— Ничего хуже и ничего отвратительнее…
Фиона хрипло рассмеялась, наклонилась и начала стягивать тесные брюки. Она уже плыла по реке страсти, слишком широкой для того, чтобы слова какого-то там, предназначенного к отстрелу, Хоуэна Редса могли достичь ее, пребывающую в наслаждении на самом середине потока. Она выдернула одну ногу из штанины, громко дыша. Я окинул ее медленным, полным отвращения взглядом:
— Я люблю сисястых блондинок, а тебе долго пришлось бы накачиваться, чтобы хоть как-то меня заинтересовать. Вали отсюда, камбала. Девушка медленно выпрямилась, с неохотой покидая реку своей неудержимой страсти, и до нее все явственнее доходило, кто тому виной. Несколько мгновений она смотрела на меня, словно не замечая, затем подняла вторую ногу, с которой еще не успела стянуть брючину, одним движением содрала штаны, вытащила что-то из кармана и бросила. Маленький шарик ударился о стену над моей головой. Я почувствовал запах, от которого перехватило дыхание, и на меня словно упала холодная занавеска. Я все отчетливо видел, но не мог пошевелить головой. Фиона наклонилась, потянула меня за ноги и перетащила на край топчана. Я упал бы на спину, если бы она не придержала меня за рубашку. Наркотик заморозил меня в сидячем положении. Девушка несколько секунд разглядывала дело своих рук. Я был в полном сознании, но словно закован в камень, неподвластный сокращениям моих мышц. Сюрреалистическая скульптура: «Сидящий Оуэн Йитс», автор: Фиона Распущенная, 2074 год н. э.
Она придвинулась ближе, коснувшись соском моего рта. Потом еще раз, и еще. Темп и сила ее движений нарастали, я чувствовал, как сосок твердеет, деревенеет, едва не раздирая мне губы. Перед глазами скользило туда и обратно молодое, крепкое тело, я видел маленькую родинку над самой грудью, чувствовал запах возбуждения и пота. Фиона что-то прошипела, и я почувствовал, как она сползает на мое правое бедро, охватывает его своими и сжимает. Схватившись за рубашку у меня на спине, она вдавила мое лицо между своих грудей и, сидя на моем бедре, начала придвигаться ко мне и отодвигаться, сначала медленно, потом все быстрее, ее дыхание становилось все громче, переходя в хрип. Я дернулся, мне не хватало воздуха. Оуэн Йитс, задушенный грудями садистки-нимфоманки. Онанистки.
Она застонала и на секунду отодвинулась; я вдохнул дарованный мне судьбой глоток воздуха, потом еще один, хрипя не хуже, чем хватающая воздух в пылу оргазма мастурбирующая Фиона. Постепенно ко мне возвращалась способность мыслить, временно подавленная жаждой кислорода. Я начал осознавать, что еще немного, и мой нос будет сломан о грудину девушки, но ничего не мог с этим поделать. К счастью, она начала подпрыгивать, услаждая подслушивающую аппаратуру целой гаммой стонов, а глаз камеры — спазматическими судорогами. Я подавил тошноту, опасаясь захлебнуться собственной рвотой. Сильный запах самки заполнил мои ноздри, лишенные возможности двигаться глазные яблоки начало жечь, затем жжение несколько ослабело, потому что из-под век хлынули слезы. Второй раз я заливался слезами из-за одной и той же женщины. Она громко вскрикнула, потом еще раз, тише, словно притворяясь собственным эхом, покачнулась и упала лицом мне на плечо. Минуту или даже больше она успокаивалась, не шевелясь и дыша все тише. Мое дыхание уже успело вернуться в норму и Снова начало учащаться, на этот раз из-за душившей меня ненависти. Фиона сползла с моего бедра и, упав на пол, прижалась щекой к моему колену, а руку ласково положила мне на гениталии.
