Вернее, крик. Он нехотя открыл глаза.
Ветер совсем стих. Вверху на безукоризненно ясном небе дрожали звезды. Костер погас, но при звездном сиянии было ясно, что арабов нет на месте. Он встал и разбудил Хобарта.
В это время его глаза уловили невдалеке какое-то движение. Он пригляделся и не поверил зрению.
Там росли цветы, густо покрывая песок. Он поднял голову, и его пересохшая глотка исторгла возглас удивления.
Барханы исчезли. На их месте колыхались джунгли высотой со стену, протягивая к нему листья размером с человека.
Какой-то миг он сомневался в своем здоровье, пока не услышал рядом шепот Хобарта:
– Боже мой!
– Вы тоже видите?
– Вижу... сад.
– Сад?
Это слово плохо подходило к растительному хаосу. Но более внимательный осмотр удостоверил, что в кажущейся анархии присутствует порядок. Там были дорожки, лужайки, клумбы. Это действительно оказался сад, отличающийся от привычного только полным отсутствием пигмента в его листьях и цветах.
Шэдвелл разглядел все это, когда из дебрей раздался новый крик. Голос принадлежал ибн Талаку, и Шэдвелл пошел на него, по щиколотку увязая в мягкой земле. Крик не умолкал.
Ибн Талак замолчал, когда он проходил по одному из тенистых бульваров. Теперь было неясно, куда идти. В саду не шевелился ни единый листок.
Его заставил оглянуться недоуменный возглас Хобарта. В Круговерти его шаги рождали жизнь, здесь – убивали. Там, где он ступал, трава просто исчезала.
Глядя на белые пятна своих следов, он понял секрет сада и дотронулся до ближайшей к нему ветки с цветами. Она мгновенно осыпалась песком, как и ее соседка.
Барханы не уступили на ночь место саду: они стали садом, мертвым песчаным садом, мгновенно воздвигнувшимся по чьему-то приказу.
Он почувствовал внезапный гнев и ворвался в гущу растительности, превращая ее в фонтаны песка.
– Волшебство! – кричал он. – Грязное волшебство!
Он бы не остановился, пока не вытоптал весь сад, но тут до него донесся зов Бича, тот же, что и раньше. Он повернулся к Хобарту.
– Где он?
– Не знаю, – Хобарт чуть отступил. – Везде.
– Эй, где ты? – закричал Шэдвелл в гущу фальшивого сада. – Покажись!
– Не надо, – взмолился Хобарт.
– Это же ваш дракон. Нам нужно его увидеть.
Хобарт покачал головой. Он не хотел видеть того, кто живет здесь. Но Шэдвелл поймал его за руку.
– Нет, мы посмотрим на него вместе.
Хобарт стал вырываться, но тут в конце аллеи начала вырисовываться какая-то фигура.
Она поднималась выше деревьев. Ее белая костяная голова висела на высоте двадцати пяти футов. Она все еще выла, но рта у нее не было. Не было ничего, кроме огромного количества глаз. Без век и ресниц, они в несколько рядов расположились по бокам головы. Чудовище непрестанно меняло форму; казалось, оно состоит из жидкого огня. По бокам его вырастали крылья, горбы и другие причудливые образования. Оно выглядело то громадным и плотным, то рассыпающимся, как огненное конфетти.
Вой стих так же внезапно, как и начался.
Бич остановился.
Шэдвелл отпустил Хобарта. От того исходил запах дерьма. Бывший инспектор упал на землю, чуть поскуливая. Шэдвелл оставил его там и стал смотреть на Бича, ищущего своей меняющей форму головой непрошеных гостей.
Он не собирался бежать. Что толку? Вокруг лежали тысячи миль песка. Все, что он мог, – остаться на месте и принять свою участь.
Прежде чем он успел сказать хотя бы слово, песок под его ногами задвигался. Похоже, Бич намеревался похоронить его заживо. Но песок обнажил только пространство в несколько футов, где лежало тело ибн Талака. Араб был обнажен и страшно изуродован – кисти рук сожжены до костей, то же произошло с гениталиями, вместо глаз зияли черные пятна. Рот раскрылся в последнем беззвучном крике.
