Над дверью висели старинные механические часы вроде тех, что на стене Нью-Йоркской публичной библиотеки — эти отчетливо тикали.
От земного музей отличало то, что большинство экспонатов здесь было совершенно незнакомы. Минералы типа и цвета, каких на Земле никогда не встречаются, престранные скелеты и муляжи, иные с виду полная бессмыслица — так, в одной из тумб стояла лишь дымчато-розовая вода.
Остановились перед тумбой в дальнем конце зала — футов пять в высоту, а внутри двое прямоходящих существ, издали похожих на человекообразных обезьян. Приблизившись, Карлсен сразу же распознал в них неандертальцев — похожие восстановленные экземпляры стояли в музее Филадельфии. Рост на удивление маленький, не больше четырех футов. При более пристальном взгляде показалось, что они состоят из живой плоти; волоски на грубой коже, и те как настоящие…
— Это что, подлинники?
— Нет. Хотя плоть действительно человеческая, сделана одним из опытнейших наших биохимиков.
Карлсен посмотрел вниз, на табличку.
— А почему, интересно, Адам и Ева?
— Потому, что мы их считаем истинными прародителями человечества. Эти существа первыми преобразовали животное ворчание в зачатки речи. В этом смысле они — родители вашего кроманьонца.
Карлсен продолжительное время вглядывался в неподвижные фигуры, пытаясь по лицам составить картину их личностных черт. Мужчину, с его обезьяньей физиономией и клыкастой пастью, в сходстве с человеком трудно было и заподозрить, не говоря уже об отношении к нему как действительно к своему предку-человеку. Только рот — широкий, тяжелый и чувственный — казался странно осовремененным.
Карлсен перевел взгляд на соседнюю тумбу, где стоял прямоходящий человек.
— Да, — сообщил Мэдах, — это кроманьонец. На его создание ушло почти три тысячелетия.
Кроманьонец был выше неандертальцев и на современного человека походил так, что не вызвал бы никаких вопросов на Пятой авеню. Карие глаза смотрели дружелюбно и с умом. Карлсен долго его разглядывал.
— Замечательное достижение.
— К несчастью, он послужил еще и причиной нашего разрыва с толанами. Наши эксперименты в био-инженерии они считали беспринципными и разлагающими.
— И у нас на Земле такое все еще доводится слышать, — вставил Карлсен. — По счастью, в эту пору одна из наших экспедиций открыла Криспел. — Он посмотрел мимо Карлсена. — Ты ему рассказывал о нашем мире? — Нет, — отозвался голос Крайски.
— Для своих размеров Криспел имеет исключительно высокую гравитацию, и он же — наивысший уровень свободно текущей витальности по галактике. Это потому, что Саграйя — своего рода печь жизненной силы. На ней высоко развита растительная жизнь, но условия такие невообразимые, что единственная возможность выжить — это воспроизводиться быстрее, чем сметут. Гигантские побеги на Саграйе растут почти со скоростью идущего человека. Но их, пока растут, чуть ли не сразу разрывает на куски. Вот почему планета излучает такую колоссальную жизненность.
Криспел на нашем языке означает «волшебный сад», а центр нашего мира он и есть. Там выращивается все, в чем мы нуждаемся. Если у вас есть время, я с удовольствием свожу вас туда на прогулку.
— Времени, боюсь, нет, — перебил Крайски, — Как-нибудь в другой раз. Мэдах, судя по всему, приуныл. Ему явно нравилась роль гида-экскурсовода.
— А это кто? — проворно отвлек Карлсен, указывая на тумбу по другую сторону зала.
— А-а, это один из экспериментов, который позже решили забыть за ненадобностью.