— А ты ничего, бедняжка… — тихо сказала она. — Сейчас сможешь двигаться, все вспомнишь… — Она подняла голову и посмотрела мне в глаза; я видел это, несмотря на то, что взгляд мой был направлен в стену. — Хотя бы так, верно?
Она поднялась и встала так, чтобы я ее видел. Глаза ее блестели, на потном лице мерцали светлячки — отражение падавшего с потолка света. Некоторое время она смотрела на меня, затем начала одеваться. По моей спине пробежала дрожь, и я понял, что оцепенение подходит к концу, но не шевелился, молясь о том, чтобы паралич прошел, прежде чем Фиона оденется. Однако время она рассчитала идеально — как раз в тот момент, когда я ощутил зуд в пальцах и набирал в грудь воздуха, чтобы на нее наброситься, она молниеносно наклонилась, ударила ребром ладони по тросику наручников, который в одно мгновение сократился до десяти сантиметров, а потом, выпрямившись, пнула — ведьма! — такой же тросик инерциалов на ногах. Теперь я мог лишь броситься головой вперед, но даже сквозь пурпурную мглу охватившего меня бешенства я видел пульсирующую перед глазами надпись: «Бессмысленно». Примирившись, я мысленно пообещал отомстить ей в будущем и презрительно усмехнулся.
— Тебе уже лучше, правда, котик? — зачирикала она, но подобная болтовня никогда не производила на меня впечатления. Я сам был мастером поиздеваться над беззащитными. — Будешь меня всю ночь вспоминать, да?
— Что вспоминать-то?
— О, не притворяйся! — Она с трудом натянула на себя стягивающую грудь блузку и вторую, верхнюю. — Здорово было, — сказала она тоном, которым обычно доверяют тайну. — Могу даже сказать, что я никогда еще так в жизни не оттягивалась. Хотя… — она застегнула брюки и отошла на полшага, — должна тебе признаться, что я каждый раз так считаю.
Каждый раз мне кажется, будто он был самым лучшим. Понимаешь? Я не ответил.
— Я обожаю развлекаться с теми, кто, как пишут в тупых книжках, помечен знаком смерти. Это…
Она развела руками, не в силах подобрать подходящее слово.
— Ненормально, — закончил я. — Все просто. Большинство людей со временем из подобного вырастает, но у некоторых есть какой-нибудь недостаток, и это им мешает. Это извращение, некрофилия.
Она захихикала. Происходящее явно доставляло ей удовольствие. Я понял, что у нее надо мной преимущество, что все сказанное мной она воспринимает, впрочем справедливо, как бессильные попытки отыграться. Я решил заткнуться, впервые в жизни по-настоящему, и не давать ей больше повода для радости.
— Говори, говори… Меня это расслабляет… — сказала она.
— Ни одна женщина не любит, когда мужчина, сделав свое дело, отворачивается к стене, даже если это труп.
Я достал сигареты и пошарил в кармане в поисках зажигалки, уверенный, что она вырвет у меня из рук и то и другое, но, видимо, она понимала, что выдаст собственное бессилие, и удержалась. Задрав голову и не обращая на меня никакого внимания, она повертела ею из стороны в сторону, вздыхая и бормоча: «Какое наслаждение, никогда не забуду», затем провела рукой по груди. Соски были заметны даже сквозь обтягивающие слои ткани. Я закурил и выпустил облако дыма, отвернувшись к стене.
— А может, и в самом деле, это был самый лучший раз? — проговорила она. — Ты неплохо сложен, широкие бедра, крепкая грудь… Жаль…
Она повернулась и вышла. Осторожно растянув обе пары браслетов, я снова улегся на топчан. От меня несло сексом, но, если даже в камере и была бы ванная, я не видел возможности принять душ, не снимая одежды. Я с удивлением отметил, что эта глупая мысль успокоила меня и помогла расслабиться. Я выкурил сигарету, анализируя полученную от Фионы информацию. Из нее следовало, что меня намеревались убрать, она не сказала лишь, когда это произойдет. Может, она забежала ко мне за четверть часа до казни, может, за несколько часов? Может, они удовлетворятся выстрелом, а может, эта извращенка потребует обезглавливания или медленного потрошения под местным наркозом. Я постарался изменить ход мыслей, иначе сам выдумал бы для себя невероятно чудовищную смерть, и выплюнул начинавший тлеть фильтр.
