Не он сам, так его сын видит краски, видит мир сквозь раскаленный металл! Он бы никогда не выдал мальчика, если бы мог не выполнить приказа благородного Мудрослова, но раз уж ему суждено было предать сына, он сделал это с гордостью.
Почему он не переплавил отливки? Он часами смотрел на них, они стали для него ниточкой, которая связывала его с безвозвратно потерянной способностью видеть. Воплощение самых дерзких его мечтаний - доказать благородным свое превосходство.
- Ему надо уходить к вольным людям. Больше ничего ему не остается, - сказал Жидята.
Жмур склонил голову. Все рухнуло за несколько дней. Медальон, отливки… Он уже выбрал сыну невесту, и сговорился с ее отцом. Он думал о внуках. К вольным людям? Навсегда? Оттуда есть лишь один способ вернуться к нормальной жизни - через тюрьму. Впрочем, разницы никакой. У мальчика и сейчас есть только один способ вернуться - через тюрьму.
- Я… я своими руками… - Жмур сжал виски пальцами, - я своими руками… Но я доказал им, я доказал, понимаешь? - он посмотрел Жидяте в глаза.
- Понимаю, - невесело усмехнулся Жидята, - у тебя есть с ним связь?
- Позавчера дочка Смеяна видела его. Но вчера его там уже не было. Ему вообще некуда идти. Я думаю, он вернется на то самое место, ему надо что-то есть. У него, конечно, есть немного денег, но куда он может с ними сунуться?
- Если вернется, пришли его ко мне. Я отведу его, куда надо. Другой возможности просто нет, Жмур, ты меня понимаешь?
- Понимаю.

Избор. Медальон.
Они сидели на солнечной поляне в глубине леса, и мальчишка уминал холодного цыпленка за обе щеки. Избор не мог не содрогаться от отвращения, глядя на его грязные руки и чавкающий, перепачканный жиром рот. Есть ему не хотелось и без этого неаппетитного зрелища, теперь же он без труда представил, что и ему пришлось бы есть руками.
- А правда, что если открыть медальон, можно стать счастливым на всю жизнь? - не переставая жевать, спросил парень. Балуй. Ну что за имена у них? Как собачьи клички. А этот, похоже, своей очень гордится.
Избор сжал губы. Какая-то беспросветность была во всех его вопросах, какая-то удивительная тупость, ограниченность! Ну неужели нельзя на секунду задуматься, что значит «стать счастливым на всю жизнь»? Как он себе это представляет? Циничная, и оттого очень смешная мысль вдруг пришла ему в голову: говорят, что преступники, которых с помощью медальона ставили на праведный путь, начинали чувствовать себя счастливыми.
- Хочешь попробовать? - спросил Избор, стараясь не смотреть на его жующее лицо.
- Конечно! - оживился Балуй.
- Если нас поймают, непременно попробуешь, - скривился Избор.
- Не понял, - парень помотал головой.
- Боюсь, мне будет трудно это объяснить.
- А ты попробуй.
Его откровенное хамство иногда ставило Избора в тупик. Он совершенно не представлял себе, как с этим можно бороться: он вырос в окружении воспитанных людей, и со стороны подлорожденных видел только подобострастие и глубокое уважение. Да и общался он преимущественно с прислугой, и всегда старался свести это общение к минимуму.
- Послушай… почему ты так разговариваешь со мной? - мягко спросил Избор, - я сделал тебе что-нибудь плохое?
Он тут же осекся - вообще-то, мальчишку он подставил.
- Да обыкновенно я разговариваю, как со всеми. Чего тебе не нравится-то?
Вот именно, что «как со всеми». Неужели он не видит разницы между «всеми» и благородным господином? Не в лесу же он вырос?
- Ты что, никогда не встречался с благородными? - спросил он удивленно.
- Встречался. Благородный Мудрослов часто бывал у нас в кузне.
- И что, с ним ты говорил так же?
- Не знаю. Я с ним не разговаривал. Ну, иногда спрашивал кое-что, но батя этого не любил.
Избор улыбнулся - наверное, отец мальчика знал, как надо говорить с благородными, еще бы ему понравилось, что его неотесанный отпрыск задает вопросы его благодетелю!
- А как твой отец говорил с благородным Мудрословом?
- Мой батя ничего не понимает! Если б Мудрослов только намекнул, он бы меня утопил ему на потеху! Он ему кланяется, разве что в задницу не целует. Но если бы тот разрешил, непременно бы целовал. Но я-то тут причем?
Избор поднял брови:
- Твой отец из тех, кого поставили на правильный путь?
