Она смотрела до тех пор, пока и они не исчезли. В памяти всплыл церковный гимн, Тесла помнила его с детства: «Господь хочет, чтобы я стал солнечным лучом». Старая песня для новой жизни.
Акт рождения новой жизни подходил к завершению. От Флетчера почти ничего не осталось, только рот и часть черепа все еще дрожали в огне. Мозг его разлетелся снопами искр, как головка одуванчика на августовском ветру. Лишенное пищи, пламя быстро улеглось. Без следа – ни углей, ни дыма. Несколько мгновений яркого света, жара и чуда. Потом – ничего.
Она не могла оторвать глаз от Флетчера и не заметила, кого из собравшихся коснулся его свет. А он коснулся многих. Может быть, всех. Наверное, это и остановило Яффа. Его войско стояло в ночи наготове, но он так и не отдал приказа наступать. Яфф исчез. Он сделал это как можно незаметнее.
Вместе с ним пропал и Томми-Рэй. А Джо-Бет осталась. Хови во время преображения Флетчера встал рядом с ней с пистолетом в руке. Убегая вслед за отцом, Томми-Рэй выкрикнул несколько бессвязных угроз.
Так завершилось последнее представление шамана Флетчера. Те, кто принял от него дар, конечно, должны были его почувствовать – но позже, утром, когда проснутся. Другие получили свое сразу. Грилло и Хочкис были довольны, что не обманулись тогда, у расщелины; Джо-Бет и Хови избежали гибели и снова соединились; Тесла же, получившая знание, ощутила тяжесть огромной ответственности, которую возложил на нее Флетчер.
Но главный удар магических сил принял сам город. На его улицах появились чудовища. Его жителей коснулись духи.
Гроув ждал войны.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
РАБЫ И ЛЮБОВНИКИ
I
На следующее утро Гроув напоминал город алкоголиков. Его жители проснулись как после ночной попойки и пытались сделать вид, будто все в порядке и ничего не случилось. Холодный душ, чтобы встряхнуться, потом чашка черного кофе, таблетка «алка-зельцера» – и вперед на улицу, нарочито уверенной походкой, с ледяной улыбкой актрисы, только что не получившей «Оскара». В то утро люди чаще обычного приветствовали друг друга, а также слышали прогнозы погоды (ясно! ясно! ясно!) по радио из настежь открытых окон, словно говоривших: в нашем доме никаких секретов нет. Чужаку, тем утром, прибывшему в Гроув, могло бы показаться, что он находится в Идеалвилле, США. От разлитого в воздухе радушия сводило желудок.
У молла, где невозможно было не заметить следов бурной ночи, говорили что угодно, кроме правды. Например, будто из Лос-Анджелеса приехали «Ангелы ада»* и побили все витрины. От частого повторения рассказ звучал все убедительней. Одни утверждали, что слышали рев мотоциклов. А другие решали приукрасить эту версию и заявляли, что видели их самолично, – ведь никто не собирался возражать. Битые стекла убрали, и витрины зияли пустым нутром. К полудню были заказаны новые стекла. К двум пополудни их вставили. Никогда со времен «Лиги девственниц» жители Гроува не проявляли такого единодушия в стремлении сохранить душевное равновесие – и такого лицемерия. За закрытыми дверями спален и ванных комнат все было совсем иначе. Там улыбки исчезали, походка теряла уверенность, накатывали слезы, люди рвением золотоискателей искали успокоительные таблетки и глотали их. Там горожане говорили себе то, что скрывали от своих домашних и даже от своих собак: все изменилось, и жизнь уже никогда не станет прежней. В надежде объяснить пережитый ужас они пытались вспомнить сказки, что им рассказывали в детстве, – старые, давно изгнанные из памяти волшебные сказки. Кто-то старался залить беспокойство вином, кто-то принимался есть без меры, а кто-то отправился в церковь. Это был чертовски странный день.
