Идеальный пример.
- Ну, я был рад, когда мы выиграли сражение, - осторожно замечает Лоуренс.
- А тебе не показалось немного странным, немного удивительным, немного явным, что после всех блестящих обманных маневров Ямамото этот ваш Нимиц в точности знал, где именно его искать? В одном определенном месте всего Тихого океана?
- Ладно, - говорит Лоуренс. - Я возмутился, докладную написал. Наверное, из-за нее сюда и попал.
- Так вот, мы, англичане, ничуть не лучше.
- Да?
- Если бы ты узнал, что мы творим в Средиземном море, ты бы ужаснулся. Это скандал. Преступление.
- Что мы там творим? - спрашивает Лоуренс. - Я говорю «мы», а не «вы», потому что теперь мы союзники.
- Да, да, - нетерпеливо отвечает Алан. - Так утверждают. - Он замирает, проводит пальцем вдоль цепей схемы, рассчитывая в уме индуктивности. - Ну, мы топим конвои. Немецкие конвои. Топим направо и налево.
- Конвои для Роммеля?
- Да. Немцы грузят топливо, танки и боеприпасы в Неаполе и отправляют суда на юг. Мы их топим. Топим почти все, потому что взломали итальянский шифр C38m и знаем, когда они выходят из Неаполя. А последнее время мы топим вообще все суда с припасами, которые особенно нужны Роммелю, потому что взломали его шифр «Зяблик» и знаем, что он настойчивей всего требует.
Тьюринг щелкает на своем изобретении тумблером. Пыльный конус из черной бумаги, привязанный к плате бечевкой, противно верещит. Конус - это репродуктор, надо думать, из радиоприемника. Алан берет ручку от метлы с длинной проволочной петлей на конце (вдоль палки к плате тянется провод) и проводит ею на уровне пояса, пока петля, как лассо, не повисает перед Лоуренсом. Репродуктор вопит.
- Отлично. Реагирует на твою пряжку, - говорит Алан.
Он ставит конструкцию на сухие листья, роется в нескольких карманах и, наконец, вытаскивает листок, на котором печатными буквами написано несколько строчек. Лоуренс узнал бы листок где угодно: это дешифровальная ведомость.
- Что там у тебя, Алан?
- Я записал подробные инструкции, положил в пузырек из-под амфетамина и спрятал под мостом, - говорит Алан. - На прошлой неделе я забрал пузырек и расшифровал инструкции. - Он машет листочком в воздухе.
- Какой шифровальный системой ты пользовался?
- Моей собственной. Хочешь, попытайся взломать.
- А почему решил выкопать именно сейчас?
- Это была предосторожность на случай немецкого вторжения, - говорит Алан. - Теперь, когда вы вступили в войну, нас точно не оккупируют.
- И много ты зарыл?
- Два серебряных слитка, Лоуренс, каждый на сумму примерно сто двадцать пять фунтов. Один должен быть совсем близко.
Алан встает, вынимает из кармана компас, поворачивается лицом к северу и расправляет плечи. Потом поворачивается на несколько градусов.
- Не помню, учел ли я магнитное склонение, - бормочет он. - Точно! Ладно, все равно. Сто шагов на север. - Алан углубляется в лес. За ним идет Лоуренс, которому поручено нести металлоискатель.
Доктор Тьюринг может ехать на велосипеде и, не прерывая разговора, считать обороты педалей. Точно так же он может считать шаги и разговаривать. Впрочем, не исключено, что он просто давно сбился со счета.
- Если все, что ты говоришь, правда, - произносит Лоуренс, - то мы наверняка допрыгались. Руди должен был сообразить, что мы взломали их коды.
- Существовала неофициальная система, которую можно считать предшественницей подразделения 2701, или 2702, или как там мы его называем, - говорит Алан. - Когда мы хотим потопить конвой, то посылаем самолет-разведчик. Разумеется, наблюдение - не настоящая его цель, мы и без того знаем, где конвой. Цель - пролететь так близко, чтобы его заметили. Тогда с корабля отправляют радиограмму, что их засек самолет службы наблюдения. Когда мы после этого их топим, немцы не удивляются - во всяком случае, не настолько удивляются, чтобы понять истинное положение дел.
