Парень спросил, как пишется слово «Полоз». Этот вопрос волновал его и в прошлый раз, когда тюремщик читал ему записку. В этом, наверное, крылось что-то важное для Жмуренка, а раз оно было ему важно, значит, это стоило выяснить.
Огнезар еще раз вспомнил разговор Жмуренка с тюремщиком. Это первое, что он спросил, когда тот прочитал ему записку. И сегодня он спросил об этом, когда отец нагнулся и обнял его. Стоп. Обнял, повернувшись к окну грудью, закрыв спиной весь обзор! Он дал ему что-то прочитать! И там тоже было слово «Полоз»! Только так! Во всяком случае, это возможно.
Нет, ущербный кузнец не способен на тройную игру. Это нереально! После этого он усадил мальчика, продолжая его обнимать… Это невероятно, но перестраховаться надо. Огнезар хотел выйти в коридор и кликнуть тюремщиков - надо послать стражу к дому Жмура. Его смутила внезапная тишина в застенке, он оглянулся и увидел, что кат перестал возить по полу тряпкой, выпрямился и странно на него смотрит.
- Что ты встал? - недовольно спросил Огнезар.
Рука ката потянулась к стене, он продолжал смотреть в глаза Огнезару, а рука его шарила по стене, как будто вовсе ему и не принадлежала. Неожиданно мурашки пробежали по спине Огнезара, и в этот миг он услышал из окна крик. Это был иступленный крик безумца. И тут же, одновременно с этим что-то ушло из груди, в ней образовалась странная равнодушная пустота. Все вокруг словно схлопнулось, сложилось, и вместо трехмерного мира Огнезар увидел безликую и скучную плоскую картинку.
- Харалуг открыл медальон, - хрипло, с ненавистью сказал кат и взмахнул кнутом.
Кат убил благородного Огнезара тремя ударами - переломил шейные позвонки - и вышел в коридор. Тюремщики бежали на крик, обнажая сабли, но его оружие не оставляло им шансов. Он вышибал сабли у них из рук шутя, играючи, и смеялся. Он смеялся впервые за пятнадцать лет. Они отступили, попятились, а с улицы неслись крики, и тюремщики не понимали, что происходит. Кат теснил их к выходу, подхватив чью-то саблю левой рукой.
- Харалуг открыл медальон! - выкрикнул он, и из общих камер ему ответил вой арестантов, - быстро! Ключи сюда!
Сзади на тюремщиков напирала стража, в давке ничего было не разобрать, но кат продолжал размахивать кнутом, нанося точные удары - по рукам, в лицо, толчком в грудь, захлестом по ногам.
Они выли и падали.
- Ключи!
- Отдайте ему ключи! - орали в передних рядах, - он сумасшедший!
- Я был сумасшедшим, - расхохотался кат, - а теперь Харалуг открыл медальон.
Ключи со звоном пролетели по полу и остановились у его ног.
Жмур шел по городу, и слышал крики. Люди приходили в себя, люди не сразу понимали, что случилось, и кричали. Не все они были разбойниками. Не все они слышали о последней заповеди. Но все они стали вольными людьми в один миг, и все они смотрели вокруг, и к ним приходило понимание того, что с ними сделали.
Пару раз навстречу попадалась стража, но молот в руках Жмура заставлял их отступать. Шум нарастал, Жмур видел, как по улице пробежали двое разбойников с топорами в руках, потом еще один, вслед за ними. Куда подевался Полоз, Жмур не разобрался. Он шел к главной площади, и его мало интересовало, что происходит вокруг.
За тюремной оградой шла настоящая схватка. Жмур разглядел ката с кнутом, и сначала намеревался проломить ему голову, но неожиданно понял, на чьей стороне тот сражается. Сотня заключенных, кто с голыми руками, кто с саблями, добытыми в бою, теснили три десятка стражников, и те сопротивлялись не очень активно - они не понимали, что произошло, они боялись. Жмур приложился к драке, прокладывая себе дорогу ко входу.
В тюремном коридоре было тихо - сражение вылилось наружу. Жмур сшибал замки с каждой камеры и заглядывал внутрь. В одной из них он нашел десяток притихших, напуганных женщин, но прошел мимо, продолжая искать холодную. Пусть рухнет весь мир, пусть все они убьют друг друга - Жмур пришел сюда за своим сыном, и ничего больше не волновало его.
