А ведь когда-то я воображал, что это самый красивый дом на
свете. Но уже лет шесть, а то и семь прошло с тех пор, как я был здесь в
последний раз.
Я остановил машину, вылез и постоял минуту, глядя на дом. Еще не
совсем стемнело, четыре высокие колонны чуть поблескивали в последних
отсветах угасающего дня. С этой стороны все окна были темные, но я видел,
что где-то в задних комнатах горит огонь.
Я поднялся по отлогим ступеням, пересек веранду. Ощупью отыскал и
нажал кнопку звонка.
В прихожей раздались торопливые женские шаги. Наверно, миссис
Флаэрти, подумал я, экономка. Она ведет здесь хозяйство с тех самых пор,
как миссис Шервуд ушла из этого дома и не вернулась.
Но мне открыла не миссис Флаэрти.
Дверь распахнулась - и вот она стоит на пороге, уже совсем взрослая,
уверенная в себе и еще красивее, чем прежде.
- Нэнси! - вырвалось у меня. - Да ведь это Нэнси!
Совсем не те слова, что нужно, но у меня не было времени подумать.
- Ну да, Нэнси. Что тут такого удивительного?
- Я думал, тебя здесь нет. Когда ты вернулась?
- Только вчера, - сказала она.
Мне показалось, она меня не узнала. Но понимает, что это кто-то
знакомый. И пытается вспомнить.
- Чего же мы тут стоим, Брэд, - сказала она (стало быть, узнала!). -
Входи.
Я переступил порог, она закрыла дверь, и вот мы стоим в полутемной
прихожей и смотрим друг на друга.
Она протянута руку и коснулась отворота моей куртки.
- Мы так долго не виделись, Брэд. Как ты живешь?
- Прекрасно, - сказал я. - Превосходно.
- Говорят, тут почти никого не осталось. Почти никого из нашей
компании.
Я покачал головой.
- Ты говоришь так, будто рада, что вернулась.
Она засмеялась-легко, мимолетно:
- Ну, конечно, рада!
Смех был совсем прежний: так свойственная ей мгновенная вспышка
искрометной веселости.
Послышались шаги.
- Нэнси, - окликнул чей-то голос, - кто там пришел? Малыш Картер?
- Разве ты пришел к папе? - спросила Нэнси.
- Я к нему ненадолго, - сказал я. - Потом еще поговорим?
- Да, конечно. Нам есть о чем поговорить.
- Нэнси!
- Да, папа.
- Иду! - отозвался я.
И пошел к темной фигуре в дальнем конце прихожей. Шервуд распахнул
дверь комнаты, повернул выключатель.
Я вошел, и он затворил за мною дверь.
Он был высок ростом, плечи очень широкие, изящно вылепленная голова,
аккуратно, почти щегольски подстриженные усы.
- Мистер Шервуд, - сказал я со злостью, - я не малыш Картер. Я
Брэдшоу Картер. Для друзей - Брэд.
Злиться было довольно глупо, да, наверно, и не из-за чего. Но уж
очень он меня взбесил там, в прихожей.
- Извини, Брэд, - сказал он теперь. - Никак не укладывается в голове,
что все вы уже взрослые - и Нэнси, и ребятишки, с которыми она дружила.
Он прошел через комнату к письменному столу у стены. Достал из ящика
пухлый конверт, выложил на стол.
- Это тебе.
- Мне?
- Ну да. Я думал, ты знаешь.
Я покачал головой; в этой комнате мне отчего-то стало не по себе,
почти жутко. Мрачная комната, по двум стенам сплошь книжные полки, в
третьей - наглухо завешенные окна и между ними мраморный камин.
- Так вот, это тебе, - повторил Шервуд. - Бери, чего же ты?
Я подошел к столу и взял конверт. Он был не запечатан, я открыл его.
Внутри оказалась толстая пачка денег.
- Полторы тысячи долларов, - сказал Джералд Шервуд. - Как будто,
должно быть именно полторы.
- В первый раз слышу про какие-то полторы тысячи. Мне только сказали
по телефону, чтобы я с вами побеседовал.
