Но не теперь… ибо ее нынешние сны были долгими и насыщенными событиями, как самые длинные дотехнологические сказки. Она чувствовала, что заново пережила множество пыльных и бессмертных томов своих личных странствий.
И тем не менее запомнила она немногое. Она была на борту своего корабля. Да. Затем — вне его… где-то еще, а где именно — неясно… Потом произошло что-то ужасное. Все, что ей запомнилось об этом времени, — это громовый удар и ярость. Но что все это значит? Где она была?
Смутно — первоначально ей показалось, что это случайный обрывок сна, — она вспомнила Ресургем. Затем — крайне медленно — стали выползать события, но не как приливная волна и не как оползень, а как медленное хлюпающее пробуксовывание — потрошение прошлого. Этим воспоминаниям не хватало упорядоченности: они возвращались вне хронологии. Но когда удалось расположить их в более или менее удовлетворительной хронологической последовательности, Вольева вспомнила предъявленный ультиматум, произнесенный с орбиты, как это ни странно, ее голосом замершему в ужасе миру — там — внизу. А еще позже — ожидание в сердце бури, ощущение страшного жара, затем столь же ледяного холода в желудке… и, наконец, лицо стоящего над ней Саджаки и утихающую боль.
Открылась дверь, вошла Ана Хоури. Одна.
— Проснулась, — сказала та. — Так я и думала. Я наладила систему, которая должна была сообщить мне, когда твоя нейронная активность перейдет определенный порог, связанный с трезвым мышлением. Приятно видеть тебя вернувшейся к нам, Илиа. Нам тут трезвое мышление не помешает.
— Сколько… — Вольева проглатывала слова. Звучали они надтреснуто и вяло. Поэтому она начала снова: — Сколько времени я тут нахожусь? И где мы вообще?
— Десять дней со дня нападения, Илиа… Мы… ладно, к этому я еще вернусь. Долгая история. Как ты себя чувствуешь?
— Бывало и хуже. — И тут же удивилась тому, что сказала, ибо не могла вспомнить случая, когда бы чувствовала себя столь омерзительно. Но почему-то ей показалось, что в подобных ситуациях принято говорить именно так. — А что за нападение?
— Кажется, ты кое-что подзабыла?
— Я просто задала вопрос, Хоури.
Хоури приблизилась к Вольевой, а комната сама распорядилась подставить ей тяжелое кресло прямо к постели.
— Суджика, — сказала она. — Она пыталась убить тебя на Ресургеме. Ты это помнишь, да?
— Не очень.
— Мы отправились вниз, чтобы доставить Силвеста на корабль.
Вольева молчала. Имя этого человека звенело в ее голове с каким-то металлическим оттенком, будто скальпель, упавший на пол.
— Силвест… Да. Я помню, что мы почти доставили его. Получилось? Саджаки получил, что хотел?
— И да, и нет, — ответила Хоури после некоторого замешательства.
— А Суджика?
— Она хотела тебя убить из-за Нагорного.
— На всех-то не угодишь, верно?
— Я думаю, повод у нее все же был, что там ни говори. Она надеялась, что я к ней присоединюсь.
— И?
— Я ее прикончила.
— Значит, мне следует предположить, что ты спасла мне жизнь? — Впервые Вольева подняла голову с подушки. Ощущение было такое, будто голова привязана к кровати эластичным проводом. — Надо тебе прекратить это дело, Хоури, пока оно не стало привычкой. Но если тут случилась еще одна смерть, то… пожалуй, следует ожидать, что Саджаки начнет задавать вопросы.
Сейчас она не рискнула бы на большее. Предупреждение, которое она сейчас сделала, было таким, которое любой старший по команде мог сделать юнге. Оно не обязательно означало — для того, кто подслушивал, — что Вольева знала о Хоури больше, нежели другие Триумвиры.
И в то же время предупреждение было искренним. Первая смерть в тренировочном зале… другая на Ресургеме. Ни в одной из этих неприятностей Хоури не была зачинщицей, но если ее причастность к обоим случаям была достаточна, чтобы насторожить Вольеву, то, естественно, она наведет и Саджаки на определенные размышления. Допрос — пожалуй, самое мягкое определение того дознания, которое мог провести Триумвир, если уж говорить по правде. Саджаки вполне способен прибегнуть к пытке. Пожалуй, даже к глубокой промывке мозгов. Тогда — если бы он прожарил мозги Хоури — он вполне мог бы узнать о ее роли в качестве разведчика, подосланного на корабль, чтобы украсть орудия из Тайника. А его следующий вопрос наверняка был бы таким: как много из всего этого знала Вольева? И если он найдет нужным промыть мозги и Вольевой…
Этого не должно случиться.
