— Не, это не к делу, — говорит Ник. — Такого про лифты я не читал. Это я по египетской книге цитирую, а там лифтов не было, как ты понимаешь. А ватные ноги — это серьезный признак. Почти колосс вавилонский. Теперь следующий вопрос, это уже простой тест на яркие проявления потусторонней силы. Готов?
— Ну, давай…
— Тебе никогда не хотелось попить крови?
— Крови?
— Крови, крови. Теплой, человеческой.
— Вот чего никогда не хотелось — так это крови. Мяса — да, хотелось. Однажды особенно, когда я сознание потерял от голода на съемках, ну, я тебе рассказывал.
— Человеческого, да? Человеческого мяса хотелось?
— Нет, конечно. Говяжьего. Свиного. В общем, любого.
— Любого — значит, и человеческого?
— Да нет, блин! Любого — значит, из любых съедобных мяс.
— Сырого?
— Ну, как вариант. А вот крови — фу. Не хотелось.
— Стоп! Давай разберемся! Здесь надо рассуждать логически. Ты готов?
— Ну готов, логически.
— Тогда рассуждаем. Тебе хотелось мяса, да? Но мяса без крови?
— Ну-у-у… Да. Крови не хотелось. Жрать хотелось.
— Значит, хотелось мяса без крови?
— Выходит, так.
— Значит — хотелось обескровленного мяса?
— Ну, выходит — да.
— Значит, тебе хотелось мясо обескровить? Чувствуешь? Обескровить мясо тебе хотелось!
— Не, — говорю. — Что-то ты меня путаешь. Как-то все не так.
— Все так, — говорит Ник. — Это логика, ничего не попишешь.
Я задумался. Действительно, помню, что хотелось мне мяса — теплого и вкусного, можно даже нежареного. Но вот крови не хотелось, было неприятно, что она капает на рубашку, пока я кусаю. Выходит, действительно мне хотелось обескровить мясо.
— Ну, выходит, что так, — говорю. — Хотелось мне обескровленного мяса. А самой крови — фу, даже подумать противно. Как представлю себе стакан крови, густой такой, красной, как томатный сок… фу. Мерзость! Даже думать не могу, тошнит.
— О! — говорит Ник. — Это вытеснение скрытых желаний. По Фрейду. На самом деле тебе хочется пить кровь, и желательно человеческую. Но это сатанинское желание входит в конфликт с твоим социальным сознанием, которое запрещает тебе и думать об этом. Поэтому желание скрывается глубоко в психике, а снаружи как бы инвертируется. Поэтому тебе так противна якобы кровь. Любой нормальный человек легко себе представляет стакан крови — ну, стакан и стакан, ну, кровь и кровь, как томатный сок. Что в этом такого? У нас организм наполнен кровью, это естественно. Но только тот человек, у которого внутри сидит жажда крови, глубоко скрытая жажда крови, вот тот как раз будет ее невольно подавлять и изображать, как его тошнит от вида крови. Понимаешь?
— Не, не понимаю.
— Объясняю еще раз. — Ник тремя короткими рывками вытаскивает из салфетницы одну салфетку и протягивает ее мне. — Видишь?
— Ну, вижу. — Я беру салфетку в руки, они белая, рифленая, обычная салфетка.
— Что ты испытываешь к этой салфетке?
— Чего я к ней должен испытывать?
— То есть ничего?
— Ничего. Салфетка.
— О! — говорит Ник. — А теперь представь, что тебе эту салфетку хочется укусить.
— Не хочется мне укусить салфетку! Что я, даун, что ли, салфетки кусать?
— А ты представь, представь. Скажи себе — я хочу укусить эту салфетку. Я очень хочу укусить эту салфетку. Я хочу ее съесть; Я хочу ее разжевать…
— Я очень хочу укусить эту салфетку… Я хочу ее съесть… Я очень… Тьфу! Да не хочу я эту салфетку! Что за бред вообще! Не хочу я ее ни есть, ни жевать!
