..
Ами кивает. Разумеется, ей все это известно. Рэнди пропускает часть предисловия.
- Коррехидор - более удачное место. С Коррехидора можно передавать УКВ-сигнал по линии прямой видимости через залив на Манилу.
- Значит, вы продлеваете Северо-Лусонский кабель от Субика к Коррехидору?
- Две поправки по поводу того, что вы сейчас сказали, - говорит Рэнди и замолкает, чтобы поставить ответы в очередь исходящего буфера своей памяти. - Во-первых, осторожней с местоимениями. Что значит «вы»? Корпорация «Эпифит», в которой я работаю, создана, чтобы функционировать не самостоятельно, но в качестве некоего виртуального объединения наподобие...
- Я знаю, что такое эпифит, - перебивает Ами. - Что второе?
- Ладно, хорошо. - Рэнди слегка выбит из колеи. - Второе, что продление Северо-Лусонского кабеля - лишь первая связка. Со временем мы хотим протянуть на Коррехидор еще несколько кабелей.
В голове у Ами включается какой-то процесс. Смысл сказанного достаточно ясен. Для «Семпер марин» будет еще много работы, если они хорошо справятся с первой.
- Этим займется совместное предприятие, в которое входят, помимо нас, «ФилиТел», «24 часа» и японская компания по производству бытовой электроники.
- А при чем здесь «24 часа»? Это же универмаги.
- Они будут заниматься розницей - сбывать конечный продукт корпорации «Эпифит».
- То есть?
- Пинойграммы. - Рэнди успешно перебарывает желание сказать, что это защищенная торговая марка.
- Пинойграммы?
- Это будет так. Вы - заморский контрактный работник. Прежде чем уехать в Саудовскую Аравию, Сингапур, Сиэтл или куда еще, вы покупаете или берете у нас напрокат штучку - маленькую, не больше книги. В ней - видеокамера размером с наперсток, тонюсенький экран и уйма памяти. Комплектующие везут из самых разных мест в Субикский порт и собирают там на японском заводе. Все это не стоит практически ничего. Так или иначе, вы берете штучку с собой. Как только вам хочется пообщаться с родными, вы включаете штучку, наводите камеру на себя и записываете небольшую видеооткрытку. Она, в сильно сжатом виде, помешается в память. Потом вы подключаете штучку к телефонной розетке и происходит волшебство.
- В чем волшебство? Видео отправляется по телефону?
- Точно.
- Но ведь видеотелефоны существуют уже давно?
- Вся фишка в нашем программном обеспечении. Мы не пытаемся отправить видео в реальном времени - это слишком дорого. Мы храним данные на центральном сервере и перекачиваем их, например, в ночные часы, когда трафик низкий и время дешево. В конце концов данные добираются до здания корпорации «Эпифит» в Интрамурос. Оттуда мы по беспроводной; технологии передаем их универмагам «24 часа» в Маниле. Магазину достаточно иметь для этого небольшую тарелку на крыше, декодер и бытовой видеомагнитофон. Пинойграмма пишется на обычную видеокассету. Мама заходит купить яиц или папа заскакивает за сигаретами, продавец говорит: «Вам пинойграмма» и вручает кассету. Они несут ее домой и узнают последние новости о детях. Потом возвращают кассету в «24 часа» для перезаписи.
Примерно на середине объяснений Ами схватывает основную мысль, поворачивается к иллюминатору и начинает языком, выковыривать из зубов остатки завтрака. Она делает это с деликатно закрытым ртом, но процесс явно занимает ее сильнее, чем пинойграммы.
Рэнди охватывает необъяснимое желание не утомлять Ами. Не то чтобы он на нее запал: пятьдесят на пятьдесят, что она лесбиянка. Просто она такая открытая, такая непосредственная, что ей можно говорить все, как равной.
Вот почему Рэнди не любит бизнес. Он хотел бы говорить всем все. Ему хочется дружбы.
- Попробую догадаться, - произносит она. - Ваше дело - программы.
