С одной стороны, отсутствие жизненного опыта порождает отсутствие страха смерти - ребенок не понимает, что такое смерть, он не представляет себя вне жизни и жизнь вне себя. С другой - его представления о бытии окружены некоторым романтическим ореолом. И эти два фактора очень сильно мешают, если допрашивать приходится подростка. Но при этом, сталкиваясь с реальностью, они не умеют справляться с ситуацией самостоятельно, и подсознательно ждут помощи от тех, кто старше и сильней. Они уверены, что их пожалеют и простят. Взрослая жизнь для них - увлекательная игра, им кажется, достаточно сказать: я больше не играю, и все закончится. Огнезар хотел увидеть, что будет, когда закончится увлекательная игра во взрослую жизнь, и перед ним окажется ребенок, который больше играть не хочет.
Он остановился на клиньях под ногти - болезненная, но не опасная для здоровья вещь. И не ошибся. Жмуренок безропотно (бесстрашно) позволил прижать свои руки к столу, только презрительно щурил глаза, собираясь молчать, ну в крайнем случае, скрипеть зубами - Огнезар видел его в эти минуты насквозь.
Кричать он начал почти сразу. И удивление, на которое надеялся Огнезар, превзошло его ожидания. Мальчишка испугался, он не ожидал ничего подобного, он звал маму, он был похож на щенка, которому прищемили лапу. Из ощетинившегося подростка он превратился в несчастного ребенка за несколько минут. Сначала у него из глаз градом катились слезы, а потом к ним добавились судорожные рыдания. Огнезар не сомневался, что победил. Он остановил ката и дождался, когда парень престанет задыхаться от слез.
- Ну что? - спросил он понимающе и доверительно, - я думаю, уже достаточно? Скажи мне, где ты спрятал медальон, и пойдешь домой, к отцу.
Тот всхлипнул громким тройным вздохом, и из глаз его снова побежали слезы. Он молчал долго, словно раздумывал, дрожал всем телом, а потом покачал головой, сжался и зажмурился.
- Мне придется продолжить, ты понимаешь это? - переспросил Огнезар.
Жмуренок ничего не ответил, не шевельнулся и глаз не открыл. Огнезар кивнул кату, и мальчишка закричал еще до того, как молоток ударил по острой, занозистой щепке.
Огнезар останавливал пытку трижды, но парень - раздавленный, трясущийся, рыдающий навзрыд - продолжал молчать. Это было неестественно для ребенка, так мог бы повести себя взрослый, но взрослый бы начал лгать. Жмуренок же просто ничего не говорил. Впрочем, Огнезар и не рассчитывал на быстрый результат, его смутило несоответствие между болевым порогом, реакцией на боль и поведением. Возможно, передышка - или время на раздумье? - тоже даст результат. Когда придет понимание того, что боль не кончается с прекращением пытки, это станет новым открытием и новым страхом.
Он велел опустить руки мальчика в уксус, но не добился ничего, кроме нового потока слез и жалобных воплей. В любом случае, инфекции после этого можно было не опасаться.

Балуй. В тюрьме
Есеня сидел, забившись в угол камеры, на соломе, и смотрел на руки, которые он подтянул к груди и поставил запястьями на колени. Слезы капали на рубашку, а он никак не мог понять - как это получилось. Как вообще такое бывает? И бывает ли? Ему было так больно, что он не мог перестать плакать. Даже легкое дуновение сквозняка усиливало мучения в несколько раз, что уж говорить о движениях. Ему было страшно, и он дрожал. Он чувствовал себя запредельно несчастным, обиженным, обманутым, незаслуженно наказанным, и наказанным чересчур жестоко. Он не хотел думать, что это только начало, от таких мыслей у него сжимался желудок, и судорога пробегала по спине.
Он был противен сам себе, он посмеялся бы над собой-вчерашним - самоуверенным болваном, бесстрашие которого не имело под собой ничего, кроме наивности. Он не слушал Полоза, он, вместо того, чтобы быстро забрать нож и уйти, остался дома - потому что хотел похвастаться. И теперь ему придется - хочет он того или нет - придется молчать! Потому что иначе ему останется только умереть. Он не может предать чужие надежды. Полоз доверил ему нести медальон, а ему хватило ума притащить его в лапы Огнезара! Хорошо хоть он догадался его спрятать. И теперь… Слезы капали из глаз, и больше всего хотелось закричать: «Помогите».
«Я виноват, простите меня, я больше никогда так не буду, только помогите! Заберите меня отсюда!»
Есеня едва не вскрикнул, когда снаружи заскрипел замок. Нет! Нет, пожалуйста, нет! Только не сейчас! Еще рано! Он прижался к стене тесней, зажмурился и выставил вперед руки.