Существа в тумбе смотрелись на редкость внушительно: мужчина восьми с лишним футов ростом, сложения такого мощного, что с расстояния вообще похож на каменную статую. Все тело излучает мощь, от лобастой головы с подбородком-глыбой до толстого, тяжелого пениса, свисающего до половины бедра (при эрекции, пожалуй, выше пупа будет). Не уступала и стоящая рядом женщина, здоровенная как цирковая силачка: мощные плечи, арбузно огромные груди и странно округлый лобок, будто ей туда сунули персик. От груди к животу тело повдоль разделялось заметной впадиной, исчезающей меж бедер. Карлсен на секунду с какой-то иллюзорной ясностью представил, как эта пара совокупляется, грузно смыкаясь-размыкаясь на манер гигантских машин. — Ну, а что, внешне смотрится без изъяна, — сухо заметил он. — Что вы, да никакого изъяна и не было — глаза у монаха засветились энтузиазмом. — Только наши предки на Криспеле подыскали более подходящий вариант. Один из наших биоинженеров научился создавать КОК — компактную организацию клеток. Живые клетки напоминают клетки батареи, которая заряжается жизненной силой. Благодаря новым компактным клеткам, мы смогли вмещать гораздо больший жизненный заряд, чем те же толаны или земляне. — И как вы их заряжаете?
Аристид посмотрел с замешательством.
— Конечно же, через солнце!
— Солнце?
— Наше великое зеленое солнце! — монах махнул рукой на небо, — животворящую Саграйю.
— А-а, понятно:
Хотя на самом деле он лишь делал вид, что понимает. При чем здесь солнце, когда все они находятся под землей, и энергия планеты попусту уходит в космос?
Внимание Карлсена привлекла тумба дальше вдоль прохода, где тоже находились мужская и женская особи. На первый взгляд, они напоминали карикатуры, сделанные каким-нибудь скульптором-сатириком: туловища-бочки с раздутыми животами и непомерными ягодицами.
Аристид посмотрел в направлении его взгляда.
— Ах да. Эти чудища были одним из ранних наших экспериментов. Мы предполагали, что ответ лежит в самой массе тела.
— Ответ??
— На проблему, как тело может держать максимум жизненного заряда.
— У них, наверное, волчий был аппетит.
— В этом вся беда. — Аристид кашлянул, и Карлсен удивленно покосился (не застеснялся ли чего монах?). — Безусловно, им почти постоянно приходилось есть, а так как сьеденное перед превращением в живые клетки надо было еще переварить, весь процесс проходил неудовлетворительно. К счастью, — он прошел мимо тумбы, — с открытием КОКа все уладилось.
Он бегло глянул на часы над дверью. Стрелки показывали одиннадцать тридцать.
— Идем совсем уже скоро. Вы извините, я поговорю сейчас с секретаршей?
Может, встретимся снаружи?
— Пожалуйста.
Когда поднимались по лестнице (в тишине слышалось дыхание Крайски), Карлсен спросил:
— Зачем ему встречать нас снаружи?
— Время идти в Солярий.
— Что за солярий?
— То самое здание, как храм.
— Зачем? Что там будет?
— Они в это время ходят в церковь. Это у них называется часом Саграйи. Они стояли в вестибюле, кресла к этому времени уже пустовали. То же самое, очевидно, и по всей библиотеке. Карлсен поднял со столика газету. Она была на каком-то центрально-европейском языке, каком именно, непонятно.
— Это румынский, — предугадал его вопрос Крайски, — язык Трансильвании.
— Румынский-то здесь откуда?
— Этот город, можно сказать, Земля в миниатюре, с акцентом на Европу.
Большинство людей здесь отпуск проводят на Земле.
— Абсурд какой-то! — рассмеялся Карлсен. — Откуда они добывают тела?
— Обмениваются с визитерами, кто уже там.
— Я имею в виду, откуда они взялись изначально?
— Изготавливаются в лабораториях на Земле. Ты уже видел, что эвату — искусные биоинженеры.