- Да, - отвечает Рэнди, словно оправдываясь, - но программы во всем проекте - единственно интересное. Остальное - клепать номерные знаки.
Ами немного просыпается.
- Клепать номерные знаки?
- Наше с партнером выражение, - говорит Рэнди. - В любой работе есть творческая часть - разрабатывать новую технологию или что-нибудь в этом роде. Все остальное - девяносто девять процентов - заключение сделок, поиск инвестиций, деловые встречи, маркетинг и продажи. Мы называем это клепать номерные знаки.
Она кивает, глядя в окно. Рэнди подмывает сказать, что пинойграммы - всего лишь способ наладить приток денежных средств, чтобы перейти к пункту второму плана. Он уверен, что тогда Ами не будет смотреть на него как на нудного компьютерщика. Однако Ами резко дует на кружку, как будто гасит свечу, и говорит:
- О'кей. Спасибо. Думаю, три пачки сигарет это стоило.
КОШМАР
Бобби Шафто хорошо разбирается в кошмарах. Только что он, словно летчик из горящего самолета, катапультировался из старого заезженного кошмара в новехонький, экстра-класса. Кошмар, правда, какой-то недоделанный: в нем нет исполинской ящерицы.
Начинается с жара на лице. Если в одну цистерну слито столько горючего, сколько нужно пятидесятитысячетонному кораблю, чтобы идти по Тихому океану со скоростью двадцать пять узлов, и пролетающие нипские самолеты подожгли ее в несколько секунд, а ты стоишь настолько близко, что видишь торжествующие лица пилотов, то ощущаешь на лине именно такой жар.
Бобби Шафто открывает глаза, думая, что поднимает занавес сногсшибательного кошмара и сейчас начнутся «Торпедные бомбардировщики на 2.00!» (лидер проката) или «Атака с бреющего полета», семнадцатая серия.
Однако фонограмма кошмара почему-то не идет. Тихо, как в засаде. Он сидит на госпитальной койке, окруженный расстрельным взводом жарких прожекторов. Свет слепит, ничего не видно. Шафто моргает и фокусируется на струйке табачного дыма, которая растекается по воздуху, как мазут по воде тропической бухты. Пахнет соблазнительно.
Рядом с койкой сидит молодой человек. Шафто видит только несимметричный нимб там, где юпитер светит через бензиновый отлив взбитых волос. И красный уголек сигареты. Присмотревшись, Шафто различает силуэт военной формы. Не морпеховской. На погонах - лейтенантские полоски, как просвет в двери.
- Еще сигарету хотите? - спрашивает лейтенант. Голос у него хриплый, но жутко приятный.
Шафто смотрит на свою руку и видит зажатый между пальцев чинарик «Лаки страйк».
- Не вопрос, - с трудом выговаривает он. У него самого голос хриплый и замедленный, как у граммофона, когда кончается завод.
Чинарик заменяют на зажженную сигарету. Шафто подносит ее к губам. Рука в бинтах, под бинтами - раны, которые пытаются болеть. Однако что-то блокирует сигнал.
Ага, морфий. Неплохой кошмар, если в нем есть морфий.
- Готовы? - спрашивает голос. Черт возьми, Шафто где-то его слышал.
- Сэр! Не вопрос, сэр! - отвечает он.
- Вы это уже говорили.
- Сэр, если вы спрашиваете морпеха, хочет ли он еще сигарету или готов ли он, ответ один, сэр!
- Отлично. То, что надо, - говорит голос. - Мотор.
В кромешной тьме за юпитерами возникает стрекот. «Пошел мотор», - говорит другой голос.
Что-то большое снижается над Шафто. Тот вжимается в койку: эта штука больше всего похожа на зловещие яйца, какие откладывают в воздух японские пикирующие бомбардировщики. Однако она останавливается и зависает.
- Звук, - говорит другой голос.
Шафто всматривается и видит, что это не бомба, а микрофон на палке.
Лейтенант с начесом подается вперед, он стремится к свету, как замерзший путник в ночи.