- Не бойся, - тихо сказал ему тюремщик и подошел поближе, - я поесть принес.
Есеня со стоном опустил руки на колени. Ну что ж он так испугался-то? Как маленький… Он же никогда ничего не боялся.
- Я не хочу, - тихо сказал он.
- А я тебя не спрашиваю, хочешь ты или нет, - тюремщик присел рядом и поставил миску на пол, - больно?
- Ага.
- Ты, главное, не бойся. Когда боишься, во много раз хуже выходит.
Легко сказать! Не бойся! А как не бояться, если страшно? Так страшно, что даже тошнит. Есеня зябко повел плечами.
- Ты злись. На себя, на них, на меня. Когда злишься - все по-другому. Давай-ка поедим. Похлебка не ахти, конечно, но лучше, чем ничего.
- Да не хочу я! - всхлипнул Есеня.
- А ты через «не хочу», - тюремщик взял миску в руки, зачерпнул оттуда мутной жидкости, в которой плавала капуста, и поднес ложку Есене ко рту, - давай, открывай рот. Чтоб злиться, сила нужна. А то превратишься через три дня в слизняка дрожащего.
- Я и так слизняк дрожащий… - разревелся Есеня горько и отчаянно, размазывая слезы тыльной стороной ладоней, - я и так… и так…
Тюремщик отставил миску в сторону и обнял его за плечо.
- Ты молодец. Если в первый раз не сломался - значит, молодец. Самое страшное - это в первый раз. А что кричал и плакал - так у нас взрослые мужики ревут белугой.
- Правда, что ли? - Есеня на секунду плакать перестал.

Полоз.Олехов
Полоз выбрался из берлоги с нехорошим предчувствием, которое его не обмануло. Солнце клонилось к западу - последнее время он стал слишком долго спать, и совершенно не мог обходиться без сна, как это было раньше.
Жмуренок мог бы не стараться и не писать ничего на снегу - Полоз бы и без этого догадался, что тот может ему сказать. Он выругался, сложил вещи в котомки и повесил их на дерево - если доведется вернуться, звери не распетрушат. Смысла прятать следы ночевки не имело, но он все равно забросал снегом кострище, скорей, по привычке, и по проложенным следам двинулся к дороге. С вещами он не смог бы идти быстро, поэтому взял из котомок только самое необходимое - огниво.
Внутри подрагивала и нарастала тревога, неприятная, тоскливая, сосущая. Если бы он не так устал и спал чутко, если бы он догадался держать Жмуренка за руку хотя бы! Дурак! Невыносимый, упрямый, дурак! Ну почему он не может просчитать последствий своих действий хотя бы на пару шагов вперед! Полоз злился на мальчишку, и, попадись он ему под руку прямо сейчас, вздул бы его хорошенько за эту глупую, опасную выходку.
Но что-то подсказывало Полозу, что для парня это был бы исключительно счастливый исход.
Он пошел по дороге к городу быстро, и сдерживал себя, чтобы не бежать. Парень не успеет перешагнуть порога собственного дома, как его схватят! Там его ждут всегда! Наверное, ему хватит ума не тащить с собой медальон, а впрочем - почти никакой разницы.
Примерно на полпути Полоз почувствовал жар - первый предвестник приступа невыносимой головной боли. Ему не стоило так спешить! Ему не стоило нервничать. Он остановился и вытер лицо снегом. Но от наклона жар покатился вверх стремительно, горло захлестнула тошнота, и в голову ударила боль, раскатившись перед глазами золотыми искрами. Полоз перестал чувствовать землю под ногами, и ноги тоже чувствовать перестал.
Это пройдет. Это быстро пройдет. Оно всегда проходит, надо только глубоко дышать. Если он потеряет сознание надолго, то умрет, замерзнет прямо на дороге!
Полоз добрался до города через четыре дня. В двух верстах от Олехова его подобрали крестьяне, которые затемно вышли из деревни с обозом: он не потерял сознания, но голова у него кружилась так сильно, что он падал на четвереньки, едва вставал на ноги. Улич предупреждал, что дорога ухудшит его состояние, но Полоз не предполагал насколько.
В деревне - ближайшей к городу - за ним ухаживала добрая женщина, одинокая вдова с четырьмя малолетними пацанятами, и Полоз с тоской думал о том, чем будет с ней расплачиваться. Денег она не взяла. Глядя на ее детей - четверых головорезов от шести до одиннадцати лет - он решил, что Жмуренок не самый худший представитель шумной братии мальчишек.
Ползти в город на карачках Полоз не рискнул, и дождался, пока сможет стоять на ногах. Но как только почувствовал, что в состоянии пройти больше чем несколько шагов, ночью потихоньку оделся и покинул добрую вдову, про себя желая ей всего наилучшего и надеясь, что к четырем разбойникам в ближайшее время не добавится пятый.
