И кроме рисунка напряжений, наложенных, видимо, уже после выпуска этой «шрапнели», все остальные показатели абсолютно совпадают и находятся в пределах ошибки измерений.
Вольева все еще была одна на мостике.
— Передай на дисплей, — приказала она.
Увеличенное изображение осколка в интервале видимых волн появилось на сфере. Появилась и серия увеличенных снимков, начиная от черно-белого, сделанного с помощью электронного микроскопа, показывающего изломанную кристаллическую структуру обломка, и кончая ярко окрашенным изображением, полученным с помощью магнитного резонанса, где отдельные атомы сливались друг с другом. В отдельных окошках дисплея появились кристаллографические и масс-спектрографические графики. Данные спорили между собой, борясь за внимание Вольевой, обрушивая на нее вал технических подробностей. Все они были хорошо ей известны: большинство измерений она делала сама.
Вольева подождала, пока все изображение сдвинулось на правую половину экрана; рядом с ним появился очень сходный набор графиков, описывающий другой очень похожий образец. Атомное разрешение было таким же, отсутствовало лишь напряжение металла. Состав, пропорция изотопов, свойства кристаллической решетки были идентичны. Множество фуллеренов, включенных в аллотропическую структуру, образовывали поразительно сложную матрицу перемежающихся слоев нескольких странных сплавов. Прослойки иттрия и скандия, следовые количества стабильных трансурановых элементов, возможно, придающих осколку невероятную стойкость… На взгляд Вольевой, на корабле можно было встретить и более странные вещества, и некоторые из них она сама и синтезировала. Осколок был необычным, но все же явно продуктом земной технологии — некоторые наполнители носили явный отпечаток эпохи демархизма, а стабильные трансурановые элементы были криком моды в двадцать четвертом — двадцать пятом столетиях.
Одним словом, осколок был удивительно похож на тот материал, из которого делался корпус космических кораблей в указанное выше время.
По-видимому, корабль Вольевой рассуждал точно так же. Но как могла Хоури получить себе в спину кусочек металла от корпуса старинного космического судна? И что хотел сказать ей Манукьян, если это было послание от него? А может, Вольева ошибалась, и осколок никоим образом не был связан с Мадемуазель, а просто представлял собой некую труднообъяснимую случайность? И все-таки: а вдруг это какой-то совершенно исключительный и чем-то знаменитый корабль?
Видимо, так оно и есть. Технология типична для определенного времени, но в известном смысле осколок уникален ибо изготовлен с учетом необходимости переносить гораздо большее давление, чем того требуют изделия, использующиеся даже в военной области. По мере того как эти мысли складывались в голове Вольевой в каком-то порядке, ей становилось все более ясно, что осколок мог принадлежать только одному типу космических кораблей — контактному кораблю Силвестовского Института Исследований Странников.
Дальнейшее тщательное изучение содержания изотопов выявило, что это был тот самый контактный корабль, который доставил Силвеста к границе Завесы Ласкаля. Теперь у Вольевой было достаточно данных. Круг замкнулся. Подтвердился тот факт, что Мадемуазель, о которой говорила Хоури, была чем-то тесно связана с Силвестом. Впрочем, Хоури знала об этом и раньше… а значит, данное послание должно было содержать значительно более важные сведения. Конечно, к этому времени Вольева уже начала догадываться, в чем тут дело, и на какое-то мгновение она даже испугалась чудовищности своей догадки. Ведь Мадемуазель никак не могла быть той женщиной, о которой она подумала. Не могла же она пережить те гравитационные шквалы, которые бушевали вблизи Завесы Ласкаля! Однако Манукьян говорил Хоури, что он нашел свою работодательницу в космосе. И весьма возможно, что ее камуфляж под герметика просто скрывал более страшные физические уродства, нежели могла оставить на теле человека даже Чума!
— Покажи мне Карину Лефевр, — распорядилась Вольева, вспомнив имя женщины, которая считалась погибшей возле Завесы.
Огромное, как образ какой-нибудь языческой богини, лицо женщины смотрело на нее с дисплея. Она была молода, и из того, что виднелось ниже шеи, можно было заключить, что одета она по моде эпохи Красоты Йеллоустона — Золотого Века этой планеты, который предшествовал веку Расползающейся Чумы. Лицо показалось знакомым — не ошеломляюще знакомым, — но достаточно, чтобы Вольева могла вспомнить, что видела его где-то. Да, она встречала эту фотографию в десятке копий исторических документов, и в каждом из них утверждалось, что женщина эта давным-давно мертва — уничтожена чудовищными космическими силами, выходящими за пределы человеческого разумения. Конечно же! Теперь стало понятно, откуда на осколке следы чудовищных давлений. Перепады гравитации у Завесы Паскаля сжимали металл так, что он начинал «кровоточить».
