А трехмерное виртуальное, но уже не простое, а написанное на небольшом лоскутке Времени? Нет, последнее пока исключено. Почему? Потому что мой компьютер слишком для этого слаб. Сделайте его в тысячу раз мощнее, быстрее, — тогда, быть может, я сумею раскатать мой замысел мгновений на сто, на двести… лишь бы моих собственных сил и талантов на него достало… Если же исходить из реальности, как это делаю я в своем домашнем кабинете, то дай мне Бог поймать хотя бы одно волшебное мгновение, достойное моего будущего Города…
— Девушка, мне блок вон тех, синеньких… Нет, синеньких «лайт»… Угу… Что? Как??? Эта великолепнейшая из всех на свете одноразовых китайских зажигалок?.. В подарок?.. Мне, одному?.. Непостижимо. Впрочем, возьму, спасибо.
В этот день, в гостях у отца, я познакомился, наконец, с легендарным Яном Яблонски, о котором папахен обязательно упоминал при каждой нашей встрече. Не специально разговоры заводил, а просто к слову, видать, приходилось. Да оно и не удивительно, ведь отец живет практически одной своей работой, личной жизни у него нет, по крайней мере, регулярной, «оседлой», никаких хобби, вроде моей живописи, я за ним не знаю и никогда не знал, пить он не пьет, действительно завязал… Вот он и упоминает при мне периодически: Яблонский то, Яблонский это… Забавный старикан оказался: маленький такой, важный, как бы надутый — чисто воробей на асфальте. Папаша его зовет на ты, а он папашу на вы. Отличный получился треугольник: с отцом я на ты, с Яблонским на вы, а у них — помесь, одностороннее тыкание-выкание. Ненужное, казалось бы, чванство со стороны отца, но если их обоих устраивает — мое какое дело? Все талдычат про индексы и тенденции, так увлеченно, что даже и мне интересно становилось в иные моменты. Где-то с конца зимы, с августа, — как они мне рассказали, — у них дела с мертвой точки сдвинулись и теперь они воображают себя этакими стратегами в отечественной экономике и в мировых финансах. Это простительная слабость, пусть спорят и рядят, сколько влезет, лишь бы про кухонную плиту не забывали, и про святое обеденное время.
— Папа, сейчас подгорит.
— Да? Ой… Так. Все на кухню, еда поспела, там продолжим. — Отец нынче не только главный командир, но и повар: разогревает в духовке купленное готовое, — так называемые блюда-заморозки, для этого — недюжинное, видать, мастерство требуется… Я поинтересовался насчет микроволновки, но он как-то так вяло уклонился от ответа, мол, бутерброды с сыром туда сует, а разогревает исключительно в духовке. Дело хозяйское.
Сидим, обедаем, форточка настежь, но все равно легкий дым обволакивает холостяцкое жилище. Обстановка супермужская: полимерная скатерть, вся в лихих порезах, бифштексы с подгоревшей картошкой по тарелкам, а оливки, маринованный лук и салат из капусты — прямо в откупоренных баночках, цепляй на вилку и жуй. Кетчуп в бутылочках, горчица в тюбиках. Сок, томатный и апельсиновый, тоже прямо в бумажных пакетах на столе стоит. Видела бы Ши нашу суровую неприхотливость… Но она не видит, а нас все устраивает.
Рассказал я им недавнюю историю с компроматом, не называя имен, повеселить решил, так они сразу в стойку: скажи, да скажи название фирмы! Выдал под большим секретом, чего раньше со мной никогда не случалось. Выдал и немедленно об этом пожалел: Яблонский из-за стола и в гостиную, к телефону, чего-то выяснять, вернулся — разочарованный, аж розовый весь: «МегаПолис», оказывается, ЗАО, закрытое акционерное общество…
— Ну и что? — это я удивился, — какая, мол, разница? Такая, — отвечают, — что ЗАО в биржевом листинге не стоят, в открытых торгах не участвует, их бумагами не спекульнуть. А история, что я им под секретом рассказал — называется инсайдерской информацией. Владеющие любыми тайными новостями об эмитентах и их высшем руководстве — имеют повышенные шансы на успешную биржевую игру, поэтому инсайдерская информация — мечта каждого брокера и основание для судебного преследования лиц, попытавшихся ею воспользоваться. Логично. Когда все мы подуспокоились и приступили к чае— кофепитию, мне пришлось устроить им небольшую гражданскую казнь: как же так? — говорю, — не успел я рот захлопнуть, предупредив о совершенной секретности инфы, как вы уже помчались разносить ее, с помощью телефона, по всему свету??? Устыдились отцы, особенно Яблонски, но Яблонски клятвенно уверил, весь в покаянном поту, что он только спросил, никого и ни во что не посвящая, какая форма собственности у данной страховой компании. И не только у нее, а что он еще два названия пристегнул в вопросе, чтобы совсем чисто было…
И все равно, договорились мы отныне, пусть любой бит информации, от меня услышанный, они применяют не раньше, чем посоветуются со мной… Полное согласие. И отлично. А для меня урок прежёсткий: свои, там, не свои — думай, когда язык развязываешь.
