Наконец я собрался с духом и медленно обернулся. Но и позади только
цветы и цветы.
Милвилл исчез, провалился в какой-то другой мир. Нет, не так.
Наверно, он остался в прежнем, обычном мире. Не Милвилл, а я сам
провалился. Один только шаг - и я перенесся из Милвилла в какой-то
неведомый край.
Да, это другой, незнакомый край, а между тем сама по себе местность
словно бы та же. По-прежнему я стою в ложбине, что лежит позади моего
дома, за спиной у меня все тот же косогор круто поднимается к пропавшей
невесть куда улице, где только что стоял дом доктора Фабиана, а в полумиле
виднеется другой холм, на котором должен бы стоять дом Шервудов.
Так вот он, мир Таппера. Сюда он скрылся и десять лет назад, и
сегодня утром тоже. А стало быть, и сейчас, в эту минуту, он здесь.
И стало быть, есть надежда выбраться отсюда, вернуться в Милвилл!
Вернулся же Таппер - значит, дорога ему известна! Хотя... почем знать. Что
можно знать наверняка, когда свяжешься с полоумным?
Итак, прежде всего надо разыскать Таппера Тайлера. Едва ли он
где-нибудь далеко. Понятно, придется потратить какое-то время, но, уж
конечно, я сумею его выследить.
И я стал медленно подниматься в гору - дома, в родном Милвилле, эта
дорога привела бы меня к доктору Фабиану.
Я поднялся на вершину холма и остановился - внизу, куда ни глянь,
расстилалось море лиловых цветов.
Странно видеть эту землю, которая лишилась всех обычных примет: не
стало деревьев, дорог, домов. Но очертания местности все те же, знакомые.
Если что и изменилось, так разве только мелочь, пустяки. Вон, на востоке,
та же сырая, болотистая низина и пригорок, где стояла прежде лачуга
Шкалика... где еще и сейчас стоит лачуга Шкалика, только в коком-то ином
измерении, в ином времени или пространстве.
Любопытно, какие нужны поразительные обстоятельства, какое редкостное
стечение многих и многих обстоятельств, чтобы вдруг перешагнуть из одного
мира в другой?
И вот я стою, чужеземец в неведомом краю, и вдыхаю аромат цветов, он
льнет ко мне, обволакивает, захлестывает, словно сами цветы катятся на
меня тяжелыми лиловыми волнами и сейчас собьют с ног, и я навеки пойду ко
дну. И тихо - я и не знал, что может быть так тихо. В целом мире ни звука.
Тут только я понял, что никогда в жизни не слышал настоящей тишины. Всегда
что-нибудь да звучало: в безмолвии летнего полдня застрекочет кузнечик иди
прошелестит листок. И даже глубокой ночью потрескивают, рассыхаясь,
деревянные стены дома, тихонько бормочет огонь в очаге, чуть слышно
причитает ветер под застрехами.
А здесь все немо. Ни звука. Ни звука потому, что нечему звучать. Нет
деревьев и кустов, нет птиц и насекомых. Только цветы, только земля,
сплошь покрытая цветами.
Тишина, тишина на раскрытой ладони бескрайней пустыни. Лиловое море
цветов простирается до самого горизонта и там сходится с ослепительно
яркой голубизной раскаленного летнего неба.
Тут впервые мне стало страшно - то не был внезапный безмерный и
неодолимый ужас, что заставляет бежать, не помня себя, с отчаянным воплем,
- нет, это был дрянной, мелкотравчатый страшок, он подкрадывался ближе,
кружил визгливой нахальной шавкой на тонких ножках, стараясь улучить
минуту и запустить в меня острые зубы. Ему невозможно противостоять, с ним
невозможно бороться, с этим тошнотворным, дрянным, неотвязным страшком.
И это не страх перед опасностью, ибо здесь нет никакой опасности. С
первого взгляда ясно, что опасаться нечего. Но, быть может, есть нечто
худшее, чем любая опасность: слишком тихо, слишком пустынно, вокруг все
одно и то же, и ты один, и где ты - неизвестно.
Передо мной болотистая низина - та самая, где должно бы быть жилище
Шкалика, - а чуть правее поблескивает серебром река, та, что в другом мире
огибает наш городок. И в том месте, где река сворачивает к югу, вьется,
вздымаясь в ясное небо, четкий дымок - тонкая струйка, едва различимая
глазом на фоне этой светлой синевы.
- Таппер! - заорал я и бегом кинулся под гору.
Как хорошо, что подвернулся случай, что нашелся предлог пуститься
бегом, ведь все время я стоял и еле сдерживался, чтобы не побежать, не
поддаться тому дрянному неотвязному страшку, и все время меня так и
подмывало бежать.
