Это так же верно, как то, что Генесию на роду написано провалиться прямиком в ледяную преисподнюю Скотоса!
— Полагаю, ты возьмешь на себя командование флотом, — сказал Регорий, взглянув на младшего Маниакиса. — Ведь именно флот станет нашей основной ударной силой. Скорее всего, он окажется под стенами города раньше, чем это смогут сделать наземные войска. Послушай, поручи мне командовать пехотой и кавалерией, а? Я поведу их из Опсикиона на запад так быстро, как смогу. Думаю, если на то будет воля Фоса, мне даже удастся увеличить наши наземные силы за счет гарнизонов, расположенных вдоль дороги из Опсикиона в Видесс.
Симватий слегка кашлянул, привлекая к себе внимание.
— Вообще-то я думал взять командование наземными войсками на себя, — сказал он. На лице Регория появилось растерянное выражение. — Но может быть, ты прав, — кашлянув еще раз, поспешил успокоить его отец. — Наверно, я уже слишком стар и толст для такого дела. — Он звучно похлопал себя по пузу. — Ты справишься лучше. Бери все в свои руки, сынок!
Издав восторженный возглас, Регорий подпрыгнул, как мальчишка. Старший Маниакис обнял брата за плечи:
— Ты читаешь мои мысли, Симватий! Уж лучше пусть власть сразу достанется молодым. Ведь иначе они могут возненавидеть нас с тобой, начнут считать дни и часы, оставшиеся до нашей смерти. Разве годится править империей, зная, что сыновья ждут не дождутся, когда наши глаза закатятся под лоб и мы с тобой один за другим попадаем с трона. Но куда хуже другое. Нам придется постоянно быть настороже, подозревая мальчиков в том, что они способны помочь нашим бедным старым глазам закатиться!
— Мы никогда не смогли бы даже помыслить о таком! — возмущенно выкрикнул младший Маниакис. Регорий энергично кивнул, поддерживая его.
— Тебе легко говорить, — спокойно возразил губернатор. — Сейчас. Но уверен ли ты, что будешь думать так же спустя долгие, может быть, очень долгие годы? Предположим, на трон сяду я. Предположим, мне суждено прожить лет пятнадцать или того больше. Скажем, до восьмидесяти. Как тебе известно, здоровье у меня крепкое, а потому такое вполне может случиться. — Губернатор издал хрипловатый смешок. — Тебе ведь тогда будет уже за пятьдесят, сынок. Сможешь ли ты так терпеливо дожидаться своей очереди? Предположим также, что я найду в столице какую-нибудь симпатичную малышку, а у нее вдруг появится ребенок — еще один мой законный сын. К пятнадцати-семнадцати годам у него уже начнет пробиваться борода. Не начнешь ли ты спрашивать себя тогда, кому из моих сыновей я пожелаю оставить трон? Отвечай! Но только честно!
Младший Маниакис беспомощно переглянулся с Регорием. Никому из них не хотелось сейчас встречаться глазами со старшим Маниакисом. Обоих молодых людей неприятно поразило то, что они увидали, заглянув в тайники своей души. Губернатор оказался прав — выкрикивая искренние слова протеста, младший Маниакис проявил скорее горячность, нежели дальновидность.
Старший Маниакис снова расхохотался. На сей раз он смеялся от души, громко и долго.
— Вот почему, — слегка успокоившись, сказал он, — мы с Симватием пока останемся на острове, снабдив вас советами на все случаи жизни, и предоставим вам самим выполнять всю ту грязную работу, которую придется проделать, прежде чем Генесий падет с трона империи.
— Как ты думаешь, сколько кораблей и людей мы сумеем набрать здесь, на Калаврии? — спросил младший Маниакис. Подобно своему отцу он предпочитал сменить тему разговора, когда ему случалось сдавать позиции в споре.
— Точного ответа прямо сейчас дать не могу, — ответил губернатор, — пока не просмотрю нужные записи. Если же тебя интересует мое мнение, то у нас достаточно сил, чтобы начать дело, но явно недостаточно, чтобы успешно довести его до конца. Если большинство высших чинов в армии и на флоте предпочтет видеть на троне империи не тебя, а Генесия, тогда ты конченый человек. Живой труп. Тогда мы все покойники.
— Но если они вдруг решат поддержать Генесия, империя обречена, — заметил младший Маниакис.