Шэдвелл отвел глаза, но Бич показал ему еще не все. Песок задвигался снова, на этот раз справа, и открылось другое тело, Джабира. Мальчик лежал на животе, его ягодицы были сожжены, шея свернута, как у цыпленка.
– Зачем? – вырвалось у Шэдвелла.
Медленный взгляд Бича заставил его замолчать. Он, казалось, не слышал или не понимал. Может, он выжил из ума в этом безмолвии?
Потом где-то между бесчисленных глаз и огненных крыльев зародился ослепительный свет и поплыл к Шэдвеллу. Его стремительность позволяла надеяться, что смерть хотя бы будет быстрой. Удар смял торговца и бросил его наземь; череп был готов треснуть. Но смерть не пришла. Вместо этого боль мгновенно утихла, и в его мозгу всплыл образ огненного колеса, в центре которого пылали глаза Бича.
Потом колесо исчезло, и его сменило другое видение – он плыл высоко над землей, над песчаным садом. Он понял, что видит все это глазами Бича, из его головы. Потом земля под ним стала стремительно приближаться.
Там, на песке, стоял на четвереньках голый Джабир, сзади которого сосредоточенно двигался ибн Талак. Шэдвеллу сцена показалась малоприятной, но достаточно безвредной. Он видал – и делал – вещи похуже. Но он разделял с Бичом не только зрение, но и мысли, и в этих мыслях он прочитал гнев.
Шэдвелл уже видел результат гнева Бича и не хотел наблюдать его снова, но у него не было выбора. Как в замедленном кино, он смотрел на летящий к злосчастной паре огонь, отрывающий их друг от друга и выжигающий согрешившие места. У них было время помучиться – он уже слышал их страшные крики, – и молить о пощаде, но огонь не знал снисхождения. Под конец Шэдвелл сам рыдал и кричал, умоляя прекратить пытку. Наконец все было кончено, и тела занесло песком. Лишь тогда Бич вернул ему его собственное зрение. Перед ним предстал песок, на котором он лежал, весь в следах рвоты.
Он некоторое время не знал, где он и что с ним. Потом поднял голову и посмотрел на Бича.
Тот опять сменил форму. Уменьшившись до размеров человека, он сидел на бархане, повернув свои бесчисленные глаза к звездам.
Хотя образы в его мозгу померкли, Шэдвелл знал, что это существо все еще читает его мысли. Попытка обмана – и он повторит судьбу Джабира и ибн Талака.
Шэдвелл...
Он слышал свое имя, хотя новое воплощение Бича по-прежнему не имело рта. Но зачем ему рот, если он говорил в мозгу?
Я вижу тебя.
Сказал он, вернее, передал эту мысль Шэдвеллу.
Я вижу тебя. Я знаю, кто ты.
– Я этого и хотел, – сказал торговец. – Я хочу, чтобы ты знал, кто я. Поверь мне.
Ты не первый, кто пришел сюда. Другие приходили. И уходили.
Шэдвелл слишком хорошо знал, куда они уходили. Глазами Бича он успел увидеть тела, похороненные в песке. Но весь его страх был израсходован во время экзекуции, и теперь он говорил свободно.
– У меня была причина прийти к тебе.
Какая причина?
Вот этот момент. Клиент задает вопрос, на который нужно ответить. Незачем ловчить, набивая цену. Здесь требуется правда и ничего, кроме правды.
– Чародеи, – сказал он.
Раскаленные проволочки в его мозгу чуть дрогнули, но Бич молчал. Даже его огненные крылья на миг замерли.
Потом, страшно тихо, он повторил в голове Шэдвелла:
Чародеи.
Тут же в черепе торговца плеснула волна энергии. Огонь, из которого, по всей видимости, состояла не только физическая, но и духовная природа Бича, заплясал перед его глазами.
Чародеи.
– Ты знаешь, кто они?
Песок под ногами зашуршал.
Я забыл.
– Это было давно.
И ты пришел сказать мне это?
– Я пришел напомнить.
Зачем?
Проволочки снова вздрогнули. «Он может убить меня в любой момент, – вновь подумал Шэдвелл. – Нужно быть осторожнее».
– Они прятались от тебя.