Алан останавливается, сверяется с компасом, поворачивает на девяносто градусов и начинает идти на запад.
- По-моему, это мертвому припарки, - говорит Лоуренс. - Насколько вероятно, что союзный разведчик, посланный наугад, случайно заметит все до одного конвои?
- Я уже подсчитал и готов поспорить на любой из моих серебряных слитков, что Руди подсчитал тоже, - отвечает Тьюринг. - Вероятность очень мала.
- Значит, я прав, - говорит Лоуренс, - и, судя по всему, мы допрыгались.
- Может быть, еще нет. Пока все на волоске. На прошлой неделе мы потопили конвой в тумане.
- В тумане?
- Туман висел весь день. Засечь конвой с воздуха было нельзя. Эти кретины все равно его потопили. У Кессльринга, ясное дело, закрались подозрения. Тогда мы сфабриковали сообщение (зашифрованное кодом, который, мы точно знаем, нацисты вскрыли) к вымышленному агенту в Неаполе, в котором благодарили за информацию о конвое. С тех самых пор гестапо прочесывает портовые районы Неаполя - ищет нашего человечка.
- Значит, пока пронесло.
- Да. - Алан резко останавливается, забирает у Лоуренса металлоискатель и начинает водить петлей по поляне. Петля постоянно задевает о ветки и гнется, так что ее приходится выпрямлять, но упорно молчит, если только Алан для проверки не подносит ее к пряжке у Лоуренса на ремне.
- Дело страшно тонкое, - задумчиво произносит Алан. - Некоторые офицеры ПСС в Северной Африке...
- ПСС?
- Подразделений спецсвязи. Они передают данные «Ультры» в полевые штабы и следят, чтобы их там уничтожили. Так вот, некоторые из них, узнав из «Ультры», что в обеденное время будет немецкий авианалет, пришли в столовую с касками. Когда авианалет произошел в указанное время, многих заинтересовало, как они догадались прихватить каски.
- Безнадега какая-то, - вздыхает Лоуренс. - Почему же немцы до сих пор не догадались?
- Нас это удивляет, потому что мы знаем все и наши каналы связи свободны от шума, - говорит Алан. - У немцев каналов связи меньше, а шума в них больше. Если мы не будем постоянно делать явные глупости, скажем, топить конвои в тумане, они никогда не получат однозначного доказательства, что мы взломали «Энигму».
- Забавно, что ты помянул «Энигму», - говорит Лоуренс, - потому что этот канал содержит огромное количество шума, из которого мы ухитряемся извлекать массу полезной информации.
- Именно поэтому я и беспокоюсь.
- Ладно, я, как могу, постараюсь одурачить Руди.
- Ты-то справишься. Я беспокоюсь из-за тех, кто выполняет операцию на местах.
- Полковник Чаттан представляется вполне надежным. - Лоуренс понимает, что успокаивать Алана бесполезно. У него просто такое настроение. Раз в два или три года Уотерхауз проявляет светский такт, и сейчас как раз такой случай: он меняет тему. - Значит, займешься секретной телефонией для Рузвельта и Черчилля?
- В теории. Сомневаюсь, что из этого выйдет что-нибудь практическое. В лабораториях «Белл» есть система, основанная на том, что форму сигнала разбивают на несколько диапазонов... - И Алан углубляется в рассказ о телефонных компаниях. Он выдает развернутый доклад о теории информации в приложении к человеческому голосу, и о том, как это влияет на телефонию. Хорошо, что у Тьюринга такая большая тема для изложения: лес большой, и он явно не помнит, где зарыл серебро.