Хотя, возможно, не такой уж и странный для тех немногих, кто догадывался раньше и теперь подтвердил для себя: да, в городе скрываются чудовища и сверхъестественные силы. Для них не было вопроса: «Может ли такое быть?» Вопрос звучал так: «Что все это значит?»
Уильям Уитт ответа не знал. Он понятия не имел, с чем он столкнулся в доме на Уайлд-Черри-глэйд. Последующий разговор со Спилмонтом, обвинившим его в розыгрыше, вконец выбил его из колеи. Или Яфф сумел с дьявольской хитростью скрыть следы своего пребывания, или он, Уильям Уитт, сошел с ума. Самое печальное, что одно другому не противоречило. Не в силах разрешить дилемму, Уильям сидел дома, запершись на все замки, и только ночью ненадолго вышел к моллу, как и прочие горожане. Он пришел одним из последних и наутро мало помнил о том, что увидел. Зато хорошо помнил, как вернулся домой и устроил себе видеовакханалию. Обычно он смотрел не более одного-двух порнофильмов за раз, но в ту ночь с ним что-то стряслось. Когда утром соседи Робинсоны вывели детей на прогулку, Уильям все еще сидел перед экраном, за опущенными занавесками. Под ногами выстроился небольшой городок из пивных банок. У него была неплохая коллекция фильмов, систематизированная как настоящая библиотека. Он знал наизусть все псевдонимы звезд этих потных эпосов, знал размеры их грудей и членов, с чего они начинали и на чем специализировались сейчас. Он помнил все сюжеты и любимые сцены до последнего стона и семяизвержения.
Но сегодня они его не заводили. Как наркоман, жаждущий дозы, которую ему никто не может дать, он метался от фильма к фильму, пока у телевизора не выстроилась целая гора видеокассет. Секс вдвоем, втроем, оральный, анальный, «золотой дождь», бандаж, садо-мазо, лесбиянки и дилдо, сцены насилия и романтические сцены; он пересмотрел все, но ничто не принесло ему желанного облегчения. Этот поиск превратился в поиск себя самого. «Что меня возбуждает, то я и есть», – промелькнула не вполне оформившаяся мысль.
Ситуация была отчаянная. Впервые в жизни, не считая давнего случая у озера, он не возбуждался от того, что смотрит. Впервые ему захотелось, чтобы его любимые герои проникли в его реальность, как он проникал в их мир. Раньше он радовался, что может убрать их простым нажатием кнопки сразу после того, как кончит. Он даже чувствовал презрение к ним, едва они теряли свою притягательность. Теперь же он тосковал по ним, точно по ушедшим любовницам, которых не сумел познать до конца; он видел все подробности их тел, но близость оказалась для него недоступна.
Вскоре после рассвета ему в голову вдруг пришла странная мысль: а нельзя ли вызвать их к жизни жаром желания? Ведь мечту можно осуществить. Художники постоянно делают это, а ведь в каждом из нас живет немного искусства. Эта смутная мысль и удерживала его у экрана, заставляя снова и снова просматривать «Последнюю ночь Помпеи», «Рожденную трахаться» и «Секреты женской тюрьмы» – фильмы, знакомые ему не хуже собственной истории. Но, в отличие от его истории, они могли ожить в настоящем времени.
Не только Уильяма посетили подобные мысли, хотя у остальных они не были зациклены на сексе. Некий желанный образ или образы можно вызвать к жизни силой воображения – эта идея пришла в голову всем, кто накануне побывал у мола. Звезды мыльных опер, ведущие телевизионных шоу, умершие родственники, разведенные супруги, пропавшие дети, герои комиксов – образов было столько же, сколько людей, жаждавших увидеть их воочию.
Для некоторых, как для Уильяма, желание воплотить свои мечты оказалось столь сильным (в одних случаях это было вызвано страстью, в других – навязчивой идеей или завистью), что к рассвету следующего дня воздух в их комнатах загустел, а они сидели, скорчившись в углах и готовясь увидеть чудо.