Это же тип из кино. Как его... Ах да!
У Рональда Рейгана на коленях стопка карточек три на пять дюймов. Он берет новую.
- Что вы как самый молодой американский боец, отмеченный и Серебряной Звездой, и Военно-Морским Крестом, посоветуете морским пехотинцам, направляемым на Гуадалканал?
Шафто не задумывается. Воспоминание свежо, как вчерашний одиннадцатый кошмар: десять остервенелых нипов в «Желтолицые атакуют!»
- Уложить первым того, что с мечом.
- А. - Рейган поднимает нафабренные и подведенные брови, кивает начесом в сторону Шафто. - Пр-р-рекрасно! Их надо убивать первыми, потому что это офицеры?
- Нет же, твою мать! - орет Шафто. - Потому что у них мечи! На тебя когда-нибудь бежали с мечом, твою мать?!
Рейган отшатывается. Теперь он напуган, пот смывает с лица грим, хотя из окна с залива тянет прохладным ветерком.
Рейгану хочется скорее вернуться в Голливуд и закадрить старлетку. Однако надо торчать здесь, в Окланде, брать интервью у военного героя. Он перебирает карточки, откладывает штук двадцать подряд. Шафто никуда не торопится. Ему валяться на этой койке примерно до конца жизни. Он в одну затяжку вытягивает полсигареты, выпускает колечко дыма.
Во время ночного боя большие корабельные орудия выпускают кольца светящегося газа. Не толстые, как пончики, а тощие, они еще извиваются, как лассо. Тело Шафто пропитано морфием. Веки рушатся на глаза, нежа глазные яблоки, истерзанные табачным дымом и светом. Он вместе со взводом бежит навстречу приливу. Они - рейдеры морской пехоты и две недели преследуют по Гуадалканалу подразделение нипов, отстреливая их одного за другим. Им приказано выбраться в определенную точку на мысу и обстрелять из минометов «Токийский экспресс». Это достаточно безрассудная тактика, вполне в духе всей операции, которая с самого начала держалась на соплях. Рейдеры выбились из графика, потому что жалкая горстка нипов устраивала засады за каждым поваленным деревом, палила по ним всякий раз, как они огибали очередной мыс...
Что-то липкое касается лба - гример опять полез его мазать. Шафто снова в кошмаре, внутри которого развивается кошмар с ящерицей.
- Я рассказывал вам про ящерицу? - спрашивает он.
- Несколько раз. Все, еще минутку. - Рейган зажимает в пальцах новую карточку, торопясь переключиться на что-нибудь менее эмоциональнее. - Что вы с товарищами делаете по вечерам, когда закончены дневные бои?
- Сгребаем убитых нипов бульдозером и поджигаем, - говорит Шафто. - Потом берем по бутылю и идем на берег смотреть, как торпедируют наших.
Рейган морщится.
- Стоп! - говорит он тихо, но властно. Стрекот умолкает.
- Ну, как я был? - спрашивает Шафто, пока ему стирают с лица «Мейбеллин» и операторы пакуют оборудование. Юпитеры выключены, в окно льется серый калифорнийский свет. Вся сцена выглядит почти реально, будто это вовсе и не кошмар.
- Отлично, - говорит Рейган, не глядя ему в глаза. - Очень поднимает дух. - Он закуривает. - Можете спать дальше.
- Ха! - говорит Шафто. - Я спал все это время. Разве нет?
После госпиталя ему значительно лучше. Он получает двухнедельный отпуск, идет прямиком на вокзал и садится на первый поезд до Чикаго. Другие пассажиры узнают его по снимкам в газетах, угощают выпивкой, фотографируются с ним на память. Он часами смотрит в окно, за которым бежит Америка, и видит, как все красиво и чисто. Может быть, есть дикие места, и чащи, даже медведи гризли и пумы, но все упорядоченно, правила (не приставать к медвежатам, с вечера вешать съестные припасы на ветку) известны и напечатаны в справочнике бойскаута. На островах в Тихом океане слишком много всего живого, все оно постоянно жрет или пожирается другими, и как только ты там оказываешься, ты включаешься в процесс. Просто сидеть в поезде пару дней, в чистых белых носках, когда тебя не едят заживо - здорово прочищает голову. От силы раз - ну, может быть, два или три - ему по-настоящему надо запереться в туалете и вколоть себе морфий.
