Алан слишком занят, ему не до пива. В сигаретном дыму прорисован призматический столб света, падающий на огромную книгу. Алан держит ее одной рукой, другая прижата ко лбу, как будто информация поступает со страниц в мозг напрямую, минуя промежуточные стадии. Сигарета зажата между пальцами, столбик пепла опасно навис над темными волосами. Глаза застыли, не смотрят в книгу, устремлены куда-то в даль.
- Изобретаем новую машину, доктор Тьюринг?
Глаза обретают подвижность и поворачиваются на голос.
- Лоуренс, - тихо говорит Алан, идентифицируя лицо. Потом, душевнее: - Лоуренс! - Он с обычной живостью вскакивает и протягивает руку. - Какая чудесная встреча!
- Рад тебя видеть, Алан. - Уотерхауз, как всегда, приятно удивлен, насколько живо и остро Алан на все реагирует.
Еще он тронут искренней приязнью Алана. Алан нелегко сходится с людьми, но уж если дружит, как с Уотерхаузом, то без всякой оглядки на американские или гетеросексуальные представления о мужской сдержанности.
- Ты что, шел пешком от самого Блетчли? Миссис Рамшо, обслужите!
- Да тут всего три мили, - говорит Уотерхауз.
- Садись. - Алан внезапно замирает, хмурится и озабоченно глядит на Уотерхауза. - Откуда ты знаешь, что я изобретаю новую машину? Догадался, исходя из прошлых наблюдений?
- По тому, что ты читаешь. - Уотерхауз указывает на книгу. - «Справочник по радиолампам».
Алан хлопает глазами.
- Мы с ней неразлучны. Ты должен изучить радиолампы, Лоуренс! Без них твое образование неполно. Только подумать, сколько лет я убил на шестеренки! Господи!
- Ты про свою машину для дзета-функции? - спрашивает Лоуренс. - По-моему, она была прекрасна.
- Как многие другие музейные экспонаты, - говорит Алан.
- Это было шесть лет назад. Ты вынужден был обходиться имеющимися технологиями.
- Ах, Лоуренс! Ты меня удивляешь! Если на создание машины по имеющейся технологии уходит десять лет, а по новой - только пять и нужно всего два года на разработку новой технологии, можно уложиться в семь лет, если начать с разработки.
- Убедил.
- Вот она, новая технология. - Алан демонстрирует справочник, словно Моисей - Скрижали Завета. - Хвати у меня духа ее использовать, я бы построил машину для дзета-функции куда раньше, да и другие в придачу.
- Что за машину ты придумываешь теперь? - спрашивает Лоуренс.
- Я играю в шахматы с неким Дональдом Мичи - и постоянно проигрываю. Однако человек всегда создавал орудия, чтобы расширить свои возможности. Почему бы не построить машину, которая помогает играть в шахматы?* [Алан Тьюринг очень любил шахматы, но, несмотря на все свои невероятные усилия и гигантский интеллект, оставался довольно посредственным шахматистом. Вскоре после окончания войны он написал алгоритм, с помощью которого можно было бы обучить машину игре в шахматы. Поскольку на тот момент еще не существовало компьютера, способного выполнять подобные алгоритмы, он решил сам выступить в этой роли. Следуя своим же инструкциям, Тьюринг действовал как «человек-компьютер», и у него уходило более получаса на то, чтобы совершить один ход.
Дональд Мичи (р. 1923) - английский криптограф, работал вместе с Тьюрингом и Джеком Гудом над «Колоссом» и предложил способ программирования этой машины.]
- А у Дональда Мичи тоже будет машина?
- Пусть изобретет свою! - возмущается Алан.
Лоуренс внимательно оглядывает паб. Других посетителей нет, и трудно поверить, что миссис Рамшо - шпионка.
- Не имеет ли это отношения к... - Он кивает в сторону Блетчли-парка.
- Они строят - я помогал им строить - машину под названием «Колосс».
- Мне сразу подумалось, что это твой почерк.
- Она основана на старых идеях, тех, что мы обсуждали в Нью-Джерси, - говорит Алан. Тон резкий, лицо мрачное. Одной рукой он прижимает к сердцу справочник, другой чиркает в блокноте. Уотерхауз думает, что справочник, как ядро на цепи, тянет Алана назад. Работая с чистыми идеями, как положено математику, он бы двигался со скоростью мысли. Однако Алан увлечен воплощением математических идей в физическом мире. Математика, описывающая Вселенную, - как свет, бьющий в окно. Алан выпускает сигаретный дым, чтобы свет стал видимым. Он сидит на лугу, глядит на цветы и шишки, выводит математические закономерности их структуры и грезит об электронных ветрах, реющих между анодами и катодами радиоламп; ветры то затихают, то усиливаются, запечатлевая нечто, происходящее у него в мозгу. Тьюринг не смертный и не бог. Он - Антей. В том, что он соединяет математику с физическим миром, - его сила и его слабость.