В спальне Шаны, дочери Ларри и Кристины Мелкин, вдруг послышалась тихая мелодия. Ее можно было принять за пение ветра под крышей, но Шана знала: это пришла легендарная рок-принцесса, ее обожаемый идол, умершая несколько лет назад от передозировки.
На чердаке Осси Лартона послышался цокот когтей, и Осси мысленно улыбнулся. Это явился оборотень, с которым Лартон водил тайную дружбу с тех пор, как впервые узнал о существовании подобных существ. Оборотня звали Юджин. Когда Осси было шесть лет, он придумал себе друга, и ему казалось, что такое имя вполне подходит для человека, в полнолуние обрастающего шерстью.
Карен Конрой почувствовала в своей комнате тонкий запах французских духов. Это явились три главные героини ее любимого фильма «Любовь знает твое имя», над которым она проплакала когда-то целых шесть дней – всю свою поездку в Париж.
И так далее, и так далее.
К полудню почти у всех очевидцев ночных событий появились нежданные гости. Конечно, многие не обратили внимания на пришельцев либо отвергли возможность их существования. Численность населения Паломо-Гроува, уже пополнившегося чудовищами Яффа, еще более возросла.
– Ты ведь уже признала, что неправильно поняла случившееся…
– Это не вопрос признания, Грилло.
– Ладно. Давай не будем злить друг друга. Почему мы вечно доходим до крика?
– Мы не кричим.
– Хорошо. Не кричим. Только попытайся понять, что эта командировка, в которую он тебя послал…
– «Командировка»?!
– Вот теперь ты кричишь. Я просто прошу тебя, подумай. Это может стать последней поездкой в твоей жизни.
– Признаю такую возможность.
– Тогда позволь мне отправиться с тобой. Ты никогда не ездила на юг дальше Тихуаны.
– Можно подумать, ты ездил…
– Это грубо.
– Послушай, я знаю, что такое грубость. Если хочешь быть полезным, оставайся в Гроуве и поправляйся.
– Я уже здоров. Никогда не чувствовал себя лучше.
– Ты нужен мне здесь, Грилло. Наблюдай. Пока ничего не кончилось.
– И за чем же мне наблюдать? – спросил Грилло. Он понял, что спорить бессмысленно.
– У тебя отличный глаз. Ты заметишь, когда Яфф сделает следующий ход, как бы он ни старался это скрыть. Кстати, ты видел Эллен ночью? Она была там, вместе с сыном. Для начала сходи к ней и узнай, как она себя чувствует…
Конечно, ей было приятно, что Грилло за нее беспокоится, и мысль о совместной поездке не вызывала у нее отвращения. Но по причинам, которые она не могла, да и не пыталась объяснить даже самой себе, Тесла знала, что его присутствие нежелательно и способно повредить и ему самому, и выполнению задания. Перед своим концом Флетчер решил отправить ее в миссию. Он сказал, что это предопределено. Еще недавно она бы посмеялась над подобным мистицизмом, но после минувшей ночи стала шире смотреть на вещи. В своих фантазиях и сценариях она пыталась разоблачить мир чудес, но его оказалось не так легко высмеять. Он нашел ее и пришел за ней. Тесла, со всем ее цинизмом, оказалась между раем и адом. На стороне ада был Яфф и его армия, на стороне рая – Флетчер и его трансформация: плоть превратилась в свет.
Став земным агентом мертвеца, она, как ни странно, расслабилась, несмотря на поджидавшую впереди опасность. Больше не нужно было оттачивать свой цинизм, не нужно делить воображаемые образы на реальные (твердые, осязаемые) и фантастические (туманные и не имеющие ценности). Когда она снова сядет за стол (если это случится) и вернется к своим сценариям, она будет верить в сказки. И не потому, что ее фантазии осуществились в реальности, а потому, что реальности вообще нет.