В этот момент дверь открылась, и вошла темноволосая библиотекарша. Она приостановилась перед вешалкой. Карлсен ожидал, что она сейчас возьмет одно из висящих там пальто. Вместо этого она расстегнула свое официального вида платье, сняла и повесила его на один из крючков. Вслед за тем сняла лифчик и повесила его туда же за лямку. На тот же крючок последовали и миниатюрные белые трусики, которые она стянула вдоль ног. Оглядев затем себя в настенное зеркало и поправив прическу, девушка вышла на улицу.
— Я вижу, — заметил Крайски, — ты проникаешься местным колоритом.
Карлсен посмотрел вниз и с удивлением обнаружил у себя эрекцию, он и не заметил, как это произошло. Хотя все тело сейчас покалывало от приятного предвкушения.
Когда дверь за девушкой закрылась, здание смолкло, словно пустое.
— Где же Аристид? — было без четверти двенадцать.
— Пошел, наверное, подкрепиться.
— Подкрепиться? — Крайски коротко хохотнул. — Я же говорил, комплексы у них все же есть.
— Не понимаю.
— Ты заметил на главном проспекте хоть один гастроном или ресторан?
— Нет, если вдуматься с твоих слов…
— Вот-вот. А как Мэдах покраснел, когда ты спросил его насчет тех монстров возле выхода?
— Я подумал, он просто как-то уклоняется.
— Да он остолбенел от ужаса, подумал, что я сейчас вмешаюсь с разъяснениями.
— Какими разъяснениями?
— Он тебе наплел, что те уродины-тяжеловесы были якобы просто эксперимент. А просуществовали-то они, ни много, ни мало, две тысячи лет.
— Не вижу смысла: зачем они тяготели к такой наружности?
— Да нет же, никто и не тяготел, — Крайски досадливо вздохнул. — Такая наружность им была необходима, чтоб достаточно было плоти впитывать жизненную энергию. Ты-то этого не чувствуешь, потому что у тебя тело не на их вибрационном уровне.
— И у тебя тоже.
— Безусловно. Я об этом позаботился, потому и невидимый. Иначе мне не вынести.
— Так ты что имеешь в виду: что они стыдятся есть?
— Именно. Те глыбы-монстры едой бредили точно так же как сексом: жрали и жрали, пока не стошнит, и снова жрать, жрать. Те образчики в подвале еще цветочки, ни в какое сравнение не идут. А то были просто необъятные ходячие желудки, в триста с лишним кило весом. Только, когда многие от обжорства стали гибнуть, инженеры у них схватились искать какое-нибудь спасительное средство и создали КОК. То есть вес получался тот же самый, а размеры вдвое меньше.
— Тогда почему они все еще тушуются?
Крайски сказал терпеливо:
— Потому, что тяга к еде у них стала инстинктом, еще сильнее полового влечения. На Земле мужчина возбуждается от вида раздевающейся женщины. Эвату разбирает от вида чашки с супом или мясного рулета. У них даже пищевая порнография есть, где смакуются обеды из десятка блюд. Я как-то раз видел скандальный комикс про Проныру Тома, который в замочную скважину подглядывает, как женщины завтракают. Есть еще одна непристойная книга про педофила, что ест только молодую морковку и мясо исключительно молодняка. Книга эта вызвала такой скандал, что ее пытались запретить.
— Но надо же им как-то питаться.
— Разумеется. Супруги здесь едят вдвоем, в приватной обстановке, но при этом вначале задергивают шторы. На обеды-ужины никто здесь друг друга не зовет — представь, как на Земле какая-нибудь респектабельная пара пригласила бы своих соседей на «групповушку». Ты заметил, когда мы подходили, как маленькая девчушка кормит там рыбок?
— Заметил.
— Так вот это потому, что она еще ребенок. Взрослого бы уже арестовали.
— Ты шутишь?!
— На Криспеле с этим не шутят.
— Боже ты мой, — Карлсен только головой покачал. — У них и еще какие-нибудь странности есть?
— Насчет мытья, например, хотя с этим полегче…
Сзади на лестнице кто-то осторожно кашлянул. Мэдах — стоит переминается, неловко так.
