На следующее утро Есеня искупался вместе со всеми, и это было бы весело, если бы не синяки и ссадины от сапога Рубца, над которыми потешались разбойники. Да еще и пол-лица заплыло фиолетовым синяком. Сначала Есеня обижался, а потом подумал, что это и вправду смешно. Ребра и поясница ныли и отзывались острой болью на каждый шаг и неловкое движение, но, слушая насмешки со всех сторон, пришлось терпеть и делать вид, что все в порядке.
После завтрака он собирался, как обещал, пойти собирать бруснику - работа не тяжелая, не молотом в кузне махать, в самый раз по самочувствию, но, когда он жевал кашу, к нему подошел Полоз и позвал к себе в шалаш.
- Скоро все разойдутся, и я хочу с тобой поговорить.
Есеня пожал плечами - в прошлый раз у Полоза в шалаше ему не понравилось.
- Ну что? - спросил верховод, когда Есеня с недовольным лицом сел на медвежью шкуру, - как тебе первый день? К мамке уже хочется?
- Неа, - с усмешкой ответил он.
- Хорошо, - кивнул Полоз, - не обижаешься на нас? Что не вступились за тебя?
Есеня пожал плечами.
- Здесь очень быстро учат, как надо себя вести. Мы живем вместе, все разные, живем семьей. Но мы не кровная родня и любить друг друга не обязаны. Это сложно - жить бок о бок, по многу лет. Поэтому существуют заповеди, я их перечислять не буду - постепенно запомнишь. Я тебе хочу рассказать о последней заповеди вольного человека, она так и называется: последняя заповедь. Все знают ее и помнят ее, чтобы в решительную минуту внести свой вклад…
- Во что?
- Сейчас. Я начну издалека. Но сначала расскажи мне об Изборе, все, в подробностях. И не говори, где ты спрятал медальон, время еще не настало. Надеюсь, ты никому об этом не рассказывал?
Есеня покачал головой. Рассказывать об Изборе ему не хотелось, ему хотелось услышать про последнюю заповедь - очень загадочно это прозвучало в устах Полоза. Но, раз это важно, он начал говорить, и верховод постоянно перебивал его, требовал подробностей, таких подробностей, которых Есеня и не помнил. Он заставил Есеню описать трех благородных, которые настигли его около кабака - а как Есеня мог их описать? Благородные они и есть благородные. Одеты как благородные, кони как у благородных. Чего еще? Лица тоже как у благородных, и посадка в седле.
Полоз, в отличие от остальных разбойников, поверил в рассказ о башне, и просил говорить все, каждое слово Избора заставлял припоминать, каждую его улыбку.
- Понимаешь, я хочу знать это так, как будто я сам был там, сам все это видел. Я хочу понять его, я хочу предсказать его действия. Разобраться, враг он нам или друг. С тех пор, как мы услышали о пропаже медальона, мы считали его нашим избавителем, но что-то подсказывает мне: это не совсем так.
- Никакой он нам не друг, - сказал на это Есеня и продолжил рассказ.
На том месте, где Избор говорил Есене о медальоне, Полоз усмехался, и чуть не перебил его, но дослушал до конца, и только потом сказал:
- Вот, значит, какую сказку они себе придумали? Слушай, как все было на самом деле. Никаких добрых волшебников не существовало. Был далекий предок Градислава - их семья действительно владеет тайным Знанием, но с каждым поколением это знание уменьшается, силы их истощаются. А тогда они имели силу. И Харалуг никогда не был правителем города, он был первым вольным человеком, и не таким, как мы сейчас. Тогда вольные люди жили в городе, и разбоем не занимались. Они были купцами и ремесленниками, людьми солидными и довольно богатыми. Город делился на две части - торговую и крепостную. Торговая часть принадлежала вольным людям, а крепостная - благородным. Крепостная сохранилась - это то, что сейчас обнесено городской стеной. Благородные не желали мириться с существованием вольных людей - их богатство таяло, а вольные люди обретали все больше и больше реальных прав. Но законы и стража всегда находились в руках благородных, с их помощью они и удерживали власть, и делиться ею не хотели. Как складывались их отношения, сейчас сказать трудно. Тогда и возвели городскую стену, и вольных людей объявили вне закона. Харалуг поднял вольных людей - не сомневаюсь, он наверняка хотел стать правителем города, и имел на то все основания. Вот тогда семья Градислава и создала медальон. Не за один день, конечно. Я думаю, его начали делать одновременно со строительством городской стены. Ведь убить Харалуга им ничего не стоило, но они прекрасно понимали - пройдет несколько лет, на место Харалуга встанет кто-нибудь другой. Они знали, чего им не хватает. Их кровь холодела, а кровь вольных людей кипела. Это сложно объяснить, но, наверное, Избор верно назвал это «внутренним жаром». Они хотели этого жара. И результат превзошел их ожидания: когда Харалуг был пленен, на нем впервые испытали медальон.