Он поморщился и посмотрел на меня очень внимательно, словно бы даже
недоверчиво.
- Вот по такому же телефону, - прибавил я и показал на аппарат у него
на столе.
Шервуд устало кивнул.
- Понятно. А давно у тебя появился такой телефон?
- Только сегодня. Эд Адлер пришел и снял мой прежний телефон,
обыкновенный, потому что мне нечем платить. Я пошел пройтись, хотел
немного собраться с мыслями, а когда вернулся, вдруг зазвонил вот такой
телефон.
Движением руки Шервуд остановил меня.
- Возьми конверт, - сказал он. - Положи в карман. Это не мои деньги.
Они твои.
Но я положил конверт на стол. Мне позарез нужны были полторы тысячи.
Позарез нужны были любые деньги, откуда бы они ни свалились. Но этот
конверт я взять не мог. Сам не знаю почему.
- Ладно, - сказал Шервуд. - Садись.
Я опустился на стул, стоявший боком у стола. Шервуд открыл ящик с
сигарами.
- Хочешь?
- Я не курю.
- Может, выпьешь чего-нибудь?
- Выпить я не прочь.
- Бурбон?
- Отлично.
Он подошел к шкафчику стоящему в углу, опустил в бокалы лед.
- Как тебе разбавить, Брэд?
- Хватит и льда.
Шервуд усмехнулся:
- Сразу видно понимающего человека.
Я сидел и смотрел на книжные полки, протянувшиеся вдоль двух стен
кабинета от пола и до самого потолка. Тут было немало каких-то многотомных
собраний и комплектов, почти все, насколько я мог разглядеть, в дорогих
переплетах.
Наверно, это очень здорово - быть не то что богачом, но человеком с
достатком, не маяться и не раздумывать, если тебе понадобилась какая-то
мелочь, не выгадывать каждый грош, а спокойно взять и купить, что хочешь.
Жить в таком вот доме, с книгами по стенам, с тяжелыми занавесями на
окнах, и чтобы, когда хочется выпить, было из чего выбрать и не
приходилось держать единственную бутылку дрянного виски в кухне на
полке...
Шервуд подал мне бокал, обогнул стол и снова опустился в кресло. С
жадностью отпил несколько глотков и отставил бокал.
- Брэд, - начал он, - много ли тебе известно?
- Ровным счетом ничего. Только то, что я вам уже сказал. Я говорил с
кем-то по телефону. И мне предложили работу.
- Ты согласился?
- Нет, - сказал я. - Пока нет, но, может, и соглашусь. Мне не худо бы
найти работу. Но то, что они предлагали, - не знаю, кто они такие, -
звучит довольно бессмысленно.
- Они?
- Ну, не знаю - либо их было трое, либо там кто-то один три раза
менял голос. Конечно, это очень странно, но, по-моему, один и тот же
человек говорил на разные голоса.
Шервуд опять жадно глотнул виски. Поднял бокал, посмотрел на свет и,
кажется, очень удивился, что там уже только на донышке. Тяжело поднялся и
пошел за бутылкой. Налил себе, чуть расплескав, потом протянул мне
бутылку.
Я еще не начинал, - сказал я.
Он поставил бутылку на стол и опять сел.
- Ладно, - сказал он. - Вот ты пришел и мы побеседовали. Все в
порядке. Соглашайся на эту работу. Бери свои деньги и ступай. Нэнси,
верно, тебя заждалась. Своди ее в кино или еще куда-нибудь.
- И это все?
- Все.
- Значит, вы раздумали, - сказал я.
- Раздумал?
- Вы хотели мне что-то сказать. А потом передумали.
Шервуд холодно, в упор посмотрел на меня.
- Вероятно, ты прав. Но это все равно.
- А мне не все равно. Я ведь вижу, вы чего-то боитесь.
Я ждал, что он обозлится. Кому приятно, когда тебя назовут трусом.
Но он не обозлился. И даже не поморщился, сидел как каменный. Потом
сказал:
- Пей же, черт подери. Смотреть на тебя тошно, сидит тут - и ни с
места!