Да.
– Все эти годы. Ты не мог их найти.
А теперь?
– Теперь они проснулись. Живут среди людей.
Я забыл. Но ты мне напомнил. Спасибо. Проволочки ослабли, и на Шэдвелла нахлынула волна почти непереносимой радости. А он приносит не только смерть, этот Бич, что он еще может?
– Могу я спросить?
Спрашивай.
– Кто ты?
Бич поднялся со своего песчаного трона и засверкал ярче.
Шэдвелл зажмурился, но свет проникал в самое его нутро, пока Бич изрекал свое вечное имя:
Я зовусь Уриэлем.
Он знал это имя. В детстве он заучил имена ангелов и архангелов, и Уриэль был одним из них, могущественным среди могущественных. Его звали Огнем Господним. Шэдвелл вспомнил похороненные в песке, сожженные тела. Ангельское пламя. Господи, зачем он пришел сюда?..
Он вспомнил еще один из атрибутов этого ангела. Уриэль охранял врата Эдема.
Эдем.
При этом слове огонь вспыхнул с новой силой. Несмотря на века забвения и дикости, это существо все еще было ангелом и помнило свою славу.
Были те, кто звал это место Эдемом. Но я никогда не называл его так.
– А как?
Рай, — ответил ангел, и в мозгу Шэдвелла вспыхнула новая картина. Он увидел тот же сад, только деревья в нем были не песочными, а живыми, во всем зеленом буйстве, напоминающем растительность Круговерти. Набухала завязь, раскрывались цветы, наливались соком фрукты. Но здесь не было торопливости Круговерти: во всем застыла спокойная, напоенная светом торжественность, и вспышки света проносились меж ветвей, как ожившие духи.
Это место творения. Где все становится собой.
– Становится?
Обретает форму, чтобы выйти в мир.
– И Адам с Евой?
Я их не помню.
– Прародители людей.
Люди рождались из грязи в тысяче мест, но не здесь. Это обитель высших духов.
– Чародеев?
При этом слове образ сада содрогнулся, и меж деревьев появились чьи-то фигуры, крадущиеся, как воры.
Они вышли отсюда, — сказал ангел, и на глазах у Шэдвелла из земли стали подниматься деревья с человеческими лицами. – Но они появились случайно. Мы, духи, не знали их. Они не наши.
– Но они выросли.
Выросли. И стали любопытными.
Шэдвелл начал понимать.
– Они захватили мир.
Ангел вздрогнул, и на Шэдвелла обрушились новые образы. Он увидел, как праотцы Чародеев – нагие, всех размеров и цветов, кто с хвостом, кто с зачатками крыльев, – перелезают через стену.
– Они сбежали.
От меня не сбежишь. Когда духи ушли, я остался охранять ворота Рая.
В этом Книга Бытия была права. Страж ворот с огненным мечом. Но ее писал человек, и он извратил все в соответствии с собственными моральными представлениями. Играл ли Бог здесь какую-то роль – сказать трудно. Во всяком случае, Шэдвелл сомневался, что Уриэля признали бы ангелом, появись он у ворот Ватикана.
– А где эти духи?
Я жду их.
Он ждал их, пока не сошел с ума. Бесчисленные века одиночества, высохший сад, засыпаемый песком...
– Ты пойдешь со мной, Я могу привести тебя к Чародеям.
Ненавижу мир. Я однажды побывал там.
Я отведу тебя прямо к ним. Ты закончишь свое дело и вернешься.
Ненависть Уриэля к Королевству ощущалась почти физически. Но он не мог отказаться. Шэдвелл понял это и возликовал в душе.
Может быть.
Взгляд от Шэдвелла обратился к стене. Там стоял Хобарт: вернее, он цеплялся за стену, мертвенно-белый от ужаса.
...на этот раз... я пойду... в другом обличье.
После этих слов свет вспыхнул ярче, и его лучи потянулись к Хобарту. Инспектор дико закричал, но свет вошел в него, не причинив вреда.
Тут же фигура ангела на бархане исчезла, по земле прошла судорога, и песочные растения стали опадать. Через мгновение на месте упражнений Уриэля, пытавшегося воскресить былое великолепие Эдема, лежал ровный слой песка.