Необремененные слитками серебра, друзья едут назад в сумерках, которые в этих северных широтах наступают на удивление рано. Они по большей части молчат: Лоуренс переваривает то, что Алан наболтал про подразделение 2702, конвои, лаборатории «Белл» и избыточность голосового сигнала. Каждые несколько минут их обгоняет мотоцикл с шифровками в багажном контейнере.
НА ВЫСОТЕ
Все, что годится для переброски скота, Бобби Шафто в разное время испробовал на себе - телячьи вагоны, открытые бортовые машины, форсированные марши по пересеченной местности. Теперь военные придумали этим радостям воздушный аналог - Самолет с Тысячью Имен: «Дуглас», DC-3, «старый толстяк», С-47, «номер три», «дакота», «дуг». Голые алюминиевые ребра фюзеляжа пытаются забить Бобби до смерти, но он пока отбивается. Главное, не заснуть.
Рядовых затолкали во второй самолет. В этом - лейтенанты Этридж и Роот вместе с рядовым первого класса Готтом и сержантом Бобби Шафто. Лейтенант Этридж подгреб под себя все, что было в отсеке мягкого, устроил гнездышко в передней части самолета и пристегнулся. Некоторое время он делал вид, что читает документы. Потом стал смотреть в иллюминатор. Сейчас он уснул и храпит так, что, кроме шуток, заглушает моторы.
Енох Роот забился в дальнюю, узкую часть фюзеляжа и читает две книги разом. Шафто думает, что это очень типично: книги наверняка говорят совершенно разные вещи, и капеллану нравится их стравливать - есть же любители играть в шахматы за обоих игроков сразу. Наверное, когда живешь на горе, а туземцы вокруг не знают ни одного из десятка языков, которыми ты владеешь, поневоле научишься спорить с самим собой.
В обоих бортах самолета - ряды маленьких квадратных иллюминаторов. Шафто смотрит направо и видит горы, покрытые снегом. Он в панике: неужели они сбились с пути и летят над Альпами? Однако слева по-прежнему Средиземное море. Постепенно его сменяет каменистая местность, заросшая чахлым кустарником, из которого торчат каменные столбы вроде «Башни Дьявола» в Вайоминге, потом остаются только камни и песок или песок без камней. Там и сям без всяких видимых причин песок морщится барханами. Черт возьми, они все еще в Африке!
Безобразие, почему не видно львов, жирафов и носорогов?.. Шафто идет высказать претензию пилотам. Может, удастся перекинуться с земляками в картишки. Или из переднего окна кабины видно что-нибудь такое, о чем можно будет написать домой.
Полный облом. Ничего в переднее окно не видно. Во всей вселенной есть только море, небо, песок. Каждый морпех знает, какое скучное это море. Песок и небо - немногим лучше. Впереди облачная гряда - какой-то там атмосферный фронт. И все.
Шафто успевает в общих чертах ознакомиться с планом полета, прежде чем карту убирают подальше от его глаз. Судя по всему, они летят над Тунисом. Бред какой-то. Когда Шафто интересовался последний раз, Тунис был под немцами и даже оставался их главным оплотом в Северной Африке. Судя по плану, они намерены лететь над проливом между Бизертой и Сицилией, потом на восток, к Мальте.
Припасы и подкрепления доставляют Роммелю через этот самый пролив и выгружают в Бизерте или Тунисе. Отсюда Роммель может ударить на восток, по Египту, или на запад, по Марокко. Несколько недель назад восьмая британская армия задала ему жару под Эль-Аламейном (это как раз в Египте), и с тех самых пор он отступает к Тунису. Недавно в Северной Африке высадились американцы, но пока ему здорово удается сражаться на два фронта, насколько Шафто угадывает промеж строк информационных радиосводок - уж больно они становятся бодрыми, как только речь заходит о Роммеле.
Все это означает, что под ними, в Сахаре, развернуты и готовы к бою крупные силы. Может быть, прямо сейчас идет сражение. Однако Шафто ничего такого не видит, только за редким караваном стелется пыль, словно дым вдоль бикфордова шнура.