Он нашел его в самом дальнем конце коридора. Его мальчик лежал в углу, сжавшись в комок, голенький, весь в крови. Он лежал, широко открыв глаза, и не шевелился, и на секунду Жмур подумал, что опоздал. Но глаза моргнули, и израненные губы шевельнулись.
- Сынок, - Жмур упал рядом с ним на колени, - мой сынок. Сейчас.
- Холодно. Так холодно… - шепнул он.
- Сейчас.
Жмур поискал глазами что-нибудь подходящее, и увидел в углу скомканное куцее одеяло.
- Сынок… - Жмур расстелил одеяло на полу и осторожно поднял Есеню на руки. Тот скривился от боли и скрипнул зубами.
Жмур завернул его, и вспомнил, как его сын был пухлым младенцем, и как он качал его на руках, в кухне, и как разглядывал его личико, удивляясь, что живой человек может быть таким махоньким. Он поднял его и прижал к себе - ему не было тяжело.
- Я отнесу тебя домой, - сказал он и пошел вперед, слегка покачивая сына, будто тот был младенцем.
- Домой… Бать, правда?
- Правда.
- Ты открыл его?
- Да. Твоим ножом.
Жмур вышел на порог - тюремщики отступили за ворота, кто мог - бежал, у остальных не было никаких шансов. Он посмотрел по сторонам, что бы никто случайно не толкнул его мальчика, и пошел к воротам. В глаза бросилось белое полотно напротив тюрьмы: портрет его сына.
- Ты отомстил им, сынок. Ты… - Жмур прижал Есеню к себе еще сильней.
Навстречу ему из-за ограды вынырнули два разбойника с топорами в руках, и Жмур поспешил сказать:
- Это мой сын, это он открыл медальон.
Разбойники понимающе кивнули и обошли его с двух сторон.
Теперь с улиц раздавались крики, лязг оружия, по улицам бежала стража, и непонятно было - они спасаются бегством или спешат кому-то на помощь. Люди выскакивали из домов, пытаясь понять, что происходит, и Жмур, проходя мимо них, кивал им всем и говорил, как заведенный:
- Это мой сын. Он открыл медальон.
- Бать, это же неправда… - шепнул Есеня и улыбнулся.
- Правда. Тебе больно, сынок?
- Ага.
- Потерпи. Мы скоро придем.
- Я терплю.
- Скоро будет весна, вернется мама, девочки, и мы все вместе поедем на море, в Урдию, - Жмур покачал его на руках, как будто этим мог облегчить его боль.
Есеня улыбался. На пути встретились две женщины, с удивлением посмотревшие на Жмура, и он снова сказал:
- Это мой сын. Он открыл медальон.
- Бать, ну зачем ты врешь? - шепнул мальчик, все так же улыбаясь - довольно, счастливо.
- Это правда.
Жмур издали увидел бегущего навстречу Смеяна с вилами наперевес. За ним, спотыкаясь, спешила Чаруша.
- Жмур! Жмур! Что случилось, Жмур? Как это случилось?
- Мой сын открыл медальон, - ответил тот и гордо поднял голову.
Балуй. Дома
Три дня горожане громили замки на холмах. Оставшиеся в живых стражники давно побросали оружие и поспешили уйти за городскую стену. Из ближайших деревень в город стекались бывшие ущербные, из лесов постепенно подходили вольные люди.
Кровь и вино лились по улицам города - пьяная, счастливая толпа праздновала свое освобождение. Когда со стражей было покончено, когда благородные господа были окончательно и бесповоротно поставлены на колени, победа показалась вольным людям слишком легкой - разбой перекинулся на кварталы победней.
Есеня лежал в спальне, на своей кровати, и через открытую дверь в кухню слушал, что отцу говорит Жидята, смотрел, как Чаруша управляется с хозяйством, и чувствовал себя счастливым. Отец не отходил от него ни на шаг, они успели сказать друг другу больше, чем за всю жизнь. Отец смеялся. Есеня в первый раз видел, как его отец смеется.
Если бы не приходы лекаря, которого дважды в день приводил Жидята, Есеня бы и вовсе забыл о тюрьме. Во всяком случае, он этого очень хотел. По ночам отец сидел рядом с ним и держал его за руку - спал Есеня плохо, и во сне видел стены из желто-серого камня.
