Проверив свой локоть и убедившись, что может сгибать руку в суставе без невыносимой боли, он пошел на звук.
Поднимался Гутей, а у одного из бандитов был факел — у одного из шести-семи молодых негодяев, которые напали на еще более молодого пацана. Сцену легко было объяснить. У парнишки не было ни единого шанса; они скоро изобьют его до полусмерти и отнимут его сокровище, но бандиты оказались еще и дураками.
Может быть ты и смог украсть это, но ты не сможешь его сохранить, — эта фраза имеет разное значение для разных воров.
Бандиты дали возможность своей жертве забраться в угол, где они не могли воспользоваться своим преимуществом в росте и количестве. Они все делали слишком медленно, делали слишком много шума и привлекали к себе всеобщее внимание.
Он подобрал два валявшихся на мостовой булыжника, один для его здоровой правой руки, а второй он вложил в самодельную пращу. Банда даже не оставила ни одного человека, который прикрывал бы их сзади, еще один пример идиотизма. Они слишком шумели, чтобы услышать как он подошел поближе и как один из их людей, застонав, упал на землю, когда он ударил его в уязвимое место под ухом своим булыжником.
Но у второго из бандитов череп оказался покрепче. Он громко завыл и Павек обнаружил себя в центре внимания всей банды. Шестеро людей, четверо юнцов и две девицы, крепкие, хотя и худые — но не чета взрослому мужчине, который тренировался дважды в неделю со своими товарищами-темпларами и специально подобранными гладиаторами.
Не чета тому темплару, которым Павек когда-то был, но трудный бой для того раненого беглеца, которым он стал.
Они быстро заметили его слабое место. Павеку пришлось больше отбивать удары, направленные в его больной локоть, чем бить самому. Но когда ему удавалось как следует приложиться своим кулаком с булыжником или ногой, юный бандит падал и оставался лежать. Он постепенно выбил их всех из переулка, но не слишком быстро: проклятые идиоты все повернулись спинами к малышу-вору, который, будучи не таким тупым, как они, успел удрать.
Павек почти громко выругался, когда увидел убегающий силуэт мальчишки: малец уносил с собой его жизнь, но какое-то чувство честной игры, которое он даже не подозревал в себе, заморозило его язык. Тем временем одна из девиц вытащила очень плохо выглядящий нож-клык. Она достала им локоть Павека издали. Когда он не стал отбивать ее удар и даже не обратил на него внимания, она решила, что наверно лучше попробовать ударить его прямо в сердце. Павек отбил ее нож в сторону, потом ударил ее прямо в рот одним мягким, быстрым движением левой руки. Над его рукой брызнула кровь. Он надеялся, что это была ее кровь, потому что было такое ощущение, что его локоть обнажился, а крик боли, раздавшийся в ночи. был его криком.
Может быть бандиты решили, что он зовет на помощь, может быть они осознали, что малец сбежал, и они только напрасно тратят время в никому не нужной схватке. Как бы то ни было, они бросились из переулка, таша своих раненых за собой. Несколькими ударами сердца после этого раздались крики, потом громкие, тажелые шаги и у входа в переулок вспыхнули факелы, осветив серно-желтую одежду.
Милосердие Короля Хаману — его вой привлек внимание темпларов. Но, увидев его лоскутья и камень, они решили, что нет необходимости спасать жалкого нищего и повернули обратно. Наконец-то ему повезло — и именно тогда, когда боль стала настолько сильна, что он приветствовал бы даже смерть.
* * *
Павек не был приспособлен для жизни бандитом — по меньшей мере если есть другие возможности. Он больше не собирался ограбить двенадцать несчастных бедняков в эту ночь, и в никакую другую тоже. Он не собирался завтра возвращаться на эльфийский рынок, чтобы купить Дыхание Рала. Он не собирался больше договариваться с друидами о заклинаниях из архивов.
Он собирался умереть на грязных улицах Урика.
О Великий и Могучий Король Хаману — сделай это быстро.
Одна штука все еще оттягивала кошелек Сасела: его медальон темплара. Павек смог написать заклинание на глиняном черепке, сжал его в своей правой, хорошей рукой и теперь мог призвать магию короля-волшебника. Простое исцеляющее заклинание было гарантировано любому темплару, когда он впервые получал свою желтую одежду и медальон. Благодаря своим поискам в архивах Павек знал много неизвестных новичкам форм заклинания. Но король Хаману неохотно делился своей магией, как впрочем и всем, что принадлежало ему. А если он почувствует незнакомый, неразрешенный вызов, он пойдет по следу и не успокоится, пока не доберется до его неудачливого источника.