Однако стоит закрыть глаза, и он снова огибает последний мыс, плеща навстречу приливу. Волны сбивают людей с ног, бросают на скалы.
Наконец они огибают мыс и видят бухточку: крохотную выемку побережья, зажатую между скалами. Впереди сотня ярдов приливной полосы, за ней - обрыв. Надо преодолеть эту сотню ярдов, иначе унесет в море приливом...
Шафто - теннессийские горцы и, помимо всего прочего, рудокопы. Примерно в то время, когда Нимрод Шафто осел на Филиппинах, два его брата подались в Висконсин на свинцовые рудники. Один из них - дедушка Бобби - стал горным мастером. Иногда хозяин приглашал его в Окономовок, в свой летний домик на озере. Они отправлялись на лодке ловить щук. Часто к ним присоединялись соседи - владельцы банков и пивоварен. Так Шафто перебрались в Окономовок, бросили горное дело и стали егерями: водили богатых людей на охоту и на рыбалку. Семья тщательно сохраняла теннессийский выговор и некоторые другие традиции, к которым относилась и военная служба. Одна из сестер и два младших братишки Шафто по-прежнему жили с родителями, два старших брата служили в армии. Бобби не первый в семье получил Серебряную Звезду. Правда, Военно-Морского Креста до него еще никто не получал.
Бобби выступает перед окономовокскими бойскаутами. В качестве героя идет впереди городского парада. В остальное время практически не выходит из дома, разве что во двор, поиграть с братишками в мяч. Помогает отцу починить прогнивший причал. Все время таскаются старшеклассники. Скоро Бобби усваивает то, что давно знают отец, дед и дедовы братья: не надо рассказывать подробности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Ами кивает. Разумеется, ей все это известно. Рэнди пропускает часть предисловия.
- Коррехидор - более удачное место. С Коррехидора можно передавать УКВ-сигнал по линии прямой видимости через залив на Манилу.
- Значит, вы продлеваете Северо-Лусонский кабель от Субика к Коррехидору?
- Две поправки по поводу того, что вы сейчас сказали, - говорит Рэнди и замолкает, чтобы поставить ответы в очередь исходящего буфера своей памяти. - Во-первых, осторожней с местоимениями. Что значит «вы»? Корпорация «Эпифит», в которой я работаю, создана, чтобы функционировать не самостоятельно, но в качестве некоего виртуального объединения наподобие...
- Я знаю, что такое эпифит, - перебивает Ами. - Что второе?
- Ладно, хорошо. - Рэнди слегка выбит из колеи. - Второе, что продление Северо-Лусонского кабеля - лишь первая связка. Со временем мы хотим протянуть на Коррехидор еще несколько кабелей.
В голове у Ами включается какой-то процесс. Смысл сказанного достаточно ясен. Для «Семпер марин» будет еще много работы, если они хорошо справятся с первой.
- Этим займется совместное предприятие, в которое входят, помимо нас, «ФилиТел», «24 часа» и японская компания по производству бытовой электроники.
- А при чем здесь «24 часа»? Это же универмаги.
- Они будут заниматься розницей - сбывать конечный продукт корпорации «Эпифит».
- То есть?
- Пинойграммы. - Рэнди успешно перебарывает желание сказать, что это защищенная торговая марка.
- Пинойграммы?
- Это будет так. Вы - заморский контрактный работник. Прежде чем уехать в Саудовскую Аравию, Сингапур, Сиэтл или куда еще, вы покупаете или берете у нас напрокат штучку - маленькую, не больше книги. В ней - видеокамера размером с наперсток, тонюсенький экран и уйма памяти. Комплектующие везут из самых разных мест в Субикский порт и собирают там на японском заводе. Все это не стоит практически ничего. Так или иначе, вы берете штучку с собой. Как только вам хочется пообщаться с родными, вы включаете штучку, наводите камеру на себя и записываете небольшую видеооткрытку. Она, в сильно сжатом виде, помешается в память. Потом вы подключаете штучку к телефонной розетке и происходит волшебство.
