Ты видел, как он плохо поступил?»
«Не используй только простые слова, – затрещали с пулеметной скоростью клавиши. – Я говорил тебе, что знаю все слова, которые ты когда-либо печатал на клавиатуре. Я слушаю. Я учусь. Я научился многому. А злость мою вызвало то, как он обошелся с тобой».
«Я знаю, что ты разозлился из-за меня, – ответил, я, продолжая говорить и печатать. – Наверняка ты слышал, как я об этом всем рассказывал».
«Разве ты не понимаешь, что с тобою здесь происходит? – спросил он, печатая с устрашающей скоростью. – Они пытаются забрать тебя у меня. Они пытаются разделить нас, хотя мы с тобою – Квинн-Гоблин. Они ничего не понимают».
«Не важно, что они думают, – спокойно ответил я. – Я люблю тебя. Я тебе предан. Им нас не разлучить. Это невозможно. Но тебе нельзя сердиться. Нельзя быть вспыльчивым. Если ты будешь гневаться и горячиться, я не смогу тебя любить».
«Если только это не гнев на твоих врагов, – возразил он. – Если причина гнева в них – тогда это хорошо, да?»
Прежде он никогда так не формулировал свои мысли. Это был крошечный и в то же время очень важный поворот в его мышлении.
«Да, – ответил я. – Я хочу, чтобы ты защищал меня. Защищай Блэквуд-Мэнор. Защищай всех тех, кого я люблю».
«Ты вызываешь у меня смех».
«Почему?» – с воинственной наивностью поинтересовался я.
Компьютер полетел с моих коленей на пол. Не успел я подняться из кресла, как Гоблин оказался рядом, вновь став видимым. Он поцеловал меня в губы, потом отстранился не более чем на фут и крепко обнял.
Губы его зашевелились, и впервые я услышал его истинный голос – монотонный и тихий.
«Теперь ты меня боишься», – медленно произнес он, вяло шевеля губами.
«Так тебе именно это нужно?» – спросил я, придя в ужас. Даже во время драки с незнакомцем я не испытывал такого страха.
«Ты хочешь, чтобы я тебя боялся? – спросил я. – Я не могу одновременно любить тебя и бояться. Если я буду тебя бояться, то вскоре возненавижу. Ты чувствовал, как я ненавижу того незнакомца? Так вот – сделай вывод».
Он снова приблизился, чтобы поцеловать меня, и я почувствовал его губы на своих так же явственно, как чувствовал поцелуи Жасмин. Он опустил руку и полез под ночную рубашку у меня между ног.
«Нет, не здесь, – сказал я. – Наберись терпения».
Он снова заговорил со мной. Он на самом деле произносил слова.
«Но когда ты это чувствуешь, я тоже это чувствую и хочу».
Ощутив его интимное пожатие, я сдался. Сдался очень быстро, впрочем, все было кончено через несколько секунд. Я откинулся в кресле и закрыл глаза По телу пробежала приятная дрожь. Настала пора тишины. Она длилась минут пять или больше. Гоблин по-прежнему был рядом. Он стоял на коленях передо мной, но я не мог взглянуть на него.
«Кто был тот незнакомец? – спросил я и открыл глаза – Я много раз тебя спрашивал. Кто он такой?»
«Не знаю», – жутким бесстрастным голосом прозвучал ответ.
«Где сейчас незнакомец?» – спросил я.
«Не знаю, – вновь ответил он. – Если бы знал, я бы его нашел и как следует ему врезал. Я не знаю всего. – Он по-прежнему говорил тихо и бесстрастно. – Однако я знаю гораздо больше, чем ты думаешь».
Я промолчал. Я был слишком напуган. Я попытался пробудить в себе чувство любви, но вовсе не потому, что желал любить его, а потому что почувствовал, что вот-вот сойду с ума. К утру следующего дня я мог бы превратиться в буйно помешанного.
«Я хочу, чтобы сейчас ты ушел, – сказал я, глядя ему в глаза. – Я хочу, чтобы ты ушел и дал мне возможность подумать, понятно?»