Когда вихрь улегся, Шэдвелл оглянулся в поисках Хобарта. Тот стоял на стене, глядя вниз. На первый взгляд это был тот же Хобарт, с тем же бесцветным голосом. Но вопрос, который он задал, доказывал обратное.
– Я теперь дракон? – спросил он.
Шэдвелл взглянул на него. В глубине серых глаз инспектора притаилось сияние, какого он не видел с тех пор, как впервые внушил ему мысль об огне.
– Да. Ты дракон.
* * *
Они не стали медлить и тут же отправились в обратный путь, оставив Пустую Четверть еще более пустой, чем раньше.
Часть одиннадцатая
Время снов
«Небо потемнело ясным днем, что-то пролилось с него дождем, непохожее на цветы...»
У. X. Оден «Двое»
I
Портрет героя в образе сумасшедшего
1
Что случилось с Кэлом Муни? – гадали соседи: какой-то он странный, только молчит и улыбается. Хотя они всегда были со странностями, эти Муни. Старик, говорят, имел в родне поэта, а поэты, известное дело, все немного не в себе. Теперь и сынок пошел по стопам. Странно, как меняются люди, не так ли?
* * *
В этих толках была доля истины. Кэл знал, что он изменился. И, может быть, вправду немного спятил. Когда он глядел по утрам в зеркало, он видел в своих глазах нечто, что отпугивало кассира в супермаркете или ту женщину, что пыталась заговорить с ним в очереди к окошку банка.
– Вы живете один?
– Да.
– Вам, должно быть, нелегко одному в таком большом доме?
– Нет, не очень.
Потом он не смог удержаться и добавил: «Я люблю пыль». Ответом был удивленный и слегка испуганный взгляд. Да конечно, он превратился в Чокнутого Муни.
2
На этот раз он ничего не забывал. Слишком многое в его душе осталось в этой потерянной Стране чудес. Забыть ее – означало забыть себя.
Радости эти воспоминания не вызывали. Сильнее всего он чувствовал боль и горечь потери, настолько сильно, что не мог вспомнить толком случившееся в Круговерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Ветер совсем стих. Вверху на безукоризненно ясном небе дрожали звезды. Костер погас, но при звездном сиянии было ясно, что арабов нет на месте. Он встал и разбудил Хобарта.
В это время его глаза уловили невдалеке какое-то движение. Он пригляделся и не поверил зрению.
Там росли цветы, густо покрывая песок. Он поднял голову, и его пересохшая глотка исторгла возглас удивления.
Барханы исчезли. На их месте колыхались джунгли высотой со стену, протягивая к нему листья размером с человека.
Какой-то миг он сомневался в своем здоровье, пока не услышал рядом шепот Хобарта:
– Боже мой!
– Вы тоже видите?
– Вижу... сад.
– Сад?
Это слово плохо подходило к растительному хаосу. Но более внимательный осмотр удостоверил, что в кажущейся анархии присутствует порядок. Там были дорожки, лужайки, клумбы. Это действительно оказался сад, отличающийся от привычного только полным отсутствием пигмента в его листьях и цветах.
Шэдвелл разглядел все это, когда из дебрей раздался новый крик. Голос принадлежал ибн Талаку, и Шэдвелл пошел на него, по щиколотку увязая в мягкой земле. Крик не умолкал.
Ибн Талак замолчал, когда он проходил по одному из тенистых бульваров. Теперь было неясно, куда идти. В саду не шевелился ни единый листок.
Его заставил оглянуться недоуменный возглас Хобарта. В Круговерти его шаги рождали жизнь, здесь – убивали. Там, где он ступал, трава просто исчезала.
Глядя на белые пятна своих следов, он понял секрет сада и дотронулся до ближайшей к нему ветки с цветами. Она мгновенно осыпалась песком, как и ее соседка.
Барханы не уступили на ночь место саду: они стали садом, мертвым песчаным садом, мгновенно воздвигнувшимся по чьему-то приказу.
Он почувствовал внезапный гнев и ворвался в гущу растительности, превращая ее в фонтаны песка.
– Волшебство! – кричал он. – Грязное волшебство!