— Почему? — удивляется Ник.
— А почему я должен есть бумажную салфетку? С какой радости?
— Ну, ты же хочешь ее съесть? Хочешь? Так съешь ее, вот она!
— Не хочу я ее есть!!!
— Успокойся, ты не должен ее съесть. Ты просто представь, что ты ее ешь, попробуй! Представь, что ешь. Мысленно.
— Ну, представил.
— Представил? Ешь? Ну и как?
— Ну, как! Бумага как бумага! Противная мерзкая бумага! Тьфу!
— Вот! — говорит Ник. — Так что ты испытываешь к салфетке?
— Да ничего я не испытываю к твоей поганой салфетке, замучил уже меня! Сам ее кушай! — И кидаю салфетку ему по столу.
— Вот и отлично, — ухмыляется Ник. — Ты понял?
— Что я понял?
— Ты понял, в чем все дело? Ты ведь сначала ничего не испытывал к салфетке, верно? Потом ты стал представлять, что тебе ее хочется съесть, да? И ты мысленно начал ее есть. Но ты воспитан в цивилизованном обществе, в самой читающей в мире стране, очень развитой стране с богатой культурой. В России. Здесь нормальные люди не едят салфеток, верно? Поэтому у тебя возник психологический конфликт — между желанием съесть салфетку, пусть даже вымышленным, асоциальным отвращением. И вместо того, чтобы есть салфетку, ты начал испытывать к ней неприязнь. Неприязнь, верно?
— Ну, неприязнь.
— О! Вот так вот и с кровью! Нормальный человек относится к крови без эмоций. А если ты вампир и у тебя внутриподавленное желание пить кровь, то снаружи ты демонстрируешь противоположную реакцию. Кричишь, как тебе противно пить кровь и вообще мерзость и блевать. Правильно? Логично?
— Не знаю, — говорю. — Вроде логично. Наверно, ты прав, что-то я действительно как-то уж очень кровь ненавижу.
— О! — говорит Ник. — А вот клыками в шею впиться?
— Не приходилось. Извини уж.
— Никогда-никогда?
— Сюрпрайз! Никогда. Никому в шею не впивался и не собираюсь.
— Не зарекайся. И значит, не хотелось даже?
— Представь себе. Не возникало таких мыслей.
— И сама шея как таковая тебя не привлекала никогда?
— Как таковая — никогда. А так — смотря чья…
— Да чья угодно. Шея девушки.
— Ну, девушки — это да.
— Значит, смотрел на шею?
— Ну, смотрел. — Я вспомнил Аленкину шею. — Чего бы не смотреть на красивую шею.
— И не хотелось поцеловать? Прижаться губами?
— Ну, хотелось, допустим…
— Вот, — сказал Ник. — Значит, ты сам признаешь — тебе хотелось прижиматься ртом к шее. Ну, ты в курсе, что это значит?
— Ну, подожди, — говорю, — подожди. Все в мире целуют девушек в шею, что, все вампиры?
— Не понимаешь, — вздыхает Ник. — Тут очень большая разница. Не видишь разницы?
— Не вижу.
— Тогда объясняю еще раз. На простом примере. Сейчас все поймешь. Вот видишь эту салфетку? Возьми ее в руки, не бойся…
— Так, все, хватит с меня! У меня уже крыша едет от твоих глупостей! Не хочу! Убери эту салфетку! Не хочу я ее видеть!
— О! — говорит Ник. — Теперь понимаешь? А знаешь, почему ты так бесишься? Это — бесы. Ну, скажи это сам себе.
Я очень медленно и очень глубоко вздыхаю и медленно выдыхаю.
— Пожалуй, ты прав, — говорю.
— Очень хорошо, что в тебе пока есть силы бороться с этим.
— Что мне делать. Ник?
— Бороться. Ты человек. Ты создан по образу и подобию Божьему. Сатана не может так просто, в один миг, вселиться в Божье подобие. Ему нужно время, чтобы подавить в тебе все божественное. Понимаешь? Это можно остановить.