Я позволил себе предположить, что они не убьют меня без хотя бы короткой беседы с шефом. Люди, уверенные в том, что жертва не может им ничего сделать, должны, просто должны посмотреть ей перед смертью в глаза. Может, им нужно, чтобы перепуганная, сломленная психически жертва начала бросать оскорбления в лицо палачу, что позволит ему найти хоть какое-то оправдание для своих действий? Как бы там ни было, без последней встречи не обходится почти никогда. Является ли это для меня благоприятным обстоятельством? Да, других просто нет.
На всякий случай если я все же ошибся, и мне не дано с кем-то поговорить и найти в этом разговоре для себя шанс, я решил не спать в эту ночь. Неплохо было бы как-то подытожить собственную жизнь, после себя всегда следует оставлять порядок, а здесь и сейчас я не мог рассчитывать на чью-либо помощь. Особенно если учесть, что я решил навести порядок и в собственных мыслях. А в этом мне уж точно никто помочь не мог.
* * *
Когда Брок появился в камере, у меня оставалось три сигареты.
— Пить хочу, — сказал я вместо приветствия.
Он постоял две секунды неподвижно, затем подошел к стене и коснулся ее. Часть стены отошла в сторону, открыв нишу. Подойдя к ней, я увидел тонкую трубку с краном. Сунув в нишу руки, я смыл с них память о Фионе, затем просто собственный пот и запах сигарет и, наконец, набрал в ладони воды и напился. У меня забурчало в животе.
— Может, и поесть дашь? — спросил я. — Курить натощак вредно, у меня потом жуткая изжога начинается.
— Пошли к шефу, — коротко бросил он, сунул руку в карман и бросил мне под ноги плоский кружок. Я посмотрел на него и перевел взгляд на Брока. — Ну, чего ждешь? — спросил он, показывая подбородком на мои ноги.
Я мысленно поморщился и подошел ближе к кружку.
— Пройди над ним! — раздраженно простонал Брок. — Тоже мне, детектив, инерциалов не видел. Ну, чего ты сюда вообще полез? А?
Я провел ногой над кружком, браслеты ослабли и отвалились. Я нагнулся, чтобы освободить руки, и тут же об этом пожалел. Брок торжествующе фыркнул.
— Дурачка нашел? Ха-ха-ха! Ведь для этого нужен другой ключ. Еще учить меня будет! — презрительно закончил он. — Шагай! Налево!
Я вышел из камеры, стараясь идти нормально, ставя ноги на небольшом расстоянии друг от друга, но они отталкивались друг от друга, словно одноименные магнитные полюса, заставляя меня идти утиной походкой. Приходилось сосредоточивать все свое внимание на нижних конечностях. Мы шли довольно долго, поднялись на два этажа наверх, снова прошли по коридору. Здесь мы уже явно вступили на территорию шефа: пол был выложен ценными породами дерева, по крайней мере, так я подумал, поскольку пластиковая имитация выглядела бы отвратительно; вдоль широких окон тянулись ряды горшков и ящиков с цветами. В середине длинного коридора нас ждала Фиона. Когда я подошел ближе, она улыбнулась, высунув кончик языка. Толкнув рукой дверь, она вошла первой, за ней я, а потом Брок.