Поэтому Шафто беседует с пилотами, пока по их взглядам не замечает, что говорит уже очень долго. Видать, эти гашишины убивали свои жертвы, забалтывая их до смерти.
На картишки рассчитывать нечего. Пилоты молчат, как в рот воды набрали. Приходится ввалиться в кабину и чуть ли не схватиться за рычаги, чтобы вытянуть из них хоть слово. Говорят они как-то странно. Только тут до Шафто доходит, что они не земляки, а друзья. Они - англичане.
Прежде чем убраться в грузовой отсек, он успевает заметить еще одно: оба пилота вооружены до зубов, как будто рассчитывают уложить человек двадцать - тридцать по пути от самолета в сортир и обратно. Шафто успел повидать таких психов, и ему это не нравится. Уж очень напоминает Гуадалканал.
Он находит место на дне грузового отсека рядом с рядовым первого класса Готтом и ложится. Крошечный револьвер на поясе мешает лежать на спине. Шафто перекладывает его в карман Теперь главное неудобство - зачехленный рейдерский стилет упрятанный между лопаток. Хочется лечь на бок, но с одной стороны казенный полуавтоматический кольт, которому он не доверяет, с другой - свой проверенный шестизарядник. Приходится разместить это все на полу, вместе с запасными обоймами, патронташами и разнообразными принадлежностями.
Кроме того, приходится отстегнуть от левой лодыжки нож «Гун-хо», незаменимый при расчистке джунглей, вскрытии кокосовых орехов и обезглавливании нипов, а от правой - короткоствольный крупнокалиберный пистолет, который Шафто носит для равновесия. Остаются только гранаты в передних карманах, потому что на животе он лежать не собирается.
Они огибают мыс как раз вовремя, чтобы их не унесло приливом. Впереди илистое дно бухточки. С одной стороны ее ограничивает мыс, который они только что обогнули, с другой, в нескольких ярдах впереди - следующий, до тошноты похожий, с третьей - вертикальный обрыв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
- Ну, я был рад, когда мы выиграли сражение, - осторожно замечает Лоуренс.
- А тебе не показалось немного странным, немного удивительным, немного явным, что после всех блестящих обманных маневров Ямамото этот ваш Нимиц в точности знал, где именно его искать? В одном определенном месте всего Тихого океана?
- Ладно, - говорит Лоуренс. - Я возмутился, докладную написал. Наверное, из-за нее сюда и попал.
- Так вот, мы, англичане, ничуть не лучше.
- Да?
- Если бы ты узнал, что мы творим в Средиземном море, ты бы ужаснулся. Это скандал. Преступление.
- Что мы там творим? - спрашивает Лоуренс. - Я говорю «мы», а не «вы», потому что теперь мы союзники.
- Да, да, - нетерпеливо отвечает Алан. - Так утверждают. - Он замирает, проводит пальцем вдоль цепей схемы, рассчитывая в уме индуктивности. - Ну, мы топим конвои. Немецкие конвои. Топим направо и налево.
- Конвои для Роммеля?
- Да. Немцы грузят топливо, танки и боеприпасы в Неаполе и отправляют суда на юг. Мы их топим. Топим почти все, потому что взломали итальянский шифр C38m и знаем, когда они выходят из Неаполя. А последнее время мы топим вообще все суда с припасами, которые особенно нужны Роммелю, потому что взломали его шифр «Зяблик» и знаем, что он настойчивей всего требует.
Тьюринг щелкает на своем изобретении тумблером. Пыльный конус из черной бумаги, привязанный к плате бечевкой, противно верещит. Конус - это репродуктор, надо думать, из радиоприемника. Алан берет ручку от метлы с длинной проволочной петлей на конце (вдоль палки к плате тянется провод) и проводит ею на уровне пояса, пока петля, как лассо, не повисает перед Лоуренсом. Репродуктор вопит.
- Отлично. Реагирует на твою пряжку, - говорит Алан.
