими голубыми лентами. Майя сидела на одном из концов пентаграммы, совершенно обнаженная. Отблески огня играли на ее чешуйках, плавники отбрасывали странные тени. По сторонам от нее сидели Изабо и Бронвин, тоже обнаженные, а Ишбель и Хан’гарад занимали оставшиеся концы звезды. Им было тяжело смотреть на Майю, и они не сводили глаз со своих сжатых рук.
— Солнце зашло, — тихо сказала Изабо. — Пора начать Испытание Тьмой.
Все послушно закрыли глаза. Изабо полной грудью вдохнула пахнущий лесом воздух и попыталась обрести покой. Несмотря на неподвижность, спокойствие не приходило, и высиживая нескончаемые часы, она обнаружила, что из глаз у нее текут слезы. Время от времени раздавался приглушенный вздох или всхлип, и она знала, что не единственная в этом священном кругу, кто плачет.
Она почувствовала отчетливее, чем когда-либо раньше, как внутри нее поворачивает волна времен года. Изабо открыла глаза и сказала, задыхаясь:
— Настала полночь, и волна времени повернула. Пора начинать обряд.
Хрипловатый голос Майи, нежный усталый голосок Бронвин, чистый голос Ишбель, низкий баритон Хан’гарада и ее собственный голос слились в один хор, затянув:
О ночи тьма, о солнца свет,
Вы нам откройте свой секрет,
Найдите в нас добро и зло,
Мертвящий холод и тепло.
Найдите их, они в нас есть:
Веселье — грусть; бесчестье — честь,
И чернота, и белизна,
О ночи свет, о солнца тьма.
Знакомые слова обряда успокоили ее, чего не удалось долгим часам медитации, и ее голос окреп. Она затянула негромким речитативом:
— О нескончаемый круг жизни и смерти, преобрази нас, раскрой свои секреты, распахни дверь. В тебе мы будем свободны от рабства. В тебе мы будем свободны от боли. В тебе мы будем свободны от беспросветной тьмы и от света без темноты. Ибо ты есть свет и мрак, ты есть жизнь и смерть. И ты есть все времена года, поэтому мы будем танцевать, пировать и веселиться, ибо время тьмы отступило, сменившись зеленым временем, временем любви и сбора урожая, временем преображения природы, временем быть мужчиной и женщиной, временем быть младенцем и древним стариком, временем прощения и временем искупления, временем потери и временем жертвоприношения…
Хотя на ее глаза снова навернулись слезы, это были не те мучительные удушающие рыдания, которые ей пришлось сдерживать раньше, а очищающие слезы, освободившие и очистившие ее душу. Бронвин тоже плакала от сострадания, усталости и страха перед предстоящим расставанием. Изабо объяснила ей, что утром она должна будет уйти вместе со своей матерью. Сначала девочка была сама не своя от горя, но ни слезы, ни капризы не заставили Изабо смягчиться и разрешить ей остаться. Поэтому в конце концов маленькая банприоннса надулась, отказавшись вообще разговаривать с Изабо и прижавшись к матери. Ее печальная злость ранила Изабо куда сильнее, чем бурные протесты, и весь день у нее просто разрывалось сердце. Теперь плач Бронвин немного утешил Изабо, так как доказывал, что девочка будет скучать по ней так же сильно, как и она сама будет скучать по своей маленькой воспитаннице.
Песнопение подошло к концу, и Изабо отпустила руки Майи и Ишбель, вытерев слезы и отбросив с лица непокорные рыжие кудри.
— Майя, пришло время снять проклятие.
Фэйргийка медленно подняла черный сверток, лежавший у костра. В колеблющемся свете ее глаза странно поблескивали. Она взяла украшенный драгоценными камнями нож и медленно и неторопливо разрезала узел, стягивающий ткань.
О ночи тьма, о солнца свет,
О сила светлых лун,
Пусть слово милости звучит
И проклятье отменит.