Но для Павека больше не было будущего. Павек развязал завязки кошелька и взял медальон в руку. Тот уже нагрелся и…
— Ты тот самый.
Он подумал, что это голос Короля Хаману и уронил медальон. Тот запрыгал по камням и оказался у ног маленького вора, который совершенно неожиданно вернулся к месту своей неудачи и последующей удачи.
Мальчик подобрал его и внимательно осмотрел в лунном свете.
— Ты тот самый, — сказал он более уверенно. — Ты вернулся. Это ты забрал ее тело.
— Тот самый? Какое тело? — Павек попутался вырвать медальон из рук мальчишки, но промахнулся.
— Ты тот самый, которого ищут. Они говорят, что ты стоишь двадцать золотых монет. Это из-за нее? Из-за моей мамы или из-за моего отца?
Мальчик показался Павеку знакомым. Сначал он попытался отождествить его с тем юным курьером, который дал ему милостыню у внутренних ворот, но потом он заглянул в память поглубже и нашел там этого мальчишку, из-за чьих несчастных родителей началось его стремительное падение вниз. Внезапно его колени ослабели и он чуть не упал.
— И из-за них и не из-за них, пацан, но это неважно. Отдай мой медальон обратно и проваливай. Как только я использую его, здесь будет не протолкнуться из-за людей в желтом.
Мальчик намотал шнур медальона себе на запястье. — Что ты сделал с ее телом?
Павек заметил остатки старого костяного стула, который однако выглядел так, как будто может выдержать его вес. Он дохромал до него и ухитрился усесться на него раньше, чем упал. — Я принес ее в бюро, мальчик. Я хотел узнать, почему она умерла.
— Лаг. — Парень последовал за ним к закопченому стулу, болтая медальоном на шнурке.
— Да, — кивнул Павек. — Лаг. Теперь я знаю. Хотел бы я не знать этого.
— Что случилось с ее телом, когда эти с мертвым сердцем закончили с ним?
— Я не знаю. — Павек потянулся было за медальоном, но потом его рука замерла на полдороге. Его умирающий, горящий в лихорадке ум играл с ним в странные игры. Перед его взглядом стоял не этот мальчишка, которого он видел несколько недель назад — он видел самого себя в тот момент, когда они сказали ему, что Сиан мертва. Сопровождать ее тело на кладбище было самой важной вещью в его жизни. Его рука упала. — Кладбище, я думаю. Они не хранят тела; это ложь, когда мы говорим, что храним тела простонародья. Мы лжем, чтобы они подчинялись. — Что касается Элабона Экриссара, Павек на самом деле не знал, говорить ли о нем, но потом решил, что нечего грузить парня еще и Элабоном Экриссаром. — Я слышал, как она говорила о тебе: Зерв, не так ли?
— Звайн, это южное имя. Он не был моим настоящим отцом.
— Ты поступил очень умно, когда убежал отсюда несколько минут назад. Теперь будь опять таким же умным. Отдай мне мой медальон и беги отсюда со всех ног. — Павек протянул свою руку.
Звайн посмотрел на руку и на медальон. — Как твое имя, великий?
— Никакой я не «великий». Павек, просто Павек, или однорукий Павек, или Скоро-Станущий-Горкой-Золы-Павек. Уходи, малыш.
— А, так ты хочешь умереть?
— Я собираюсь умереть; моя рука полна гноя и яда. Я уже выбрал место и время: прямо здесь, прямо сейчас.
— Ты не обязан умирать, Просто-Павек. Я могу спасти тебя. И мы будем в расчете.
— Ты можешь спасти меня! Только если ты переодетый великий жрец, Звайн. — Очередной удар страшной боли сделал юмор Павека острым и колючим. — Ты только мальчик, маленький мальчик. Спасайся сам; отдай мне медальон и уходи.
— Я знаю…я знаю людей, которые помогут тебе, если я их попрошу.
Павек пришурился и задумался. Мальчик сказал двадцать золотых монет, а не десять. Может быть кто-то научил его читать. Может быть это была ошибка. — Кого ты знаешь?
— Не могу сказать. Не могу даже отвести тебя прямо к ним. Но они помогут, клянусь. Я возьму тебя к себе домой. Там ты будешь в безопасности. Я дам тебе кровать и еду. Это тебе поможет в течении дня.
И может быть он уже будет мертв — то, что парень предложил, звучало слишком хорошо, чтобы в это поверить, но Павек все-таки встал на ноги и побрел за мальчиком в ночь.