Он ставит конструкцию на сухие листья, роется в нескольких карманах и, наконец, вытаскивает листок, на котором печатными буквами написано несколько строчек. Лоуренс узнал бы листок где угодно: это дешифровальная ведомость.
- Что там у тебя, Алан?
- Я записал подробные инструкции, положил в пузырек из-под амфетамина и спрятал под мостом, - говорит Алан. - На прошлой неделе я забрал пузырек и расшифровал инструкции. - Он машет листочком в воздухе.
- Какой шифровальный системой ты пользовался?
- Моей собственной. Хочешь, попытайся взломать.
- А почему решил выкопать именно сейчас?
- Это была предосторожность на случай немецкого вторжения, - говорит Алан. - Теперь, когда вы вступили в войну, нас точно не оккупируют.
- И много ты зарыл?
- Два серебряных слитка, Лоуренс, каждый на сумму примерно сто двадцать пять фунтов. Один должен быть совсем близко.
Алан встает, вынимает из кармана компас, поворачивается лицом к северу и расправляет плечи. Потом поворачивается на несколько градусов.
- Не помню, учел ли я магнитное склонение, - бормочет он. - Точно! Ладно, все равно. Сто шагов на север. - Алан углубляется в лес. За ним идет Лоуренс, которому поручено нести металлоискатель.
Доктор Тьюринг может ехать на велосипеде и, не прерывая разговора, считать обороты педалей. Точно так же он может считать шаги и разговаривать. Впрочем, не исключено, что он просто давно сбился со счета.
- Если все, что ты говоришь, правда, - произносит Лоуренс, - то мы наверняка допрыгались. Руди должен был сообразить, что мы взломали их коды.
- Существовала неофициальная система, которую можно считать предшественницей подразделения 2701, или 2702, или как там мы его называем, - говорит Алан. - Когда мы хотим потопить конвой, то посылаем самолет-разведчик. Разумеется, наблюдение - не настоящая его цель, мы и без того знаем, где конвой. Цель - пролететь так близко, чтобы его заметили. Тогда с корабля отправляют радиограмму, что их засек самолет службы наблюдения. Когда мы после этого их топим, немцы не удивляются - во всяком случае, не настолько удивляются, чтобы понять истинное положение дел.
Алан останавливается, сверяется с компасом, поворачивает на девяносто градусов и начинает идти на запад.
- По-моему, это мертвому припарки, - говорит Лоуренс. - Насколько вероятно, что союзный разведчик, посланный наугад, случайно заметит все до одного конвои?
- Я уже подсчитал и готов поспорить на любой из моих серебряных слитков, что Руди подсчитал тоже, - отвечает Тьюринг. - Вероятность очень мала.
- Значит, я прав, - говорит Лоуренс, - и, судя по всему, мы допрыгались.
- Может быть, еще нет. Пока все на волоске. На прошлой неделе мы потопили конвой в тумане.
- В тумане?
- Туман висел весь день. Засечь конвой с воздуха было нельзя. Эти кретины все равно его потопили. У Кессльринга, ясное дело, закрались подозрения. Тогда мы сфабриковали сообщение (зашифрованное кодом, который, мы точно знаем, нацисты вскрыли) к вымышленному агенту в Неаполе, в котором благодарили за информацию о конвое. С тех самых пор гестапо прочесывает портовые районы Неаполя - ищет нашего человечка.
- Значит, пока пронесло.
- Да. - Алан резко останавливается, забирает у Лоуренса металлоискатель и начинает водить петлей по поляне. Петля постоянно задевает о ветки и гнется, так что ее приходится выпрямлять, но упорно молчит, если только Алан для проверки не подносит ее к пряжке у Лоуренса на ремне.
- Дело страшно тонкое, - задумчиво произносит Алан. - Некоторые офицеры ПСС в Северной Африке...
- ПСС?