«Ты думаешь, что можешь мною командовать? – послышался монотонный голос, губы двигались, слегка запаздывая. – Так вот, ты не можешь мною командовать, – продолжил он. – Но ради любви я оставлю тебя в одиночестве. Остерегайся того, что здесь могут с тобою сделать».
«Не пугай меня больше», – сказал я.
«Я не хочу тебя пугать, – произнес все тот же голос. – Но ты должен понять, что они хотят тебя изменить. Они хотят сделать так, чтобы ты больше не мог ни видеть, ни слышать меня».
«Это сделать невозможно, – прошептал я. – Ступай же. Я должен побыть один. Тебе разве не хочется иногда побыть одному?»
Без ответа.
«Куда ты уходишь, когда не со мной?» – поинтересовался я.
Без ответа.
«Скажи, куда ты уходишь? Быть может, ты остаешься рядом со мной, невидимый, продолжая наблюдать и слушать?»
Без ответа.
Я почувствовал, что он исчез. В комнате вдруг стало холоднее. Я услышал посторонние звуки: зашелестели бумажные салфетки в коробке, заскрипела кровать, тихо стукнули жалюзи на окнах, потом все смолкло.
Я перекрестился. Что мне теперь делать? Где найти того, кто во всем разберется? Черт возьми, мне нужен был кто-то, кто посоветовал бы, как поступить.
Я прошел в ванную и смыл с ног липкую сперму. Потом вымыл руки. Вернулся в палату и вынул из тумбочки четки. Это были гранатовые четки, доставшиеся мне на первом причастии. Подарок Линелль. Я начал молиться.
Но мысль о незнакомце не давала мне возможности сосредоточиться на молитве. Что, если он вернулся в Блэквуд-Мэнор? Что он станет делать, если разрушить Хижину Отшельника? Я представил его, вспомнив взгляд бешеных темных глаз. Как он разъярился, когда крутился волчком, увиливая от летевших в него осколков.
А если бы я заснул, мне приснилась бы Ревекка.
21
На консилиум к психиатрам Гоблин явился вовремя. Он снова превратился в моего преданного двойника, и его лицо больше не выражало презрение и скуку. Когда он обнял меня, я увидел, что он боится предстоящей встречи.
Когда мы вошли в зал – Гоблин, я и тетушка Куин – я спросил сам себя: а что будет, если довериться этим людям? Что будет, если я обращусь к ним за помощью? Помогут ли они мне, но не каким-то состряпанным психиатрическим диагнозом, а активным действием против Ревекки и Гоблина, против паники, пригнавшей меня в Хижину Отшельника? Станут ли эти врачи моими сообщниками в борьбе с незнакомцем, вторгшимся на мою территорию?
Внезапная идея предать Гоблина, порожденная новым страхом, заставила меня устыдиться. Но он об этом не догадывался: несмотря на все свои успехи, он пока не умел читать мои мысли.
Я спокойно попросил поставить рядом со мной еще один стул – для Гоблина – и, положив руку ему на колено, почувствовал, что он расслабился. Повернув к нему голову, я увидел, что он холодно рассматривает собравшихся врачей. Тогда я им сообщил, что Гоблин сидит слева от меня и, хотя они его не видят, он видит их и слышит все.
Что касается состава врачей, я вскоре удостоверился, что ни от одного из них не приходится ждать чего-то выдающегося. Вся процедура свелась по большей части к обыденному разговору, продолжавшемуся полчаса.
Двое врачей были совсем молодые равнодушные люди стерильного вида – практиканты, как я решил. Единственная женщина в консилиуме производила впечатление неуверенной особы, чересчур активно старающейся всем понравиться, а председателем был огромный здоровяк, который сам, по-видимому, страдал от депрессии. В состав консилиума вошел и Уинн Мэйфейр. Он молча, с достоинством смотрел на меня, и его лицо казалось мне гораздо интереснее всех прочих.