Перебрались мы опять в гостиную, окна пооткрывали, но все равно жарко в квартире и накурено.
— Надо бы «кондишен» купить… — это отец соображает.
— Да, надо бы… — это Яблонски ему вторит, и видно, что не по первому разу сей диалог они прогоняют.
Отец включает комнатный вентилятор, немного толку от него, но все-таки…
То, се, опять у них специальные разговоры, которые успели мне наскучить, стало быть, пора откланяться, сославшись на дела… Да тут, на беду моему свободному времени, взялись старики трехминутки шахматные играть… А-а, — думаю, — пришла мне пора с папашей посчитаться! Дождался, пока он насухо сделал Яблонски во всех пяти партиях, и предложил свои услуги, блиц я гоняю особенно неплохо.
Четыре — один. Я проиграл. Ни фига себе. Еще!.. Но господин Яблонский помидорчиком скачет, реванша требует — пришлось уступить… Тут мне Ши звонит: у обоих чад температура и кашель! Я родителю не стал ничего объяснять, что толку в дополнительной суете с бесполезными волнениями, сослался, как и планировал, на неотложные дела и оставил их дальше по доске стучать… Вот черт! Как я не люблю, когда детки наши болеют… Сам бы вместо них… Лето же, чего бы им болеть? Шонна считает, что от сквозняков, но где у нас дома сквозняки? Из окон? Так, а что же, окна закупоренными круглый год держать? Нет, извините, в этом вопросе я своей вины не чувствую… Сам бы вместо них перемогся, если бы в этом деле позволительны были бы замены… Увы. Я не по скрытности не стал ничего отцу говорить, и не оттого, что его Шонна по-прежнему недолюбливает… Просто посчитал нерациональным: помочь — ничем они не в состоянии, а переживаний — до самого неба будет! Плюс обязательные расспросы с советами, а у меня и без того душа горит: скорее, скорее, домой! Там я их обниму, приглажу, утешу… Кашель… Отец постоянно покашливает, от курева своего, а я никогда. И не припомню даже, в каком году в последний раз бюллетенил. В школе — да, болел, из десяти раз — девять липовых, чтобы уроки закосить на законном основании…
— Слушай, капрал… У меня дети с температурой слегли, домой спешу. Давай без квитанции, по-братски, все ведь мы люди? Другое дело. Спасибо… Что? Ясен пень, учту. Говорю, случайно: думал, успею на желтый. Счастливо…
Мои же детишки, Элли с Жаном, не то что я в детстве: заболели — значит, действительно хворают, без хитростей. Им бы и в голову не пришло — школу закашивать: просто бы маму уговорили, хотя Шонну на это подбить — как раз не просто. Но они бы справились с этой задачей, и справлялись, благо таких просьб — на двоих за все годы — в ладонь уместятся. В сто раз чаще на дополнительные внеклассные занятия записываются. Откуда они у меня такие хорошие!?