- Что такой мрачный? - спрашивает Алан. - Над чем работаешь?
- Те же идеи в другом контексте. - В нескольких словах Уотерхауз итожит все, что сделал за это время для победы. - По счастью, я набрел на что-то по-настоящему занятное.
Алан сразу приободряется, как будто последние десять лет в мире не было ничего занятного и Уотерхауз чудом наткнулся на такую диковину.
- Рассказывай.
- Криптоаналитическая задача. Не «Энигма». - Он рассказывает про листки с U-553. - Сегодня утром я заглянул в Блетчли-парк и выяснил, что они все это время бьются над ней так же безрезультатно.
Алан разочарован.
- Должно быть, одноразовый шифрблокнот. - В голосе сквозит укоризна.
- Нет. Шифртекст не лишен закономерностей, - говорит Уотерхауз.
- Н-да? - отзывается Алан, встрепенувшись.
- Я искал закономерности по обычной методике «Криптономикона». Ничего определенного - просто намеки. В отчаянии я решил начать с чистого листа. Думать, как Алан Тьюринг. Обычно мы стараемся свести задачу к числам, а потом бросить на нее всю мощь математического анализа. Так что я стал переводить сообщения в цифры. Обычно это произвольный процесс. Присваиваешь каждой букве численное значение, как правило, от нуля до двадцати пяти, потом сочиняешь некий произвольный алгоритм, который превращает ряды маленьких чисел в большие. Однако это сообщение иного рода - в нем использованы тридцать два символа - степень двойки; у каждого символа есть единственное двоичное представление в пять разрядов длиной.
- Как в коде Бодо* [Код Бодо (международный телеграфный код) используется в телетайпах. Каждому из тридцати двух символов, включающих буквы и специальные знаки, присвоен определенный номер. Этот номер может быть представлен в виде пятизначного двоичного числа, то есть пятью нулями или единицами, а также (что практичнее) пятью пробитыми либо непробитыми дырочками в бумажной ленте. Кроме того, эти числа можно выразить чередованием плюсовых и минусовых электрических сигналов, которые передаются по проводам или через радиоволны и распечатываются на другом конце. В последнее время немцы используют зашифрованные телеграфные сообщения для связи между высокими командными постами, например, Берлином и штабами различных армейских соединений. В Блетчли-парке эта категория шифров зовется «Рыба»; «Колосс» строят специально для их расшифровки.], - говорит Алан. Он вновь проявляв сдержанный интерес.
- Поэтому я перевел каждую букву в число от одного до тридцати двух по коду Бодо. У меня получились длинные ряды маленьких чисел. Однако я хотел перевести все числа ряда в одно большое, просто чтобы узнать, есть ли в нем интересные закономерности. Но это проще пареной репы! Если первая буква R код Бодо для нее - 01011, а вторая - F, и для нее код - 10111, то я могу просто составить их в десятизначное двоичное число 0101110111. Потом могу взять код следующей буквы, приставить его сзади и получить пятнадцатизначное число. И так далее. Буквы написаны группами по пять - двадцатипятизначное двоичное число на группу. Шесть групп в строке - сто пятьдесят двоичных разрядов на строку. Двадцать строк на странице, всего три тысячи двоичных цифр. То есть о каждой странице можно думать не как о ряде из шестисот букв, но как о закодированном представлении одного числа, порядка двух в трехтысячной степени, или примерно десяти в девятисотой.
- Ладно, - говорит Алан. - Согласен, что использование тридцатидвухбуквенного кода предполагает двоичную схему шифровки. Согласен и с тем, что такая схема позволяет слить пятерки двоичных чисел в более длинные и даже, если идти до конца, слить все двоичные знаки на странице в одно исключительно большое число. Но что это дает?
- Не знаю, - сознается Уотерхауз. - Просто я интуитивно чувствую, что мы имеем дело с новой схемой шифровки, основанной на чисто математическом алгоритме. Иначе какой смысл переходить на тридцатидвухбуквенный алфавит? Подумай: тридцать две буквы годятся и даже необходимы для телетайпа, поскольку там нужны специальные символы, вроде возврата каретки или перевода строки.