- В чем волшебство? Видео отправляется по телефону?
- Точно.
- Но ведь видеотелефоны существуют уже давно?
- Вся фишка в нашем программном обеспечении. Мы не пытаемся отправить видео в реальном времени - это слишком дорого. Мы храним данные на центральном сервере и перекачиваем их, например, в ночные часы, когда трафик низкий и время дешево. В конце концов данные добираются до здания корпорации «Эпифит» в Интрамурос. Оттуда мы по беспроводной; технологии передаем их универмагам «24 часа» в Маниле. Магазину достаточно иметь для этого небольшую тарелку на крыше, декодер и бытовой видеомагнитофон. Пинойграмма пишется на обычную видеокассету. Мама заходит купить яиц или папа заскакивает за сигаретами, продавец говорит: «Вам пинойграмма» и вручает кассету. Они несут ее домой и узнают последние новости о детях. Потом возвращают кассету в «24 часа» для перезаписи.
Примерно на середине объяснений Ами схватывает основную мысль, поворачивается к иллюминатору и начинает языком, выковыривать из зубов остатки завтрака. Она делает это с деликатно закрытым ртом, но процесс явно занимает ее сильнее, чем пинойграммы.
Рэнди охватывает необъяснимое желание не утомлять Ами. Не то чтобы он на нее запал: пятьдесят на пятьдесят, что она лесбиянка. Просто она такая открытая, такая непосредственная, что ей можно говорить все, как равной.
Вот почему Рэнди не любит бизнес. Он хотел бы говорить всем все. Ему хочется дружбы.
- Попробую догадаться, - произносит она. - Ваше дело - программы.
- Да, - отвечает Рэнди, словно оправдываясь, - но программы во всем проекте - единственно интересное. Остальное - клепать номерные знаки.
Ами немного просыпается.
- Клепать номерные знаки?
- Наше с партнером выражение, - говорит Рэнди. - В любой работе есть творческая часть - разрабатывать новую технологию или что-нибудь в этом роде. Все остальное - девяносто девять процентов - заключение сделок, поиск инвестиций, деловые встречи, маркетинг и продажи. Мы называем это клепать номерные знаки.
Она кивает, глядя в окно. Рэнди подмывает сказать, что пинойграммы - всего лишь способ наладить приток денежных средств, чтобы перейти к пункту второму плана. Он уверен, что тогда Ами не будет смотреть на него как на нудного компьютерщика. Однако Ами резко дует на кружку, как будто гасит свечу, и говорит:
- О'кей. Спасибо. Думаю, три пачки сигарет это стоило.
КОШМАР
Бобби Шафто хорошо разбирается в кошмарах. Только что он, словно летчик из горящего самолета, катапультировался из старого заезженного кошмара в новехонький, экстра-класса. Кошмар, правда, какой-то недоделанный: в нем нет исполинской ящерицы.
Начинается с жара на лице. Если в одну цистерну слито столько горючего, сколько нужно пятидесятитысячетонному кораблю, чтобы идти по Тихому океану со скоростью двадцать пять узлов, и пролетающие нипские самолеты подожгли ее в несколько секунд, а ты стоишь настолько близко, что видишь торжествующие лица пилотов, то ощущаешь на лине именно такой жар.
Бобби Шафто открывает глаза, думая, что поднимает занавес сногсшибательного кошмара и сейчас начнутся «Торпедные бомбардировщики на 2.00!» (лидер проката) или «Атака с бреющего полета», семнадцатая серия.
Однако фонограмма кошмара почему-то не идет. Тихо, как в засаде. Он сидит на госпитальной койке, окруженный расстрельным взводом жарких прожекторов. Свет слепит, ничего не видно. Шафто моргает и фокусируется на струйке табачного дыма, которая растекается по воздуху, как мазут по воде тропической бухты. Пахнет соблазнительно.