Я сухо и кратко рассказал всю свою историю. Ничего не скрывал – умолчал лишь об интимных подробностях наших с Гоблином эротических отношений, завязавшихся совсем недавно. О его героизме я сказал многое, но о нашей плотской связи – ничего. Когда я описывал свою любовную связь с Ревеккой, похороны ее останков, приезд экспертов из медицинской лаборатории Мэйфейровского центра, посетивших, как и представители ФБР, Хижину Отшельника, врачи дружно посмотрели на тетушку Куин, и та охотно все подтвердила.
«Вы сознаете, – заговорил здоровяк-председатель, – что в ванной, где на вас якобы напали, не было обнаружено вообще никаких отпечатков пальцев. Ни на стенах, ни на осколках стекла, пригодных для экспертизы?»
Я этого не знал и почувствовал горькое разочарование оттого, что узнаю новость при таких обстоятельствах.
«Незнакомец ни до чего не дотрагивался, кроме меня, – спокойно ответил я, но мое лицо горело от усилия сдержаться. – Стекло было разбито вдребезги».
«Вам также известно, – продолжал председатель консилиума, – что ваша экономка Рамона, равно как и охранники, дежурившие в то время в поместье, не видели чужака».
Мне снова стало больно, оттого что тетушка Куин не рассказала об этом раньше, но я подавил гнев и просто пожал плечами.
«Доктор Уинн Мэйфейр может подтвердить, что не я сам себе нанес свои раны».
Мы зашли в тупик.
Затем врачи начали задавать те же обычные вопросы, которые задавали психиатры много лет назад, когда я был ребенком. К ним прибавились несколько новых: «Не слышу ли я голоса?», «Не указывает ли мне Гоблин, как поступать?», «Не темнеет ли у меня иногда в глазах?», «Знаю ли я собственный IQ?», «Есть ли у меня желание поступить в колледж?» Я давал простые ответы. Мне хотелось поскорее покончить со всем этим.
Наконец Уинн Мэйфейр поинтересовался у меня очень тихим и уважительным голосом, не может ли он и остальные врачи сделать что-то для меня. Не хочу ли я теперь задать вопросы тем, кто только что опрашивал меня.
Я совершенно опешил. Никак не ожидал услышать нечто столь разумное и дрркественное. Здравый смысл советовал мне промолчать и обдумать предложение, но я не послушал его и поспешил ответить:
«Нет. Думаю, вся эта процедура уже достаточно затянулась. Полагаю, вы теперь посовещаетесь и сообщите мне диагноз?»
«Мы так и сделаем, если хотите, – ответил доктор Уинн. – И благодарны вам за то, что вы пришли».
«Вы говорите так, словно я образец какого-то редкого вида, – вспылил я, не обращая внимания на то, что тетушка Куин тихо охнула. – Для чего меня сюда привели – ради вас или ради меня самого?»
Мой резкий тон никак не подействовал на доктора Уинна – он остался по-прежнему невозмутим.
«Наша больница – одновременно и учебный центр, Квинн, – ответил он. – Здесь все взаимосвязано. Что касается вашего диагноза, то для нас совершенно очевидно, что вы не страдаете маниакальной депрессией, что вы не шизофреник и не психопат. А именно такие больные доставляют здоровым людям беспокойство».
Он поднялся из-за стола, что послркило сигналом остальным врачам, и на этот раз пожал мне руку и поблагодарил за терпение. Оба стерильных молодых человека тут же исчезли, с ними ушла и женщина, огромный унылый председатель этой команды пожелал мне удачи, а тетушка Куин ликующе заявила, что теперь мы можем подняться на крышу, в ресторан «Гранд-Люминьер», и отлично поужинать.
Гоблин по-прежнему не отходил от меня ни на шаг, и, когда мы все вместе поднимались на лифте, я чувствовал, как он меня крепко обнимает правой рукой.
Я раздумывал, как мне теперь заявить о правах мистера Нэша Пенфилда. Времени на деликатность не оставалось.