Вспоминаю, как мы в девятом классе придумали ноу-хау: как нагонять температуру под мышкой: лоб и щеки натирали перцем, для красноты и жара, а за пазухой держали самопальный такой приборчик, в котором неправильно вставленные керамические батарейки… или элементы… что-то там нагревались… Дураки стоеросовые, несмышленыши: стоило двоим первопроходцам добиться успеха, как мы, остальные, целым стадом ломанулись в том же направлении… Угу. Был у меня приятель, Винценто, Венчик, так на нем вся наша афера и захлопнулась: увидев «сорок два» на градуснике, наша фельдшериха чуть ли ни в обморок грянулась: хвать хворого отрока за рукав и давай звонить в неотложку, с немедленной госпитализацией… Вскрылся, короче обман, и всю нашу компанию едва из школы не турнули, «за организованный саботаж учебных занятий»… Но нам еще повезло, потому что родители бросились к директору молить и отмазывать, и в результате никого не выгнали. А вот первым двоим «счастливчикам» пришлось хлебнуть позора: директор школы со школьной же врачихой — составили садистский преступный заговор против мошенников, и прямо на дому устроили бедолагам повторное освидетельствование с промером температуры, однако градусники на этот раз совали не «подмышечно», а «ректально», в задницу, то есть, обследовали на американский манер…
И на общешкольной линейке, естественно, громогласно зачитали результаты: «… поскольку повторное освидетельствование показало, что никаких температурных отклонений при замере в ректальной…» — выговор с предупреждением об исключении. До этой линейки мало кто понимал значение медицинского слова «ректальный», да и откуда бы, оно ведь — не матюги… Через день это знали все, вплоть до первоклашек… Да я бы лучше из школы вылетел, чем позволить себя парафинить подобным образом. Это же надо выдумать такое зверство: градусники в задницу вставлять? И что они себе, в Штатах, такие покорные овцы? Подмышек им мало?..
— Наконец-то! Ричик, где же ты был так долго? Знаешь, как я боюсь без тебя?
— А чего бояться-то? Как у них? По-прежнему тридцать восемь, не падает?
— Угу, с хвостиком. — уткнулась мне в грудь и слезами галстук поливает.
— Фигня, чего реветь-то? У обоих не падает? Врача вызвала? Почему не едет?
— С минуты на минуту будет, у него был очень срочный вызов, сложный случай, он уже перезванивал, извинялся.
— Не плачь, моя птичка, они ведь взрослые, сильные ребята… считай, что уже тинейджеры… Сейчас, руки вымою, кобуру сниму… Где они лежат, оба в нашей комнате? Правильно.
Эх, малыши вы мои, малыши… Шонна свила им в нашей комнате по гнездышку — естественно, они упросили, чтобы их кровати рядышком были, веселее так болеть. Температура — не температура, а первое, что я сделал, войдя в комнату, это грозным рычанием прервал драку: Жан лупцует бедную маленькую Элли подушкой, а она хохочет и завывает одновременно… Это называется — крошки ждут неотложки… Отобрал я древний пластмассовый меч без гарды, которым маленькая сестричка дразнила под бока старшего братца, вернул на место фехтовальную подушку… Горячие оба, глаза красные, кашляют… Только обнял каждого — врач, господин Альфонс Дузе. Наш, домашний, он и детишек лечит, и Шонну консультирует по женским делам, и мне пару раз ссадины на костяшках пальцев обрабатывал, не специально для этого приезжал, а так, заодно… Почти что член семьи, дети его любят и совершенно не боятся, зовут дядя Альф, а за глаза — Пузатым Эльфом. Господин Дузе — подчеркнуто старомоден, я бы даже сказал, не по эпохе: трость с набалдашником слоновой кости, пенсне, эспаньолка… Ему бы еще галоши на ботинки… Но врач отменный, несмотря на свои семьдесят, долгого ему здоровья! У меня тоже есть для него кличка, но сугубо тайная, только Шонна о ней знает: Дуче! Сама же смеялась, узнав, и сама же меня за нее укоряет! Женщины — самый легкомысленный и непоследовательный народ в мире. Но и самый многочисленный во Вселенной, с этим приходится считаться.
Тем вечером, Пузатый Эльф Дуче заподозрил в Элли воспаление легких, но на следующий день, при более детальном обследовании у него в кабинете, все страхи благополучно рассеялись: обычное острое респираторное заболевание, три дня покоя — на каждый детский нос. Уж сколько мы с Шонной пережили этих болезней детских, сколько ложных и подлинных тревог испытали, а иммунитета к ним как не было, так и нет: стоит кому из птенчиков чихнуть, кашлянуть, сразу сердце сжимается… Неужели всегда так будет? Наверное, да. Отец у меня — что доска мореная, черта с два на нем эмоцию прочтешь… Кроме того ненавистного дня, когда я из лягавки его вынимал… Вот бы навсегда забыть те его слезы и тот его голос… Да, а ныне — только щурится, да оскаливается, иногда смеется… Но зато матушка моя чувствами плещет за двоих: «Рик! Не сутулься. Ты давно проходил обследование на туберкулез? У тебя голос хриплый. Не мое это дело, разумеется, но твоей разлюбезной Шонне есть смысл не только о косметике подумать! Да, о муже! О муже и о детях. Дай пульс. Я сказала, дай немедленно руку, я посчитаю пульс. Что? Я не плачу. Это у тебя мираж. Я потому плачу, что мой родной сын не способен даже подать матери руку. Так. Это что у тебя? О какой такой почтовый ящик? Ты опять дрался… Ты же взрослый человек, ты начальник отдела, ты, в конце концов, отец дво…» О, госссподи… И так каждый мой к ней визит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Девушка, мне блок вон тех, синеньких… Нет, синеньких «лайт»… Угу… Что? Как??? Эта великолепнейшая из всех на свете одноразовых китайских зажигалок?.. В подарок?.. Мне, одному?.. Непостижимо. Впрочем, возьму, спасибо.