В середине утра она покинула Гроув по дороге, проходящей мимо молла, где уже шли восстановительные работы. Она ехала быстро, чтобы успеть к сумеркам пересечь границу, а, к наступлению темноты, добраться до миссии Санта-Катрина или, как предполагал Флетчер, до ее развалин.
Той же ночью, когда толпа рассосалась, Яфф велел Томми-Рэю пробраться в молл и отыскать терату, которую тот собственноручно прицепил на спину Катцу. На улице оставались полицейские, но трудностей у Томми-Рэя не возникло. У Яффа были причины не дать полиции найти эту терату. Тварь вернулась к своему создателю и извергла все, что видела и слышала. Подобно целителю, Яфф возложил на животное руки и выкачал информацию.
Потом он убил терату.
– Ну что ж, – сказал он Томми-Рэю, – похоже, тебе придется отправиться в поездку чуть раньше, чем я планировал.
– А что насчет Джо-Бет? Этот ублюдок Катц забрал ее.
– Мы потратили немало усилий, чтобы убедить ее присоединиться к нам. Она отвергла нас. Больше времени тратить не будем. Пусть сама решает, что ей нужно в этой жизни.
– Но…
– Хватит об этом, – сказал Яфф. – Твоя одержимость нелепа. И хватит дуться. Ты слишком избалован. Думаешь, что своей улыбкой добьешься чего угодно? Что ж, ее ты не добился.
– Ты ошибаешься. Я докажу тебе.
– Не сейчас. Сейчас ты должен ехать.
– Сначала Джо-Бет, – упрямо повторил Томми-Рэй, отходя от отца.
Прежде чем он успел сделать шаг, рука Яффа оказалась у него на плече. От этого прикосновения Томми-Рэй взвизгнул.
– Заткнись!
– Мне больно!
– Я знаю.
– Мне на самом деле больно! Хватит.
– Ты ведь тот, кто любит смерть, да, сынок? Томми-Рэй почувствовал, как у него подгибаются ноги.
Из его члена, носа и глаз потекло.
– Ты ведь даже не половина того человека, каким себя считаешь, – сказал Яфф. – Ведь так?
– Прости меня… не делай мне больно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Акт рождения новой жизни подходил к завершению. От Флетчера почти ничего не осталось, только рот и часть черепа все еще дрожали в огне. Мозг его разлетелся снопами искр, как головка одуванчика на августовском ветру. Лишенное пищи, пламя быстро улеглось. Без следа – ни углей, ни дыма. Несколько мгновений яркого света, жара и чуда. Потом – ничего.
Она не могла оторвать глаз от Флетчера и не заметила, кого из собравшихся коснулся его свет. А он коснулся многих. Может быть, всех. Наверное, это и остановило Яффа. Его войско стояло в ночи наготове, но он так и не отдал приказа наступать. Яфф исчез. Он сделал это как можно незаметнее.
Вместе с ним пропал и Томми-Рэй. А Джо-Бет осталась. Хови во время преображения Флетчера встал рядом с ней с пистолетом в руке. Убегая вслед за отцом, Томми-Рэй выкрикнул несколько бессвязных угроз.
Так завершилось последнее представление шамана Флетчера. Те, кто принял от него дар, конечно, должны были его почувствовать – но позже, утром, когда проснутся. Другие получили свое сразу. Грилло и Хочкис были довольны, что не обманулись тогда, у расщелины; Джо-Бет и Хови избежали гибели и снова соединились; Тесла же, получившая знание, ощутила тяжесть огромной ответственности, которую возложил на нее Флетчер.
Но главный удар магических сил принял сам город. На его улицах появились чудовища. Его жителей коснулись духи.