- Они сделали его ущербным? - догадался Есеня.
- Да, он стал первым «ущербным», как мы их сейчас называем. Тогда же слова такого не было, никто не понимал, что произошло. Не имело никакого смысла убивать Харалуга, его отпустили на свободу, и он вернулся к своим - убеждать их в том, насколько законна власть благородных. Про медальон узнали позже. Ездили в Урдию, искали людей, владеющих Знанием. Про медальон выяснили многое, возможно, вольные люди знают о нем больше, чем сами его владельцы. Внутри медальона находится нечто вроде пружинки, магнита, она вращается вокруг себя, наматывает память о том, у кого отобрали жар и кому отдали. Пол-оборота - отняли, еще пол-оборота - отдали. Если медальон открыть, пружинка раскрутиться обратно. Когда мудрецы из Урдии изучали медальон, не стояло вопроса о мертвых - куда вернется жар тех, кто умер? Так вот, на медальоне лежит заклятие - открыть его может только тот, кто первым отдал ему свой жар. Харалуг. Но при его жизни этого не произошло: даже если бы он мог получить медальон, он этого просто не хотел. А вместе с его смертью умерла и надежда.
- И что, открыть его нельзя? - Есеня был изрядно разочарован, ему казалось, что он просто плохо искал секрет замочка, и, стоит снова посмотреть на медальон, он его найдет.
- Никто этого не знает. Но один мудрец из Урдии дал нам совет. Он сказал, что, подобно воде, которая точит камень, Слово способно преодолеть силы природы. Заклятие незыблемо, но кто сказал, что мертвые никогда не возвращаются к живым? Рано или поздно сила наших слов, обращенная к медальону, заставит Харалуга вернуться. Но вольные люди видят медальон только однажды - когда становятся ущербными. Вот что такое последняя заповедь вольного человека - перед тем, как красный луч заглянет в твои глаза, ты должен успеть сказать: «Когда-нибудь Харалуг откроет медальон». И ты должен верить в свои слова. Знаешь, благородные очень боятся этих слов. Они вообще бояться имени «Харалуг». Они, так же как и мы, верят, что Харалуг может встать из могилы и открыть медальон.
- Эх, если бы я знал! Я бы тыщу раз наговорил!
- Нет, иначе бы мы давно заставили тебя принести медальон сюда и говорили бы это все вместе. Мы, и вольные люди из других лагерей. Это нужно говорить только тогда, когда вспыхивает красный луч, когда медальон их «слышит». Но среди нас нет тех, кто может заставить красный луч светиться. Ни красный, ни зеленый. Я думаю, нам надо переправить медальон в Урдию, там найдется мудрец, который сможет это сделать. Но сперва я бы хотел узнать - может ли это сделать Избор? И захочет ли?
- А может, отнести его на могилу Харалуга? Может, он услышит?
- Никто не знает, где могила Харалуга. Мы только предполагаем, что он не был толком похоронен. Поговаривали, его тело просто бросили в болото.
- То самое болото, из которого встают мертвецы? - Есеня широко раскрыл глаза.
- Глупости это. Мертвецы из болота не встают. Эту сказку придумали для того, чтобы люди верили: мертвые могут возвращаться. Я с пятнадцати лет живу в лесу, и ни одного мертвеца еще не встретил.

Избор. В лесу
Не догнав мальчишку, Избор долго бежал по лесу, надеясь, что сможет случайно наткнуться на него - тщетно, тот словно в воду канул.
Избор ни разу не раскаялся в содеянном, ни разу не пожалел о том, что выкрал медальон. И только теперь начал понимать, какую кашу заварил. На что он рассчитывал? Собственные размышления вдруг показались ему никчемными, наивными, а потому - опасными. Простая, примитивная логика мальчишки подлого происхождения потрясла его, напугала своей простотой: «Я сам брошу его в море!» Как просто. Есть несправедливость и ее надо устранить. Разве сам Избор рассуждал не точно так же? Разве сам он думал о последствиях своего поступка? Даже потеря медальона приведет к непредсказуемым последствиям, а если его откроют? Что начнется тогда? Тысяча разбойников, воров, убийц окажется на улицах города, и огонь, потушенный у них в груди, взовьется над городом страшным пожаром, и все они будут одержимы местью… Это - потрясение основ, это разрушение, это крах и хаос.