— Из чего никак не следует, что подобное невозможно, — отпарировал старший. — Да, если бы люди то и дело не принимали самые идиотские решения, окружающий мир был бы сейчас совсем иным. Возможно, гораздо более совершенным. Но ведь Скотос влияет на наше поведение ничуть не меньше, чем Фос! Иногда я даже спрашиваю себя: а на чем, собственно, основана наша уверенность в окончательной победе Фоса? — Губернатор выставил руки ладонями вперед, словно парируя возможные возражения родичей. — Ладно, ладно. Сожалею, что вообще об этом заговорил. Не надо уподобляться свихнувшимся на теологии догматикам-видессийцам, не то наш спор затянется до бесконечности и мы никогда не вернемся в резиденцию.
— Не берусь судить, способны ли свалять дурака генералы и капитаны Видессии, — вставил свое слово Регорий, — зато наверняка знаю двоих, кого дураками никак не назовешь. Это Сабрац, Царь Царей, и его зять, главнокомандующий макуранской армии Абивард.
— Ты прав, — хором подтвердили Маниакисы, а губернатор добавил:
— Надо возблагодарить бесконечно мудрого Ликиния за то, что мы с сыном помогли Шарбаразу вернуть трон Макурана, а Абиварду предоставили возможность проявить во всем блеске его выдающиеся способности. Обращенные ныне против нашей империи, как я должен с сожалением заметить.
— Да, уж кого-кого, а этих двоих дураками никак не назовешь, — повторил младший Маниакис слова двоюродного брата. — Отсюда следует один очевидный вывод: если мы не хотим, чтобы они завоевали наши западные земли, а может быть, и всю Видессийскую империю, придется доказать на деле, что мы не глупее их!
Глава 2
Лиция быстрыми шагами пересекла внутренний двор. Она уже готова была войти в одну из дверей, как вдруг резко повернула и направилась обратно. Подойдя вплотную к Маниакису, она выпалила:
— Как бы мне хотелось отправиться с тобой!
— Я тоже этого хочу, — ответил он, ласково взяв ее руки в свои. — Мне будет очень тебя недоставать. Ведь мы стали друзьями не только потому, что последние шесть лет были неразлучны, верно?
— А знаешь ли ты, что я страшно завидую своему брату? — Линия порывисто обняла Маниакиса. — И я беспокоюсь за тебя больше, чем можно выразить словами. Это ты понимаешь?
— Все будет в полном порядке, — успокаивающе проговорил он. — Наши шансы на победу очень велики, иначе мы не стали бы и пытаться.
Пока Маниакис говорил, какая-то независимая часть сознания вдруг подсказала ему, что чувства, испытываемые им к Лиции, пожалуй, не настолько братские и целомудренные, как ему хотелось бы. Да и хотелось ли? Ведь сейчас он сжимал в своих объятиях женщину, уж в этом-то сомневаться не приходилось.
Глаза Лиции вдруг слегка расширились. Может быть, его руки стиснули ее стан чуть сильнее обычного? Вроде бы нет. Может быть, Лиция сама испытывала те же чувства, что и Маниакис? Он не знал. А спросить не осмелился. Но если да, то испытала ли она эти чувства впервые? Ну да ладно, что толку гадать!
— Пусть великий Фос поможет тебе осуществить все твои желания! — сказала Лиция слабым, дрожащим голосом. — Пусть пребывает в добром здравии твоя нареченная в далеком Видессе. И пусть вам будет дано прожить вместе длинную череду счастливых лет! — Она высвободилась из объятий Маниакиса и быстро очертила указательным пальцем круг, магический знак солнца, у своей левой груди. Маниакис торжественно повторил ее жест:
— Да будет так! — Потом, старательно изобразив на лице озабоченность, добавил:
— Пора. Если я немедленно не отправлюсь в гавань, флот может отплыть без меня. — Он натянуто засмеялся, давая понять, что шутит. Его отец-губернатор приказал подвергнуть бомбардировке жидким огнем любое судно, которое предпримет попытку покинуть порт раньше других.
Лиция лишь кивнула в ответ и отвернулась. Если она плачет, подумал Маниакис, я не хочу этого видеть. Он повернулся и пошел через внутренний двор, направляясь к выходу из крепости.
С Ротрудой и Таларикием он уже попрощался раньше. Но совсем не удивился, увидев обоих ожидающими его у выхода. Маниакис испытывал к сыну глубочайшую привязанность. Он подхватил малыша на руки, поцеловал его, крепко прижал к груди, а потом снова осторожно поставил на землю, после чего заключил в объятия Ротруду и расцеловал ее — может быть, в последний раз. Таларикий крепко обхватил своих родителей за ноги. Если предстояли новые объятия, малыш желал в них участвовать.