В этот день, в гостях у отца, я познакомился, наконец, с легендарным Яном Яблонски, о котором папахен обязательно упоминал при каждой нашей встрече. Не специально разговоры заводил, а просто к слову, видать, приходилось. Да оно и не удивительно, ведь отец живет практически одной своей работой, личной жизни у него нет, по крайней мере, регулярной, «оседлой», никаких хобби, вроде моей живописи, я за ним не знаю и никогда не знал, пить он не пьет, действительно завязал… Вот он и упоминает при мне периодически: Яблонский то, Яблонский это… Забавный старикан оказался: маленький такой, важный, как бы надутый — чисто воробей на асфальте. Папаша его зовет на ты, а он папашу на вы. Отличный получился треугольник: с отцом я на ты, с Яблонским на вы, а у них — помесь, одностороннее тыкание-выкание. Ненужное, казалось бы, чванство со стороны отца, но если их обоих устраивает — мое какое дело? Все талдычат про индексы и тенденции, так увлеченно, что даже и мне интересно становилось в иные моменты. Где-то с конца зимы, с августа, — как они мне рассказали, — у них дела с мертвой точки сдвинулись и теперь они воображают себя этакими стратегами в отечественной экономике и в мировых финансах. Это простительная слабость, пусть спорят и рядят, сколько влезет, лишь бы про кухонную плиту не забывали, и про святое обеденное время.
— Папа, сейчас подгорит.
— Да? Ой… Так. Все на кухню, еда поспела, там продолжим. — Отец нынче не только главный командир, но и повар: разогревает в духовке купленное готовое, — так называемые блюда-заморозки, для этого — недюжинное, видать, мастерство требуется… Я поинтересовался насчет микроволновки, но он как-то так вяло уклонился от ответа, мол, бутерброды с сыром туда сует, а разогревает исключительно в духовке. Дело хозяйское.
Сидим, обедаем, форточка настежь, но все равно легкий дым обволакивает холостяцкое жилище. Обстановка супермужская: полимерная скатерть, вся в лихих порезах, бифштексы с подгоревшей картошкой по тарелкам, а оливки, маринованный лук и салат из капусты — прямо в откупоренных баночках, цепляй на вилку и жуй. Кетчуп в бутылочках, горчица в тюбиках. Сок, томатный и апельсиновый, тоже прямо в бумажных пакетах на столе стоит. Видела бы Ши нашу суровую неприхотливость… Но она не видит, а нас все устраивает.
Рассказал я им недавнюю историю с компроматом, не называя имен, повеселить решил, так они сразу в стойку: скажи, да скажи название фирмы! Выдал под большим секретом, чего раньше со мной никогда не случалось. Выдал и немедленно об этом пожалел: Яблонский из-за стола и в гостиную, к телефону, чего-то выяснять, вернулся — разочарованный, аж розовый весь: «МегаПолис», оказывается, ЗАО, закрытое акционерное общество…
— Ну и что? — это я удивился, — какая, мол, разница? Такая, — отвечают, — что ЗАО в биржевом листинге не стоят, в открытых торгах не участвует, их бумагами не спекульнуть. А история, что я им под секретом рассказал — называется инсайдерской информацией. Владеющие любыми тайными новостями об эмитентах и их высшем руководстве — имеют повышенные шансы на успешную биржевую игру, поэтому инсайдерская информация — мечта каждого брокера и основание для судебного преследования лиц, попытавшихся ею воспользоваться. Логично. Когда все мы подуспокоились и приступили к чае— кофепитию, мне пришлось устроить им небольшую гражданскую казнь: как же так? — говорю, — не успел я рот захлопнуть, предупредив о совершенной секретности инфы, как вы уже помчались разносить ее, с помощью телефона, по всему свету??? Устыдились отцы, особенно Яблонски, но Яблонски клятвенно уверил, весь в покаянном поту, что он только спросил, никого и ни во что не посвящая, какая форма собственности у данной страховой компании. И не только у нее, а что он еще два названия пристегнул в вопросе, чтобы совсем чисто было…
И все равно, договорились мы отныне, пусть любой бит информации, от меня услышанный, они применяют не раньше, чем посоветуются со мной… Полное согласие. И отлично. А для меня урок прежёсткий: свои, там, не свои — думай, когда язык развязываешь.