- Чего? Из ущербных, что ли? Да ты что! - Балуй перестал жевать, - ты чего такое про моего батьку говоришь? Сам ты ущербный, понял! За такое и по роже можно схлопотать!
Избор рассмеялся: парень секунду назад говорил об отце гораздо более порочащие его слова, но чужаку не позволил даже невинного предположения. Впрочем, может, для них это действительно оскорбительно? Он слышал, что к «ущербным» отношение в народе было странным - от них, словно от заразных больных, старались держаться подальше.
- Чего смеешься? - Балуй вскочил на ноги, сжимая в кулаке недоеденный кусок курицы.
- Я смеюсь над тобой, а не над твоим отцом. Сядь.
- Странный ты человек, Избор, - парень посмотрел на него сверху вниз, - тебе, значит, можно говорить все что хочешь: про меня, и про батьку моего, смеяться, а я, значит, разговаривать с тобой должен правильно? Так, что ли?
- А ты не видишь разницы между мной и собой? - удивленно спросил Избор.
- Разницу я вижу. Ты - лысый, а я - нет. Могу много отличий назвать, и все не в твою пользу, - Балуй глумливо хохотнул и сел на траву, откусив внушительный кусок курицы, - расскажи лучше про медальон.
- Это твоя принципиальная позиция? Презирать благородных?
- Чего? - парень насупился, - да не презираю я тебя. За что? Но и тебе меня презирать не за что. Расскажи про медальон, а? Должен же я знать, ради чего меня стража из дому выгнала.
Он же совсем ребенок! Только хочет казаться взрослым. И почему так трудно преодолеть в себе это отвращение? Отвращение на уровне физиологии. Это врожденное отторжение, неприятие, желание соблюдать дистанцию. Наверное, это несправедливо к нему - мальчик подарил ему свободу, он был честен и смел, хотя и глуп. И никто кроме Избора не виноват в том, что стража выгнала его из дома. Почему не быть к нему хотя бы снисходительным? Почему не рассказать о медальоне хотя бы ту сказку, которую ему в детстве рассказывал отец - легенду о медальоне знали все дети благородных. Наверное, до уровня пятилетнего благородного отпрыска Балуй дотянуть может?
- Ну, слушай. Есть легенда, будто недалеко от города когда-то жил могущественный волшебник. Он никогда не вмешивался в жизнь горожан, и был добрым странным чудаком. Жизнь в городе тогда шла совсем не так, как сейчас - городом самодержавно правил жестокий и тщеславный человек. Его звали Харалуг. Подчинив своей воле город и соседние деревни, он начал готовится к войне. В те времена и возвели городскую стену. В кузнецах ковалось оружие, весь город работал только на войну - люди нищали, дети умирали от голода, а оружейные склады росли и росли. Но когда он начал собирать армию, народ не выдержал - они упали в ноги волшебнику, и попросили избавить их от Харалуга. Матери не хотели терять сыновей, а жены - мужей. Волшебник был очень добрым, он не мог убить никого, даже тирана, даже по справедливому суду над ним. И тогда он придумал медальон: если человека нельзя убить, можно лишить его внутреннего жара, который толкает его к несправедливостям и преступлениям. Но этот внутренний жар не может жить внутри медальона, он должен быть передан кому-то, кто воспользуется им для созидания. И с тех пор, в память гуманности волшебника, в нашем городе никогда не казнили преступников. У них отнимали их внутренний жар, и передавали достойным, тем, кто не обратит его во зло.
Избор вздохнул, посмотрев на разочарование в лице Балуя.
- И все? - обиженно спросил тот.
- А чего бы тебе хотелось?
- И счастливым стать нельзя?
- Нет, - Избор снисходительно улыбнулся.
- А зачем ты тогда его украл?
- Понимаешь, я считаю, что в последние годы медальон используют не по назначению. Видишь ли, вместе с тем самым внутренним жаром человек теряет таланты, способности, интуицию, и они переходят к достойному. И те, кто раньше считался достойным, теперь просто накапливают этот жар. И не очень-то считаются с теми, у кого его отбирают.
Балуй задумался - так смешно было видеть сосредоточенность на его лице, поднятые к небу глаза и шепчущие что-то губы.
- Погоди. Так это медальоном разбойников делают ущербными? - он привстал и отбросил обгрызенную куриную кость в кусты.
- Ну да…
- Знаешь, по мне, лучше бы их убивали, - скривился Балуй, - ты видел когда-нибудь ущербного?
Избор покачал головой.
- Они… Они и не люди вовсе. Они не смеются никогда. Жадные делаются и глупые. С ними не здоровается никто.
- Но они же преступники! - попытался объяснить Избор.