Ресторан оказался на удивление чудесным. Все дифирамбы тетушки Куин не отражали в полной мере его великолепия. Мы возвышались над всем городом, что само по себе было здорово, огромные окна с арочными сводами открывали во все стороны вид на огни Нового Орлеана. Вдоль одной стены располагалась колоннада, где можно было прогуляться на свежем воздухе. Внутри помещения в простенках между окнами висели дорогие картины в тяжелых красивых рамах – образцы живописи разных веков.
Я тут же приметил полотна голландской школы.
«Господи, мы будем обедать в окружении сплошных Рембрандтов!» – воскликнул я, обращаясь к тетушке.
«Нет, дорогой, это все подделки, или репродукции, как любит говорить Роуан Мэйфейр. Их заказали специально для ресторана. Но не беспокойся. Совсем скоро ты побываешь в Амстердаме и собственными глазами увидишь многие оригиналы».
«Какая потрясающая идея, – заметил я, – собрать все эти картины здесь для людей, которые не желают отправляться в странствия».
«Тихо, тихо, дорогой, – сказала тетушка. – Не волнуйся насчет странствий. А вот и Нэш. Сидит за столом. Иди за мной».
Прежде чем рассмотреть поджидавшего нас человека, я оглядел ресторан. За столиками, покрытыми белыми скатертями, сидела самая пестрая публика: множество больных в инвалидных креслах ужинали со своими родственниками, за некоторыми столиками я увидел нарядно одетых людей, собиравшихся, видимо, провести весь вечер в городе, а кроме того – врачей и медсестер. Все столики были круглые, но различного размера. Наш был накрыт на четверых, что сразу меня порадовало.
В общем, я понял, что это вполне демократическое заведение, в котором смело сочетаются истинная красота и изысканность, и сразу проникся симпатией к женщине, все это придумавшей. В окна было хорошо видно залитое солнцем небо, а еще – мигающие огоньки двух речных мостов, чудесно сиявшие в сумерках. Я сразу влюбился в этот вид.
Но пришла пора познакомиться с Нэшем и представить его Гоблину.
Мужчина, помогавший тетушке Куин усесться за стол, оказался даже выше меня (в то время) – приблизительно дюйма на два.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
«Не используй только простые слова, – затрещали с пулеметной скоростью клавиши. – Я говорил тебе, что знаю все слова, которые ты когда-либо печатал на клавиатуре. Я слушаю. Я учусь. Я научился многому. А злость мою вызвало то, как он обошелся с тобой».
«Я знаю, что ты разозлился из-за меня, – ответил, я, продолжая говорить и печатать. – Наверняка ты слышал, как я об этом всем рассказывал».
«Разве ты не понимаешь, что с тобою здесь происходит? – спросил он, печатая с устрашающей скоростью. – Они пытаются забрать тебя у меня. Они пытаются разделить нас, хотя мы с тобою – Квинн-Гоблин. Они ничего не понимают».
«Не важно, что они думают, – спокойно ответил я. – Я люблю тебя. Я тебе предан. Им нас не разлучить. Это невозможно. Но тебе нельзя сердиться. Нельзя быть вспыльчивым. Если ты будешь гневаться и горячиться, я не смогу тебя любить».
«Если только это не гнев на твоих врагов, – возразил он. – Если причина гнева в них – тогда это хорошо, да?»
Прежде он никогда так не формулировал свои мысли. Это был крошечный и в то же время очень важный поворот в его мышлении.
«Да, – ответил я. – Я хочу, чтобы ты защищал меня. Защищай Блэквуд-Мэнор. Защищай всех тех, кого я люблю».
«Ты вызываешь у меня смех».
«Почему?» – с воинственной наивностью поинтересовался я.
Компьютер полетел с моих коленей на пол. Не успел я подняться из кресла, как Гоблин оказался рядом, вновь став видимым. Он поцеловал меня в губы, потом отстранился не более чем на фут и крепко обнял.
Губы его зашевелились, и впервые я услышал его истинный голос – монотонный и тихий.
«Теперь ты меня боишься», – медленно произнес он, вяло шевеля губами.
«Так тебе именно это нужно?» – спросил я, придя в ужас. Даже во время драки с незнакомцем я не испытывал такого страха.