Перебрались мы опять в гостиную, окна пооткрывали, но все равно жарко в квартире и накурено.
— Надо бы «кондишен» купить… — это отец соображает.
— Да, надо бы… — это Яблонски ему вторит, и видно, что не по первому разу сей диалог они прогоняют.
Отец включает комнатный вентилятор, немного толку от него, но все-таки…
То, се, опять у них специальные разговоры, которые успели мне наскучить, стало быть, пора откланяться, сославшись на дела… Да тут, на беду моему свободному времени, взялись старики трехминутки шахматные играть… А-а, — думаю, — пришла мне пора с папашей посчитаться! Дождался, пока он насухо сделал Яблонски во всех пяти партиях, и предложил свои услуги, блиц я гоняю особенно неплохо.
Четыре — один. Я проиграл. Ни фига себе. Еще!.. Но господин Яблонский помидорчиком скачет, реванша требует — пришлось уступить… Тут мне Ши звонит: у обоих чад температура и кашель! Я родителю не стал ничего объяснять, что толку в дополнительной суете с бесполезными волнениями, сослался, как и планировал, на неотложные дела и оставил их дальше по доске стучать… Вот черт! Как я не люблю, когда детки наши болеют… Сам бы вместо них… Лето же, чего бы им болеть? Шонна считает, что от сквозняков, но где у нас дома сквозняки? Из окон? Так, а что же, окна закупоренными круглый год держать? Нет, извините, в этом вопросе я своей вины не чувствую… Сам бы вместо них перемогся, если бы в этом деле позволительны были бы замены… Увы. Я не по скрытности не стал ничего отцу говорить, и не оттого, что его Шонна по-прежнему недолюбливает… Просто посчитал нерациональным: помочь — ничем они не в состоянии, а переживаний — до самого неба будет! Плюс обязательные расспросы с советами, а у меня и без того душа горит: скорее, скорее, домой! Там я их обниму, приглажу, утешу… Кашель… Отец постоянно покашливает, от курева своего, а я никогда. И не припомню даже, в каком году в последний раз бюллетенил. В школе — да, болел, из десяти раз — девять липовых, чтобы уроки закосить на законном основании…
— Слушай, капрал… У меня дети с температурой слегли, домой спешу. Давай без квитанции, по-братски, все ведь мы люди? Другое дело. Спасибо… Что? Ясен пень, учту. Говорю, случайно: думал, успею на желтый. Счастливо…
Мои же детишки, Элли с Жаном, не то что я в детстве: заболели — значит, действительно хворают, без хитростей. Им бы и в голову не пришло — школу закашивать: просто бы маму уговорили, хотя Шонну на это подбить — как раз не просто. Но они бы справились с этой задачей, и справлялись, благо таких просьб — на двоих за все годы — в ладонь уместятся. В сто раз чаще на дополнительные внеклассные занятия записываются. Откуда они у меня такие хорошие!?
Вспоминаю, как мы в девятом классе придумали ноу-хау: как нагонять температуру под мышкой: лоб и щеки натирали перцем, для красноты и жара, а за пазухой держали самопальный такой приборчик, в котором неправильно вставленные керамические батарейки… или элементы… что-то там нагревались… Дураки стоеросовые, несмышленыши: стоило двоим первопроходцам добиться успеха, как мы, остальные, целым стадом ломанулись в том же направлении… Угу. Был у меня приятель, Винценто, Венчик, так на нем вся наша афера и захлопнулась: увидев «сорок два» на градуснике, наша фельдшериха чуть ли ни в обморок грянулась: хвать хворого отрока за рукав и давай звонить в неотложку, с немедленной госпитализацией… Вскрылся, короче обман, и всю нашу компанию едва из школы не турнули, «за организованный саботаж учебных занятий»… Но нам еще повезло, потому что родители бросились к директору молить и отмазывать, и в результате никого не выгнали. А вот первым двоим «счастливчикам» пришлось хлебнуть позора: директор школы со школьной же врачихой — составили садистский преступный заговор против мошенников, и прямо на дому устроили бедолагам повторное освидетельствование с промером температуры, однако градусники на этот раз совали не «подмышечно», а «ректально», в задницу, то есть, обследовали на американский манер…
И на общешкольной линейке, естественно, громогласно зачитали результаты: «… поскольку повторное освидетельствование показало, что никаких температурных отклонений при замере в ректальной…» — выговор с предупреждением об исключении. До этой линейки мало кто понимал значение медицинского слова «ректальный», да и откуда бы, оно ведь — не матюги… Через день это знали все, вплоть до первоклашек… Да я бы лучше из школы вылетел, чем позволить себя парафинить подобным образом. Это же надо выдумать такое зверство: градусники в задницу вставлять? И что они себе, в Штатах, такие покорные овцы? Подмышек им мало?..