Я добежал до крутого склона, под ним открылась река и на берегу
жилье: подобие шалаша из сплетенных кое-как ветвей, огород, где чего-чего
только не росло; вдоль берега редкой вереницей тянулись убогие полумертвые
деревца, почти все ветви их уже высохли, и лишь на макушках мотались тощие
кисточки зеленых листьев.
Перед шалашом горел маленький костер, и у костра на корточках сидел
Таппер. На нем были штаны и рубаха, которые я ему дал, на затылке все еще
лихо торчал дурацкий соломенный колпак.
- Таппер! - снова крикнул я.
Он поднялся и степенно зашагал мне навстречу. Утер ладонью
подбородок, потом протянул мне руку. Она была влажная, но я с радостью ее
пожал. Конечно, Таппер не бог весть какое сокровище, а все-таки он тоже
человек.
- Очень рад, что ты выбрал минутку, Брэд. Очень рад, что ты ко мне
заглянул.
Он сказал это так, словно я все эти годы навещал его каждый день.
- А у тебя тут славно, - заметил я.
- Это Цветы для меня устроили, - сказал Таппер с гордостью. - Они все
для меня сделали. Сперва тут было не так, но они все сделали, как мне
надо. Они обо мне заботятся.
- Ну да, ясно.
Не поймешь, что он болтает, но я поддакиваю. Надо поддакивать. Надо
ладить с Таппером - вдруг он как-нибудь поможет мне вернуться в Милвилл.
- Они мои самые лучшие друзья, - блаженно пуская слюни, говорит
Таппер. - И еще, конечно, ты и твой папа. Пока я не нашел Цветы, у меня
было только два друга - ты и твой папа. Только вы одни меня не дразнили. А
все дразнили. Я не подавал виду, что понимаю, но я понимал - дразнят. Не
люблю, когда дразнят.
- Они ведь не со зла, - успокаиваю я. - Они не хотели тебе худого.
Просто так смеялись, по дурости.
- Все равно нехорошо, - упрямо говорит Таппер. - Вот ты никогда меня
не дразнил. Я тебя за это люблю, ты меня никогда не дразнил.
Это чистая правда. Я никогда его не дразнил. Но вовсе не потому, что
мне ни разу не хотелось над ним посмеяться; а в иные минуты я готов был
его убить. Но однажды отец отвел меня в сторону и предупредил: пусть
только я попробую издеваться над Таппером, как другие мальчишки, он так
меня отлупит - век буду помнить.
- Значат, это и есть то место, про которое ты мне рассказывал - где
всюду цветы и цветы.
Таппер расплылся в восторженной слюнявой улыбке.
- Правда, тут хорошо?
Тем временем мы спустились с холма и подошли к костру. Среди угольев
стоял грубо вылепленный глиняный горшок, в нем кипело какое-то варево.
- Оставайся и поешь со мной, - пригласил Таппер. - Ну, пожалуйста,
Брэд, оставайся и поешь. Я так давно ем все один да один.
При мысли о том, как давно ему не с кем было разделить трапезу, по
щекам его потекли слезы.
- У меня тут в золе печеная картошка и кукуруза, - сказал он, - а в
горшке похлебка: горох, бобы, морковка - все вместе. Только мяса никакого
нету. Это ничего, что мяса нету, ты не против?
- Нет, конечно, - сказал я.
- А мне страх как хочется мяса, - признался Таппер. - Но тут они
ничего не могут поделать. Они не могут обратиться в животных.
- Они?
- Ну, Цветы, - сказал он таким тоном, будто назвал кого-то по имени и
фамилии. - Они могут обратиться во что угодно... во всякое растение. А в
поросенка или в кролика никак не могут. Я и не прошу никогда. То есть
больше не прошу. Один раз попросил, и они мне объяснили. И уж больше я не
просил, они и так для меня сколько всего делают, стараются, спасибо им.
- Они тебе объяснили? Ты что же, разговариваешь с ними?
- Ну да, все время, - сказал Таппер.
Он опустился на четвереньки, заполз в шалаш и стал рыться там, что-то
разыскивая; зад и ноги его торчали наружу - ни дать ни взять пес в
охотничьем азарте разрывает нору, добираясь до сурка.
Потом он попятился и вылез наружу с двумя такими же, как горшок,
кривобокими и корявыми глиняными тарелками. Поставил их наземь, в каждую
сунул вырезанную из дерева ложку.
- Сам все сделал, - сказал он. - Глину нашел на берегу. Только сперва
у меня не получалось, а потом они мне объяснили, как надо делать...
- Кто, Цветы объяснили?
- Ну да. Они всегда мне помогают.
- А ложки ты чем выстрогал?