Как только она поправится, так сразу отведет Хоури в Паучник, где можно говорить свободно. Сейчас же бессмысленно думать о вещах, которые лежат вне ее контроля.
— А что было потом? — спросила она.
— После гибели Суджики? Все, веришь ли, шло по плану. Силвеста еще надо было доставить на корабль, а Саджаки и я были целы.
Она подумала о Силвесте, который сейчас находится где-то на корабле.
— Значит, Саджаки получил то, чего добивался?
— Нет, — очень осторожно ответила Хоури. — Он только думал, что получил это. А если по правде — получилось иначе.
В течение следующего часа Хоури рассказывала Вольевой обо всем, что случилось после того, как Силвеста доставили на борт. Это знали на корабле все, и не было тут ничего такого, что Саджаки хотел бы утаить от Вольевой. Однако Вольева продолжала твердить про себя, что получает информацию о событиях, как бы профильтрованную через собственное восприятие Хоури, и потому не обязательно полную и не обязательно надежную. Были нюансы в корабельной политике, Хоури вовсе неизвестные. Они могли остаться неизвестными и любому, кто долгие годы не появлялся на борту. Наконец ей стало казаться, что вряд ли от нее удалось бы скрыть более или менее заметный кусок истины, независимо от того, знает о нем Хоури или нет. А то, что Вольевой было рассказано, ей не слишком нравилось. Да, не слишком.
— Вы думаете, он солгал? — спросила Хоури.
— Насчет «горячей пыли»? — Вольевой удалось произвести нечто, отдаленно напоминавшее пожатие плеч. — Очень возможно. Можно считать доказанным, что Ремильо и в самом деле продал горячую пыль колонистам. Мы сами видели свидетельства этого. Однако манипулировать такой штукой — не игра для ребятишек. У них было мало времени, чтобы установить ее в глаз Силвеста, если предположить, что они ожидали до той минуты, когда будет нанесен удар по Фениксу. С другой стороны… исходить из того, что он солгал, слишком рискованно. Никакое сканирование с расстояния не может определить наличие или отсутствие горячей пыли без риска нажатия кнопки… Это накладывает на Саджаки двойные путы. Он должен ориентироваться на то, что Силвест сказал правду. Или положиться на слова Силвеста, или рискнуть всем. В последнем случае риск становится величиной легко вычислимой и определяющей.
— А ты не считаешь, что требования Силвеста сравнимы с этим риском?
Вольева хмыкнула, подумав об этих требованиях. За всю свою жизнь она еще не встречалась с чем-либо по настоящему чуждым, с чем-либо стоящим вне ее опыта. Там, надо думать, найдется немало такого, что способно обогатить этот опыт. А она сама готова усвоить пару-другую уроков. С ней Силвесту не пришлось бы прибегать к угрозам.
— Если бы он знал нас лучше, то не стал бы прибегать к угрозе, имея такую соблазнительную наживку, — сказала она. — Меня эта нейтронная звезда интригует с той самой минуты, как мы вошли в Систему. И знаешь что? Я кое-что обнаружила в непосредственной близости от нее. Слабый источник эмиссии нейтрино! Похоже, он вращается вокруг планеты, которая, в свою очередь, вращается вокруг нейтронной звезды.
— А что может быть источником нейтрино?
— Многое. Но таким мощным? Могу предложить только машину. И притом относящуюся к весьма продвинутой технологии.
— Оставленную амарантянами?
— И такую возможность ведь надо учитывать? — Вольева сделала усилие и улыбнулась. Именно так она и подумала, но не было нужды выражать свои мысли столь решительно. — Полагаю, мы узнаем больше, когда доберемся до тех краев.
Нейтрино — элементарные частицы, лептоны с полуцелыми спинами. Нейтрино бывают трех типов: электронные, мюонные и тау-нейтрино, что зависит от типа породившей их ядерной реакции. Поскольку эти частицы имеют массу — они двигаются чуть медленнее, чем свет, — нейтрино во время полета меняют тип. К тому времени, когда сенсоры корабля улавливали поток нейтрино, он представлял собой трудноразделимую смесь трех возможных типов. По мере уменьшения расстояния до нейтронной звезды, а вместе с тем и сокращения времени превращения нейтрино, в смеси типов выделился один, главенствующий. Энергетический спектр стал более отчетливым, и вариации интенсивности источника в зависимости от времени стало проще отслеживать и интерпретировать. Ко времени, когда расстояние между кораблем и нейтронной звездой сократилось до одной пятой астрономической единицы, или до двадцати миллионов километров, у Вольевой сформировалось несравненно более четкое представление о том, что именно вызывает непрерывный выброс частиц, среди которых доминируют самые тяжелые — тау-нейтрино.