— Будь отважен, — сказала Ротруда. — Всегда и везде. Будь отважен, и все опасности обойдут тебя стороной. Помни: тот, кто слишком много думает о собственной безопасности, теряет ее, не успев этого заметить. — Она говорила буднично, словно констатируя факт.
"Надо ли расценивать эти слова как предсказание?” — спросил себя Маниакис. Обычно магия Халогаланда бывала настолько простой и непритязательной, что видессийцы, привыкшие к несколько театральному, шумному колдовству, зачастую просто не замечали ее. Как бы то ни было, подумал Маниакис, я получил дельный совет. Так он и сказал Ротруде.
— Хотя сегодня ты оставляешь меня, чтобы отправиться к другой, — по-прежнему спокойно ответила она, — все же я желаю тебе только добра и не вынашиваю никаких мыслей о мщении.
Для женщины, в жилах которой текла горячая кровь халогаев, произнести такие слова было огромной уступкой. Не меньшей, чем для видессийца поступиться символом веры, Маниакис медленно склонил голову, давая понять, что по достоинству оценил сказанное.
— Мне будет очень недоставать тебя, — сказал он. Потом, взъерошив волосы Таларикия, такие же черные, как его собственные, и такие же прямые, как у Ротруды, добавил:
— Мне будет очень недоставать вас обоих. Но все же я должен идти.
Ротруда кивнула; ее лицо оставалось совершенно спокойным. Женщины Халогаланда, как и мужчины этой северной страны, самым страшным позором считали слезы на людях. Если она заплачет, то лишь потом, после того как Маниакис покинет дворец. И о ее слезах будет знать только ее подушка.
Двери резиденции бесшумно закрылись за Маниакисом. Что ж, вместе с ними закрылась первая книга его жизни. А с первыми шагами вниз, по дороге к гавани, перед ним начал разворачиваться свиток папируса новой, совершенно иной книги.
В гавани не было свободного пятачка. Почти все военные корабли, какими только могла похвастать Калаврия, теснились у причалов. В северных бухтах осталось всего несколько судов, необходимых для защиты острова от пиратских рейдов морских разбойников из Хатриша, Татагуша, Агдера и даже из далекого Халогаланда. В нынешних условиях, когда само дальнейшее существование Видессийской империи стояло под вопросом, Калаврия должна была суметь постоять за себя.
Рыбацкие суда, обычно стоявшие на якорях в гавани Каставалы, теперь были вынуждены покинуть ее, освободив место военным кораблям. Большая часть этих суденышек сейчас промышляла в море, пытаясь наловить достаточно рыбы, чтобы прокормить не только население Каставалы, но и множество солдат и матросов, прибывших в город за последние недели. Когда вечером рыбацкие суда вернутся, из-за недостатка места в порту их придется вытащить на берег. Стоит разыграться серьезному шторму, и в Каставале разразится голод, а Генесию больше не придется опасаться угрозы с востока империи.
Маниакис шел вниз, по дороге от губернаторской резиденции к гавани. Подумать только, всего несколько недель назад они с Регорием спешили той же дорогой, чтобы узнать, какие новости доставило на Калаврию большое торговое судно. Ни один из них тогда даже предположить не мог, что именно эти новости заставят их очертя голову окунуться в стихию того самого восстания, которое старший Маниакис незадолго перед тем решительно назвал заранее обреченным на провал.
Горожане то и дело останавливались, чтобы поглазеть на младшего Маниакиса, быстро шагавшего по улочкам Каставалы. За долгие годы он привык к подобному вниманию — людей всегда интересовало, чем занимается сын губернатора. Но теперь он уже не был просто сыном губернатора…
— Слава тебе, Маниакис Автократор, победитель! — раздался чей-то возглас.
Он поднял руку в ответном приветствии. Громкие крики со всех сторон повторялись снова и снова, хотя любому было ясно, что подобные знаки почтения пока преждевременны. Лишь после того, как экуменический патриарх совершит обряд помазания и коронации в Высоком храме столицы, Маниакис получит формальное право носить титул Автократора империи. Но наивный энтузиазм доброжелателей трогал его очень мало. Ведь если он не сумеет в самом скором времени действительно стать Автократором, ему придется умереть. Вот и все. Другого выбора у него уже не было.