Чаруша тоже ухаживала за ним, и Есеня три дня рассказывал ей о своих приключениях по дороге в Урдию: и как они с Полозом вдвоем отбили обоз у десятерых разбойников, и как в Кобруче его преследовал повешенный, но был повержен ножом из булата - ну почти булата, и как он работал в мастерских, и, уходя оттуда, начистил лицо мастеру и вытребовал с него все заработанные деньги. Она ахала и верила каждому его слову. Она называла его «Есенечкой», но он это простил за те оладушки, которыми она кормила его по утрам. Она так трогательно его жалела, так осторожно расчесывала ему волосы и помогала умываться, так ласково успокаивала его, что при ней он не смел и пикнуть, разве что кривил лицо. И это тоже ее восхищало.
На четвертый день вечером пришел Полоз. Лицо его посерело, плечи опустились - он выглядел подавленным, усталым и разочарованным. Он мялся у двери, и отец смотрел на него не очень-то дружелюбно. Но Есеня подскочил на кровати с криком:
- Полоз! Полоз, я думал, тебя убили! Тебя нигде не было!
- Меня не убили. Убили Неуступа и Зарубу, - сказал Полоз в пространство, но понял его только Жидята, который поднялся и кинулся помогать Полозу раздеться - тот путался в рукавах полушубка.
- Мне не остановить этого, - устало пробормотал Полоз, но потом, словно успокоившись, посмотрел на Есеню и улыбнулся, - здорово, Балуй.
- Полоз! - Есеня хотел встать, но тот остановил его жестом и, вопросительно глянув на отца, зашел к нему в спальню. Отец качнул головой, но возражать не стал.
- Какой ты все-таки живчик! - Полоз присел у кровати и окинул Есеню взглядом: лицо его исказилось, словно от боли, - какой ты… молодец.
- Да ерунда все! Полоз, ты… это все из-за меня… Ты прости, что я тогда убежал.
- Это ты меня прости. За все прости. Я очень перед тобой виноват, - Полоз сцепил руки замком и прижал их к подбородку.
- Да в чем ты виноват-то?
- Я чуть не убил тебя…
- Да брось! Подумаешь! Ведь не убил же! Полоз, расскажи мне, что там, а? Жидята ничего толком не говорит, батя тоже…
- Там? - Полоз вздохнул, - Там появился новый предводитель вольных людей. Его зовут Харалуг. На самом деле, его всегда звали Елагой, но Харалуг звучит лучше, правда?
Жидята, услышав эти слова, снова встал с места и подошел к дверям спальни. Есеня ничего не понял: ни почему Полоз говорит это так устало, ни почему Жидята смотрит на него, широко раскрыв глаза.
- Сейчас толпа на руках вынесла его на площадь, и знаете, что они кричат? Они кричат: Харалуг открыл медальон!
- Это батя открыл медальон! - крикнул Есеня, поднимаясь, - это мой нож открыл, а не какой-то там Елага!
- Ляг, Жмуренок, не скачи. Никто теперь не вспомнит о твоем ноже. Знаешь, что у меня в котомке? Посмотри, Жмур. Тебе, наверное, захочется это сохранить, я для тебя принес. Их сняли сегодня утром, один сгорел в костре, а второй я подобрал…
Отец нагнулся за котомкой Полоза, которая лежала у дверей, и вытащил из нее полотно размером с простыню, на котором, поверх лица Есени, отпечатались следы множества сапог.
- Полоз, - шепнул Есеня, чувствуя, как жгучая обида комком встает в горле, - я ведь не для того… Я ведь чтоб его открыть, а не чтоб все меня благодарили…
- Когда я подбирал это полотно, ко мне подошел человек, бывший разбойник, он много лет был ущербным. Он спросил меня, знаю ли я этого мальчика. И я ответил, что сейчас иду к нему. Мы поговорили с ним, выпили пива. Он попросил передать тебе три золотых, и вот эту вещь. Я думаю, это самая ценная вещь, которую он имел. Он просто не знал, что еще можно тебе отдать…
Полоз залез в карман и вытащил стеклянный шарик размером с яйцо, на яшмовой подставке, внутри которого, в синей воде между зеленых водорослей плавали махонькие золотые рыбки. Есеня подержал тяжелый шарик в руке. Конечно, забавная штука, но совсем для детей. Или для девочек. Но Есене стало необычайно приятно, что кто-то дарит ему самую ценную вещь, которую имеет.
- Такие игрушки делают в Урдии, и они очень дорого стоят, - улыбнулся Полоз и протянул Жмуру деньги.
- А три золотых-то зачем? Я и сам могу заработать, если понадобится! - хмыкнул Есеня.
- Эти три золотых неделю назад заплатил ему я, - тихо ответил Полоз, - чтобы он тебя пожалел, чтоб не покалечил.