- Камнем. Наверно, это кремень. С острым краем. Не то что нож, а
все-таки годится. Правда, пришлось строгать долго-долго.
Я кивнул.
- Это ничего, - сказал Таппер. - Времени у меня сколько хочешь.
Он опять утер подбородок, потом старательно вытер ладони о штаны.
- Они вырастили для меня лен, чтоб я оделся. Но я никак не выучусь
ткать. Они мне объясняли, объясняли, а у меня ничего не получалось. Ну,
они и отступились. Я сколько времени голый ходил. В одной шляпе. Сам ее
сделал, никто мне не помогал. Они мне даже не говорили ничего, я сам ее
придумал и сам сплел. После они сказали - очень хорошо у меня получилось.
- Они совершенно правы, - подтвердил я. - Шляпа просто на диво.
- Правда, Брэд?
- Ну, конечно!
- Как я рад, что ты так говоришь! Знаешь, я вроде даже горжусь этой
шляпой. За всю мою жизнь я ее первую сам сделал, никто мне не подсказывал.
- Это твои цветы...
- Они не мои, - резко прервал Таппер.
- Ты говоришь, эти цветы могут обратиться во что захотят. Это значит
- в разные овощи, которые у тебя на огороде?
- И в овощи, и во всякое растение. Мне надо только попросить.
- Но если они могут обратиться во что захотят, почему же они все до
единого - цветы?
- Надо же им чем-то быть, верно? - с жаром, чуть ли не сердито сказал
Таппер. - Чем плохо быть цветами?
- Нет, отчего же, совсем неплохо, - сказал я.
Таппер вытащил из горячих угольев два початка кукурузы и несколько
печеных картофелин. Подобием ухвата, вырезанного, как мне показалось, из
толстой древесной коры, снял с огня горшок. И разлил похлебку по тарелкам.
- А деревьями они не бывают? - спросил я.
- Почему, в деревья они тоже обращаются. Мне ведь нужны дрова. Сперва
тут никакого дерева не было, не на чем было готовить еду. Тогда я им
объяснил. И они сделали деревья, нарочно для меня сделали. Деревья выросли
быстро-быстро и сразу высохли, и а стал ломать сучья и разводить костер.
Они горят очень медленно, не то что простой хворост. Это хорошо, у меня
костер все время горит, никогда не гаснет. Сперва, когда я сюда пришел, у
меня были полны карманы спичек. А теперь нету, давным-давно нету.
Слушая про карманы, полные спичек, я вспомнил: Таппер всегда без
памяти любил огонь. Он вечно таскал с собою спички и, тихонько сидя
где-нибудь в одиночестве, зажигал их одну за другой и восторженно глядел
на язычок пламени, пока спичка не догорала до конца, обжигая ему пальцы.
Многие в Милвилле опасались, как бы он не устроил пожар, но ничего такого
не случилось. Просто этот чудак очень любил смотреть на огонь.
- Вот соли у меня нет, - сказал Таппер. - Тебе, может, будет
невкусно. Я-то привык.
- Но если ты кормишься одними овощами, как же без соли? С такой еды и
помереть можно.
- А Цветы говорят, нет. Говорят - они в эти овощи вкладывают всякое
такое, что и соли не надо. На вкус не чувствуешь. А польза такая же, как
от соли. Они меня изучили и знают, что мне надо для здоровья, и все это
прямо в овощи вкладывают. И еще у меня подальше на берегу фруктовый сад, и
там чего только нет! А малина и земляника поспевают у меня почти что
круглый год.
Я не понял, какая же связь между фруктовым садом и сложностями
Тапперова питания, ведь Цветы уверяют, будто они могут все? Но ладно,
пусть. Добиваться толку от Таппера напрасный труд. Если начнешь с ним
рассуждать, только больше запутаешься.
- Что ж, садись и давай есть, - сказал он.
Я сел прямо на землю, он подал мне еду, сам уселся напротив и
придвинул к себе вторую тарелку.
Я порядком проголодался, а это варево без соли оказалось не так уж
плохо. Пресновато, конечно, и чуть странный привкус, но в общем недурно.
Главное, сытно.
- Как тебе тут живется? - спросил я.
- Это мой дом, - сказал Таппер с некоторой даже торжественностью. -
Здесь у меня друзья.
- Но ведь у тебя ничего нет. Ни топора, ни ножа, ни кастрюли, ни
сковородки. И не к кому пойти, никто не поможет. А вдруг захвораешь?
Таппер, который до этой минуты жадно уплетал свою похлебку, опустил
ложку и уставился на меня так, словно полоумный не он, а я.
- А для чего мне это барахло? - сказал он. - Посуду я леплю из глины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37