Толпы матросов, наполнявшие улицы Каставалы с тех пор, как Маниакисы созвали их сюда со всей Калаврии, исчезли. Сейчас все моряки находились на своих кораблях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Полагаю, ты возьмешь на себя командование флотом, — сказал Регорий, взглянув на младшего Маниакиса. — Ведь именно флот станет нашей основной ударной силой. Скорее всего, он окажется под стенами города раньше, чем это смогут сделать наземные войска. Послушай, поручи мне командовать пехотой и кавалерией, а? Я поведу их из Опсикиона на запад так быстро, как смогу. Думаю, если на то будет воля Фоса, мне даже удастся увеличить наши наземные силы за счет гарнизонов, расположенных вдоль дороги из Опсикиона в Видесс.
Симватий слегка кашлянул, привлекая к себе внимание.
— Вообще-то я думал взять командование наземными войсками на себя, — сказал он. На лице Регория появилось растерянное выражение. — Но может быть, ты прав, — кашлянув еще раз, поспешил успокоить его отец. — Наверно, я уже слишком стар и толст для такого дела. — Он звучно похлопал себя по пузу. — Ты справишься лучше. Бери все в свои руки, сынок!
Издав восторженный возглас, Регорий подпрыгнул, как мальчишка. Старший Маниакис обнял брата за плечи:
— Ты читаешь мои мысли, Симватий! Уж лучше пусть власть сразу достанется молодым. Ведь иначе они могут возненавидеть нас с тобой, начнут считать дни и часы, оставшиеся до нашей смерти. Разве годится править империей, зная, что сыновья ждут не дождутся, когда наши глаза закатятся под лоб и мы с тобой один за другим попадаем с трона. Но куда хуже другое. Нам придется постоянно быть настороже, подозревая мальчиков в том, что они способны помочь нашим бедным старым глазам закатиться!
— Мы никогда не смогли бы даже помыслить о таком! — возмущенно выкрикнул младший Маниакис. Регорий энергично кивнул, поддерживая его.
— Тебе легко говорить, — спокойно возразил губернатор. — Сейчас. Но уверен ли ты, что будешь думать так же спустя долгие, может быть, очень долгие годы? Предположим, на трон сяду я. Предположим, мне суждено прожить лет пятнадцать или того больше. Скажем, до восьмидесяти. Как тебе известно, здоровье у меня крепкое, а потому такое вполне может случиться. — Губернатор издал хрипловатый смешок. — Тебе ведь тогда будет уже за пятьдесят, сынок. Сможешь ли ты так терпеливо дожидаться своей очереди? Предположим также, что я найду в столице какую-нибудь симпатичную малышку, а у нее вдруг появится ребенок — еще один мой законный сын. К пятнадцати-семнадцати годам у него уже начнет пробиваться борода. Не начнешь ли ты спрашивать себя тогда, кому из моих сыновей я пожелаю оставить трон? Отвечай! Но только честно!
Младший Маниакис беспомощно переглянулся с Регорием. Никому из них не хотелось сейчас встречаться глазами со старшим Маниакисом. Обоих молодых людей неприятно поразило то, что они увидали, заглянув в тайники своей души. Губернатор оказался прав — выкрикивая искренние слова протеста, младший Маниакис проявил скорее горячность, нежели дальновидность.
Старший Маниакис снова расхохотался. На сей раз он смеялся от души, громко и долго.
— Вот почему, — слегка успокоившись, сказал он, — мы с Симватием пока останемся на острове, снабдив вас советами на все случаи жизни, и предоставим вам самим выполнять всю ту грязную работу, которую придется проделать, прежде чем Генесий падет с трона империи.
— Как ты думаешь, сколько кораблей и людей мы сумеем набрать здесь, на Калаврии? — спросил младший Маниакис. Подобно своему отцу он предпочитал сменить тему разговора, когда ему случалось сдавать позиции в споре.
— Точного ответа прямо сейчас дать не могу, — ответил губернатор, — пока не просмотрю нужные записи. Если же тебя интересует мое мнение, то у нас достаточно сил, чтобы начать дело, но явно недостаточно, чтобы успешно довести его до конца. Если большинство высших чинов в армии и на флоте предпочтет видеть на троне империи не тебя, а Генесия, тогда ты конченый человек. Живой труп. Тогда мы все покойники.
— Но если они вдруг решат поддержать Генесия, империя обречена, — заметил младший Маниакис.