Ткань распахнулась, открыв маленькую куколку, обвязанную грязной смятой лентой, от которой пахло болезнью и ядом. Изабо окатила волна такой злобы, что она чуть не задохнулась, а Бронвин и Ишбель вскрикнули, отшатнувшись. Бородатое лицо Хан’гарада было суровым и печальным, и он смотрел на Майю с холодным гневом в глазах.
Фэйргийка побледнела, но взяла куклу кончиками пальцев и осторожно перерезала ленту. Сломанное перо упало на землю.
О ночи тьма, о солнца свет,
О сила светлых лун,
Пусть слово милости звучит
И проклятье отменит,
— повторила она хрипло.
Как можно аккуратнее держа куклу, она отрезала лоскуток тартана Мак-Кьюиннов и прядь черных волос, и еще раз дрожащим голосом повторила слова обряда.
— Во имя Эйя, матери и отца всего сущего, пролейте свой благодатный свет на Лахлана Мак-Кьюинна и защитите его от всех злых, враждебных и пагубных сил, — затянула Изабо, и остальные присоединились к ней. — О божественная сила лун и звезд, ветров и воздуха, свежей воды и плодородной земли, жизнь во всей вселенной, жизнь во всех нас, благословите Лахлана Мак-Кьюинна, окружите его тело и душу и принесите ему мир и защиту от зла. Сбросьте злые цепи, которые сковывают его, разгоните тьму, которая гнетет его, разомкните его глаза, чтобы он мог видеть, разомкните его уста, чтобы он мог говорить, пусть сила и тепло вольются в его тело, пусть жизнь полностью вернется к нему. О сила светлых лун, пусть будет так, как сказано!
Майя бросила куклу и все обрезки ленты, ткани и перо в огонь, громко прокричав:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Тревога поднялась прямо перед рассветом. Изолт резко, точно от толчка, очнулась от тревожных снов и вскочила на ноги, вглядываясь в туманные сумерки. Дункан был рядом с ней с мечом на изготовку, и они с беспокойством прислушивались к топоту марширующих по дороге ног. Казалось, будто на них надвигаются сотни легионов, стуча подбитыми башмаками по камням.
— Можно зажечь свет? — закричала Изолт.
Углями из костра разожгли факелы, а Гвилим зажег на конце своего посоха ведьмин огонь, подняв его высоко над головой. Айен собрал все силы, чтобы разогнать туман, все еще висевший над ними, но к его удивлению, молочная дымка с легкостью разошлась. Красный свет факелов и голубое сияние огня Гвилима озарили дорогу, и у Серых Плащей вырвался всеобщий стон смятения.
По дороге на них надвигалась армия немыслимого размера. В свете факелов холодно блестело оружие, лица под стальными шлемами были суровыми и решительными. На всем обозримом пространстве шагали солдаты Чертополох, выстроенные четкими рядами по двенадцать человек, вооруженные длинными пиками и тяжелыми двуручными мечами. Еще большая армия приближалась к ним с другой стороны, даже не пытаясь прикрываться туманом.
Дункан начал выкрикивать приказы, и Серые Плащи торопливо выскочили из-под одеял и похватали свое оружие. Айен нахмурился и в задумчивости запустил обе руки в мягкую каштановую шевелюру.
— Интересно, откуда моя м-мать могла взять столько с-солдат? — проговорил он задумчиво. — В Эрране нет п-постоянной армии…
Гвилим тоже нахмурился.
— Что-то здесь не так, — пробормотал он. Он повернулся к Мегэн. — Хранительница?
С того дня, когда был заключен пакт с месмердами, Мегэн стала молчаливой и грустной, но теперь она очнулась от глубокой задумчивости и взглянула на приближающуюся армию, подошедшую уже почти на расстояние полета стрелы. Над дорогой клубился и дрожал серый туман, мешая разглядеть приближающиеся фигуры. Когда лучники заняли позиции, натянув свои луки, она задумчиво погладила мягкую шерстку Гита, а потом улыбнулась непонятной улыбкой.
