— Ты наверняка хочешь узнать, что она говорит.
Павек поднял свою голову как раз вовремя, чтобы увидеть свернутый пергамент, который Метиса подтолкнула к нему, но не успел схватить его. Не отводя взгляда он лица женщины-полуэльфа он зашарил пальцами по полу и наконец нашел свиток. Проклятье, как жаль, что она довольна чем бы то ни было.
Он развернул пергамент и быстро пробежал его глазами. Некромант узнала имя женщины, имя ее мужа и имя их сына, Звайна. Павек немедленно решил, что именно этот самый Звайн и был тем мальчиком, который убежал от него, предварительно ударив его в пах. Доклад утверждал, что она была убита своим мужем, и что он-то и был тем сумашедшим, который совершил все эти преступления. И ничего больше.
Было трудно поверить, что Мелиса была довольна; Павек безусловно не был, когда вернул пергамент на ее рабочий стол.
— Здесь должно было быть кое-что еще, — проворчал он, надеясь на чувство юмора Мелисы.
— Так оно и есть, — подтвердила она. — То, что присылают из дворца, дороже золота. Но имей в виду, она не сказала мне об этом сама. Тем не менее, она счастива, не сомневайся.
Павек постарался придать своему лицу незаинтересованное, даже скучающее выражение. Интересно, сколько раз Метиса врала ему, и осмелится ли он когда-нибудь спросить, что лучше золота. — Я просто исполнил свой долг, великая. Ничего больше, — сказал он опустив глаза и всем своим видом выражая почтение.
— Только в твоих мечтах, Регулятор, в твоих кровавых мечтах. Я не хочу знать, почему ты осмелился притащить труп сюда. Я действительно не хочу и не желаю этого. Тебе повезло, но ты действовал глупо, Павек-
Он снова поднял на нее взгляд. Последний раз, когда Метиса назвала его по имени, ему было только шестнадцать. Она сказала, что у него хорошие оценки на экзаменах в ее бюро, и добавила, что у него редкий талант. Потом она сказала, что ей почти жаль, что он совершенно беден и у него нет покровителей.
Ты мог бы высоко подняться, Павек, если бы у тебя были деньги и покровители. А так ты останешься здесь столько времени, сколько я захочу.
— Я не хочу, чтобы ты испытывал свою судьбу еще раз, — продолжала женщина. — Ты слышишь меня? В следующий раз будь хоть чуть-чуть поумнее и держи свою тупую, крепкую как камень голову в сточной канаве, как и положено.
— Да, великая. Я сам не понимаю, что нашло на меня.
Метиса уселась покрепче на своем крепком стуле. Она зашуршала свитками, табличками и перьями для письма. — Я слышала, что на нем совсем не было никаких следов — не считая черного языка. Ты можешь верить в это, если ты хочешь. Но черный язык, вот что они называют важным, Регулятор Павек: ниточка, ведущая к Лагу. Ты должен забыть обо всем этом, если в тебе есть хоть капля ума. Ты не должен быть около этой ниточки, когда они потянут за нее. Ты понял?
— Да, великая, — ответил он абсолютно искренне. И тем не менее это сработало — его простой план сработал! За последнее время в Урике появилось слишком много безумных Мастеров Пути, сопротивляющихся магии. Все, что он хотел, чтобы во дворце тоже узнали об этом. И никто не брал на себя труд подумать о том, что происходило в середине, когда конец ясен. — Настолько далеко, насколько возможно, — уверил он свою начальницу и начал подниматься.
— Ты можешь еще кое-что сделать для меня, Регулятор, если уж ты так хорошо умеешь шнырять в темноте.
Сердце Павека упало, а тело грохнулось обратно на стул. Он едва успел напрячь мышцы, иначе этот трехклятый стул развалился бы под ним. — Все что вы хотите, великая.
— У нас есть жалобы, — Метиса дала беспрецендентному слову повиснуть между ними. — Жалобы на порошок Дыхание Рала, который аптекари продают по нашей лицензии. Похоже, что он не делает то, что должен делать.
Павек пожал плечами, едва не свалившись со стула. — Он что-то делает? Дыхание Рала вообще не делает ничего. Говори больному человеку много раз, что ему лучше, и либо ему действительно станет лучше, либо он умрет. — … а ведь он купил сам несколько этих желтых пакетов с порошком. Работа на таможне требует много физических сил, не каждый день приходится просто перебирать пакеты с солью, а Дыхание Рала достаточно дешево, и даже он мог позволить его себе. — Этот порошок ужасно пахнет, когда наполняет твой рот. Потом ты становишься так занят, стараясь не укусить свой язык, что ты забываешь о всем остальном, что у тебя болит.