Гроув ждал войны.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
РАБЫ И ЛЮБОВНИКИ
I
На следующее утро Гроув напоминал город алкоголиков. Его жители проснулись как после ночной попойки и пытались сделать вид, будто все в порядке и ничего не случилось. Холодный душ, чтобы встряхнуться, потом чашка черного кофе, таблетка «алка-зельцера» – и вперед на улицу, нарочито уверенной походкой, с ледяной улыбкой актрисы, только что не получившей «Оскара». В то утро люди чаще обычного приветствовали друг друга, а также слышали прогнозы погоды (ясно! ясно! ясно!) по радио из настежь открытых окон, словно говоривших: в нашем доме никаких секретов нет. Чужаку, тем утром, прибывшему в Гроув, могло бы показаться, что он находится в Идеалвилле, США. От разлитого в воздухе радушия сводило желудок.
У молла, где невозможно было не заметить следов бурной ночи, говорили что угодно, кроме правды. Например, будто из Лос-Анджелеса приехали «Ангелы ада»* и побили все витрины. От частого повторения рассказ звучал все убедительней. Одни утверждали, что слышали рев мотоциклов. А другие решали приукрасить эту версию и заявляли, что видели их самолично, – ведь никто не собирался возражать. Битые стекла убрали, и витрины зияли пустым нутром. К полудню были заказаны новые стекла. К двум пополудни их вставили. Никогда со времен «Лиги девственниц» жители Гроува не проявляли такого единодушия в стремлении сохранить душевное равновесие – и такого лицемерия. За закрытыми дверями спален и ванных комнат все было совсем иначе. Там улыбки исчезали, походка теряла уверенность, накатывали слезы, люди рвением золотоискателей искали успокоительные таблетки и глотали их. Там горожане говорили себе то, что скрывали от своих домашних и даже от своих собак: все изменилось, и жизнь уже никогда не станет прежней. В надежде объяснить пережитый ужас они пытались вспомнить сказки, что им рассказывали в детстве, – старые, давно изгнанные из памяти волшебные сказки. Кто-то старался залить беспокойство вином, кто-то принимался есть без меры, а кто-то отправился в церковь. Это был чертовски странный день.
Хотя, возможно, не такой уж и странный для тех немногих, кто догадывался раньше и теперь подтвердил для себя: да, в городе скрываются чудовища и сверхъестественные силы. Для них не было вопроса: «Может ли такое быть?» Вопрос звучал так: «Что все это значит?»
Уильям Уитт ответа не знал. Он понятия не имел, с чем он столкнулся в доме на Уайлд-Черри-глэйд. Последующий разговор со Спилмонтом, обвинившим его в розыгрыше, вконец выбил его из колеи. Или Яфф сумел с дьявольской хитростью скрыть следы своего пребывания, или он, Уильям Уитт, сошел с ума. Самое печальное, что одно другому не противоречило. Не в силах разрешить дилемму, Уильям сидел дома, запершись на все замки, и только ночью ненадолго вышел к моллу, как и прочие горожане. Он пришел одним из последних и наутро мало помнил о том, что увидел. Зато хорошо помнил, как вернулся домой и устроил себе видеовакханалию. Обычно он смотрел не более одного-двух порнофильмов за раз, но в ту ночь с ним что-то стряслось. Когда утром соседи Робинсоны вывели детей на прогулку, Уильям все еще сидел перед экраном, за опущенными занавесками. Под ногами выстроился небольшой городок из пивных банок. У него была неплохая коллекция фильмов, систематизированная как настоящая библиотека. Он знал наизусть все псевдонимы звезд этих потных эпосов, знал размеры их грудей и членов, с чего они начинали и на чем специализировались сейчас. Он помнил все сюжеты и любимые сцены до последнего стона и семяизвержения.
Но сегодня они его не заводили. Как наркоман, жаждущий дозы, которую ему никто не может дать, он метался от фильма к фильму, пока у телевизора не выстроилась целая гора видеокассет. Секс вдвоем, втроем, оральный, анальный, «золотой дождь», бандаж, садо-мазо, лесбиянки и дилдо, сцены насилия и романтические сцены; он пересмотрел все, но ничто не принесло ему желанного облегчения. Этот поиск превратился в поиск себя самого. «Что меня возбуждает, то я и есть», – промелькнула не вполне оформившаяся мысль.