Я отхлебнул глоток виски: я соврем забыл про свой бокал.
- Вероятно, ты вообразил себе всякие небылицы. И, конечно,
подозреваешь, что я ввязался в какие-то темные дела.
Вряд ли ты мне поверишь, но представь, я и сам не знаю, в какие такие
дела я ввязался.
- Да нет, я вам верю, - сказал я.
- Чего только я не натерпелся на своем веку, - сказал Шервуд. - Да
разве я один. У каждого свои беды - не одно, так другое. На меня свалилось
все сразу. Так тоже часто бывает.
Я покивал в знак согласия.
- Началось с того, что меня бросила жена. Это ты, конечно, знаешь. В
ту пору, надо думать, все милвиллские сплетники только об этом и говорили.
- Не помню, - сказал я. - Тогда я был еще мальчишкой.
- Да, верно. Скажу одно, оба мы вели себя вполне пристойно. Ни крику,
ни скандалов, никакой грязи на суде. Всей этой мерзости мы постарались
избежать. И сразу после развода - банкротство. В производстве
сельскохозяйственных машин разразился кризис, и я боялся, что придется
закрыть фабрику. Очень многие мелкие предприятия тогда прогорели.
Держались по пятьдесят, по шестьдесят лет, приносили солидный доход, а тут
лопнули.
Шервуд помолчал, словно выжидая, не скажу ли я чего-нибудь. А что
было говорить?
Он налил себе еще виски и продолжал:
- Во многих отношениях я просто глуп. Я умею вести дело. Умею
поддерживать фабрику на ходу, пока есть хоть какая-то надежда, пока можно
из нее выжать хоть какие-то гроши. У меня, видно, есть хватка, есть
способности. Но и только. За всю жизнь я ни разу не додумался до
чего-нибудь нового, до чего-нибудь значительного.
Он подался вперед, крепко стиснул руки и оперся ими на стол.
- Я все ломаю голову, - сказал он. - Все пытаюсь понять, что же
произошло? Почему именно со мной? Невозможно понять! Не должно это было со
мной случиться, не такой я человек. Мне грозило разорение, и ничего я тут
не мог поделать. В сущности, все это проще простого. Спрос на
сельскохозяйственный инвентарь резко упал, на то были веские экономические
причины. Крупным фирмам, у которых свои крупные магазины и вдоволь денег
на рекламу, такая передряга не страшна. У них есть простор, они могут
перестроиться, как-то извернуться, смягчить удар. А таким, как я, тесно, у
нас нет в запасе ни лишних возможностей, ни лишних денег. Моему
предприятию, как и многим другим, грозил крах. Пойми, мне совершенно не на
что было надеяться. Я вел дело по старинке, по испытанным и проверенным
канонам, как до меня мой дед и мой отец. А каноны эти говорят: если ты
больше ничего не можешь продать, значит-все, крышка. Другие, может,
исхитрились бы, нашли какой-то выход, а мне это не под силу. Делец я
толковый, но у меня нет воображения. Мне не хватает новых идей. И вдруг,
ни с того ни с сего, у меня начинают возникать новые идеи. Но они не мои.
Как будто мне их внушает кто-то другой.
- Понимаешь, - продолжал он, - иногда бывает и так, что новая идея
возникает мгновенно. Ни с того ни с сего. Словно бы на пустом месте. Ее
никак не свяжешь с тем, что ты делал раньше, или читал, или слышал -
ничего подобного! Но, наверно, если копнуть поглубже, можно докопаться до
ее корней и проследить, откуда что взялось, только мало кто из нас обучен
вот так докапываться. А главное, новая идея - это почти всегда только
зернышко, отправной пункт. Может, она и хорошая, и ценная, но ее еще надо
вынянчить. Надо ее развить. Обмозговать, повертеть и так и эдак, оглядеть
со всех сторон, помучиться с нею, все сообразить и взвесить - и только
тогда вылепишь из нее что-то полезное.