— Ну, вероятно его вкус не настолько плох, как ты думаешь, и чернь не так забывчива, но они жалуются. Наш великий и могучий король разрешил продажу Дыхания Рала, посколько это выгодно, и потому что, в отличии от всего другого, что может быть выращено и продано, его семена не могут быть использованы ни для чего другого, не могут ничего маскировать.
Она намекала на Союз Масок, подпольное объединение магов, которое было запрещено в Урике, как, впрочем, и везде в Пустых Землях.
Темплары получали силу для своих заклинаний прямо от короля-волшебника. Заклинания темпларов, Павек знал это по своим поискам в архивах, принадлежали к широкой традиции того, что свитки в архивах называли жреческими заклинаниями.
Но была и другая традиция использования заклинаний, не менее широкая и, в некоторых отношениях, более могущественная, чем заклинания жрецов и священников. В своих высших проявлениях это был магия исчезнувшего Дракона и его миньонов, королей-волшебников. В своей меньшей форме это была магия запрещенного Союза Масок. Эта другая магия была абсолютно несовместима со жреческой магией, и Павек очень мало знал о ней, за исключением того, что ее заклинания требовали очень специфических ингредиентов.
И поскольку, как намекнула Метиса, запрещенные маги Союза могли использовать в своих заклинаниях почти все, что угодно, любая субстанция, которая была бесполезна для них, очень приветствовалась властями. Ничего удивительного, что Король Хаману разрешил продавать Дыхание Рала ради дохода города. Однако-
— Если эти семена настолько бесполезны, как может кто-либо говорить всерьез, что Дыхание Рала заживляет раны?
— Бесполезно для Союза Масок, Регулятор, но как ты сам сказал, семена зарнеки имеют совершенно особый вкус и свойство замораживать раны. Кто-то уменьшает количество зарнеки, которое находится в каждом пакете Дыхания Рала. Ты должен найти кто это делает и почему, а потом рассказать мне. В благодарность я…закрою глаза на то неудобство, которое ты причинил мне этим мертвым телом. Просто?
Сухожилия, которые держали вместе трехногий табурет, протестующе заскрипели, когда все возможные последствия «благодарности» Метисы пронеслись через мысли Павека. Не причиняющий вреда, практически бесполезный порошок Дыхание Рала был собственностью города, хранился на таможне и продавался аптекарям, которые перепродавали его в своих лавках. Если самым худшим, замораживающим иградиентом Дыхания Рала была зарнека — слово, которое Павек никогда не слышал раньше — эта самая зарнека была тоже собственностью города и тоже должна была храниться на таможне. Либо поставщики, которые продавали зарнеку, мухлевали и продавали меньше, чем положено, либо это делали темплары, которые набивали порошком пакеты. Павек подумал, что подозревает и тех и тех, но теперь у него есть кого подозревать и, значит, есть надежда на успех.
— Откуда мы берем зарнеку, великая?
— Бродячие торговцы продают ее за соль и масло.
Павек не удержался и нахмурился: эти бродяги не были достойными купцами, которые платили налоги и оставляли свои подписи под торговыми документами (и скорее всего знали городскую письменность, а любой гражданский темплар знал торговый код). Эти бродяги не жили торговом районе, где бы они находились под постоянным наблюдением. Они вообще жили за пределами цивилизации, где-то далеко в пустыне, там места вообще не имели названий. Оно были грязны, бедны и свободны, как только мужчина или женщина может быть.
Прямая торговля с ними означала, что они не платят за товар монетами и не получают их, но что они обменивают свои семена на нужные им товары, и это значило, что есть люди из гражданских бюро которые надзирают за всей этой деятельностью. Было по меньшей мере двадцать темпларов, работавших на таможне и присматривавших за торговлю с бродягами, но когда Метиса не захотела встретиться с ним взглядом, Павек сообразил, кто именно приглядывает за торговлей зарнекой: дварф, Рокка.
Если дварфский фокус Рокки — а дварфам от природы нужен какой-нибудь фокус, чтобы подчинить вся свою жизнь одной цели — не жажда золота, то только потому, что Рокка нашел что-то более ценное.
Но зарнека? Семена, которые превращают человеческий язык в бесполезный кусок мяса. Семена, которые сам Король Хаману счел совершенно бесполезными?