Он провел рукой Есене по волосам, рассматривая седые пряди, и в глазах его стояли слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Огнезар еще раз вспомнил разговор Жмуренка с тюремщиком. Это первое, что он спросил, когда тот прочитал ему записку. И сегодня он спросил об этом, когда отец нагнулся и обнял его. Стоп. Обнял, повернувшись к окну грудью, закрыв спиной весь обзор! Он дал ему что-то прочитать! И там тоже было слово «Полоз»! Только так! Во всяком случае, это возможно.
Нет, ущербный кузнец не способен на тройную игру. Это нереально! После этого он усадил мальчика, продолжая его обнимать… Это невероятно, но перестраховаться надо. Огнезар хотел выйти в коридор и кликнуть тюремщиков - надо послать стражу к дому Жмура. Его смутила внезапная тишина в застенке, он оглянулся и увидел, что кат перестал возить по полу тряпкой, выпрямился и странно на него смотрит.
- Что ты встал? - недовольно спросил Огнезар.
Рука ката потянулась к стене, он продолжал смотреть в глаза Огнезару, а рука его шарила по стене, как будто вовсе ему и не принадлежала. Неожиданно мурашки пробежали по спине Огнезара, и в этот миг он услышал из окна крик. Это был иступленный крик безумца. И тут же, одновременно с этим что-то ушло из груди, в ней образовалась странная равнодушная пустота. Все вокруг словно схлопнулось, сложилось, и вместо трехмерного мира Огнезар увидел безликую и скучную плоскую картинку.
- Харалуг открыл медальон, - хрипло, с ненавистью сказал кат и взмахнул кнутом.
Кат убил благородного Огнезара тремя ударами - переломил шейные позвонки - и вышел в коридор. Тюремщики бежали на крик, обнажая сабли, но его оружие не оставляло им шансов. Он вышибал сабли у них из рук шутя, играючи, и смеялся. Он смеялся впервые за пятнадцать лет. Они отступили, попятились, а с улицы неслись крики, и тюремщики не понимали, что происходит. Кат теснил их к выходу, подхватив чью-то саблю левой рукой.
- Харалуг открыл медальон! - выкрикнул он, и из общих камер ему ответил вой арестантов, - быстро! Ключи сюда!
Сзади на тюремщиков напирала стража, в давке ничего было не разобрать, но кат продолжал размахивать кнутом, нанося точные удары - по рукам, в лицо, толчком в грудь, захлестом по ногам.
Они выли и падали.
- Ключи!
- Отдайте ему ключи! - орали в передних рядах, - он сумасшедший!
- Я был сумасшедшим, - расхохотался кат, - а теперь Харалуг открыл медальон.
Ключи со звоном пролетели по полу и остановились у его ног.
Жмур шел по городу, и слышал крики. Люди приходили в себя, люди не сразу понимали, что случилось, и кричали. Не все они были разбойниками. Не все они слышали о последней заповеди. Но все они стали вольными людьми в один миг, и все они смотрели вокруг, и к ним приходило понимание того, что с ними сделали.
Пару раз навстречу попадалась стража, но молот в руках Жмура заставлял их отступать. Шум нарастал, Жмур видел, как по улице пробежали двое разбойников с топорами в руках, потом еще один, вслед за ними. Куда подевался Полоз, Жмур не разобрался. Он шел к главной площади, и его мало интересовало, что происходит вокруг.
За тюремной оградой шла настоящая схватка. Жмур разглядел ката с кнутом, и сначала намеревался проломить ему голову, но неожиданно понял, на чьей стороне тот сражается. Сотня заключенных, кто с голыми руками, кто с саблями, добытыми в бою, теснили три десятка стражников, и те сопротивлялись не очень активно - они не понимали, что произошло, они боялись. Жмур приложился к драке, прокладывая себе дорогу ко входу.
В тюремном коридоре было тихо - сражение вылилось наружу. Жмур сшибал замки с каждой камеры и заглядывал внутрь. В одной из них он нашел десяток притихших, напуганных женщин, но прошел мимо, продолжая искать холодную. Пусть рухнет весь мир, пусть все они убьют друг друга - Жмур пришел сюда за своим сыном, и ничего больше не волновало его.
Он нашел его в самом дальнем конце коридора. Его мальчик лежал в углу, сжавшись в комок, голенький, весь в крови. Он лежал, широко открыв глаза, и не шевелился, и на секунду Жмур подумал, что опоздал. Но глаза моргнули, и израненные губы шевельнулись.