Все полагали, что именно так умерла и Карина Лефевр.
— Свинство! — выругалась Триумвир Илиа Вольева, у которой больше не осталось никаких сомнений.
Еще с тех времен, когда Хоури была ребенком, она запомнила, как возникают у нее особые ощущения, когда ей приходилось схватиться за что-нибудь горячее, например за ствол винтовки сразу же после выстрела. В таких случаях у нее внезапно появлялась боль, скорее даже не боль, а чувство предупреждения о возможности появления сильного болевого шока, который неизбежно и мгновенно последует за этим предваряющим ощущением. И когда это предваряющее боль ощущение исчезало, и на какое-то мгновение наступал полный покой, она, казалось, могла успеть отдернуть руку от раскаленного предмета. И всегда это заканчивалось одинаково: она не успевала, ощущение настоящей боли неотвратимо приходило и оставалось лишь одно — моральная готовность к ожогу. Так домоправительницу предупреждают о близком приходе нежданного гостя. Конечно, боль все же оказывалась слабее ожидаемой — видно, Хоури все же удавалось чуть-чуть отдернуть руку от источника жара, и даже шрамов на ней не оставалось. Тем не менее эта способность всегда вызывала у Хоури удивление. Если предваряющей боли было достаточно, чтобы заставить ее отдернуть пальцы, а это часто случалось, то какова цель болевого цунами, которая являлась вслед за предупреждением? Зачем приходит эта острая боль, если Хоури уже получила предупреждение и успела отдернуть руку? И даже когда она потом узнала, что временной разрыв между двумя предупреждениями имеет весьма разумное психологическое объяснение, второе все равно казалось ей почти садистским.
Вот такое первое предупреждение услышала она и сейчас, сидя с Вольевой в Паучнике. Вольева только что рассказала ей, кому, как ей кажется, принадлежит лицо на дисплее. Карине Лефевр, сказала она. И Хоури ощутила упреждающий шок, как отраженное эхо от будущего реального шока, что еще ждет их впереди. Очень слабое эхо, а затем — на мгновение — молчание.
И только потом — истинный шок.
— Как же это может быть она? — спрашивала Хоури, когда шок еще не прошел настолько, чтобы стать нормальным компонентом ее обычного состояния. — Это же невозможно! Это напрочь лишено всякого смысла!
— Я думаю, смысла тут в избытке, — ответила ей Воль-ева. — Все складывается в картину. И отмахнуться от этого факта нельзя.
— Но все же знают, что она умерла! И не только на Йеллоустоне знают, но во всем цивилизованном космосе! Илиа, она же умерла, и умерла страшной смертью! Мадемуазель не может быть ею!
— А я думаю, очень даже может. Манукьян сказал, что нашел ее в космосе. Вероятно, так оно и было. Возможно, он нашел Карину Лефевр дрейфующей вблизи Завесы. Вполне вероятно, что он высадился на обломки ее корабля с целью поискать поживу, а нашел Карину, спас ее и привез на Йеллоустон. — Тут Вольева остановилась, но прежде чем Хоури успела ее перебить, Триумвир быстро продолжила: — Вполне вероятно, не так ли? Таким образом, мы устанавливаем связь с Силвестом, а может быть, и с ее желанием уничтожить его.
— Илиа, я же читала о том, что с нею произошло! Ее разорвало гравитационными перепадами вблизи Завесы. От нее не осталось ничего, что Манукьян мог бы доставить домой!
— Нет… Конечно, нет. Разве что Силвест солгал. Ты вспомни: обо всем, что там произошло, мы можем судить только с его слов — ни единой записи приборов не сохранилось.
— Ты хочешь сказать, что она не погибла?
Вольева приподняла руку, как всегда делала в тех случаях, когда Хоури понимала ее не вполне точно.
— Нет… не обязательно. Возможно, что она и в самом деле умерла, но не так, как рассказывал об этом Силвест. А может, умерла, но не в том смысле, как это понимаем мы. Может, она даже сейчас жива не в общепринятом смысле, невзирая на то, что ты ее видела.
— Я ведь ее почти не видела. Просто ящик, в котором она передвигается, вот и все!