Ситуация была отчаянная. Впервые в жизни, не считая давнего случая у озера, он не возбуждался от того, что смотрит. Впервые ему захотелось, чтобы его любимые герои проникли в его реальность, как он проникал в их мир. Раньше он радовался, что может убрать их простым нажатием кнопки сразу после того, как кончит. Он даже чувствовал презрение к ним, едва они теряли свою притягательность. Теперь же он тосковал по ним, точно по ушедшим любовницам, которых не сумел познать до конца; он видел все подробности их тел, но близость оказалась для него недоступна.
Вскоре после рассвета ему в голову вдруг пришла странная мысль: а нельзя ли вызвать их к жизни жаром желания? Ведь мечту можно осуществить. Художники постоянно делают это, а ведь в каждом из нас живет немного искусства. Эта смутная мысль и удерживала его у экрана, заставляя снова и снова просматривать «Последнюю ночь Помпеи», «Рожденную трахаться» и «Секреты женской тюрьмы» – фильмы, знакомые ему не хуже собственной истории. Но, в отличие от его истории, они могли ожить в настоящем времени.
Не только Уильяма посетили подобные мысли, хотя у остальных они не были зациклены на сексе. Некий желанный образ или образы можно вызвать к жизни силой воображения – эта идея пришла в голову всем, кто накануне побывал у мола. Звезды мыльных опер, ведущие телевизионных шоу, умершие родственники, разведенные супруги, пропавшие дети, герои комиксов – образов было столько же, сколько людей, жаждавших увидеть их воочию.
Для некоторых, как для Уильяма, желание воплотить свои мечты оказалось столь сильным (в одних случаях это было вызвано страстью, в других – навязчивой идеей или завистью), что к рассвету следующего дня воздух в их комнатах загустел, а они сидели, скорчившись в углах и готовясь увидеть чудо.
В спальне Шаны, дочери Ларри и Кристины Мелкин, вдруг послышалась тихая мелодия. Ее можно было принять за пение ветра под крышей, но Шана знала: это пришла легендарная рок-принцесса, ее обожаемый идол, умершая несколько лет назад от передозировки.
На чердаке Осси Лартона послышался цокот когтей, и Осси мысленно улыбнулся. Это явился оборотень, с которым Лартон водил тайную дружбу с тех пор, как впервые узнал о существовании подобных существ. Оборотня звали Юджин. Когда Осси было шесть лет, он придумал себе друга, и ему казалось, что такое имя вполне подходит для человека, в полнолуние обрастающего шерстью.
Карен Конрой почувствовала в своей комнате тонкий запах французских духов. Это явились три главные героини ее любимого фильма «Любовь знает твое имя», над которым она проплакала когда-то целых шесть дней – всю свою поездку в Париж.
И так далее, и так далее.
К полудню почти у всех очевидцев ночных событий появились нежданные гости. Конечно, многие не обратили внимания на пришельцев либо отвергли возможность их существования. Численность населения Паломо-Гроува, уже пополнившегося чудовищами Яффа, еще более возросла.
– Ты ведь уже признала, что неправильно поняла случившееся…
– Это не вопрос признания, Грилло.
– Ладно. Давай не будем злить друг друга. Почему мы вечно доходим до крика?
– Мы не кричим.
– Хорошо. Не кричим. Только попытайся понять, что эта командировка, в которую он тебя послал…
– «Командировка»?!
– Вот теперь ты кричишь. Я просто прошу тебя, подумай. Это может стать последней поездкой в твоей жизни.
– Признаю такую возможность.
– Тогда позволь мне отправиться с тобой. Ты никогда не ездила на юг дальше Тихуаны.
– Можно подумать, ты ездил…
– Это грубо.
– Послушай, я знаю, что такое грубость. Если хочешь быть полезным, оставайся в Гроуве и поправляйся.
– Я уже здоров. Никогда не чувствовал себя лучше.