Он бы не остановился, пока не вытоптал весь сад, но тут до него донесся зов Бича, тот же, что и раньше. Он повернулся к Хобарту.
– Где он?
– Не знаю, – Хобарт чуть отступил. – Везде.
– Эй, где ты? – закричал Шэдвелл в гущу фальшивого сада. – Покажись!
– Не надо, – взмолился Хобарт.
– Это же ваш дракон. Нам нужно его увидеть.
Хобарт покачал головой. Он не хотел видеть того, кто живет здесь. Но Шэдвелл поймал его за руку.
– Нет, мы посмотрим на него вместе.
Хобарт стал вырываться, но тут в конце аллеи начала вырисовываться какая-то фигура.
Она поднималась выше деревьев. Ее белая костяная голова висела на высоте двадцати пяти футов. Она все еще выла, но рта у нее не было. Не было ничего, кроме огромного количества глаз. Без век и ресниц, они в несколько рядов расположились по бокам головы. Чудовище непрестанно меняло форму; казалось, оно состоит из жидкого огня. По бокам его вырастали крылья, горбы и другие причудливые образования. Оно выглядело то громадным и плотным, то рассыпающимся, как огненное конфетти.
Вой стих так же внезапно, как и начался.
Бич остановился.
Шэдвелл отпустил Хобарта. От того исходил запах дерьма. Бывший инспектор упал на землю, чуть поскуливая. Шэдвелл оставил его там и стал смотреть на Бича, ищущего своей меняющей форму головой непрошеных гостей.
Он не собирался бежать. Что толку? Вокруг лежали тысячи миль песка. Все, что он мог, – остаться на месте и принять свою участь.
Прежде чем он успел сказать хотя бы слово, песок под его ногами задвигался. Похоже, Бич намеревался похоронить его заживо. Но песок обнажил только пространство в несколько футов, где лежало тело ибн Талака. Араб был обнажен и страшно изуродован – кисти рук сожжены до костей, то же произошло с гениталиями, вместо глаз зияли черные пятна. Рот раскрылся в последнем беззвучном крике.
Шэдвелл отвел глаза, но Бич показал ему еще не все. Песок задвигался снова, на этот раз справа, и открылось другое тело, Джабира. Мальчик лежал на животе, его ягодицы были сожжены, шея свернута, как у цыпленка.
– Зачем? – вырвалось у Шэдвелла.
Медленный взгляд Бича заставил его замолчать. Он, казалось, не слышал или не понимал. Может, он выжил из ума в этом безмолвии?
Потом где-то между бесчисленных глаз и огненных крыльев зародился ослепительный свет и поплыл к Шэдвеллу. Его стремительность позволяла надеяться, что смерть хотя бы будет быстрой. Удар смял торговца и бросил его наземь; череп был готов треснуть. Но смерть не пришла. Вместо этого боль мгновенно утихла, и в его мозгу всплыл образ огненного колеса, в центре которого пылали глаза Бича.
Потом колесо исчезло, и его сменило другое видение – он плыл высоко над землей, над песчаным садом. Он понял, что видит все это глазами Бича, из его головы. Потом земля под ним стала стремительно приближаться.
Там, на песке, стоял на четвереньках голый Джабир, сзади которого сосредоточенно двигался ибн Талак. Шэдвеллу сцена показалась малоприятной, но достаточно безвредной. Он видал – и делал – вещи похуже. Но он разделял с Бичом не только зрение, но и мысли, и в этих мыслях он прочитал гнев.
Шэдвелл уже видел результат гнева Бича и не хотел наблюдать его снова, но у него не было выбора. Как в замедленном кино, он смотрел на летящий к злосчастной паре огонь, отрывающий их друг от друга и выжигающий согрешившие места. У них было время помучиться – он уже слышал их страшные крики, – и молить о пощаде, но огонь не знал снисхождения. Под конец Шэдвелл сам рыдал и кричал, умоляя прекратить пытку. Наконец все было кончено, и тела занесло песком. Лишь тогда Бич вернул ему его собственное зрение. Перед ним предстал песок, на котором он лежал, весь в следах рвоты.
Он некоторое время не знал, где он и что с ним. Потом поднял голову и посмотрел на Бича.