Пятая Глава
Воздух был холоден, как лицо Павека и наполнен запахами, которые он не мог идентифицировать. Левая рука, котороя разрывалась от боли, насколько он мог вспомнить свое последнее впечатление, сейчас была спокойна. Он смог пошевелить пальцами без боли, ощупал большим пальцем руки кончики остальных, но когда он попытался поднять или согнуть левую руку, он встретил неодолимое сопротивление: его локоть, казалось, был запечатан в камень.
Его глаза все еще были закрыты. Он открыл их, надеясь разрешить загадку своей руки, но место, в котром он находился, было темно, как могила. А может быть, невольно подумал он, это и есть могила.
Павек смутно помнил, кто он такой и как очутился здесь. Во рту был странный, металлический привкус; в ушах звенело, как будто неведомые музыканты играли сумашедшую музыку. Он решил, что он проспал очень много времени, и неестественным сном. Мальчик — Павек не смог вытянуть его имя из своего омраченного сознания — сказал, что они идут в безопасное место, но он упал на землю, теряя сознание, раньше, чем они там оказались. Последнее, что он помнил, как мальчик зарыдал, а потом звук убегающих шагов.
Может быть парень был смертью и приходил забрать его дух?
А потом смерть потеряла его полуживого в могиле?
Некоторые секты учили, что смерть — прекрасная женщина; другие спорили с ними и говорили, что это Дракон. Но Павек не помнил ни одной секты, которая описывала бы смерть как маленького, гибкого парнишку с темными глазами и взъерошенными волосами. Но ведь он не мог вспомнить о нем почти ничего, и даже его имя.
Некоторое время он лежал спокойно, а потом услышал ровное биение пульса.
Могила или нет, но если у него был пульс, он был жив, и может постараться вспомнить, как он здесь очутился. Он подумал о еде и воде, необходимых условиях для того, чтобы остаться в живых, и обнаружил, что, несмотря на твердое убеждение, что он провел несколько дней без еды и воды, он не голоден и жажда его тоже не мучит.
Итак — он не мертв, не голоден и не хочет пить, у него ничего не болит, а его левая рука замурована в камне. Он решил, что стоит пошевелить другими конечностями, и, одновременно, обнаружил, что он лежит на толстом, набитом перьями матрасе, который мягче любой кровати, на которой он спал раньше. Он попытался использовать свою правую руку для того, чтобы освободить левую из каменной тюрьмы. Пальцы правой руки заскребли по камням грязной стены, когда в его ущах зазвенели слова, которые он не говорил.
Хочешь пить?
Слова не было сказаны вслух: он был уверен в этом, если вообще можно было в чем-то быть уверенным в его положении. Его первая мысль была, что он здесь не один в этой темной комнате с грязными стенами. Вторая, более осторожная, что за ним наблюдают. Холодный ветерок, охлаждавший его лицо, больше не казался приятным и комфортным. Он подумал о духах, призраках и вообще о существах другого мира, решивших навестить его. Невольная дрожь прошла по всему его телу. И сразу знакомая боль выстрелила из пленного локтя.
Не беспокойся. Все в порядке. Хочешь есть? Или пить? Отдохнуть?
Тонкие пальцы чьей-то маленькой руки мягко коснулись его запястья. Мальчик? Возможно, хотя мальчишка казался чистокровным человеком, и следовательно его глаза не должны были видеть в темноте лучше, чем его.
Халфлинг?
— Кто ты? — спросил он неожиданно хриплым шепотом. Горло сжало, прошло много времени с последнего раза, когда он разговаривал. — Кто ты такой? Где ты? Где я? Что случилось со мной?
Так много вопросов! В молчаливом голосе послушались веселые искорки. В твоем теле и в крови была болезнь и очень много яда. Тебя принесли сюда для исцеления; сейчас ты исцеляешься. Здесь ты в безопасности. Этого достаточно, Павек? Или ты хочешь знать что-нибудь еще?
Его голова упала обратно на толстый матрац. Было так много того, что он хотел узнать, но на самом деле ему больше ничего не надо было знать. Он виновато вздохнул. — Воды, — попросил он, а потом добавил, погрузившись глубоко в воспоминамия своего детства, еще до приюта, — пожалуйста.
Еще большее оживление в его мозгу, что-то вроде пузырьков в редком пенистом вине из Нибеная. Пожалуйста.
Носик тонкого стеклянного кувшина прижался к его губам. Узкая, но сильная рука подняла его голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51