Рядом с койкой сидит молодой человек. Шафто видит только несимметричный нимб там, где юпитер светит через бензиновый отлив взбитых волос. И красный уголек сигареты. Присмотревшись, Шафто различает силуэт военной формы. Не морпеховской. На погонах - лейтенантские полоски, как просвет в двери.
- Еще сигарету хотите? - спрашивает лейтенант. Голос у него хриплый, но жутко приятный.
Шафто смотрит на свою руку и видит зажатый между пальцев чинарик «Лаки страйк».
- Не вопрос, - с трудом выговаривает он. У него самого голос хриплый и замедленный, как у граммофона, когда кончается завод.
Чинарик заменяют на зажженную сигарету. Шафто подносит ее к губам. Рука в бинтах, под бинтами - раны, которые пытаются болеть. Однако что-то блокирует сигнал.
Ага, морфий. Неплохой кошмар, если в нем есть морфий.
- Готовы? - спрашивает голос. Черт возьми, Шафто где-то его слышал.
- Сэр! Не вопрос, сэр! - отвечает он.
- Вы это уже говорили.
- Сэр, если вы спрашиваете морпеха, хочет ли он еще сигарету или готов ли он, ответ один, сэр!
- Отлично. То, что надо, - говорит голос. - Мотор.
В кромешной тьме за юпитерами возникает стрекот. «Пошел мотор», - говорит другой голос.
Что-то большое снижается над Шафто. Тот вжимается в койку: эта штука больше всего похожа на зловещие яйца, какие откладывают в воздух японские пикирующие бомбардировщики. Однако она останавливается и зависает.
- Звук, - говорит другой голос.
Шафто всматривается и видит, что это не бомба, а микрофон на палке.
Лейтенант с начесом подается вперед, он стремится к свету, как замерзший путник в ночи.
Это же тип из кино. Как его... Ах да!
У Рональда Рейгана на коленях стопка карточек три на пять дюймов. Он берет новую.
- Что вы как самый молодой американский боец, отмеченный и Серебряной Звездой, и Военно-Морским Крестом, посоветуете морским пехотинцам, направляемым на Гуадалканал?
Шафто не задумывается. Воспоминание свежо, как вчерашний одиннадцатый кошмар: десять остервенелых нипов в «Желтолицые атакуют!»
- Уложить первым того, что с мечом.
- А. - Рейган поднимает нафабренные и подведенные брови, кивает начесом в сторону Шафто. - Пр-р-рекрасно! Их надо убивать первыми, потому что это офицеры?
- Нет же, твою мать! - орет Шафто. - Потому что у них мечи! На тебя когда-нибудь бежали с мечом, твою мать?!
Рейган отшатывается. Теперь он напуган, пот смывает с лица грим, хотя из окна с залива тянет прохладным ветерком.
Рейгану хочется скорее вернуться в Голливуд и закадрить старлетку. Однако надо торчать здесь, в Окланде, брать интервью у военного героя. Он перебирает карточки, откладывает штук двадцать подряд. Шафто никуда не торопится. Ему валяться на этой койке примерно до конца жизни. Он в одну затяжку вытягивает полсигареты, выпускает колечко дыма.
Во время ночного боя большие корабельные орудия выпускают кольца светящегося газа. Не толстые, как пончики, а тощие, они еще извиваются, как лассо. Тело Шафто пропитано морфием. Веки рушатся на глаза, нежа глазные яблоки, истерзанные табачным дымом и светом. Он вместе со взводом бежит навстречу приливу. Они - рейдеры морской пехоты и две недели преследуют по Гуадалканалу подразделение нипов, отстреливая их одного за другим. Им приказано выбраться в определенную точку на мысу и обстрелять из минометов «Токийский экспресс». Это достаточно безрассудная тактика, вполне в духе всей операции, которая с самого начала держалась на соплях. Рейдеры выбились из графика, потому что жалкая горстка нипов устраивала засады за каждым поваленным деревом, палила по ним всякий раз, как они огибали очередной мыс...