– Ты нужен мне здесь, Грилло. Наблюдай. Пока ничего не кончилось.
– И за чем же мне наблюдать? – спросил Грилло. Он понял, что спорить бессмысленно.
– У тебя отличный глаз. Ты заметишь, когда Яфф сделает следующий ход, как бы он ни старался это скрыть. Кстати, ты видел Эллен ночью? Она была там, вместе с сыном. Для начала сходи к ней и узнай, как она себя чувствует…
Конечно, ей было приятно, что Грилло за нее беспокоится, и мысль о совместной поездке не вызывала у нее отвращения. Но по причинам, которые она не могла, да и не пыталась объяснить даже самой себе, Тесла знала, что его присутствие нежелательно и способно повредить и ему самому, и выполнению задания. Перед своим концом Флетчер решил отправить ее в миссию. Он сказал, что это предопределено. Еще недавно она бы посмеялась над подобным мистицизмом, но после минувшей ночи стала шире смотреть на вещи. В своих фантазиях и сценариях она пыталась разоблачить мир чудес, но его оказалось не так легко высмеять. Он нашел ее и пришел за ней. Тесла, со всем ее цинизмом, оказалась между раем и адом. На стороне ада был Яфф и его армия, на стороне рая – Флетчер и его трансформация: плоть превратилась в свет.
Став земным агентом мертвеца, она, как ни странно, расслабилась, несмотря на поджидавшую впереди опасность. Больше не нужно было оттачивать свой цинизм, не нужно делить воображаемые образы на реальные (твердые, осязаемые) и фантастические (туманные и не имеющие ценности). Когда она снова сядет за стол (если это случится) и вернется к своим сценариям, она будет верить в сказки. И не потому, что ее фантазии осуществились в реальности, а потому, что реальности вообще нет.
В середине утра она покинула Гроув по дороге, проходящей мимо молла, где уже шли восстановительные работы. Она ехала быстро, чтобы успеть к сумеркам пересечь границу, а, к наступлению темноты, добраться до миссии Санта-Катрина или, как предполагал Флетчер, до ее развалин.
Той же ночью, когда толпа рассосалась, Яфф велел Томми-Рэю пробраться в молл и отыскать терату, которую тот собственноручно прицепил на спину Катцу. На улице оставались полицейские, но трудностей у Томми-Рэя не возникло. У Яффа были причины не дать полиции найти эту терату. Тварь вернулась к своему создателю и извергла все, что видела и слышала. Подобно целителю, Яфф возложил на животное руки и выкачал информацию.
Потом он убил терату.
– Ну что ж, – сказал он Томми-Рэю, – похоже, тебе придется отправиться в поездку чуть раньше, чем я планировал.
– А что насчет Джо-Бет? Этот ублюдок Катц забрал ее.
– Мы потратили немало усилий, чтобы убедить ее присоединиться к нам. Она отвергла нас. Больше времени тратить не будем. Пусть сама решает, что ей нужно в этой жизни.
– Но…
– Хватит об этом, – сказал Яфф. – Твоя одержимость нелепа. И хватит дуться. Ты слишком избалован. Думаешь, что своей улыбкой добьешься чего угодно? Что ж, ее ты не добился.
– Ты ошибаешься. Я докажу тебе.
– Не сейчас. Сейчас ты должен ехать.
– Сначала Джо-Бет, – упрямо повторил Томми-Рэй, отходя от отца.
Прежде чем он успел сделать шаг, рука Яффа оказалась у него на плече. От этого прикосновения Томми-Рэй взвизгнул.
– Заткнись!
– Мне больно!
– Я знаю.
– Мне на самом деле больно! Хватит.
– Ты ведь тот, кто любит смерть, да, сынок? Томми-Рэй почувствовал, как у него подгибаются ноги.
Из его члена, носа и глаз потекло.
– Ты ведь даже не половина того человека, каким себя считаешь, – сказал Яфф. – Ведь так?
– Прости меня… не делай мне больно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79