— Мастерица иллюзий плетет свои чары, — сказала она негромко.
Гвилим хрипло расхохотался.
— Ну конечно же! И делает это так искусно, что я ни о чем не догадался.
Сам будучи мастером иллюзий, он небрежно махнул рукой, и легионы солдат растаяли как дым. Серые Плащи с торжествующим кличем бросились в бой, а солдаты Маргрит, которых оказалось не больше нескольких сотен, застонали от ужаса. Но сражались они отчаянно, зная, что лучше уж погибнуть здесь, на дороге, чем вернуться к Чертополох, приведя за собой Серых Плащей.
Мало-помалу армия Изолт продвигалась вперед по дороге, а месмерды прочесывали болото с обеих ее сторон. Взошло солнце, но снова опустился туман, густой, словно вата. Со всех сторон послышались стоны и вздохи, и на них из тумана выплыли странные фигуры — призраки чудовищно изувеченных воинов, огромные скользкие чудища с разинутыми пастями и вытянутыми вперед щупальцами, завывающие банши, великаны с горящими глазами. Солдаты дрогнули, некоторые завопили от ужаса, но Дайд затянул задорную боевую песню:
Я солдат-храбрец,
Бравый молодец,
Меня едва ли
Храбрей видали.
Всем врагам конец!
Пусть метель метет,
Или ливень льет,
Пусть воет ветер,
Пусть солнце светит,
Я иду вперед!
Солдаты тоже начали подпевать, сначала тихо и нестройно, потом громче и с растущим воодушевлением, в такт песне размахивая мечами. Охваченные единым порывом, не отрывая глаз от противников, они уже не видели зловещих чудищ, и через некоторое время стоны и вопли затихли, лишь звон оружия и солдатское пение звучали над болотом.
Потом из тумана послышались голоса, и многие солдаты подняли глаза, которые тотчас же засияли радостью узнавания. Они увидели красивых молодых женщин с протянутыми руками, старух с умоляющими лицами, детишек, которые просились на руки. Многие Серые Плащи сошли бы с дороги и пошли за ними прямо в болото, если бы не колдуны, которые предупреждающе закричали и разогнали иллюзии.
Наконец они увидели необъятную водную гладь, уходящую в густой туман, скрывавший дальний берег. Дорога расширилась и превратилась в большую площадь, с трех сторон окруженную низкими складами под соломенными крышами. Длинный причал вдавался в озеро, а к нему были привязаны небольшие лодки.
Здесь, на берегу Муркмайра, разбитые остатки армии Чертополох завязали последний отчаянный бой. Среди них было несколько колдунов, одетых в ниспадающие лиловые одеяния и сражавшихся при помощи огня, ветра и иллюзий, но Мегэн, Дугалл, Гвилим и Айен с легкостью справились с ними. Один за другим они падали, утыканные стрелами или покрытые зияющими ранами, или попадали в лапы к месмердам, которые поцелуями лишали их жизни.
Теперь, когда на стороне Серых Плащей были месмерды, у армии Чертополох не осталось надежды на победу, но они стояли на этом последнем бастионе болот не на жизнь, а на смерть. Несмотря на то, что Изолт неоднократно предлагала им сдаться, эрранцы сражались до последнего человека. Даже у Банри было тяжело на сердце, когда они, наконец, зарубили последнего и, тяжело дыша, встали на причале, опираясь на мечи.
Лишь тогда туман начал рассеиваться, и Серые Плащи увидели поднимающиеся над тихой водой перламутровые шпили Башни Туманов, построенные на острове в центре озера. Отражения башен в его зеркальной поверхности доходили почти до их ног.