Тот опять сменил форму. Уменьшившись до размеров человека, он сидел на бархане, повернув свои бесчисленные глаза к звездам.
Хотя образы в его мозгу померкли, Шэдвелл знал, что это существо все еще читает его мысли. Попытка обмана – и он повторит судьбу Джабира и ибн Талака.
Шэдвелл...
Он слышал свое имя, хотя новое воплощение Бича по-прежнему не имело рта. Но зачем ему рот, если он говорил в мозгу?
Я вижу тебя.
Сказал он, вернее, передал эту мысль Шэдвеллу.
Я вижу тебя. Я знаю, кто ты.
– Я этого и хотел, – сказал торговец. – Я хочу, чтобы ты знал, кто я. Поверь мне.
Ты не первый, кто пришел сюда. Другие приходили. И уходили.
Шэдвелл слишком хорошо знал, куда они уходили. Глазами Бича он успел увидеть тела, похороненные в песке. Но весь его страх был израсходован во время экзекуции, и теперь он говорил свободно.
– У меня была причина прийти к тебе.
Какая причина?
Вот этот момент. Клиент задает вопрос, на который нужно ответить. Незачем ловчить, набивая цену. Здесь требуется правда и ничего, кроме правды.
– Чародеи, – сказал он.
Раскаленные проволочки в его мозгу чуть дрогнули, но Бич молчал. Даже его огненные крылья на миг замерли.
Потом, страшно тихо, он повторил в голове Шэдвелла:
Чародеи.
Тут же в черепе торговца плеснула волна энергии. Огонь, из которого, по всей видимости, состояла не только физическая, но и духовная природа Бича, заплясал перед его глазами.
Чародеи.
– Ты знаешь, кто они?
Песок под ногами зашуршал.
Я забыл.
– Это было давно.
И ты пришел сказать мне это?
– Я пришел напомнить.
Зачем?
Проволочки снова вздрогнули. «Он может убить меня в любой момент, – вновь подумал Шэдвелл. – Нужно быть осторожнее».
– Они прятались от тебя.
Да.
– Все эти годы. Ты не мог их найти.
А теперь?
– Теперь они проснулись. Живут среди людей.
Я забыл. Но ты мне напомнил. Спасибо. Проволочки ослабли, и на Шэдвелла нахлынула волна почти непереносимой радости. А он приносит не только смерть, этот Бич, что он еще может?
– Могу я спросить?
Спрашивай.
– Кто ты?
Бич поднялся со своего песчаного трона и засверкал ярче.
Шэдвелл зажмурился, но свет проникал в самое его нутро, пока Бич изрекал свое вечное имя:
Я зовусь Уриэлем.
Он знал это имя. В детстве он заучил имена ангелов и архангелов, и Уриэль был одним из них, могущественным среди могущественных. Его звали Огнем Господним. Шэдвелл вспомнил похороненные в песке, сожженные тела. Ангельское пламя. Господи, зачем он пришел сюда?..
Он вспомнил еще один из атрибутов этого ангела. Уриэль охранял врата Эдема.
Эдем.
При этом слове огонь вспыхнул с новой силой. Несмотря на века забвения и дикости, это существо все еще было ангелом и помнило свою славу.
Были те, кто звал это место Эдемом. Но я никогда не называл его так.
– А как?
Рай, — ответил ангел, и в мозгу Шэдвелла вспыхнула новая картина. Он увидел тот же сад, только деревья в нем были не песочными, а живыми, во всем зеленом буйстве, напоминающем растительность Круговерти. Набухала завязь, раскрывались цветы, наливались соком фрукты. Но здесь не было торопливости Круговерти: во всем застыла спокойная, напоенная светом торжественность, и вспышки света проносились меж ветвей, как ожившие духи.
Это место творения. Где все становится собой.
– Становится?
Обретает форму, чтобы выйти в мир.
– И Адам с Евой?
Я их не помню.
– Прародители людей.
Люди рождались из грязи в тысяче мест, но не здесь. Это обитель высших духов.
– Чародеев?
При этом слове образ сада содрогнулся, и меж деревьев появились чьи-то фигуры, крадущиеся, как воры.