— И ты решила, что она — герметик, поскольку ездит в чем-то похожем на паланкин. А ведь возможно, что то была умышленная попытка ввести тебя в заблуждение.
— Но она же была разорвана в клочья! Это доказано!
— Возможно, что Завеса не убила ее, Хоури. Может быть, с ней приключилось что-то ужасное, но это что-то оставило ее в живых. Возможно, что-то спасло ее.
— Силвест должен это знать!
— Что ж, может быть, он не осмеливается самому себе признаться в этом. Нам надо поговорить с ним. Здесь, где нас не потревожит Саджаки. — Вольева еще не окончила фразу, как ее браслет зачирикал, а на экране появилось лицо с глазами, прикрытыми полусферами. — Заговори о черте, увидишь его рога, — выругалась Вольева. — В чем дело, Кэлвин? Вы ведь Кэлвин, не так ли?
— В данный момент, — ответил мужчина. — Хотя моя полезность в глазах Саджаки может очень быстро прийти к неизбежному концу.
— О чем вы говорите? — сказала Вольева и быстро добавила: — Есть нечто, о чем мне необходимо поговорить с Дэном. Это срочно, и я была бы вам весьма признательна…
— Думаю, то, что имею сказать я, не менее спешно, — ответил Кэлвин. — Это о вашем контрагенте, Вольева. О ретровирусе, которого вы выкормили.
— И что же?
— Он, видите ли, работает не так, как ожидалось. — Кэлвин отступил назад, и Хоури увидела за ним Капитана — серебристого и покрытого слизью, как статуя, по которой ползают слизни. — Честно говоря, мне кажется, ваш ретровирус только убыстряет смерть.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Гадес, Дельта Павлина, гелиопауза, год 2566-й
Силвест не заставил себя долго ждать. К его неудовольствию, с Вольевой оказалась Хоури — женщина, спасшая ее на поверхности Ресургема. Если Вольева была чем-то вроде неизвестной переменной в его планах, то с Хоури дела обстояли еще хуже, так как Силвест совершенно не мог понять, куда клонятся ее симпатии — то ли на сторону Вольевой, то ли — Саджаки, а может, еще на чью-то. Впрочем, полностью разделяя тревогу Кэлвина, он не стал сейчас проявлять излишний интерес к Хоури.
— Что вы хотите сказать своим «убыстряет смерть»?
— Именно это, и ничего больше, — заставил сказать Силвеста Кэлвин, прежде чем обе женщины успели перевести дыхание. — Мы ввели вирус согласно вашим инструкциям. Но дело выглядит так, будто мы сделали Чуме мощную питательную инъекцию. Она распространяется быстрее, чем раньше. Если бы я не знал правды, я сказал бы, что ретровирус фактически помогает болезни.
— Черт побери! — выругалась Вольева. — Извините, не сдержалась. Измотала меня работа.
— И это все, что вы можете нам ответить?
— Я проверяла свой контрагент на небольших количествах чумного вируса, — сказала осторожно Вольева. — На них он оказывал сильное воздействие. Не могу обещать, что ретровирус будет действовать на тело, пораженное инфекцией, с той же эффективностью… но как минимум при самом отрицательном сценарии… я считаю, что положительный эффект обязательно должен иметь место, хотя, возможно, и более слабый. Чума должна бросить на ретровирус хоть часть своих ресурсов. Это обязательно. Она обязана направить часть энергии, которую она использует для экспансии, на сопротивление новому врагу. Я надеялась, что это убьет ее, вернее, обратит в форму, с которой мы сможем справиться. Даже при самом пессимистическом подходе я предполагала, что Чума, так сказать, подцепит хотя бы насморк и это замедлит ее развитие.
— Но мы наблюдаем нечто совсем иное, — ответил ей Кэлвин.
— То, что говорит Вольева, похоже на правду, — вмешалась Хоури, и Силвест почувствовал, что его раздраженный взгляд остановился на Хоури так, будто он сомневается в ее праве на существование.
— А что же вы наблюдаете? — спросила Вольева. — Вы понимаете, что я спрашиваю не из любопытства.
— Мы перестали вводить сыворотку, — ответил Кэлвин. — Так что сейчас рост прекратился. Но когда мы впервые ввели ее Капитану, Чума стала разрастаться. Впечатление было такое, будто она поглощает массу ретровируса быстрее, чем поглощала раньше вещество самого корабля
— Но это же чудовищно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103