- Подразделений спецсвязи. Они передают данные «Ультры» в полевые штабы и следят, чтобы их там уничтожили. Так вот, некоторые из них, узнав из «Ультры», что в обеденное время будет немецкий авианалет, пришли в столовую с касками. Когда авианалет произошел в указанное время, многих заинтересовало, как они догадались прихватить каски.
- Безнадега какая-то, - вздыхает Лоуренс. - Почему же немцы до сих пор не догадались?
- Нас это удивляет, потому что мы знаем все и наши каналы связи свободны от шума, - говорит Алан. - У немцев каналов связи меньше, а шума в них больше. Если мы не будем постоянно делать явные глупости, скажем, топить конвои в тумане, они никогда не получат однозначного доказательства, что мы взломали «Энигму».
- Забавно, что ты помянул «Энигму», - говорит Лоуренс, - потому что этот канал содержит огромное количество шума, из которого мы ухитряемся извлекать массу полезной информации.
- Именно поэтому я и беспокоюсь.
- Ладно, я, как могу, постараюсь одурачить Руди.
- Ты-то справишься. Я беспокоюсь из-за тех, кто выполняет операцию на местах.
- Полковник Чаттан представляется вполне надежным. - Лоуренс понимает, что успокаивать Алана бесполезно. У него просто такое настроение. Раз в два или три года Уотерхауз проявляет светский такт, и сейчас как раз такой случай: он меняет тему. - Значит, займешься секретной телефонией для Рузвельта и Черчилля?
- В теории. Сомневаюсь, что из этого выйдет что-нибудь практическое. В лабораториях «Белл» есть система, основанная на том, что форму сигнала разбивают на несколько диапазонов... - И Алан углубляется в рассказ о телефонных компаниях. Он выдает развернутый доклад о теории информации в приложении к человеческому голосу, и о том, как это влияет на телефонию. Хорошо, что у Тьюринга такая большая тема для изложения: лес большой, и он явно не помнит, где зарыл серебро.
Необремененные слитками серебра, друзья едут назад в сумерках, которые в этих северных широтах наступают на удивление рано. Они по большей части молчат: Лоуренс переваривает то, что Алан наболтал про подразделение 2702, конвои, лаборатории «Белл» и избыточность голосового сигнала. Каждые несколько минут их обгоняет мотоцикл с шифровками в багажном контейнере.
НА ВЫСОТЕ
Все, что годится для переброски скота, Бобби Шафто в разное время испробовал на себе - телячьи вагоны, открытые бортовые машины, форсированные марши по пересеченной местности. Теперь военные придумали этим радостям воздушный аналог - Самолет с Тысячью Имен: «Дуглас», DC-3, «старый толстяк», С-47, «номер три», «дакота», «дуг». Голые алюминиевые ребра фюзеляжа пытаются забить Бобби до смерти, но он пока отбивается. Главное, не заснуть.
Рядовых затолкали во второй самолет. В этом - лейтенанты Этридж и Роот вместе с рядовым первого класса Готтом и сержантом Бобби Шафто. Лейтенант Этридж подгреб под себя все, что было в отсеке мягкого, устроил гнездышко в передней части самолета и пристегнулся. Некоторое время он делал вид, что читает документы. Потом стал смотреть в иллюминатор. Сейчас он уснул и храпит так, что, кроме шуток, заглушает моторы.
Енох Роот забился в дальнюю, узкую часть фюзеляжа и читает две книги разом. Шафто думает, что это очень типично: книги наверняка говорят совершенно разные вещи, и капеллану нравится их стравливать - есть же любители играть в шахматы за обоих игроков сразу. Наверное, когда живешь на горе, а туземцы вокруг не знают ни одного из десятка языков, которыми ты владеешь, поневоле научишься спорить с самим собой.
В обоих бортах самолета - ряды маленьких квадратных иллюминаторов. Шафто смотрит направо и видит горы, покрытые снегом. Он в панике: неужели они сбились с пути и летят над Альпами? Однако слева по-прежнему Средиземное море. Постепенно его сменяет каменистая местность, заросшая чахлым кустарником, из которого торчат каменные столбы вроде «Башни Дьявола» в Вайоминге, потом остаются только камни и песок или песок без камней. Там и сям без всяких видимых причин песок морщится барханами. Черт возьми, они все еще в Африке!