Изолт стояла, не в силах отвести глаза от дивного зрелища. Этот дворец оказался самым прекрасным зданием, которое она когда-либо видела. Его башенки и минареты, остроконечные и причудливые, были раскрашены в рассветно-розовый, льдисто-голубой, фиолетовый и нежнейший зеленый тона. Поднимаясь, как казалось, прямо из воды, они сияли, точно радуга. Она слышала, как стоящие вокруг солдаты ахают от восторга, и видела, как Айен сжал кулаки, а его выдающийся кадык заходил вверх-вниз на тонкой шее.
— Какая красота, — прошептала она, и он кивнул, моргая, чтобы сбить слезы.
— Я слишком давно здесь не был, — ответил он еле слышно. — Болота проникают в кровь, как самая страшная отрава. Я очень по ним скучал.
— Что ж, позволь нам отвести тебя домой, — с сочувственным вздохом отозвалась она, думая о своей заснеженной родине, которую так давно не видела. Она кивнула Дункану, который дал приказ рассаживаться по лодкам.
Когда длинные узкие лодки отплыли от берега, Изолт услышала резкий протяжный крик и подняла глаза.
— Смотрите! — воскликнула она.
По небу летели резные салазки, запряженные двенадцатью малиновокрылыми лебедями. В них, безжалостно подхлестывая грациозных птиц, сидела высокая женщина, одетая во все черное. Она развернулась и с высоты погрозила им кулаком, а потом салазки умчались прочь, увлекаемые сильными крыльями лебедей.
— Ник-Фоган уносит ноги, — сказала Мегэн, и ее лицо на миг утратило выражение грусти. Гвилим отдал быстрый приказ, и стая нимф месмердов бросилась в погоню. Но у них не было ни сил, ни проворства лебедей, и они остались далеко позади. Салазки взмыли в облака и исчезли.
Кольцо высоких белых свечей окружало костер, разведенный на скале рядом с водопадом, где воды озера срывались с края утеса. Догорел закат, и луны уже показались из-за горизонта. Был день весеннего равноденствия. Одно из главных событий в календаре ведьм, весеннее равноденствие знаменовало смерть зимы и рождение лета, первый день в году, который длится столько же, сколько и ночь. Благоприятное время для того, чтобы снять проклятие.
Над свечами вился душистый дымок, поднимаясь в сумерки дрожащими голубыми лентами. Майя сидела на одном из концов пентаграммы, совершенно обнаженная. Отблески огня играли на ее чешуйках, плавники отбрасывали странные тени. По сторонам от нее сидели Изабо и Бронвин, тоже обнаженные, а Ишбель и Хан’гарад занимали оставшиеся концы звезды. Им было тяжело смотреть на Майю, и они не сводили глаз со своих сжатых рук.
— Солнце зашло, — тихо сказала Изабо. — Пора начать Испытание Тьмой.
Все послушно закрыли глаза. Изабо полной грудью вдохнула пахнущий лесом воздух и попыталась обрести покой. Несмотря на неподвижность, спокойствие не приходило, и высиживая нескончаемые часы, она обнаружила, что из глаз у нее текут слезы. Время от времени раздавался приглушенный вздох или всхлип, и она знала, что не единственная в этом священном кругу, кто плачет.
Она почувствовала отчетливее, чем когда-либо раньше, как внутри нее поворачивает волна времен года. Изабо открыла глаза и сказала, задыхаясь:
— Настала полночь, и волна времени повернула. Пора начинать обряд.
Хрипловатый голос Майи, нежный усталый голосок Бронвин, чистый голос Ишбель, низкий баритон Хан’гарада и ее собственный голос слились в один хор, затянув:
О ночи тьма, о солнца свет,
Вы нам откройте свой секрет,
Найдите в нас добро и зло,
Мертвящий холод и тепло.
Найдите их, они в нас есть:
Веселье — грусть; бесчестье — честь,
И чернота, и белизна,
О ночи свет, о солнца тьма.