И это ее очень встревожило.
Но она решила подождать, пока корабль подойдет ближе, а уж потом поделиться своими мыслями с остальной командой. Силвест в конце концов все еще держал их под контролем, и вряд ли ее тревога заставит его отклониться от выбранного образа действий.
Хоури привыкала погибать.
Одним из самых раздражающих аспектов ситуационного моделирования, практикуемого Вольевой, было то, что оно обычно переступало черту, за которой любой реальный участник был бы обязательно или убит, или по меньшей мере искалечен до такой степени, что уже не мог уследить за происходящими событиями, не говоря уж о том, чтобы как-то влиять на их ход. Вот и сейчас то же самое. Что-то неслось к ней от Цербера — какое-то неизвестное оружие, огромной разрушительной силы, и оно небрежно разнесло весь корабль. Пережить такую атаку не могло ничто, но отделенное от тела сознание Хоури все еще упорно присутствовало, наблюдая, как отдельные куски разорванного супесветовика лениво разбредаются все дальше и дальше друг от друга в розовом сиянии своих собственных ионизированных внутренностей. Это, подумала Хоури, любимый способ Вольевой наказывать за ошибки.
— Ты что, никогда не слыхала о поддержке боевого духа? — ядовито спросила Хоури.
— Приходилось, — ответила Вольева. — И никогда не соглашалась. Как по-твоему, что лучше: быть перепуганным, но живым, или радостным, но мертвым?
— Но я же все равно умираю. Почему ты так убеждена, что у нас будут неприятности, когда мы туда доберемся?
— Я всего лишь всегда предполагаю худшее, — тоскливо ответила Вольева.
На следующий день Вольева почувствовала в себе достаточно сил, чтобы повидать Силвеста и его жену. Когда они вошли в медицинский бокс, она уже сидела в постели, держа на коленях компактный компьютер и редактируя кучу сценариев атак, которые она позже будет отрабатывать на Хоури. Она быстро переключила дисплей, выведя на него куда менее воинственную заставку. Впрочем, Вольева сомневалась, что Силвесту будут понятны ее закодированные сценарии. Даже ей самой эти каракули представлялись каким-то личным языком, который она только что освоила.
— Вы поправились, — сказал Силвест, садясь рядом с ней. С другого бока к нему пристроилась Паскаль. — Это здорово.
— Здорово потому, что вы заботитесь о моем благополучии, или потому, что вам нужна моя экспертиза?
— Конечно, последнее. Между нами, Илиа, вроде бы нет любви, так к чему же нам еще и притворяться?
— Мне такое и во сне не приснится. — Она отложила компьютер в сторону. — Мы с Хоури поспорили из-за вас. Я… нет — мы пришли в конце концов к заключению, что было бы правильнее отнестись к вам с доверием. Так что на какое-то время вы можете считать, что я принимаю все, что вы сказали, — тут она почесала бровь, — за правду! Конечно, я резервирую за собой право изменить свое мнение в будущем, причем без всякого предупреждения.
— Полагаю, что такая позиция будет самой продуктивной для нас всех, — ответил Силвест. — И уверяю вас, как ученый ученого, что она справедлива. Не только в том, что касается моих глаз.
— Планета?
— Да. Цербер. Я думаю, вас вкратце ознакомили с существом дела?
— Вы ожидаете обнаружить там нечто, имеющее отношение к гибели амарантян. Да, столько-то до меня дошло.
— Что вы знаете об амарантянах?
— В основном ортодоксальные взгляды. — Она снова подняла свой компактный компьютер и быстро вызвала файл с документами, полученными из Кювье. — Конечно, только малая часть их — ваши труды. Но у меня есть и ваша биография. В ней содержится много ваших мыслей.
— Изложенных преимущественно с точки зрения скептика, — сказал Силвест, бросив взгляд в сторону Паскаль. Это было очевидно лишь по наклону головы — судить о направлении взгляда Силвеста было невозможно.
— Естественно. Но главная мысль все же просвечивает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103