— Уж вы, прошу, извините меня, что заставил ждать. Я как-то забыл, что мне письмо надо было продиктовать, важное. Ну что, идем? Карлсен заметил, что корешки волос над самым лбом у него влажны, видимо, мылся.
Людей на улице прибавилось, причем, в основном, голых. Небо казалось ярче, как будто вышло солнце (хотя так и не понятно, где здесь вообще источник света). Карлсена в очередной раз удивляла веселость толпы — лица такие счастливые, что на Земле из них половину сочли бы за подвыпивших. Тем не менее, побыв несколько минут под солнцем, он уяснил причину этой веселости: вся улица оживлялась сексуальным возбуждением. Трепетало оно и в его собственном теле, наполняя пах светозарным, медово-сладостным теплом, отчего укромное место начало набухать. То же самое явно происходило и со многими другими, только у большинства мужчин была полная эрекция (это ж надо: идут, даже разговаривают, а она все равно держится). В очередной раз бросалась в глаза (как тогда у первого встречного в этом городе) необычная величина их пенисов с ярко-красной головкой. Причем теперь видно, что косметика здесь ни при чем: цвет естественный. У многих женщин лица цвели улыбкой мечтательного предвкушения.
И опять изумляла красота их тел. Кое-кто из женщин (в основном, средних лет) был немного полноват, но сложения, все равно, безупречного. Совсем рядом прошла высокая стройняшка с небольшими округлыми ягодицами, мелькнули заостренные грудки со светлыми сосками. Самые молоденькие — подростки еще, с неоформившейся толком грудью — шли пока в трусиках (чувствуется, из-за некоторой робости). Пользуясь возможностью глядеть во все глаза (благо невидимый), Карлсен отмечал, что на кого из идущих ни бросишь взгляд (включая детей), тело каждого поражает своей скульптурностью. Прямо парад нудистов, да и только.
Свернув на улицу, ведущую к Солярию, он обнаружил перемену цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
От земного музей отличало то, что большинство экспонатов здесь было совершенно незнакомы. Минералы типа и цвета, каких на Земле никогда не встречаются, престранные скелеты и муляжи, иные с виду полная бессмыслица — так, в одной из тумб стояла лишь дымчато-розовая вода.
Остановились перед тумбой в дальнем конце зала — футов пять в высоту, а внутри двое прямоходящих существ, издали похожих на человекообразных обезьян. Приблизившись, Карлсен сразу же распознал в них неандертальцев — похожие восстановленные экземпляры стояли в музее Филадельфии. Рост на удивление маленький, не больше четырех футов. При более пристальном взгляде показалось, что они состоят из живой плоти; волоски на грубой коже, и те как настоящие…
— Это что, подлинники?
— Нет. Хотя плоть действительно человеческая, сделана одним из опытнейших наших биохимиков.
Карлсен посмотрел вниз, на табличку.
— А почему, интересно, Адам и Ева?
— Потому, что мы их считаем истинными прародителями человечества. Эти существа первыми преобразовали животное ворчание в зачатки речи. В этом смысле они — родители вашего кроманьонца.
Карлсен продолжительное время вглядывался в неподвижные фигуры, пытаясь по лицам составить картину их личностных черт. Мужчину, с его обезьяньей физиономией и клыкастой пастью, в сходстве с человеком трудно было и заподозрить, не говоря уже об отношении к нему как действительно к своему предку-человеку. Только рот — широкий, тяжелый и чувственный — казался странно осовремененным.
Карлсен перевел взгляд на соседнюю тумбу, где стоял прямоходящий человек.
— Да, — сообщил Мэдах, — это кроманьонец. На его создание ушло почти три тысячелетия.
Кроманьонец был выше неандертальцев и на современного человека походил так, что не вызвал бы никаких вопросов на Пятой авеню. Карие глаза смотрели дружелюбно и с умом. Карлсен долго его разглядывал.