А главное, что станет с ним самим?
Избор шел через лес, пронизанный солнечным светом, и не мог не замечать удивительной насыщенности красок, и прозрачности листвы, и неприхотливой прелести поздних лесных ягод, алыми каплями расцветивших бледную зелень мха. Не осень, но уже и не лето - странное время, удивительное своей ранней тоской по тому, что еще не ушло, но вот-вот исчезнет. Схватить время рукой, как птицу за хвост - так же желанно, как и невозможно.
Почему он раньше не забредал в лес так глубоко? Да здесь каждый лист стоит того, чтобы быть запечатленным на холсте, и надо быть величайшим художником, чтобы передать теплоту свечения, которое рождает в нем солнечный луч. Как изобразить сгустившийся сумрак под еловыми ветвями, чтоб стало понятно - это не просто игра тени и света, эта тьма рождена деревом. И если прозрачный лист собирает свет, то ель преумножает тьму.
Что станет с ним самим? Сможет ли он видеть хрустальный воздух, ощущать прикосновение влажного ветра к лицу, слышать музыку дождей, а главное - выплеснуть из себя восхищение жизнью, восторг бытия? Или все это навсегда будет похоронено в недрах его подсознания и никогда не найдет выхода к свету? Страх сжимал его сердце - наверное, он и не заметит перемены, не почувствует, как погаснет пламя, распирающее грудь и рвущееся наружу. И никогда мир не увидит его новых картин, на которых солнечный свет проходит сквозь зелень листа, не прочтет витиеватых эссе, сплетенных из кружевных слов, и его больше не потревожат мечты о пьесах и стихах.
Нет! Это было бы чудовищной несправедливостью! Отдать свою способность гореть разбойнику, который может вылить из себя лишь непристойную картинку на кирпичной стене, который воспользуется этой способностью для того, чтобы взять в руки кистень и отправится на большую дорогу!
Усталость Избор заметил нескоро - он не привык к долгим пешим переходам, тем более по непрохожим лесным дорожкам, но мысли гнали его вперед - невеселые мысли. И только к закату, ощутив голод и боль в натруженных ногах, он остановился и понял, что забрел в чащу слишком далеко и теперь не сможет выбраться отсюда. И кошелек на поясе, набитый золотом, не поможет - вот та шустрая белка, мелькнувшая меж ветвей, не интересуется золотом, и не станет менять на него найденные орехи. Где-то в этих лесах иногда охотился Огнезар, и то, что могло бы стать его добычей, теперь сделает своей добычей Избора… Интересно, это тоже было бы справедливым?
Хищники. Мудрослов высматривал среди металлургов способных парней и доносил на них страже, накапливая и накапливая способность видеть сквозь металл, забирая и забирая жар их сердец. И как до сих пор не лопнул? Как этот жар не сжег его изнутри? Как не разорвал его грудь?
Огнезар по крупицам собирал талант полководца, а верховодит сборищем соглядатаев и доносчиков, и огонь в его груди пылает ненавистью, а не справедливостью. Градислав, более всего сожалеющий о тающей Силе их семьи, пытается заменить ее мудростью. Только ни Силу, ни мудрость нельзя отобрать вместе с внутренним жаром, и что в результате копит Градислав? О, он всеяден, как свинья, он хватает все без разбора, потому что его жажда неутолима.
Хищники. И не будет ничего удивительного, если их оружие кто-то захочет обернуть против них. Наверное, это будет справедливо.
Избор чувствовал, что попал между молотом и наковальней: он не хотел более принимать участия в том, что задумал. Он не хотел быть со своими - их изощренная, тысячекратно оправданная жестокость претила ему, внушала отвращение, но и обратного процесса он не желал тоже! Он объехал множество городов и стран, и что? Где-нибудь он видел справедливость? Да Олехов - самый спокойный и справедливый город на всем свете. Он не знает голода, войны и смуты. Не знал. Не знал, пока ненасытные хищники не начали хапать себе то, что им не принадлежит. Нужно всего лишь подправить, немного подправить сложившуюся ситуацию. Но есть же на земле кто-то, чья справедливость может восстановить равновесие, кто-то, кому удастся взять в свои руки медальон и положить конец беззаконию?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58