Знакомые слова обряда успокоили ее, чего не удалось долгим часам медитации, и ее голос окреп. Она затянула негромким речитативом:
— О нескончаемый круг жизни и смерти, преобрази нас, раскрой свои секреты, распахни дверь. В тебе мы будем свободны от рабства. В тебе мы будем свободны от боли. В тебе мы будем свободны от беспросветной тьмы и от света без темноты. Ибо ты есть свет и мрак, ты есть жизнь и смерть. И ты есть все времена года, поэтому мы будем танцевать, пировать и веселиться, ибо время тьмы отступило, сменившись зеленым временем, временем любви и сбора урожая, временем преображения природы, временем быть мужчиной и женщиной, временем быть младенцем и древним стариком, временем прощения и временем искупления, временем потери и временем жертвоприношения…
Хотя на ее глаза снова навернулись слезы, это были не те мучительные удушающие рыдания, которые ей пришлось сдерживать раньше, а очищающие слезы, освободившие и очистившие ее душу. Бронвин тоже плакала от сострадания, усталости и страха перед предстоящим расставанием. Изабо объяснила ей, что утром она должна будет уйти вместе со своей матерью. Сначала девочка была сама не своя от горя, но ни слезы, ни капризы не заставили Изабо смягчиться и разрешить ей остаться. Поэтому в конце концов маленькая банприоннса надулась, отказавшись вообще разговаривать с Изабо и прижавшись к матери. Ее печальная злость ранила Изабо куда сильнее, чем бурные протесты, и весь день у нее просто разрывалось сердце. Теперь плач Бронвин немного утешил Изабо, так как доказывал, что девочка будет скучать по ней так же сильно, как и она сама будет скучать по своей маленькой воспитаннице.
Песнопение подошло к концу, и Изабо отпустила руки Майи и Ишбель, вытерев слезы и отбросив с лица непокорные рыжие кудри.
— Майя, пришло время снять проклятие.
Фэйргийка медленно подняла черный сверток, лежавший у костра. В колеблющемся свете ее глаза странно поблескивали. Она взяла украшенный драгоценными камнями нож и медленно и неторопливо разрезала узел, стягивающий ткань.
О ночи тьма, о солнца свет,
О сила светлых лун,
Пусть слово милости звучит
И проклятье отменит.
Ткань распахнулась, открыв маленькую куколку, обвязанную грязной смятой лентой, от которой пахло болезнью и ядом. Изабо окатила волна такой злобы, что она чуть не задохнулась, а Бронвин и Ишбель вскрикнули, отшатнувшись. Бородатое лицо Хан’гарада было суровым и печальным, и он смотрел на Майю с холодным гневом в глазах.
Фэйргийка побледнела, но взяла куклу кончиками пальцев и осторожно перерезала ленту. Сломанное перо упало на землю.
О ночи тьма, о солнца свет,
О сила светлых лун,
Пусть слово милости звучит
И проклятье отменит,
— повторила она хрипло.
Как можно аккуратнее держа куклу, она отрезала лоскуток тартана Мак-Кьюиннов и прядь черных волос, и еще раз дрожащим голосом повторила слова обряда.
— Во имя Эйя, матери и отца всего сущего, пролейте свой благодатный свет на Лахлана Мак-Кьюинна и защитите его от всех злых, враждебных и пагубных сил, — затянула Изабо, и остальные присоединились к ней. — О божественная сила лун и звезд, ветров и воздуха, свежей воды и плодородной земли, жизнь во всей вселенной, жизнь во всех нас, благословите Лахлана Мак-Кьюинна, окружите его тело и душу и принесите ему мир и защиту от зла. Сбросьте злые цепи, которые сковывают его, разгоните тьму, которая гнетет его, разомкните его глаза, чтобы он мог видеть, разомкните его уста, чтобы он мог говорить, пусть сила и тепло вольются в его тело, пусть жизнь полностью вернется к нему. О сила светлых лун, пусть будет так, как сказано!
Майя бросила куклу и все обрезки ленты, ткани и перо в огонь, громко прокричав:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82