Безобразие, почему не видно львов, жирафов и носорогов?.. Шафто идет высказать претензию пилотам. Может, удастся перекинуться с земляками в картишки. Или из переднего окна кабины видно что-нибудь такое, о чем можно будет написать домой.
Полный облом. Ничего в переднее окно не видно. Во всей вселенной есть только море, небо, песок. Каждый морпех знает, какое скучное это море. Песок и небо - немногим лучше. Впереди облачная гряда - какой-то там атмосферный фронт. И все.
Шафто успевает в общих чертах ознакомиться с планом полета, прежде чем карту убирают подальше от его глаз. Судя по всему, они летят над Тунисом. Бред какой-то. Когда Шафто интересовался последний раз, Тунис был под немцами и даже оставался их главным оплотом в Северной Африке. Судя по плану, они намерены лететь над проливом между Бизертой и Сицилией, потом на восток, к Мальте.
Припасы и подкрепления доставляют Роммелю через этот самый пролив и выгружают в Бизерте или Тунисе. Отсюда Роммель может ударить на восток, по Египту, или на запад, по Марокко. Несколько недель назад восьмая британская армия задала ему жару под Эль-Аламейном (это как раз в Египте), и с тех самых пор он отступает к Тунису. Недавно в Северной Африке высадились американцы, но пока ему здорово удается сражаться на два фронта, насколько Шафто угадывает промеж строк информационных радиосводок - уж больно они становятся бодрыми, как только речь заходит о Роммеле.
Все это означает, что под ними, в Сахаре, развернуты и готовы к бою крупные силы. Может быть, прямо сейчас идет сражение. Однако Шафто ничего такого не видит, только за редким караваном стелется пыль, словно дым вдоль бикфордова шнура.
Поэтому Шафто беседует с пилотами, пока по их взглядам не замечает, что говорит уже очень долго. Видать, эти гашишины убивали свои жертвы, забалтывая их до смерти.
На картишки рассчитывать нечего. Пилоты молчат, как в рот воды набрали. Приходится ввалиться в кабину и чуть ли не схватиться за рычаги, чтобы вытянуть из них хоть слово. Говорят они как-то странно. Только тут до Шафто доходит, что они не земляки, а друзья. Они - англичане.
Прежде чем убраться в грузовой отсек, он успевает заметить еще одно: оба пилота вооружены до зубов, как будто рассчитывают уложить человек двадцать - тридцать по пути от самолета в сортир и обратно. Шафто успел повидать таких психов, и ему это не нравится. Уж очень напоминает Гуадалканал.
Он находит место на дне грузового отсека рядом с рядовым первого класса Готтом и ложится. Крошечный револьвер на поясе мешает лежать на спине. Шафто перекладывает его в карман Теперь главное неудобство - зачехленный рейдерский стилет упрятанный между лопаток. Хочется лечь на бок, но с одной стороны казенный полуавтоматический кольт, которому он не доверяет, с другой - свой проверенный шестизарядник. Приходится разместить это все на полу, вместе с запасными обоймами, патронташами и разнообразными принадлежностями.
Кроме того, приходится отстегнуть от левой лодыжки нож «Гун-хо», незаменимый при расчистке джунглей, вскрытии кокосовых орехов и обезглавливании нипов, а от правой - короткоствольный крупнокалиберный пистолет, который Шафто носит для равновесия. Остаются только гранаты в передних карманах, потому что на животе он лежать не собирается.
Они огибают мыс как раз вовремя, чтобы их не унесло приливом. Впереди илистое дно бухточки. С одной стороны ее ограничивает мыс, который они только что обогнули, с другой, в нескольких ярдах впереди - следующий, до тошноты похожий, с третьей - вертикальный обрыв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71