— Из чего никак не следует, что подобное невозможно, — отпарировал старший. — Да, если бы люди то и дело не принимали самые идиотские решения, окружающий мир был бы сейчас совсем иным. Возможно, гораздо более совершенным. Но ведь Скотос влияет на наше поведение ничуть не меньше, чем Фос! Иногда я даже спрашиваю себя: а на чем, собственно, основана наша уверенность в окончательной победе Фоса? — Губернатор выставил руки ладонями вперед, словно парируя возможные возражения родичей. — Ладно, ладно. Сожалею, что вообще об этом заговорил. Не надо уподобляться свихнувшимся на теологии догматикам-видессийцам, не то наш спор затянется до бесконечности и мы никогда не вернемся в резиденцию.
— Не берусь судить, способны ли свалять дурака генералы и капитаны Видессии, — вставил свое слово Регорий, — зато наверняка знаю двоих, кого дураками никак не назовешь. Это Сабрац, Царь Царей, и его зять, главнокомандующий макуранской армии Абивард.
— Ты прав, — хором подтвердили Маниакисы, а губернатор добавил:
— Надо возблагодарить бесконечно мудрого Ликиния за то, что мы с сыном помогли Шарбаразу вернуть трон Макурана, а Абиварду предоставили возможность проявить во всем блеске его выдающиеся способности. Обращенные ныне против нашей империи, как я должен с сожалением заметить.
— Да, уж кого-кого, а этих двоих дураками никак не назовешь, — повторил младший Маниакис слова двоюродного брата. — Отсюда следует один очевидный вывод: если мы не хотим, чтобы они завоевали наши западные земли, а может быть, и всю Видессийскую империю, придется доказать на деле, что мы не глупее их!
Глава 2
Лиция быстрыми шагами пересекла внутренний двор. Она уже готова была войти в одну из дверей, как вдруг резко повернула и направилась обратно. Подойдя вплотную к Маниакису, она выпалила:
— Как бы мне хотелось отправиться с тобой!
— Я тоже этого хочу, — ответил он, ласково взяв ее руки в свои. — Мне будет очень тебя недоставать. Ведь мы стали друзьями не только потому, что последние шесть лет были неразлучны, верно?
— А знаешь ли ты, что я страшно завидую своему брату? — Линия порывисто обняла Маниакиса. — И я беспокоюсь за тебя больше, чем можно выразить словами. Это ты понимаешь?
— Все будет в полном порядке, — успокаивающе проговорил он. — Наши шансы на победу очень велики, иначе мы не стали бы и пытаться.
Пока Маниакис говорил, какая-то независимая часть сознания вдруг подсказала ему, что чувства, испытываемые им к Лиции, пожалуй, не настолько братские и целомудренные, как ему хотелось бы. Да и хотелось ли? Ведь сейчас он сжимал в своих объятиях женщину, уж в этом-то сомневаться не приходилось.
Глаза Лиции вдруг слегка расширились. Может быть, его руки стиснули ее стан чуть сильнее обычного? Вроде бы нет. Может быть, Лиция сама испытывала те же чувства, что и Маниакис? Он не знал. А спросить не осмелился. Но если да, то испытала ли она эти чувства впервые? Ну да ладно, что толку гадать!
— Пусть великий Фос поможет тебе осуществить все твои желания! — сказала Лиция слабым, дрожащим голосом. — Пусть пребывает в добром здравии твоя нареченная в далеком Видессе. И пусть вам будет дано прожить вместе длинную череду счастливых лет! — Она высвободилась из объятий Маниакиса и быстро очертила указательным пальцем круг, магический знак солнца, у своей левой груди. Маниакис торжественно повторил ее жест:
— Да будет так! — Потом, старательно изобразив на лице озабоченность, добавил:
— Пора. Если я немедленно не отправлюсь в гавань, флот может отплыть без меня. — Он натянуто засмеялся, давая понять, что шутит. Его отец-губернатор приказал подвергнуть бомбардировке жидким огнем любое судно, которое предпримет попытку покинуть порт раньше других.
Лиция лишь кивнула в ответ и отвернулась. Если она плачет, подумал Маниакис, я не хочу этого видеть. Он повернулся и пошел через внутренний двор, направляясь к выходу из крепости.
С Ротрудой и Таларикием он уже попрощался раньше. Но совсем не удивился, увидев обоих ожидающими его у выхода. Маниакис испытывал к сыну глубочайшую привязанность. Он подхватил малыша на руки, поцеловал его, крепко прижал к груди, а потом снова осторожно поставил на землю, после чего заключил в объятия Ротруду и расцеловал ее — может быть, в последний раз. Таларикий крепко обхватил своих родителей за ноги. Если предстояли новые объятия, малыш желал в них участвовать.