— Наконец-то! Ричик, где же ты был так долго? Знаешь, как я боюсь без тебя?
— А чего бояться-то? Как у них? По-прежнему тридцать восемь, не падает?
— Угу, с хвостиком. — уткнулась мне в грудь и слезами галстук поливает.
— Фигня, чего реветь-то? У обоих не падает? Врача вызвала? Почему не едет?
— С минуты на минуту будет, у него был очень срочный вызов, сложный случай, он уже перезванивал, извинялся.
— Не плачь, моя птичка, они ведь взрослые, сильные ребята… считай, что уже тинейджеры… Сейчас, руки вымою, кобуру сниму… Где они лежат, оба в нашей комнате? Правильно.
Эх, малыши вы мои, малыши… Шонна свила им в нашей комнате по гнездышку — естественно, они упросили, чтобы их кровати рядышком были, веселее так болеть. Температура — не температура, а первое, что я сделал, войдя в комнату, это грозным рычанием прервал драку: Жан лупцует бедную маленькую Элли подушкой, а она хохочет и завывает одновременно… Это называется — крошки ждут неотложки… Отобрал я древний пластмассовый меч без гарды, которым маленькая сестричка дразнила под бока старшего братца, вернул на место фехтовальную подушку… Горячие оба, глаза красные, кашляют… Только обнял каждого — врач, господин Альфонс Дузе. Наш, домашний, он и детишек лечит, и Шонну консультирует по женским делам, и мне пару раз ссадины на костяшках пальцев обрабатывал, не специально для этого приезжал, а так, заодно… Почти что член семьи, дети его любят и совершенно не боятся, зовут дядя Альф, а за глаза — Пузатым Эльфом. Господин Дузе — подчеркнуто старомоден, я бы даже сказал, не по эпохе: трость с набалдашником слоновой кости, пенсне, эспаньолка… Ему бы еще галоши на ботинки… Но врач отменный, несмотря на свои семьдесят, долгого ему здоровья! У меня тоже есть для него кличка, но сугубо тайная, только Шонна о ней знает: Дуче! Сама же смеялась, узнав, и сама же меня за нее укоряет! Женщины — самый легкомысленный и непоследовательный народ в мире. Но и самый многочисленный во Вселенной, с этим приходится считаться.
Тем вечером, Пузатый Эльф Дуче заподозрил в Элли воспаление легких, но на следующий день, при более детальном обследовании у него в кабинете, все страхи благополучно рассеялись: обычное острое респираторное заболевание, три дня покоя — на каждый детский нос. Уж сколько мы с Шонной пережили этих болезней детских, сколько ложных и подлинных тревог испытали, а иммунитета к ним как не было, так и нет: стоит кому из птенчиков чихнуть, кашлянуть, сразу сердце сжимается… Неужели всегда так будет? Наверное, да. Отец у меня — что доска мореная, черта с два на нем эмоцию прочтешь… Кроме того ненавистного дня, когда я из лягавки его вынимал… Вот бы навсегда забыть те его слезы и тот его голос… Да, а ныне — только щурится, да оскаливается, иногда смеется… Но зато матушка моя чувствами плещет за двоих: «Рик! Не сутулься. Ты давно проходил обследование на туберкулез? У тебя голос хриплый. Не мое это дело, разумеется, но твоей разлюбезной Шонне есть смысл не только о косметике подумать! Да, о муже! О муже и о детях. Дай пульс. Я сказала, дай немедленно руку, я посчитаю пульс. Что? Я не плачу. Это у тебя мираж. Я потому плачу, что мой родной сын не способен даже подать матери руку. Так. Это что у тебя? О какой такой почтовый ящик? Ты опять дрался… Ты же взрослый человек, ты начальник отдела, ты, в конце концов, отец дво…» О, госссподи… И так каждый мой к ней визит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57