Комната была большая, хотя мне приходилось видеть и более просторные помещения. Потолок, словно в туристической палатке двухвековой давности, состоял из двух плоскостей, уходивших вверх и опускавшихся к окнам. Стекла в одном из окон были затемнены. Я вспомнил об ожидаемом сегодня солнечном затмении. У противоположной двери стены располагался гигантский стол. На нем можно было бы устроить оргию и за всю ночь так и не добраться до присмотренной для себя партнерши. Нескольким, а может быть, нескольким десяткам художников пришлось немало потрудиться, чтобы украсить боковые поверхности тумб барельефами по дереву. На то, чтобы рассмотреть все изображенные там сценки, нормальному человеку потребовалось бы две недели, в ускоренном темпе — двенадцать дней. Еще я заметил какие-то шкафы или витрины, кресла, диван. Кто-то сзади, не знаю, Фиона или Брок, толкнул меня в спину:
— Подойди к креслу, сядь и наклонись.
Я выполнил два первых указания, но наклоняться не стал. Девушка обхватила сзади мою шею, надавила предплечьем и выставила перед лицом руку с каким-то баллончиком. Я почувствовал слабый, уже знакомый мне запах и наклонился. Брок ловко надел мне на лодыжку браслет, провел тросик между ножками кресла и застегнул другой браслет. Фиона тут же отпустила мою шею и дернула мою левую руку вниз, ее товарищ сделал то же самое с правой. Инерциалы отпали и сразу же защелкнулись снова. Теперь я не мог встать, вынужденный сидеть, сильно наклонившись вперед, словно желая сообщить секретные сведения в скрытый в передней стенке стола микрофон. Я посмотрел снизу на Фиону.
— Ну, теперь сваливайте и оставьте меня один на один с шефом.
Она подошла ко мне и прижала мою голову к своему животу. Я пытался ее укусить, но, естественно, она успела втянуть живот и ударила меня открытой ладонью по затылку.
— Тебе еще мало? Ах ты…
Ей едва не удалось добиться того, что инерциальные оковы были бы впервые в истории разорваны — во мне было две тонны безумия, не хватило лишь шести граммов. Жаль.
Она отскочила от меня. Лицо ее оставалось серьезным, глаза читали беззвучные распоряжения, отдаваемые кем-то невидимым для меня. Затем она кивнула, бросила мне последний взгляд, постаравшись дать понять, что он именно последний, и быстро вышла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Фиона хрипло рассмеялась, наклонилась и начала стягивать тесные брюки. Она уже плыла по реке страсти, слишком широкой для того, чтобы слова какого-то там, предназначенного к отстрелу, Хоуэна Редса могли достичь ее, пребывающую в наслаждении на самом середине потока. Она выдернула одну ногу из штанины, громко дыша. Я окинул ее медленным, полным отвращения взглядом:
— Я люблю сисястых блондинок, а тебе долго пришлось бы накачиваться, чтобы хоть как-то меня заинтересовать. Вали отсюда, камбала. Девушка медленно выпрямилась, с неохотой покидая реку своей неудержимой страсти, и до нее все явственнее доходило, кто тому виной. Несколько мгновений она смотрела на меня, словно не замечая, затем подняла вторую ногу, с которой еще не успела стянуть брючину, одним движением содрала штаны, вытащила что-то из кармана и бросила. Маленький шарик ударился о стену над моей головой. Я почувствовал запах, от которого перехватило дыхание, и на меня словно упала холодная занавеска. Я все отчетливо видел, но не мог пошевелить головой. Фиона наклонилась, потянула меня за ноги и перетащила на край топчана. Я упал бы на спину, если бы она не придержала меня за рубашку. Наркотик заморозил меня в сидячем положении. Девушка несколько секунд разглядывала дело своих рук. Я был в полном сознании, но словно закован в камень, неподвластный сокращениям моих мышц. Сюрреалистическая скульптура: «Сидящий Оуэн Йитс», автор: Фиона Распущенная, 2074 год н. э.