А с нынешними моими находками не так. Они выскакивают неизвестно
откуда совсем готовенькие. Мне нечего додумывать. Хлоп - и все уже в
голове, законченное, отшлифованное, заботиться больше не о чем. Бери и
пользуйся. Просыпаюсь утром - а к моим услугам новое открытие, я знаю
массу такого, о чем прежде и понятия не имел. Выйду пройтись, возвращаюсь
- а в голове еще открытие. Они рождаются пачками. Сразу эдакий букет,
будто кто посеял их у меня в мозгу, они полежали там немножко, созрели - и
вот прорастают.
- И все это разные механические поделки? - спросил я.
Шервуд посмотрел на меня с любопытством:
- Вот именно, поделки. А что ты про них знаешь?
- Ничего. Знаю только, что, когда с сельскохозяйственными машинами
стало худо, вы начали выпускать всякую техническую мелочь. А что именно -
не слыхал.
Но он мне этого не объяснил. Он продолжал рассуждать о своих странных
озарениях:
- Сначала я не понимал, что происходит. А потом открытия посыпались,
как из мешка, и стало ясно: что-то тут не так. Маловероятно, чтобы я сам
додумался хоть до одной такой новинки, а тут сразу целый фонтан. Скорее
всего я вообще никогда бы ничего не придумал, у меня от природы нет
воображения и никакой я не изобретатель. Ну, ладно, допустим, идейки
две-три я еще мог бы родить, да и то вряд ли. А уж на большее меня нипочем
бы не хватило. Словом, хочешь не хочешь, а пришлось себе сознаться, что
мне помогает кто-то извне.
- Как же так? Кто?
- Не знаю. И по сей день не знаю.
- А идеями этими вы все-таки пользуетесь, - заметил я.
- Я человек трезвый, практический. Кое-кто, наверно, даже скажет -
прожженный делец. Но подумай сам: предприятие лопнуло. И не просто мое
предприятие, пойми, а родовое, его основал мой дед и я получил его от
отца. Не просто мое дело, а дело, которое мне доверено. Это совсем не одно
и то же. Когда идет прахом то, что ты построил сам, - ладно, перетерпишь:
мол, на первых порах мне все-таки повезло, начну все сызнова, глядишь, и
еще раз повезет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
свете. Но уже лет шесть, а то и семь прошло с тех пор, как я был здесь в
последний раз.
Я остановил машину, вылез и постоял минуту, глядя на дом. Еще не
совсем стемнело, четыре высокие колонны чуть поблескивали в последних
отсветах угасающего дня. С этой стороны все окна были темные, но я видел,
что где-то в задних комнатах горит огонь.
Я поднялся по отлогим ступеням, пересек веранду. Ощупью отыскал и
нажал кнопку звонка.
В прихожей раздались торопливые женские шаги. Наверно, миссис
Флаэрти, подумал я, экономка. Она ведет здесь хозяйство с тех самых пор,
как миссис Шервуд ушла из этого дома и не вернулась.
Но мне открыла не миссис Флаэрти.
Дверь распахнулась - и вот она стоит на пороге, уже совсем взрослая,
уверенная в себе и еще красивее, чем прежде.
- Нэнси! - вырвалось у меня. - Да ведь это Нэнси!
Совсем не те слова, что нужно, но у меня не было времени подумать.
- Ну да, Нэнси. Что тут такого удивительного?
- Я думал, тебя здесь нет. Когда ты вернулась?
- Только вчера, - сказала она.
Мне показалось, она меня не узнала. Но понимает, что это кто-то
знакомый. И пытается вспомнить.
- Чего же мы тут стоим, Брэд, - сказала она (стало быть, узнала!). -
Входи.
Я переступил порог, она закрыла дверь, и вот мы стоим в полутемной
прихожей и смотрим друг на друга.
Она протянута руку и коснулась отворота моей куртки.
- Мы так долго не виделись, Брэд. Как ты живешь?
- Прекрасно, - сказал я. - Превосходно.
- Говорят, тут почти никого не осталось. Почти никого из нашей
компании.
Я покачал головой.
- Ты говоришь так, будто рада, что вернулась.
Она засмеялась-легко, мимолетно:
- Ну, конечно, рада!
Смех был совсем прежний: так свойственная ей мгновенная вспышка
искрометной веселости.