«Ты хочешь, чтобы я тебя боялся? – спросил я. – Я не могу одновременно любить тебя и бояться. Если я буду тебя бояться, то вскоре возненавижу. Ты чувствовал, как я ненавижу того незнакомца? Так вот – сделай вывод».
Он снова приблизился, чтобы поцеловать меня, и я почувствовал его губы на своих так же явственно, как чувствовал поцелуи Жасмин. Он опустил руку и полез под ночную рубашку у меня между ног.
«Нет, не здесь, – сказал я. – Наберись терпения».
Он снова заговорил со мной. Он на самом деле произносил слова.
«Но когда ты это чувствуешь, я тоже это чувствую и хочу».
Ощутив его интимное пожатие, я сдался. Сдался очень быстро, впрочем, все было кончено через несколько секунд. Я откинулся в кресле и закрыл глаза По телу пробежала приятная дрожь. Настала пора тишины. Она длилась минут пять или больше. Гоблин по-прежнему был рядом. Он стоял на коленях передо мной, но я не мог взглянуть на него.
«Кто был тот незнакомец? – спросил я и открыл глаза – Я много раз тебя спрашивал. Кто он такой?»
«Не знаю», – жутким бесстрастным голосом прозвучал ответ.
«Где сейчас незнакомец?» – спросил я.
«Не знаю, – вновь ответил он. – Если бы знал, я бы его нашел и как следует ему врезал. Я не знаю всего. – Он по-прежнему говорил тихо и бесстрастно. – Однако я знаю гораздо больше, чем ты думаешь».
Я промолчал. Я был слишком напуган. Я попытался пробудить в себе чувство любви, но вовсе не потому, что желал любить его, а потому что почувствовал, что вот-вот сойду с ума. К утру следующего дня я мог бы превратиться в буйно помешанного.
«Я хочу, чтобы сейчас ты ушел, – сказал я, глядя ему в глаза. – Я хочу, чтобы ты ушел и дал мне возможность подумать, понятно?»
«Ты думаешь, что можешь мною командовать? – послышался монотонный голос, губы двигались, слегка запаздывая. – Так вот, ты не можешь мною командовать, – продолжил он. – Но ради любви я оставлю тебя в одиночестве. Остерегайся того, что здесь могут с тобою сделать».
«Не пугай меня больше», – сказал я.
«Я не хочу тебя пугать, – произнес все тот же голос. – Но ты должен понять, что они хотят тебя изменить. Они хотят сделать так, чтобы ты больше не мог ни видеть, ни слышать меня».
«Это сделать невозможно, – прошептал я. – Ступай же. Я должен побыть один. Тебе разве не хочется иногда побыть одному?»
Без ответа.
«Куда ты уходишь, когда не со мной?» – поинтересовался я.
Без ответа.
«Скажи, куда ты уходишь? Быть может, ты остаешься рядом со мной, невидимый, продолжая наблюдать и слушать?»
Без ответа.
Я почувствовал, что он исчез. В комнате вдруг стало холоднее. Я услышал посторонние звуки: зашелестели бумажные салфетки в коробке, заскрипела кровать, тихо стукнули жалюзи на окнах, потом все смолкло.
Я перекрестился. Что мне теперь делать? Где найти того, кто во всем разберется? Черт возьми, мне нужен был кто-то, кто посоветовал бы, как поступить.
Я прошел в ванную и смыл с ног липкую сперму. Потом вымыл руки. Вернулся в палату и вынул из тумбочки четки. Это были гранатовые четки, доставшиеся мне на первом причастии. Подарок Линелль. Я начал молиться.
Но мысль о незнакомце не давала мне возможности сосредоточиться на молитве. Что, если он вернулся в Блэквуд-Мэнор? Что он станет делать, если разрушить Хижину Отшельника? Я представил его, вспомнив взгляд бешеных темных глаз. Как он разъярился, когда крутился волчком, увиливая от летевших в него осколков.
А если бы я заснул, мне приснилась бы Ревекка.