- Сынок, - Жмур упал рядом с ним на колени, - мой сынок. Сейчас.
- Холодно. Так холодно… - шепнул он.
- Сейчас.
Жмур поискал глазами что-нибудь подходящее, и увидел в углу скомканное куцее одеяло.
- Сынок… - Жмур расстелил одеяло на полу и осторожно поднял Есеню на руки. Тот скривился от боли и скрипнул зубами.
Жмур завернул его, и вспомнил, как его сын был пухлым младенцем, и как он качал его на руках, в кухне, и как разглядывал его личико, удивляясь, что живой человек может быть таким махоньким. Он поднял его и прижал к себе - ему не было тяжело.
- Я отнесу тебя домой, - сказал он и пошел вперед, слегка покачивая сына, будто тот был младенцем.
- Домой… Бать, правда?
- Правда.
- Ты открыл его?
- Да. Твоим ножом.
Жмур вышел на порог - тюремщики отступили за ворота, кто мог - бежал, у остальных не было никаких шансов. Он посмотрел по сторонам, что бы никто случайно не толкнул его мальчика, и пошел к воротам. В глаза бросилось белое полотно напротив тюрьмы: портрет его сына.
- Ты отомстил им, сынок. Ты… - Жмур прижал Есеню к себе еще сильней.
Навстречу ему из-за ограды вынырнули два разбойника с топорами в руках, и Жмур поспешил сказать:
- Это мой сын, это он открыл медальон.
Разбойники понимающе кивнули и обошли его с двух сторон.
Теперь с улиц раздавались крики, лязг оружия, по улицам бежала стража, и непонятно было - они спасаются бегством или спешат кому-то на помощь. Люди выскакивали из домов, пытаясь понять, что происходит, и Жмур, проходя мимо них, кивал им всем и говорил, как заведенный:
- Это мой сын. Он открыл медальон.
- Бать, это же неправда… - шепнул Есеня и улыбнулся.
- Правда. Тебе больно, сынок?
- Ага.
- Потерпи. Мы скоро придем.
- Я терплю.
- Скоро будет весна, вернется мама, девочки, и мы все вместе поедем на море, в Урдию, - Жмур покачал его на руках, как будто этим мог облегчить его боль.
Есеня улыбался. На пути встретились две женщины, с удивлением посмотревшие на Жмура, и он снова сказал:
- Это мой сын. Он открыл медальон.
- Бать, ну зачем ты врешь? - шепнул мальчик, все так же улыбаясь - довольно, счастливо.
- Это правда.
Жмур издали увидел бегущего навстречу Смеяна с вилами наперевес. За ним, спотыкаясь, спешила Чаруша.
- Жмур! Жмур! Что случилось, Жмур? Как это случилось?
- Мой сын открыл медальон, - ответил тот и гордо поднял голову.
Балуй. Дома
Три дня горожане громили замки на холмах. Оставшиеся в живых стражники давно побросали оружие и поспешили уйти за городскую стену. Из ближайших деревень в город стекались бывшие ущербные, из лесов постепенно подходили вольные люди.
Кровь и вино лились по улицам города - пьяная, счастливая толпа праздновала свое освобождение. Когда со стражей было покончено, когда благородные господа были окончательно и бесповоротно поставлены на колени, победа показалась вольным людям слишком легкой - разбой перекинулся на кварталы победней.
Есеня лежал в спальне, на своей кровати, и через открытую дверь в кухню слушал, что отцу говорит Жидята, смотрел, как Чаруша управляется с хозяйством, и чувствовал себя счастливым. Отец не отходил от него ни на шаг, они успели сказать друг другу больше, чем за всю жизнь. Отец смеялся. Есеня в первый раз видел, как его отец смеется.
Если бы не приходы лекаря, которого дважды в день приводил Жидята, Есеня бы и вовсе забыл о тюрьме. Во всяком случае, он этого очень хотел. По ночам отец сидел рядом с ним и держал его за руку - спал Есеня плохо, и во сне видел стены из желто-серого камня.
Чаруша тоже ухаживала за ним, и Есеня три дня рассказывал ей о своих приключениях по дороге в Урдию: и как они с Полозом вдвоем отбили обоз у десятерых разбойников, и как в Кобруче его преследовал повешенный, но был повержен ножом из булата - ну почти булата, и как он работал в мастерских, и, уходя оттуда, начистил лицо мастеру и вытребовал с него все заработанные деньги. Она ахала и верила каждому его слову. Она называла его «Есенечкой», но он это простил за те оладушки, которыми она кормила его по утрам. Она так трогательно его жалела, так осторожно расчесывала ему волосы и помогала умываться, так ласково успокаивала его, что при ней он не смел и пикнуть, разве что кривил лицо. И это тоже ее восхищало.