Послышались шаги.
- Нэнси, - окликнул чей-то голос, - кто там пришел? Малыш Картер?
- Разве ты пришел к папе? - спросила Нэнси.
- Я к нему ненадолго, - сказал я. - Потом еще поговорим?
- Да, конечно. Нам есть о чем поговорить.
- Нэнси!
- Да, папа.
- Иду! - отозвался я.
И пошел к темной фигуре в дальнем конце прихожей. Шервуд распахнул
дверь комнаты, повернул выключатель.
Я вошел, и он затворил за мною дверь.
Он был высок ростом, плечи очень широкие, изящно вылепленная голова,
аккуратно, почти щегольски подстриженные усы.
- Мистер Шервуд, - сказал я со злостью, - я не малыш Картер. Я
Брэдшоу Картер. Для друзей - Брэд.
Злиться было довольно глупо, да, наверно, и не из-за чего. Но уж
очень он меня взбесил там, в прихожей.
- Извини, Брэд, - сказал он теперь. - Никак не укладывается в голове,
что все вы уже взрослые - и Нэнси, и ребятишки, с которыми она дружила.
Он прошел через комнату к письменному столу у стены. Достал из ящика
пухлый конверт, выложил на стол.
- Это тебе.
- Мне?
- Ну да. Я думал, ты знаешь.
Я покачал головой; в этой комнате мне отчего-то стало не по себе,
почти жутко. Мрачная комната, по двум стенам сплошь книжные полки, в
третьей - наглухо завешенные окна и между ними мраморный камин.
- Так вот, это тебе, - повторил Шервуд. - Бери, чего же ты?
Я подошел к столу и взял конверт. Он был не запечатан, я открыл его.
Внутри оказалась толстая пачка денег.
- Полторы тысячи долларов, - сказал Джералд Шервуд. - Как будто,
должно быть именно полторы.
- В первый раз слышу про какие-то полторы тысячи. Мне только сказали
по телефону, чтобы я с вами побеседовал.
Он поморщился и посмотрел на меня очень внимательно, словно бы даже
недоверчиво.
- Вот по такому же телефону, - прибавил я и показал на аппарат у него
на столе.
Шервуд устало кивнул.
- Понятно. А давно у тебя появился такой телефон?
- Только сегодня. Эд Адлер пришел и снял мой прежний телефон,
обыкновенный, потому что мне нечем платить. Я пошел пройтись, хотел
немного собраться с мыслями, а когда вернулся, вдруг зазвонил вот такой
телефон.
Движением руки Шервуд остановил меня.
- Возьми конверт, - сказал он. - Положи в карман. Это не мои деньги.
Они твои.
Но я положил конверт на стол. Мне позарез нужны были полторы тысячи.
Позарез нужны были любые деньги, откуда бы они ни свалились. Но этот
конверт я взять не мог. Сам не знаю почему.
- Ладно, - сказал Шервуд. - Садись.
Я опустился на стул, стоявший боком у стола. Шервуд открыл ящик с
сигарами.
- Хочешь?
- Я не курю.
- Может, выпьешь чего-нибудь?
- Выпить я не прочь.
- Бурбон?
- Отлично.
Он подошел к шкафчику стоящему в углу, опустил в бокалы лед.
- Как тебе разбавить, Брэд?
- Хватит и льда.
Шервуд усмехнулся:
- Сразу видно понимающего человека.
Я сидел и смотрел на книжные полки, протянувшиеся вдоль двух стен
кабинета от пола и до самого потолка. Тут было немало каких-то многотомных
собраний и комплектов, почти все, насколько я мог разглядеть, в дорогих
переплетах.
Наверно, это очень здорово - быть не то что богачом, но человеком с
достатком, не маяться и не раздумывать, если тебе понадобилась какая-то
мелочь, не выгадывать каждый грош, а спокойно взять и купить, что хочешь.
Жить в таком вот доме, с книгами по стенам, с тяжелыми занавесями на
окнах, и чтобы, когда хочется выпить, было из чего выбрать и не
приходилось держать единственную бутылку дрянного виски в кухне на
полке...