— Замечательное достижение.
— К несчастью, он послужил еще и причиной нашего разрыва с толанами. Наши эксперименты в био-инженерии они считали беспринципными и разлагающими.
— И у нас на Земле такое все еще доводится слышать, — вставил Карлсен. — По счастью, в эту пору одна из наших экспедиций открыла Криспел. — Он посмотрел мимо Карлсена. — Ты ему рассказывал о нашем мире? — Нет, — отозвался голос Крайски.
— Для своих размеров Криспел имеет исключительно высокую гравитацию, и он же — наивысший уровень свободно текущей витальности по галактике. Это потому, что Саграйя — своего рода печь жизненной силы. На ней высоко развита растительная жизнь, но условия такие невообразимые, что единственная возможность выжить — это воспроизводиться быстрее, чем сметут. Гигантские побеги на Саграйе растут почти со скоростью идущего человека. Но их, пока растут, чуть ли не сразу разрывает на куски. Вот почему планета излучает такую колоссальную жизненность.
Криспел на нашем языке означает «волшебный сад», а центр нашего мира он и есть. Там выращивается все, в чем мы нуждаемся. Если у вас есть время, я с удовольствием свожу вас туда на прогулку.
— Времени, боюсь, нет, — перебил Крайски, — Как-нибудь в другой раз. Мэдах, судя по всему, приуныл. Ему явно нравилась роль гида-экскурсовода.
— А это кто? — проворно отвлек Карлсен, указывая на тумбу по другую сторону зала.
— А-а, это один из экспериментов, который позже решили забыть за ненадобностью.
Существа в тумбе смотрелись на редкость внушительно: мужчина восьми с лишним футов ростом, сложения такого мощного, что с расстояния вообще похож на каменную статую. Все тело излучает мощь, от лобастой головы с подбородком-глыбой до толстого, тяжелого пениса, свисающего до половины бедра (при эрекции, пожалуй, выше пупа будет). Не уступала и стоящая рядом женщина, здоровенная как цирковая силачка: мощные плечи, арбузно огромные груди и странно округлый лобок, будто ей туда сунули персик. От груди к животу тело повдоль разделялось заметной впадиной, исчезающей меж бедер. Карлсен на секунду с какой-то иллюзорной ясностью представил, как эта пара совокупляется, грузно смыкаясь-размыкаясь на манер гигантских машин. — Ну, а что, внешне смотрится без изъяна, — сухо заметил он. — Что вы, да никакого изъяна и не было — глаза у монаха засветились энтузиазмом. — Только наши предки на Криспеле подыскали более подходящий вариант. Один из наших биоинженеров научился создавать КОК — компактную организацию клеток. Живые клетки напоминают клетки батареи, которая заряжается жизненной силой. Благодаря новым компактным клеткам, мы смогли вмещать гораздо больший жизненный заряд, чем те же толаны или земляне. — И как вы их заряжаете?
Аристид посмотрел с замешательством.
— Конечно же, через солнце!
— Солнце?
— Наше великое зеленое солнце! — монах махнул рукой на небо, — животворящую Саграйю.
— А-а, понятно:
Хотя на самом деле он лишь делал вид, что понимает. При чем здесь солнце, когда все они находятся под землей, и энергия планеты попусту уходит в космос?
Внимание Карлсена привлекла тумба дальше вдоль прохода, где тоже находились мужская и женская особи. На первый взгляд, они напоминали карикатуры, сделанные каким-нибудь скульптором-сатириком: туловища-бочки с раздутыми животами и непомерными ягодицами.
Аристид посмотрел в направлении его взгляда.
— Ах да. Эти чудища были одним из ранних наших экспериментов. Мы предполагали, что ответ лежит в самой массе тела.
— Ответ??
— На проблему, как тело может держать максимум жизненного заряда.
— У них, наверное, волчий был аппетит.