Что-то липкое касается лба - гример опять полез его мазать. Шафто снова в кошмаре, внутри которого развивается кошмар с ящерицей.
- Я рассказывал вам про ящерицу? - спрашивает он.
- Несколько раз. Все, еще минутку. - Рейган зажимает в пальцах новую карточку, торопясь переключиться на что-нибудь менее эмоциональнее. - Что вы с товарищами делаете по вечерам, когда закончены дневные бои?
- Сгребаем убитых нипов бульдозером и поджигаем, - говорит Шафто. - Потом берем по бутылю и идем на берег смотреть, как торпедируют наших.
Рейган морщится.
- Стоп! - говорит он тихо, но властно. Стрекот умолкает.
- Ну, как я был? - спрашивает Шафто, пока ему стирают с лица «Мейбеллин» и операторы пакуют оборудование. Юпитеры выключены, в окно льется серый калифорнийский свет. Вся сцена выглядит почти реально, будто это вовсе и не кошмар.
- Отлично, - говорит Рейган, не глядя ему в глаза. - Очень поднимает дух. - Он закуривает. - Можете спать дальше.
- Ха! - говорит Шафто. - Я спал все это время. Разве нет?
После госпиталя ему значительно лучше. Он получает двухнедельный отпуск, идет прямиком на вокзал и садится на первый поезд до Чикаго. Другие пассажиры узнают его по снимкам в газетах, угощают выпивкой, фотографируются с ним на память. Он часами смотрит в окно, за которым бежит Америка, и видит, как все красиво и чисто. Может быть, есть дикие места, и чащи, даже медведи гризли и пумы, но все упорядоченно, правила (не приставать к медвежатам, с вечера вешать съестные припасы на ветку) известны и напечатаны в справочнике бойскаута. На островах в Тихом океане слишком много всего живого, все оно постоянно жрет или пожирается другими, и как только ты там оказываешься, ты включаешься в процесс. Просто сидеть в поезде пару дней, в чистых белых носках, когда тебя не едят заживо - здорово прочищает голову. От силы раз - ну, может быть, два или три - ему по-настоящему надо запереться в туалете и вколоть себе морфий.
Однако стоит закрыть глаза, и он снова огибает последний мыс, плеща навстречу приливу. Волны сбивают людей с ног, бросают на скалы.
Наконец они огибают мыс и видят бухточку: крохотную выемку побережья, зажатую между скалами. Впереди сотня ярдов приливной полосы, за ней - обрыв. Надо преодолеть эту сотню ярдов, иначе унесет в море приливом...
Шафто - теннессийские горцы и, помимо всего прочего, рудокопы. Примерно в то время, когда Нимрод Шафто осел на Филиппинах, два его брата подались в Висконсин на свинцовые рудники. Один из них - дедушка Бобби - стал горным мастером. Иногда хозяин приглашал его в Окономовок, в свой летний домик на озере. Они отправлялись на лодке ловить щук. Часто к ним присоединялись соседи - владельцы банков и пивоварен. Так Шафто перебрались в Окономовок, бросили горное дело и стали егерями: водили богатых людей на охоту и на рыбалку. Семья тщательно сохраняла теннессийский выговор и некоторые другие традиции, к которым относилась и военная служба. Одна из сестер и два младших братишки Шафто по-прежнему жили с родителями, два старших брата служили в армии. Бобби не первый в семье получил Серебряную Звезду. Правда, Военно-Морского Креста до него еще никто не получал.
Бобби выступает перед окономовокскими бойскаутами. В качестве героя идет впереди городского парада. В остальное время практически не выходит из дома, разве что во двор, поиграть с братишками в мяч. Помогает отцу починить прогнивший причал. Все время таскаются старшеклассники. Скоро Бобби усваивает то, что давно знают отец, дед и дедовы братья: не надо рассказывать подробности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71