Шервуд подал мне бокал, обогнул стол и снова опустился в кресло. С
жадностью отпил несколько глотков и отставил бокал.
- Брэд, - начал он, - много ли тебе известно?
- Ровным счетом ничего. Только то, что я вам уже сказал. Я говорил с
кем-то по телефону. И мне предложили работу.
- Ты согласился?
- Нет, - сказал я. - Пока нет, но, может, и соглашусь. Мне не худо бы
найти работу. Но то, что они предлагали, - не знаю, кто они такие, -
звучит довольно бессмысленно.
- Они?
- Ну, не знаю - либо их было трое, либо там кто-то один три раза
менял голос. Конечно, это очень странно, но, по-моему, один и тот же
человек говорил на разные голоса.
Шервуд опять жадно глотнул виски. Поднял бокал, посмотрел на свет и,
кажется, очень удивился, что там уже только на донышке. Тяжело поднялся и
пошел за бутылкой. Налил себе, чуть расплескав, потом протянул мне
бутылку.
Я еще не начинал, - сказал я.
Он поставил бутылку на стол и опять сел.
- Ладно, - сказал он. - Вот ты пришел и мы побеседовали. Все в
порядке. Соглашайся на эту работу. Бери свои деньги и ступай. Нэнси,
верно, тебя заждалась. Своди ее в кино или еще куда-нибудь.
- И это все?
- Все.
- Значит, вы раздумали, - сказал я.
- Раздумал?
- Вы хотели мне что-то сказать. А потом передумали.
Шервуд холодно, в упор посмотрел на меня.
- Вероятно, ты прав. Но это все равно.
- А мне не все равно. Я ведь вижу, вы чего-то боитесь.
Я ждал, что он обозлится. Кому приятно, когда тебя назовут трусом.
Но он не обозлился. И даже не поморщился, сидел как каменный. Потом
сказал:
- Пей же, черт подери. Смотреть на тебя тошно, сидит тут - и ни с
места!
Я отхлебнул глоток виски: я соврем забыл про свой бокал.
- Вероятно, ты вообразил себе всякие небылицы. И, конечно,
подозреваешь, что я ввязался в какие-то темные дела.
Вряд ли ты мне поверишь, но представь, я и сам не знаю, в какие такие
дела я ввязался.
- Да нет, я вам верю, - сказал я.
- Чего только я не натерпелся на своем веку, - сказал Шервуд. - Да
разве я один. У каждого свои беды - не одно, так другое. На меня свалилось
все сразу. Так тоже часто бывает.
Я покивал в знак согласия.
- Началось с того, что меня бросила жена. Это ты, конечно, знаешь. В
ту пору, надо думать, все милвиллские сплетники только об этом и говорили.
- Не помню, - сказал я. - Тогда я был еще мальчишкой.
- Да, верно. Скажу одно, оба мы вели себя вполне пристойно. Ни крику,
ни скандалов, никакой грязи на суде. Всей этой мерзости мы постарались
избежать. И сразу после развода - банкротство. В производстве
сельскохозяйственных машин разразился кризис, и я боялся, что придется
закрыть фабрику. Очень многие мелкие предприятия тогда прогорели.
Держались по пятьдесят, по шестьдесят лет, приносили солидный доход, а тут
лопнули.
Шервуд помолчал, словно выжидая, не скажу ли я чего-нибудь. А что
было говорить?
Он налил себе еще виски и продолжал:
- Во многих отношениях я просто глуп. Я умею вести дело. Умею
поддерживать фабрику на ходу, пока есть хоть какая-то надежда, пока можно
из нее выжать хоть какие-то гроши. У меня, видно, есть хватка, есть
способности. Но и только. За всю жизнь я ни разу не додумался до
чего-нибудь нового, до чего-нибудь значительного.
Он подался вперед, крепко стиснул руки и оперся ими на стол.