- Ну и что? Все равно. Преступник преступнику рознь. Разбойник там, или вор - это да. А если человек просто налогов не смог заплатить? Он что, тоже преступник?
- Вот поэтому я и украл медальон, - вздохнул Избор, - я же сказал - мы злоупотребляем медальоном.
- Мы? Это благородные?
Избор кивнул.
- Так это значит… - Балуй вскочил на ноги и посмотрел на Избора как-то странно - то ли испугавшись, то ли возмутившись, - так благородные такие все из себя умные и талантливые, потому что забирают себе этот, как его… жар?
- Нет, это не совсем так. Благородные от природы устроены не так, как простолюдины. Они с детства обучаются наукам и искусствам, они по-другому чувствуют, по-другому воспринимают мир. Они никогда не пользуются полученными талантами во зло.
- Да откуда тебе знать, как я чувствую? - закричал парень, - почему ты решил, что ты лучше меня?
Избору показалось, что он сейчас расплачется. Но Балуй неожиданно сел на траву и обхватил колени руками, сцепив их в крепкий замок. Жалкий, взъерошенный, он походил на воробья, попавшего под дождь. Он помолчал, скрипя зубами, а потом спокойно спросил:
- И что ты собрался с ним делать?
- С медальоном?
- С медальоном, с медальоном! С чем же еще! - в этих словах проскользнула такая сумасшедшая злость, ненависть даже. И вместо воробья, попавшего под дождь, Избор увидел хищного зверька - мелкого, но зубастого. Соболя. Да, Балуй напоминал соболя, загнанного в угол.
- Я хочу увезти его отсюда. Сначала я думал добраться до моря и выбросить его с лодки, чтобы никто не видел, куда он упадет. Но потом подумал, что в хороших руках он мог бы принести пользу.
- Лучше бы ты бросил его в море. Я сам выброшу его в море!
Парень неожиданно вскочил с места, и пошел прочь.
- Эй, погоди! - Избор неловко поднялся - он не привык сидеть на земле - но Балуй не оглянулся, - погоди же!
Избор направился за ним, надеясь удержать, но тот, почувствовав его приближение, побежал. Избор вдруг испугался - а что если он действительно уйдет? И не покажет, где спрятал медальон? Что способен натворить безмозглый, обиженный мальчишка? А что если… А что если медальон попадет в руки к тем, кто знает, как его открыть? «Когда-нибудь Харалуг откроет медальон…» Что если мудрецы разгадали эту загадку? Что если сила Слова победила заклятье? Страшно представить, к каким последствиям это приведет!

Балуй. К вольным людям.
Есеня направился к старому дубу, когда оторвался от погони и достаточно запутал следы, чтобы этот мерзкий Избор точно не нашел, где он спрятал медальон. Наверное, никогда в жизни он не чувствовал себя таким… униженным. И с лестницы его спускали пинком под зад, и морду били не раз, и батька шпынял как и когда хотел. Но никогда ему еще не давали понять, какое он ничтожество! Он изо всех сил старался не подать вида, пыжился, пытался что-то доказать. Но Избор продолжал смотреть на него, как на муху, плавающую в пиве. Даже благородный Мудрослов никогда так себя не вел - он всегда изображал доброго дядьку, на вопросы отвечал…
Чувствуют они тоньше… А моются, глядя на пухлых девок. В хорошие руки он медальон хочет отдать… Да эту сволочную штуку надо не то что в море утопить - в горне переплавить. Молотом расколотить, и потом переплавить. Действительно, зачем тащиться на какое-то море? И где оно, это море?
Есеня так злился, что совершенно забыл о том, что его ищут, и едва не вышел к старому дубу, не осмотревшись как следует. Ему повезло - двое стражников играли в кости, и бранились между собой так громко, что он услышал их издалека. Ничего себе! Да они и дома его караулят, раз уж здесь эти двое торчат. Интересно, долго они будут тут его ждать? Ведь понятно, что к старому дубу он не пошел! Если бы он догадался взять из дома хотя бы нож, можно было бы попробовать напасть неожиданно… Впрочем, Есеня и сам понимал, что это глупость - никогда ему не справится с двумя стражниками. Даже имея нож.
Он потихоньку отошел от старого дуба и повернул в глубину леса. Не вечно же стража будет тут сидеть! Когда-нибудь им надоест, и тогда он заберет медальон. Заберет и переплавит. Вот они, оказывается, какие! Благородные! У Есени от возмущения все дрожало внутри. Вот почему они такие - чужое отбирают. Воры! Настоящие воры! Да еще и гнушаются простыми людьми после этого!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58