Нет, не бесполезными, если страдающий по золоту Рокка вовлечен в это дело.
Если бы Павек был где угодно, а не в кабинете Метисы, он точно сплюнул бы в ближайший очаг, отгоняя зло.
Вместо того, он продекламировал стишок уличной песни:
— Ты слышишь печальную песню полыни?
— Не слышишь, ну что ж, не беда.
— Уходят из города дети пустыни,
— Вернутся не скоро, когда?
(небольшая переделка Стругацких)
— Прошлой ночью они зарегистрировались в Модекане.
Совпадение? Павек почувствовал, как невидимая петля затягивается вокруг его шеи. Он сглотнул, но не пошевелился. Модекан была еще одна деревня, которая дала имя одному из десяти рыночных дней Урика. Сегодня, как раз, был день Модекана.
Совпадение? Если вдруг его судьба не сделала резкий поворот к лучшему.
Король Хаману не любил неожиданностей в своем городе. Массивные стены и ворота были не просто удобным местом, на котором можно было вырезать его портрет. Никто не мог войти в Урик, не зарегистрировавшись в одной из окружающих деревушек. Никто не имел право ввести въючных животных в Урик. На улицах и так хватало народа и было достаточно трудно поддерживать их чистоту и без дерьма канков. Никто не мог остаться внутри города после того, как ворота закрывались на закате, если они не платили налог или не могли доказать, что они постоянные жители города.
Большие торговые дома платили налог. Даля них это была сущая мелочь. Но все остальные, включая бродячих торговцев, останавливались в рыночных деревнях, ставили своих животных в стойла, объявляли регистратору в гражданском бюро цель своего визита, получали место в деревенской гостинице, и входили в Урик на следующее утро.
Он оценил угол падения луча утреннего солнца на рабочем столе Метисы. Если, допустим, эти бродячие торговцы вышли из Модекана с рассветом и с ними ничего не случилось по дороге, как раз сейчас они должны подходить к воротам города.
Он скорее потеряет все свои алые и оранжевые нашивки на рукавах, чем сунет нос в дела Рокки, но он обязан это сделать для Метисы. То, что она делает, отчаянно смело.
— Сколько их? Имена? Описания? — Он надеялся на то, что это даст ему шанс найти их и не нажить себе врага в лице дварфа.
— Трое. Одна женщина и двое мужчин. Тележка, четыре амфоры — большие глиняные сосуды со скошенным дном — наполненные зарнекой. Их наверняка будет легко заметить, когда они будут проходить ворота.
Павек решил, что он должен быть благодарным неизвестному ему регистратору, собравшему так много дополнительной информации. Механически он спросил себя, сколько Метиса заплатила за эту дополнительную информацию. И сказала ли она ему все, за что заплатила. — Что-нибудь еще?
Администратор предпочла не расслышать его вопрос. Вместо ответа она выбрала восковую палочку из тех, которые лежали в изысканной и дорогой деревянной шкатулке, стоявшей перед ней. Она зажгла небольшую масляную лампу — тоже изысканную и дорогую — и подержала воск в пламени, пока он не размяк и не потек. Павек смотрел на все это, на душе его скребли кошки. Метиса готовилась поставить свою личную печать.
Он подумал что более худших примет не бывает…может быть…
Если он будет очень стараться, трижды плюнет через левое плечо, не здесь конечно…
— Что-нибудь еще? — повторил он, когда она опустила тяжелый цилиндрический кусок сланца и на воске появилась ее вырезанная бюрюзовая печать.
Мелиса вновь подвесила свою цилиндрическую печать на цепочку, свисавшую с ее горла, рядом с золотым медальоном. Она подула на расплавленный воск, чтобы он побыстрее затвердел, и ласково улыбнулась своему подчиненному.
Павек на мгновение перестал дышать.
— Амфоры запечатаны у вершины. Будь поосторожнее, когда будешь снимать печати. Возьми это и покажи у ворот, — она протянула ему еще горячий кусок воска. Он был длиной с большой палец Палека, но наполовину уже. Он взял ее с таким чувством, как если бы это был его смертный приговор. — Будь поумнее, регистратор. Тебе придется думать, от чего ты давно отвык. И не забывай, на кого ты работаешь. Я жду тебя завтра, с докладом.
— Завтра у меня выходной, — ответил он, чувствую себя как последний дурак, пока слова слетали с языка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51