- Я все ломаю голову, - сказал он. - Все пытаюсь понять, что же
произошло? Почему именно со мной? Невозможно понять! Не должно это было со
мной случиться, не такой я человек. Мне грозило разорение, и ничего я тут
не мог поделать. В сущности, все это проще простого. Спрос на
сельскохозяйственный инвентарь резко упал, на то были веские экономические
причины. Крупным фирмам, у которых свои крупные магазины и вдоволь денег
на рекламу, такая передряга не страшна. У них есть простор, они могут
перестроиться, как-то извернуться, смягчить удар. А таким, как я, тесно, у
нас нет в запасе ни лишних возможностей, ни лишних денег. Моему
предприятию, как и многим другим, грозил крах. Пойми, мне совершенно не на
что было надеяться. Я вел дело по старинке, по испытанным и проверенным
канонам, как до меня мой дед и мой отец. А каноны эти говорят: если ты
больше ничего не можешь продать, значит-все, крышка. Другие, может,
исхитрились бы, нашли какой-то выход, а мне это не под силу. Делец я
толковый, но у меня нет воображения. Мне не хватает новых идей. И вдруг,
ни с того ни с сего, у меня начинают возникать новые идеи. Но они не мои.
Как будто мне их внушает кто-то другой.
- Понимаешь, - продолжал он, - иногда бывает и так, что новая идея
возникает мгновенно. Ни с того ни с сего. Словно бы на пустом месте. Ее
никак не свяжешь с тем, что ты делал раньше, или читал, или слышал -
ничего подобного! Но, наверно, если копнуть поглубже, можно докопаться до
ее корней и проследить, откуда что взялось, только мало кто из нас обучен
вот так докапываться. А главное, новая идея - это почти всегда только
зернышко, отправной пункт. Может, она и хорошая, и ценная, но ее еще надо
вынянчить. Надо ее развить. Обмозговать, повертеть и так и эдак, оглядеть
со всех сторон, помучиться с нею, все сообразить и взвесить - и только
тогда вылепишь из нее что-то полезное.
А с нынешними моими находками не так. Они выскакивают неизвестно
откуда совсем готовенькие. Мне нечего додумывать. Хлоп - и все уже в
голове, законченное, отшлифованное, заботиться больше не о чем. Бери и
пользуйся. Просыпаюсь утром - а к моим услугам новое открытие, я знаю
массу такого, о чем прежде и понятия не имел. Выйду пройтись, возвращаюсь
- а в голове еще открытие. Они рождаются пачками. Сразу эдакий букет,
будто кто посеял их у меня в мозгу, они полежали там немножко, созрели - и
вот прорастают.
- И все это разные механические поделки? - спросил я.
Шервуд посмотрел на меня с любопытством:
- Вот именно, поделки. А что ты про них знаешь?
- Ничего. Знаю только, что, когда с сельскохозяйственными машинами
стало худо, вы начали выпускать всякую техническую мелочь. А что именно -
не слыхал.
Но он мне этого не объяснил. Он продолжал рассуждать о своих странных
озарениях:
- Сначала я не понимал, что происходит. А потом открытия посыпались,
как из мешка, и стало ясно: что-то тут не так. Маловероятно, чтобы я сам
додумался хоть до одной такой новинки, а тут сразу целый фонтан. Скорее
всего я вообще никогда бы ничего не придумал, у меня от природы нет
воображения и никакой я не изобретатель. Ну, ладно, допустим, идейки
две-три я еще мог бы родить, да и то вряд ли. А уж на большее меня нипочем
бы не хватило. Словом, хочешь не хочешь, а пришлось себе сознаться, что
мне помогает кто-то извне.
- Как же так? Кто?
- Не знаю. И по сей день не знаю.
- А идеями этими вы все-таки пользуетесь, - заметил я.
- Я человек трезвый, практический. Кое-кто, наверно, даже скажет -
прожженный делец. Но подумай сам: предприятие лопнуло. И не просто мое
предприятие, пойми, а родовое, его основал мой дед и я получил его от
отца. Не просто мое дело, а дело, которое мне доверено. Это совсем не одно
и то же. Когда идет прахом то, что ты построил сам, - ладно, перетерпишь:
мол, на первых порах мне все-таки повезло, начну все сызнова, глядишь, и
еще раз повезет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37