— В этом вся беда. — Аристид кашлянул, и Карлсен удивленно покосился (не застеснялся ли чего монах?). — Безусловно, им почти постоянно приходилось есть, а так как сьеденное перед превращением в живые клетки надо было еще переварить, весь процесс проходил неудовлетворительно. К счастью, — он прошел мимо тумбы, — с открытием КОКа все уладилось.
Он бегло глянул на часы над дверью. Стрелки показывали одиннадцать тридцать.
— Идем совсем уже скоро. Вы извините, я поговорю сейчас с секретаршей?
Может, встретимся снаружи?
— Пожалуйста.
Когда поднимались по лестнице (в тишине слышалось дыхание Крайски), Карлсен спросил:
— Зачем ему встречать нас снаружи?
— Время идти в Солярий.
— Что за солярий?
— То самое здание, как храм.
— Зачем? Что там будет?
— Они в это время ходят в церковь. Это у них называется часом Саграйи. Они стояли в вестибюле, кресла к этому времени уже пустовали. То же самое, очевидно, и по всей библиотеке. Карлсен поднял со столика газету. Она была на каком-то центрально-европейском языке, каком именно, непонятно.
— Это румынский, — предугадал его вопрос Крайски, — язык Трансильвании.
— Румынский-то здесь откуда?
— Этот город, можно сказать, Земля в миниатюре, с акцентом на Европу.
Большинство людей здесь отпуск проводят на Земле.
— Абсурд какой-то! — рассмеялся Карлсен. — Откуда они добывают тела?
— Обмениваются с визитерами, кто уже там.
— Я имею в виду, откуда они взялись изначально?
— Изготавливаются в лабораториях на Земле. Ты уже видел, что эвату — искусные биоинженеры.
В этот момент дверь открылась, и вошла темноволосая библиотекарша. Она приостановилась перед вешалкой. Карлсен ожидал, что она сейчас возьмет одно из висящих там пальто. Вместо этого она расстегнула свое официального вида платье, сняла и повесила его на один из крючков. Вслед за тем сняла лифчик и повесила его туда же за лямку. На тот же крючок последовали и миниатюрные белые трусики, которые она стянула вдоль ног. Оглядев затем себя в настенное зеркало и поправив прическу, девушка вышла на улицу.
— Я вижу, — заметил Крайски, — ты проникаешься местным колоритом.
Карлсен посмотрел вниз и с удивлением обнаружил у себя эрекцию, он и не заметил, как это произошло. Хотя все тело сейчас покалывало от приятного предвкушения.
Когда дверь за девушкой закрылась, здание смолкло, словно пустое.
— Где же Аристид? — было без четверти двенадцать.
— Пошел, наверное, подкрепиться.
— Подкрепиться? — Крайски коротко хохотнул. — Я же говорил, комплексы у них все же есть.
— Не понимаю.
— Ты заметил на главном проспекте хоть один гастроном или ресторан?
— Нет, если вдуматься с твоих слов…
— Вот-вот. А как Мэдах покраснел, когда ты спросил его насчет тех монстров возле выхода?
— Я подумал, он просто как-то уклоняется.
— Да он остолбенел от ужаса, подумал, что я сейчас вмешаюсь с разъяснениями.
— Какими разъяснениями?
— Он тебе наплел, что те уродины-тяжеловесы были якобы просто эксперимент. А просуществовали-то они, ни много, ни мало, две тысячи лет.
— Не вижу смысла: зачем они тяготели к такой наружности?
— Да нет же, никто и не тяготел, — Крайски досадливо вздохнул. — Такая наружность им была необходима, чтоб достаточно было плоти впитывать жизненную энергию. Ты-то этого не чувствуешь, потому что у тебя тело не на их вибрационном уровне.
— И у тебя тоже.
— Безусловно. Я об этом позаботился, потому и невидимый. Иначе мне не вынести.
— Так ты что имеешь в виду: что они стыдятся есть?