На четвертый день вечером пришел Полоз. Лицо его посерело, плечи опустились - он выглядел подавленным, усталым и разочарованным. Он мялся у двери, и отец смотрел на него не очень-то дружелюбно. Но Есеня подскочил на кровати с криком:
- Полоз! Полоз, я думал, тебя убили! Тебя нигде не было!
- Меня не убили. Убили Неуступа и Зарубу, - сказал Полоз в пространство, но понял его только Жидята, который поднялся и кинулся помогать Полозу раздеться - тот путался в рукавах полушубка.
- Мне не остановить этого, - устало пробормотал Полоз, но потом, словно успокоившись, посмотрел на Есеню и улыбнулся, - здорово, Балуй.
- Полоз! - Есеня хотел встать, но тот остановил его жестом и, вопросительно глянув на отца, зашел к нему в спальню. Отец качнул головой, но возражать не стал.
- Какой ты все-таки живчик! - Полоз присел у кровати и окинул Есеню взглядом: лицо его исказилось, словно от боли, - какой ты… молодец.
- Да ерунда все! Полоз, ты… это все из-за меня… Ты прости, что я тогда убежал.
- Это ты меня прости. За все прости. Я очень перед тобой виноват, - Полоз сцепил руки замком и прижал их к подбородку.
- Да в чем ты виноват-то?
- Я чуть не убил тебя…
- Да брось! Подумаешь! Ведь не убил же! Полоз, расскажи мне, что там, а? Жидята ничего толком не говорит, батя тоже…
- Там? - Полоз вздохнул, - Там появился новый предводитель вольных людей. Его зовут Харалуг. На самом деле, его всегда звали Елагой, но Харалуг звучит лучше, правда?
Жидята, услышав эти слова, снова встал с места и подошел к дверям спальни. Есеня ничего не понял: ни почему Полоз говорит это так устало, ни почему Жидята смотрит на него, широко раскрыв глаза.
- Сейчас толпа на руках вынесла его на площадь, и знаете, что они кричат? Они кричат: Харалуг открыл медальон!
- Это батя открыл медальон! - крикнул Есеня, поднимаясь, - это мой нож открыл, а не какой-то там Елага!
- Ляг, Жмуренок, не скачи. Никто теперь не вспомнит о твоем ноже. Знаешь, что у меня в котомке? Посмотри, Жмур. Тебе, наверное, захочется это сохранить, я для тебя принес. Их сняли сегодня утром, один сгорел в костре, а второй я подобрал…
Отец нагнулся за котомкой Полоза, которая лежала у дверей, и вытащил из нее полотно размером с простыню, на котором, поверх лица Есени, отпечатались следы множества сапог.
- Полоз, - шепнул Есеня, чувствуя, как жгучая обида комком встает в горле, - я ведь не для того… Я ведь чтоб его открыть, а не чтоб все меня благодарили…
- Когда я подбирал это полотно, ко мне подошел человек, бывший разбойник, он много лет был ущербным. Он спросил меня, знаю ли я этого мальчика. И я ответил, что сейчас иду к нему. Мы поговорили с ним, выпили пива. Он попросил передать тебе три золотых, и вот эту вещь. Я думаю, это самая ценная вещь, которую он имел. Он просто не знал, что еще можно тебе отдать…
Полоз залез в карман и вытащил стеклянный шарик размером с яйцо, на яшмовой подставке, внутри которого, в синей воде между зеленых водорослей плавали махонькие золотые рыбки. Есеня подержал тяжелый шарик в руке. Конечно, забавная штука, но совсем для детей. Или для девочек. Но Есене стало необычайно приятно, что кто-то дарит ему самую ценную вещь, которую имеет.
- Такие игрушки делают в Урдии, и они очень дорого стоят, - улыбнулся Полоз и протянул Жмуру деньги.
- А три золотых-то зачем? Я и сам могу заработать, если понадобится! - хмыкнул Есеня.
- Эти три золотых неделю назад заплатил ему я, - тихо ответил Полоз, - чтобы он тебя пожалел, чтоб не покалечил.
Он провел рукой Есене по волосам, рассматривая седые пряди, и в глазах его стояли слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58