21
На консилиум к психиатрам Гоблин явился вовремя. Он снова превратился в моего преданного двойника, и его лицо больше не выражало презрение и скуку. Когда он обнял меня, я увидел, что он боится предстоящей встречи.
Когда мы вошли в зал – Гоблин, я и тетушка Куин – я спросил сам себя: а что будет, если довериться этим людям? Что будет, если я обращусь к ним за помощью? Помогут ли они мне, но не каким-то состряпанным психиатрическим диагнозом, а активным действием против Ревекки и Гоблина, против паники, пригнавшей меня в Хижину Отшельника? Станут ли эти врачи моими сообщниками в борьбе с незнакомцем, вторгшимся на мою территорию?
Внезапная идея предать Гоблина, порожденная новым страхом, заставила меня устыдиться. Но он об этом не догадывался: несмотря на все свои успехи, он пока не умел читать мои мысли.
Я спокойно попросил поставить рядом со мной еще один стул – для Гоблина – и, положив руку ему на колено, почувствовал, что он расслабился. Повернув к нему голову, я увидел, что он холодно рассматривает собравшихся врачей. Тогда я им сообщил, что Гоблин сидит слева от меня и, хотя они его не видят, он видит их и слышит все.
Что касается состава врачей, я вскоре удостоверился, что ни от одного из них не приходится ждать чего-то выдающегося. Вся процедура свелась по большей части к обыденному разговору, продолжавшемуся полчаса.
Двое врачей были совсем молодые равнодушные люди стерильного вида – практиканты, как я решил. Единственная женщина в консилиуме производила впечатление неуверенной особы, чересчур активно старающейся всем понравиться, а председателем был огромный здоровяк, который сам, по-видимому, страдал от депрессии. В состав консилиума вошел и Уинн Мэйфейр. Он молча, с достоинством смотрел на меня, и его лицо казалось мне гораздо интереснее всех прочих.
Я сухо и кратко рассказал всю свою историю. Ничего не скрывал – умолчал лишь об интимных подробностях наших с Гоблином эротических отношений, завязавшихся совсем недавно. О его героизме я сказал многое, но о нашей плотской связи – ничего. Когда я описывал свою любовную связь с Ревеккой, похороны ее останков, приезд экспертов из медицинской лаборатории Мэйфейровского центра, посетивших, как и представители ФБР, Хижину Отшельника, врачи дружно посмотрели на тетушку Куин, и та охотно все подтвердила.
«Вы сознаете, – заговорил здоровяк-председатель, – что в ванной, где на вас якобы напали, не было обнаружено вообще никаких отпечатков пальцев. Ни на стенах, ни на осколках стекла, пригодных для экспертизы?»
Я этого не знал и почувствовал горькое разочарование оттого, что узнаю новость при таких обстоятельствах.
«Незнакомец ни до чего не дотрагивался, кроме меня, – спокойно ответил я, но мое лицо горело от усилия сдержаться. – Стекло было разбито вдребезги».
«Вам также известно, – продолжал председатель консилиума, – что ваша экономка Рамона, равно как и охранники, дежурившие в то время в поместье, не видели чужака».
Мне снова стало больно, оттого что тетушка Куин не рассказала об этом раньше, но я подавил гнев и просто пожал плечами.
«Доктор Уинн Мэйфейр может подтвердить, что не я сам себе нанес свои раны».
Мы зашли в тупик.
Затем врачи начали задавать те же обычные вопросы, которые задавали психиатры много лет назад, когда я был ребенком. К ним прибавились несколько новых: «Не слышу ли я голоса?», «Не указывает ли мне Гоблин, как поступать?», «Не темнеет ли у меня иногда в глазах?», «Знаю ли я собственный IQ?», «Есть ли у меня желание поступить в колледж?» Я давал простые ответы. Мне хотелось поскорее покончить со всем этим.
Наконец Уинн Мэйфейр поинтересовался у меня очень тихим и уважительным голосом, не может ли он и остальные врачи сделать что-то для меня. Не хочу ли я теперь задать вопросы тем, кто только что опрашивал меня.