— Будь отважен, — сказала Ротруда. — Всегда и везде. Будь отважен, и все опасности обойдут тебя стороной. Помни: тот, кто слишком много думает о собственной безопасности, теряет ее, не успев этого заметить. — Она говорила буднично, словно констатируя факт.
"Надо ли расценивать эти слова как предсказание?” — спросил себя Маниакис. Обычно магия Халогаланда бывала настолько простой и непритязательной, что видессийцы, привыкшие к несколько театральному, шумному колдовству, зачастую просто не замечали ее. Как бы то ни было, подумал Маниакис, я получил дельный совет. Так он и сказал Ротруде.
— Хотя сегодня ты оставляешь меня, чтобы отправиться к другой, — по-прежнему спокойно ответила она, — все же я желаю тебе только добра и не вынашиваю никаких мыслей о мщении.
Для женщины, в жилах которой текла горячая кровь халогаев, произнести такие слова было огромной уступкой. Не меньшей, чем для видессийца поступиться символом веры, Маниакис медленно склонил голову, давая понять, что по достоинству оценил сказанное.
— Мне будет очень недоставать тебя, — сказал он. Потом, взъерошив волосы Таларикия, такие же черные, как его собственные, и такие же прямые, как у Ротруды, добавил:
— Мне будет очень недоставать вас обоих. Но все же я должен идти.
Ротруда кивнула; ее лицо оставалось совершенно спокойным. Женщины Халогаланда, как и мужчины этой северной страны, самым страшным позором считали слезы на людях. Если она заплачет, то лишь потом, после того как Маниакис покинет дворец. И о ее слезах будет знать только ее подушка.
Двери резиденции бесшумно закрылись за Маниакисом. Что ж, вместе с ними закрылась первая книга его жизни. А с первыми шагами вниз, по дороге к гавани, перед ним начал разворачиваться свиток папируса новой, совершенно иной книги.
В гавани не было свободного пятачка. Почти все военные корабли, какими только могла похвастать Калаврия, теснились у причалов. В северных бухтах осталось всего несколько судов, необходимых для защиты острова от пиратских рейдов морских разбойников из Хатриша, Татагуша, Агдера и даже из далекого Халогаланда. В нынешних условиях, когда само дальнейшее существование Видессийской империи стояло под вопросом, Калаврия должна была суметь постоять за себя.
Рыбацкие суда, обычно стоявшие на якорях в гавани Каставалы, теперь были вынуждены покинуть ее, освободив место военным кораблям. Большая часть этих суденышек сейчас промышляла в море, пытаясь наловить достаточно рыбы, чтобы прокормить не только население Каставалы, но и множество солдат и матросов, прибывших в город за последние недели. Когда вечером рыбацкие суда вернутся, из-за недостатка места в порту их придется вытащить на берег. Стоит разыграться серьезному шторму, и в Каставале разразится голод, а Генесию больше не придется опасаться угрозы с востока империи.
Маниакис шел вниз, по дороге от губернаторской резиденции к гавани. Подумать только, всего несколько недель назад они с Регорием спешили той же дорогой, чтобы узнать, какие новости доставило на Калаврию большое торговое судно. Ни один из них тогда даже предположить не мог, что именно эти новости заставят их очертя голову окунуться в стихию того самого восстания, которое старший Маниакис незадолго перед тем решительно назвал заранее обреченным на провал.
Горожане то и дело останавливались, чтобы поглазеть на младшего Маниакиса, быстро шагавшего по улочкам Каставалы. За долгие годы он привык к подобному вниманию — людей всегда интересовало, чем занимается сын губернатора. Но теперь он уже не был просто сыном губернатора…
— Слава тебе, Маниакис Автократор, победитель! — раздался чей-то возглас.
Он поднял руку в ответном приветствии. Громкие крики со всех сторон повторялись снова и снова, хотя любому было ясно, что подобные знаки почтения пока преждевременны. Лишь после того, как экуменический патриарх совершит обряд помазания и коронации в Высоком храме столицы, Маниакис получит формальное право носить титул Автократора империи. Но наивный энтузиазм доброжелателей трогал его очень мало. Ведь если он не сумеет в самом скором времени действительно стать Автократором, ему придется умереть. Вот и все. Другого выбора у него уже не было.
Толпы матросов, наполнявшие улицы Каставалы с тех пор, как Маниакисы созвали их сюда со всей Калаврии, исчезли. Сейчас все моряки находились на своих кораблях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78