- Ты прав, - говорит Алан, - очень странно, что они используют тридцать две буквы в схеме, которая явно шифруется с помощью карандаша и бумаги.
- Я тысячу раз прокручивал это в голове, - произносит Уотерхауз, - и вижу единственное объяснение: они переводят сообщение в большие двоичные числа и комбинируют с другими двоичными числами - скорее всего одноразовым шифрблокнотом.
- Тогда ты ничего не добьешься, - говорит Алан. - Одноразовый шифрблокнот взломать нельзя.
- Это верно, - возражает Уотерхауз, - только если шифрблокнот действительно случайный. Если для трехтысячезначного числа три тысячи раз бросают монетку и пишут единицу для орла и ноль для решки, то он случайный и абсолютно стойкий. Однако не думаю, что здесь так.
- Почему? В их шифрблокнотах закономерности?
- Может быть. Только намеки.
- Так почему ты думаешь, что они не случайны?
- Иначе нет смысла изобретать новую схему, - говорит Уотерхауз. - Все всю жизнь пользуются одноразовыми шифрблокнотами. Давно прописано, как их составлять. Нет никакого резона в разгар войны переходить на новую, исключительно странную систему.
- Так в чем, по-твоему, ее смысл? - Алан явно забавляется.
- Неудобство одноразового шифрблокнота в том, что надо составить два экземпляра и переправить их отправителю и получателю. Положим, ты в Берлине и хочешь послать сообщение кому-то на Дальнем Востоке! На подлодке, которую мы нашли, был груз - золото и много всего другого - из Японии. Представляешь, какая морока для Оси.
- Ага. - До Алана наконец дошло. Однако Уотерхауз все равно заканчивает мысль:
- Предположим, ты нашел математический алгоритм для генерации очень больших случайных чисел - во всяком случае, таких, которые выглядят случайными.
- Псевдослучайных.
- Да. Разумеется, ты должен хранить алгоритм в тайне. Но если ты передаешь его - алгоритм то есть - на другой край света своим адресатам, они смогут с этого дня сами выполнять вычисления и получать шифрблокноты конкретного дня или чего там еще.
По веселому лицу Алана пробегает тень.
- Однако у немцев уже есть «Энигма». Зачем утруждать себя новой схемой?
- Может быть, - предполагает Уотерхауз, - некоторые немцы не хотят, чтобы весь немецкий флот читал их переписку.
- M-м, - говорит Алан. Похоже, последние преграды рухнули. Теперь он воплощенная решимость. - Покажи сообщения!
Уотерхауз открывает портфель, в засохших брызгах и потеках морской воды от путешествия на Йглм и обратно, вытаскивает два больших конверта.
- Здесь копии, которые я снял, прежде чем отправить оригиналы в Блетчли-парк. - Он похлопывает по одному. - Они куда разборчивее оригиналов, - похлопывает по другому, - которые мне любезно одолжили, чтобы я мог изучить их еще раз.
- Покажи оригиналы! - требует Алан.
Уотерхауз толкает через стол второй конверт, покрытый штампами СОВСЕКРЕТНО.
Алан нетерпеливо разрывает конверт, выдергивает листки, раскладывает по столу. У него отвисает челюсть.
В первый миг Уотерхауз думает, что его друг неким олимпийским озарением расшифровал листки с первого взгляда.
Однако это не так. Алан совершенно ошарашен.
- Я знаю почерк.
- Да ты что?
- Видел его тысячу раз. Эти страницы написаны нашим старым другом по велосипедным прогулкам, Рудольфом фон Хакльгебером. Руди написал эти страницы.
Всю следующую неделю Уотерхауз мотается на заседания в Бродвей-билдингс. Всякий раз, как должны прийти штатские (особенно - с аристократическим прононсом), перед началом заседания появляется Чаттан и жутко бодро велит Уотерхаузу молчать в тряпочку, если только не зададут математический вопрос. Уотерхауз не в претензии. Его это вполне устраивает, потому что оставляет время для более важных занятий. На последнем заседании в Бродвей-билдингс он доказал теорему.
Примерно за три дня Уотерхауз вычисляет, что в самих заседаниях нет никакого смысла - обсуждения явно не могут ни во что вылиться. Он даже пытается доказать это с помощью формальной логики, но не силен в ней и знает слишком мало аксиом, чтобы достичь Q.E.D.
Впрочем, к концу недели он заключает, что все эти заседания - одно из следствий гибели Ямамото. Уинстон Спенсер Черчилль носится с Блетчли-парком как курица с яйцом, однако перехват адмиральского самолета пробил заметную брешь в завесе секретности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71