Жидята не спал - он любил засиживаться допоздна, но и по утрам никогда не вставал рано.
- Я думал, ты убит. Ходили слухи, что в Урде тебе проломили голову, - встретил он Полоза.
- Что-то у этих слухов слишком длинные ноги… - проворчал Полоз и поспешил сесть, - но голову мне действительно проломили. Дай мне воды.
- Может, горячего вина? - участливо предложил Жидята, - на улице мороз.
- Я как ущербный, мне воды. Не тяни, говори. Я же вижу, тебе есть что сказать.
- Жмуренок в тюрьме, - Жидята протянул ему кружку.
- Я, наверное, в этом и не сомневался…
Полоз сделал два больших глотка и поставил кружку на стол. Надежда, похожая на робкий язычок пламени, вздрогнув, погасла, и вместо огонька вверх взвился едкий дымок горечи.
- Медальона у него не было, - поспешил добавить Жидята.
- Это точно?
- Его обыскивала стража, а не тюремщики, с ними всегда можно договориться. А еще… У нас тут что-то вроде военного положения. Они ждут, что мы откроем медальон. Набирают по деревням новых стражников, а всех ущербных из деревень отправляют по домам.
- Они преувеличивают наши возможности… - с горечью сказал Полоз.
- Они перестраховываются, - пожал плечами Жидята, - но это значит так же, что медальона у них нет.
- Я думаю, это дело времени, - Полоз сжал губы.
- В этом никто не сомневается. На послезавтра назначен малый сход.
- Ты что? - Полоз привстал, - почему я ничего не знаю?
- А где ты был? Никто не верил, что ты жив.
- И что мы будем обсуждать?
- Жмуренка и медальон, - ответил Жидята, - что нам еще обсуждать?
- Где будет сход?
- Здесь. На послезавтра - потому что раньше не все успеют подойти. Давай-ка я поставлю самовар, поешь, попьешь чаю и спать. Лицо-то у тебя белое совсем.
Жидята встал и подкинул дров в печку, старательно отводя глаза.
- Есть не буду, а чаю попью, - сказал Полоз и решился спросить, - ты про Жмуренка что-нибудь узнавал?
- Его допрашивает Огнезар, сам. От меня просто шарахались, когда я пытался что-нибудь выяснить. Он же у нас государственный преступник номер один. В лоб, за деньги, никто ничего не скажет. Знаю, что в общей камере его нет. Они тоже не дураки, разбойников в тюрьме не меньше полусотни, лагеря по три раза за зиму меняли места.
- Из наших есть кто-нибудь? - спросил Полоз.
- Нет, вы сразу ушли далеко и с провиантом. Они ослабить нас хотят, они боятся… Так что Жмуренок в одиночке, скорей всего. Это же психологически очень давит. В камере и поддержат, и перевяжут, и покормят. Он же ребенок еще, как ему там, одному-то? - Жидята шумно сглотнул, - я ж с пеленок его знаю…
- Я попробую завтра, по своим каналам, - вздохнул Полоз, - а что Жмур?
- Жмур лежит четвертый день.
- Ранен?
- Нет, оглушили слегка. Он… он переживает. Знаешь, у ущербных ведь тоже душа болит. Как умеет, конечно, но болит. Может, сильней, чем у нас. Когда ее рвут-то в разные стороны. Нормальный человек бы поплакал, а он - не может.
Полоз вздохнул: обрубок души. Не душа, а ее обрубок. Говорят, отрубленная рука болит всю жизнь. И ничего с этим не сделаешь - не вылечишь, припарку не положишь. Может, и у Жмура так же? Души нет, но она болит?
Тюремщик сидел перед Полозом и пил пиво - он привык к своей работе, он привык рассказывать родственникам об арестантах, он оставался спокойным и невозмутимым. Полоз дождался, когда хозяин пивной отойдет от их стола, пригубил пиво и спросил, стараясь не привлекать к себе внимания.
- Узнал?
- Узнал… Трудно было - он в холодной. Его допрашивает сам Огнезар. А каты, знаешь, народ не очень разговорчивый, - тюремщик вздохнул.
- Сколько? - устало спросил Полоз. Внутри все дрожало - ну же! Все еще допрашивает?
- Ну, пару серебряников накинь.
- Возьми, - Полоз выложил из кармана три серебряника и припечатал монетки к столу.
Тюремщик посмотрел на них, две сгреб рукой, а третью пальцем подвинул обратно Полозу.
- Мне лишнего не надо. Пока от него ничего не добились. Кат говорит, Огнезар нервничает. Он думал, что парень быстро сломается, начинал помаленьку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58