— Именно. Те глыбы-монстры едой бредили точно так же как сексом: жрали и жрали, пока не стошнит, и снова жрать, жрать. Те образчики в подвале еще цветочки, ни в какое сравнение не идут. А то были просто необъятные ходячие желудки, в триста с лишним кило весом. Только, когда многие от обжорства стали гибнуть, инженеры у них схватились искать какое-нибудь спасительное средство и создали КОК. То есть вес получался тот же самый, а размеры вдвое меньше.
— Тогда почему они все еще тушуются?
Крайски сказал терпеливо:
— Потому, что тяга к еде у них стала инстинктом, еще сильнее полового влечения. На Земле мужчина возбуждается от вида раздевающейся женщины. Эвату разбирает от вида чашки с супом или мясного рулета. У них даже пищевая порнография есть, где смакуются обеды из десятка блюд. Я как-то раз видел скандальный комикс про Проныру Тома, который в замочную скважину подглядывает, как женщины завтракают. Есть еще одна непристойная книга про педофила, что ест только молодую морковку и мясо исключительно молодняка. Книга эта вызвала такой скандал, что ее пытались запретить.
— Но надо же им как-то питаться.
— Разумеется. Супруги здесь едят вдвоем, в приватной обстановке, но при этом вначале задергивают шторы. На обеды-ужины никто здесь друг друга не зовет — представь, как на Земле какая-нибудь респектабельная пара пригласила бы своих соседей на «групповушку». Ты заметил, когда мы подходили, как маленькая девчушка кормит там рыбок?
— Заметил.
— Так вот это потому, что она еще ребенок. Взрослого бы уже арестовали.
— Ты шутишь?!
— На Криспеле с этим не шутят.
— Боже ты мой, — Карлсен только головой покачал. — У них и еще какие-нибудь странности есть?
— Насчет мытья, например, хотя с этим полегче…
Сзади на лестнице кто-то осторожно кашлянул. Мэдах — стоит переминается, неловко так.
— Уж вы, прошу, извините меня, что заставил ждать. Я как-то забыл, что мне письмо надо было продиктовать, важное. Ну что, идем? Карлсен заметил, что корешки волос над самым лбом у него влажны, видимо, мылся.
Людей на улице прибавилось, причем, в основном, голых. Небо казалось ярче, как будто вышло солнце (хотя так и не понятно, где здесь вообще источник света). Карлсена в очередной раз удивляла веселость толпы — лица такие счастливые, что на Земле из них половину сочли бы за подвыпивших. Тем не менее, побыв несколько минут под солнцем, он уяснил причину этой веселости: вся улица оживлялась сексуальным возбуждением. Трепетало оно и в его собственном теле, наполняя пах светозарным, медово-сладостным теплом, отчего укромное место начало набухать. То же самое явно происходило и со многими другими, только у большинства мужчин была полная эрекция (это ж надо: идут, даже разговаривают, а она все равно держится). В очередной раз бросалась в глаза (как тогда у первого встречного в этом городе) необычная величина их пенисов с ярко-красной головкой. Причем теперь видно, что косметика здесь ни при чем: цвет естественный. У многих женщин лица цвели улыбкой мечтательного предвкушения.
И опять изумляла красота их тел. Кое-кто из женщин (в основном, средних лет) был немного полноват, но сложения, все равно, безупречного. Совсем рядом прошла высокая стройняшка с небольшими округлыми ягодицами, мелькнули заостренные грудки со светлыми сосками. Самые молоденькие — подростки еще, с неоформившейся толком грудью — шли пока в трусиках (чувствуется, из-за некоторой робости). Пользуясь возможностью глядеть во все глаза (благо невидимый), Карлсен отмечал, что на кого из идущих ни бросишь взгляд (включая детей), тело каждого поражает своей скульптурностью. Прямо парад нудистов, да и только.
Свернув на улицу, ведущую к Солярию, он обнаружил перемену цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45