Они вышли отсюда, — сказал ангел, и на глазах у Шэдвелла из земли стали подниматься деревья с человеческими лицами. – Но они появились случайно. Мы, духи, не знали их. Они не наши.
– Но они выросли.
Выросли. И стали любопытными.
Шэдвелл начал понимать.
– Они захватили мир.
Ангел вздрогнул, и на Шэдвелла обрушились новые образы. Он увидел, как праотцы Чародеев – нагие, всех размеров и цветов, кто с хвостом, кто с зачатками крыльев, – перелезают через стену.
– Они сбежали.
От меня не сбежишь. Когда духи ушли, я остался охранять ворота Рая.
В этом Книга Бытия была права. Страж ворот с огненным мечом. Но ее писал человек, и он извратил все в соответствии с собственными моральными представлениями. Играл ли Бог здесь какую-то роль – сказать трудно. Во всяком случае, Шэдвелл сомневался, что Уриэля признали бы ангелом, появись он у ворот Ватикана.
– А где эти духи?
Я жду их.
Он ждал их, пока не сошел с ума. Бесчисленные века одиночества, высохший сад, засыпаемый песком...
– Ты пойдешь со мной, Я могу привести тебя к Чародеям.
Ненавижу мир. Я однажды побывал там.
Я отведу тебя прямо к ним. Ты закончишь свое дело и вернешься.
Ненависть Уриэля к Королевству ощущалась почти физически. Но он не мог отказаться. Шэдвелл понял это и возликовал в душе.
Может быть.
Взгляд от Шэдвелла обратился к стене. Там стоял Хобарт: вернее, он цеплялся за стену, мертвенно-белый от ужаса.
...на этот раз... я пойду... в другом обличье.
После этих слов свет вспыхнул ярче, и его лучи потянулись к Хобарту. Инспектор дико закричал, но свет вошел в него, не причинив вреда.
Тут же фигура ангела на бархане исчезла, по земле прошла судорога, и песочные растения стали опадать. Через мгновение на месте упражнений Уриэля, пытавшегося воскресить былое великолепие Эдема, лежал ровный слой песка.
Когда вихрь улегся, Шэдвелл оглянулся в поисках Хобарта. Тот стоял на стене, глядя вниз. На первый взгляд это был тот же Хобарт, с тем же бесцветным голосом. Но вопрос, который он задал, доказывал обратное.
– Я теперь дракон? – спросил он.
Шэдвелл взглянул на него. В глубине серых глаз инспектора притаилось сияние, какого он не видел с тех пор, как впервые внушил ему мысль об огне.
– Да. Ты дракон.
* * *
Они не стали медлить и тут же отправились в обратный путь, оставив Пустую Четверть еще более пустой, чем раньше.
Часть одиннадцатая
Время снов
«Небо потемнело ясным днем, что-то пролилось с него дождем, непохожее на цветы...»
У. X. Оден «Двое»
I
Портрет героя в образе сумасшедшего
1
Что случилось с Кэлом Муни? – гадали соседи: какой-то он странный, только молчит и улыбается. Хотя они всегда были со странностями, эти Муни. Старик, говорят, имел в родне поэта, а поэты, известное дело, все немного не в себе. Теперь и сынок пошел по стопам. Странно, как меняются люди, не так ли?
* * *
В этих толках была доля истины. Кэл знал, что он изменился. И, может быть, вправду немного спятил. Когда он глядел по утрам в зеркало, он видел в своих глазах нечто, что отпугивало кассира в супермаркете или ту женщину, что пыталась заговорить с ним в очереди к окошку банка.
– Вы живете один?
– Да.
– Вам, должно быть, нелегко одному в таком большом доме?
– Нет, не очень.
Потом он не смог удержаться и добавил: «Я люблю пыль». Ответом был удивленный и слегка испуганный взгляд. Да конечно, он превратился в Чокнутого Муни.
2
На этот раз он ничего не забывал. Слишком многое в его душе осталось в этой потерянной Стране чудес. Забыть ее – означало забыть себя.
Радости эти воспоминания не вызывали. Сильнее всего он чувствовал боль и горечь потери, настолько сильно, что не мог вспомнить толком случившееся в Круговерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55