Она придвинулась ближе, коснувшись соском моего рта. Потом еще раз, и еще. Темп и сила ее движений нарастали, я чувствовал, как сосок твердеет, деревенеет, едва не раздирая мне губы. Перед глазами скользило туда и обратно молодое, крепкое тело, я видел маленькую родинку над самой грудью, чувствовал запах возбуждения и пота. Фиона что-то прошипела, и я почувствовал, как она сползает на мое правое бедро, охватывает его своими и сжимает. Схватившись за рубашку у меня на спине, она вдавила мое лицо между своих грудей и, сидя на моем бедре, начала придвигаться ко мне и отодвигаться, сначала медленно, потом все быстрее, ее дыхание становилось все громче, переходя в хрип. Я дернулся, мне не хватало воздуха. Оуэн Йитс, задушенный грудями садистки-нимфоманки. Онанистки.
Она застонала и на секунду отодвинулась; я вдохнул дарованный мне судьбой глоток воздуха, потом еще один, хрипя не хуже, чем хватающая воздух в пылу оргазма мастурбирующая Фиона. Постепенно ко мне возвращалась способность мыслить, временно подавленная жаждой кислорода. Я начал осознавать, что еще немного, и мой нос будет сломан о грудину девушки, но ничего не мог с этим поделать. К счастью, она начала подпрыгивать, услаждая подслушивающую аппаратуру целой гаммой стонов, а глаз камеры — спазматическими судорогами. Я подавил тошноту, опасаясь захлебнуться собственной рвотой. Сильный запах самки заполнил мои ноздри, лишенные возможности двигаться глазные яблоки начало жечь, затем жжение несколько ослабело, потому что из-под век хлынули слезы. Второй раз я заливался слезами из-за одной и той же женщины. Она громко вскрикнула, потом еще раз, тише, словно притворяясь собственным эхом, покачнулась и упала лицом мне на плечо. Минуту или даже больше она успокаивалась, не шевелясь и дыша все тише. Мое дыхание уже успело вернуться в норму и Снова начало учащаться, на этот раз из-за душившей меня ненависти. Фиона сползла с моего бедра и, упав на пол, прижалась щекой к моему колену, а руку ласково положила мне на гениталии.
— А ты ничего, бедняжка… — тихо сказала она. — Сейчас сможешь двигаться, все вспомнишь… — Она подняла голову и посмотрела мне в глаза; я видел это, несмотря на то, что взгляд мой был направлен в стену. — Хотя бы так, верно?
Она поднялась и встала так, чтобы я ее видел. Глаза ее блестели, на потном лице мерцали светлячки — отражение падавшего с потолка света. Некоторое время она смотрела на меня, затем начала одеваться. По моей спине пробежала дрожь, и я понял, что оцепенение подходит к концу, но не шевелился, молясь о том, чтобы паралич прошел, прежде чем Фиона оденется. Однако время она рассчитала идеально — как раз в тот момент, когда я ощутил зуд в пальцах и набирал в грудь воздуха, чтобы на нее наброситься, она молниеносно наклонилась, ударила ребром ладони по тросику наручников, который в одно мгновение сократился до десяти сантиметров, а потом, выпрямившись, пнула — ведьма! — такой же тросик инерциалов на ногах. Теперь я мог лишь броситься головой вперед, но даже сквозь пурпурную мглу охватившего меня бешенства я видел пульсирующую перед глазами надпись: «Бессмысленно». Примирившись, я мысленно пообещал отомстить ей в будущем и презрительно усмехнулся.
— Тебе уже лучше, правда, котик? — зачирикала она, но подобная болтовня никогда не производила на меня впечатления. Я сам был мастером поиздеваться над беззащитными. — Будешь меня всю ночь вспоминать, да?
— Что вспоминать-то?
— О, не притворяйся! — Она с трудом натянула на себя стягивающую грудь блузку и вторую, верхнюю. — Здорово было, — сказала она тоном, которым обычно доверяют тайну. — Могу даже сказать, что я никогда еще так в жизни не оттягивалась. Хотя… — она застегнула брюки и отошла на полшага, — должна тебе признаться, что я каждый раз так считаю.
Каждый раз мне кажется, будто он был самым лучшим. Понимаешь? Я не ответил.