Я совершенно опешил. Никак не ожидал услышать нечто столь разумное и дрркественное. Здравый смысл советовал мне промолчать и обдумать предложение, но я не послушал его и поспешил ответить:
«Нет. Думаю, вся эта процедура уже достаточно затянулась. Полагаю, вы теперь посовещаетесь и сообщите мне диагноз?»
«Мы так и сделаем, если хотите, – ответил доктор Уинн. – И благодарны вам за то, что вы пришли».
«Вы говорите так, словно я образец какого-то редкого вида, – вспылил я, не обращая внимания на то, что тетушка Куин тихо охнула. – Для чего меня сюда привели – ради вас или ради меня самого?»
Мой резкий тон никак не подействовал на доктора Уинна – он остался по-прежнему невозмутим.
«Наша больница – одновременно и учебный центр, Квинн, – ответил он. – Здесь все взаимосвязано. Что касается вашего диагноза, то для нас совершенно очевидно, что вы не страдаете маниакальной депрессией, что вы не шизофреник и не психопат. А именно такие больные доставляют здоровым людям беспокойство».
Он поднялся из-за стола, что послркило сигналом остальным врачам, и на этот раз пожал мне руку и поблагодарил за терпение. Оба стерильных молодых человека тут же исчезли, с ними ушла и женщина, огромный унылый председатель этой команды пожелал мне удачи, а тетушка Куин ликующе заявила, что теперь мы можем подняться на крышу, в ресторан «Гранд-Люминьер», и отлично поужинать.
Гоблин по-прежнему не отходил от меня ни на шаг, и, когда мы все вместе поднимались на лифте, я чувствовал, как он меня крепко обнимает правой рукой.
Я раздумывал, как мне теперь заявить о правах мистера Нэша Пенфилда. Времени на деликатность не оставалось.
Ресторан оказался на удивление чудесным. Все дифирамбы тетушки Куин не отражали в полной мере его великолепия. Мы возвышались над всем городом, что само по себе было здорово, огромные окна с арочными сводами открывали во все стороны вид на огни Нового Орлеана. Вдоль одной стены располагалась колоннада, где можно было прогуляться на свежем воздухе. Внутри помещения в простенках между окнами висели дорогие картины в тяжелых красивых рамах – образцы живописи разных веков.
Я тут же приметил полотна голландской школы.
«Господи, мы будем обедать в окружении сплошных Рембрандтов!» – воскликнул я, обращаясь к тетушке.
«Нет, дорогой, это все подделки, или репродукции, как любит говорить Роуан Мэйфейр. Их заказали специально для ресторана. Но не беспокойся. Совсем скоро ты побываешь в Амстердаме и собственными глазами увидишь многие оригиналы».
«Какая потрясающая идея, – заметил я, – собрать все эти картины здесь для людей, которые не желают отправляться в странствия».
«Тихо, тихо, дорогой, – сказала тетушка. – Не волнуйся насчет странствий. А вот и Нэш. Сидит за столом. Иди за мной».
Прежде чем рассмотреть поджидавшего нас человека, я оглядел ресторан. За столиками, покрытыми белыми скатертями, сидела самая пестрая публика: множество больных в инвалидных креслах ужинали со своими родственниками, за некоторыми столиками я увидел нарядно одетых людей, собиравшихся, видимо, провести весь вечер в городе, а кроме того – врачей и медсестер. Все столики были круглые, но различного размера. Наш был накрыт на четверых, что сразу меня порадовало.
В общем, я понял, что это вполне демократическое заведение, в котором смело сочетаются истинная красота и изысканность, и сразу проникся симпатией к женщине, все это придумавшей. В окна было хорошо видно залитое солнцем небо, а еще – мигающие огоньки двух речных мостов, чудесно сиявшие в сумерках. Я сразу влюбился в этот вид.
Но пришла пора познакомиться с Нэшем и представить его Гоблину.
Мужчина, помогавший тетушке Куин усесться за стол, оказался даже выше меня (в то время) – приблизительно дюйма на два.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96