— Я обожаю развлекаться с теми, кто, как пишут в тупых книжках, помечен знаком смерти. Это…
Она развела руками, не в силах подобрать подходящее слово.
— Ненормально, — закончил я. — Все просто. Большинство людей со временем из подобного вырастает, но у некоторых есть какой-нибудь недостаток, и это им мешает. Это извращение, некрофилия.
Она захихикала. Происходящее явно доставляло ей удовольствие. Я понял, что у нее надо мной преимущество, что все сказанное мной она воспринимает, впрочем справедливо, как бессильные попытки отыграться. Я решил заткнуться, впервые в жизни по-настоящему, и не давать ей больше повода для радости.
— Говори, говори… Меня это расслабляет… — сказала она.
— Ни одна женщина не любит, когда мужчина, сделав свое дело, отворачивается к стене, даже если это труп.
Я достал сигареты и пошарил в кармане в поисках зажигалки, уверенный, что она вырвет у меня из рук и то и другое, но, видимо, она понимала, что выдаст собственное бессилие, и удержалась. Задрав голову и не обращая на меня никакого внимания, она повертела ею из стороны в сторону, вздыхая и бормоча: «Какое наслаждение, никогда не забуду», затем провела рукой по груди. Соски были заметны даже сквозь обтягивающие слои ткани. Я закурил и выпустил облако дыма, отвернувшись к стене.
— А может, и в самом деле, это был самый лучший раз? — проговорила она. — Ты неплохо сложен, широкие бедра, крепкая грудь… Жаль…
Она повернулась и вышла. Осторожно растянув обе пары браслетов, я снова улегся на топчан. От меня несло сексом, но, если даже в камере и была бы ванная, я не видел возможности принять душ, не снимая одежды. Я с удивлением отметил, что эта глупая мысль успокоила меня и помогла расслабиться. Я выкурил сигарету, анализируя полученную от Фионы информацию. Из нее следовало, что меня намеревались убрать, она не сказала лишь, когда это произойдет. Может, она забежала ко мне за четверть часа до казни, может, за несколько часов? Может, они удовлетворятся выстрелом, а может, эта извращенка потребует обезглавливания или медленного потрошения под местным наркозом. Я постарался изменить ход мыслей, иначе сам выдумал бы для себя невероятно чудовищную смерть, и выплюнул начинавший тлеть фильтр.
Я позволил себе предположить, что они не убьют меня без хотя бы короткой беседы с шефом. Люди, уверенные в том, что жертва не может им ничего сделать, должны, просто должны посмотреть ей перед смертью в глаза. Может, им нужно, чтобы перепуганная, сломленная психически жертва начала бросать оскорбления в лицо палачу, что позволит ему найти хоть какое-то оправдание для своих действий? Как бы там ни было, без последней встречи не обходится почти никогда. Является ли это для меня благоприятным обстоятельством? Да, других просто нет.
На всякий случай если я все же ошибся, и мне не дано с кем-то поговорить и найти в этом разговоре для себя шанс, я решил не спать в эту ночь. Неплохо было бы как-то подытожить собственную жизнь, после себя всегда следует оставлять порядок, а здесь и сейчас я не мог рассчитывать на чью-либо помощь. Особенно если учесть, что я решил навести порядок и в собственных мыслях. А в этом мне уж точно никто помочь не мог.
* * *
Когда Брок появился в камере, у меня оставалось три сигареты.
— Пить хочу, — сказал я вместо приветствия.
Он постоял две секунды неподвижно, затем подошел к стене и коснулся ее. Часть стены отошла в сторону, открыв нишу. Подойдя к ней, я увидел тонкую трубку с краном. Сунув в нишу руки, я смыл с них память о Фионе, затем просто собственный пот и запах сигарет и, наконец, набрал в ладони воды и напился. У меня забурчало в животе.
— Может, и поесть дашь? — спросил я. — Курить натощак вредно, у меня потом жуткая изжога начинается.
— Пошли к шефу, — коротко бросил он, сунул руку в карман и бросил мне под ноги плоский кружок. Я посмотрел на него и перевел взгляд на Брока. — Ну, чего ждешь? — спросил он, показывая подбородком на мои ноги.
Я мысленно поморщился и подошел ближе к кружку.
— Пройди над ним! — раздраженно простонал Брок. — Тоже мне, детектив, инерциалов не видел. Ну, чего ты сюда вообще полез? А?
Я провел ногой над кружком, браслеты ослабли и отвалились. Я нагнулся, чтобы освободить руки, и тут же об этом пожалел. Брок торжествующе фыркнул.
— Дурачка нашел? Ха-ха-ха! Ведь для этого нужен другой ключ. Еще учить меня будет! — презрительно закончил он. — Шагай! Налево!
Я вышел из камеры, стараясь идти нормально, ставя ноги на небольшом расстоянии друг от друга, но они отталкивались друг от друга, словно одноименные магнитные полюса, заставляя меня идти утиной походкой. Приходилось сосредоточивать все свое внимание на нижних конечностях. Мы шли довольно долго, поднялись на два этажа наверх, снова прошли по коридору. Здесь мы уже явно вступили на территорию шефа: пол был выложен ценными породами дерева, по крайней мере, так я подумал, поскольку пластиковая имитация выглядела бы отвратительно; вдоль широких окон тянулись ряды горшков и ящиков с цветами. В середине длинного коридора нас ждала Фиона. Когда я подошел ближе, она улыбнулась, высунув кончик языка. Толкнув рукой дверь, она вошла первой, за ней я, а потом Брок.
Комната была большая, хотя мне приходилось видеть и более просторные помещения. Потолок, словно в туристической палатке двухвековой давности, состоял из двух плоскостей, уходивших вверх и опускавшихся к окнам. Стекла в одном из окон были затемнены. Я вспомнил об ожидаемом сегодня солнечном затмении. У противоположной двери стены располагался гигантский стол. На нем можно было бы устроить оргию и за всю ночь так и не добраться до присмотренной для себя партнерши. Нескольким, а может быть, нескольким десяткам художников пришлось немало потрудиться, чтобы украсить боковые поверхности тумб барельефами по дереву. На то, чтобы рассмотреть все изображенные там сценки, нормальному человеку потребовалось бы две недели, в ускоренном темпе — двенадцать дней. Еще я заметил какие-то шкафы или витрины, кресла, диван. Кто-то сзади, не знаю, Фиона или Брок, толкнул меня в спину:
— Подойди к креслу, сядь и наклонись.
Я выполнил два первых указания, но наклоняться не стал. Девушка обхватила сзади мою шею, надавила предплечьем и выставила перед лицом руку с каким-то баллончиком. Я почувствовал слабый, уже знакомый мне запах и наклонился. Брок ловко надел мне на лодыжку браслет, провел тросик между ножками кресла и застегнул другой браслет. Фиона тут же отпустила мою шею и дернула мою левую руку вниз, ее товарищ сделал то же самое с правой. Инерциалы отпали и сразу же защелкнулись снова. Теперь я не мог встать, вынужденный сидеть, сильно наклонившись вперед, словно желая сообщить секретные сведения в скрытый в передней стенке стола микрофон. Я посмотрел снизу на Фиону.
— Ну, теперь сваливайте и оставьте меня один на один с шефом.
Она подошла ко мне и прижала мою голову к своему животу. Я пытался ее укусить, но, естественно, она успела втянуть живот и ударила меня открытой ладонью по затылку.
— Тебе еще мало? Ах ты…
Ей едва не удалось добиться того, что инерциальные оковы были бы впервые в истории разорваны — во мне было две тонны безумия, не хватило лишь шести граммов. Жаль.
Она отскочила от меня. Лицо ее оставалось серьезным, глаза читали беззвучные распоряжения, отдаваемые кем-то невидимым для меня. Затем она кивнула, бросила мне последний взгляд, постаравшись дать понять, что он именно последний, и быстро вышла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31