— Как?
— Вот этого я сказать не могу. Это должен сказать просветленный человек.
— Ариша?
— Даже не Ариша. Ариша только учится. Это может сказать, например, ее учитель, гуру.
— Погоди, Ариша вроде йогой занимается?
— Да, я о нем и говорю.
— А какое отношение йога имеет к Сатане? И к Иисусу Христу?
— Почему нет? Гуру крещеный.
— А где логика?
— Логика простая. Бог — он един. Какими путями к нему прийти — не имеет значения.
— А, — говорю, — да, как-то я не подумал. Действительно, един.
— Ты сам, конечно, некрещеный?
— Почему — конечно?
— Потому что крещеный не мог стать жертвой Сатаны.
— А вот и обломись. Меня мать крестила когда-то.
— Да? — Ник недоверчиво меня оглядывает. — Ну, кстати, почему бы и нет? Вполне возможно. Но ведь ты неверующий?
— Ну… Как-то так… Не сказать, что вера моя сильна.
— Вот в этом все дело. И в этом твоя проблема.
— Вот не люблю людей, который произносят фразу «в этом, твоя проблема», вот не люблю таких людей…
— Не кипятись, — говорит Ник. — Ты хочешь сказать, что у тебя нет проблем? Это не ты сюда прибежал весь заросший шерстью, на четырех лапах? Это мне приснился, да? Может, это у меня проблемы, а?
— Ну, у меня, да. А что ты меня подкалываешь постоянно? Ты помоги мне. Что мне сделать? Может, мне перекреститься?
— Перекрестись.
— Ну, в смысле заново, еще раз, в церкви. Как бы переустановить крещение.
— Это как гуру скажет.
Мы помолчали.
— Слушай, — говорю, — скажи мне вот чего. А часто такое случается, чтобы Сатана в человека вселялся?
— Ну, мне не докладывают, — говорит Ник. — Но в истории такие случаи описаны неоднократно.
— И чем это обычно кончалось?
— Ну, как видишь.
— Что вижу?
— Салфетку видишь?
— Опять ты…
— Стоп. Я не об этом. Салфетку видишь? Стол видишь? Чашки видишь? Кухню видишь? Рассвет за шторами видишь!
— Ну, вижу.
— Значит, этот мир еще существует. Значит, Сатана проиграл.
— А что стало с людьми, в которых он вселялся?
— По-разному, — говорит Ник и хмурится. — Но ты пока не думай об этом. Все будет хорошо.
Часть 4
БЕСЫ
(из дневника Лексы)
Так мы болтали, пока не рассвело. И когда рассвело, я, честно скажу, уже задолбался слушать. Знаешь, так всегда бывает: вроде друг и вроде говорит по делу, и ясно, что помочь хочет в беде, а ты слушаешь, слушаешь — и наконец устаешь слушать. Ну, все сказано уже, все понятно, чего талдычить-то, повторять? Ника я уже много лет знаю, он меня старше намного, и жизнь у него по-иному сложилась, опытный человек, в общем. Доверяю ему на сто процентов. Если есть у меня лучший друг — то это Ник. Но вот он говорит и говорит. А я, уставший такой, сытый уже, сижу с чашкой чая, слушаю задумчиво, уже отшумели, откричали обо всем, сонно так мне, хорошо. И в какой-то момент я понимаю, что потерял нить разговора, а слышу лишь мотив речи. Вот слышу я мотив, слов не слышу, а мотив этот мне не нравится. Потому что в нем, в мотивчике, идет такая джазовая импровизация. Первая тема “послушай меня, умного человека”. С припевом “вот потому у тебя проблемы и случаются”. Словами это не произносится никак, интонациями тоже не выражается, а вот если к мотиву прислушаться — звучит. По первой теме я не спорю — Ник, конечно, умнее меня в десять раз. Не только в компьютерах, вообще. Да вот только зачем об этом напоминать? Я это и так помню. По припеву… Ну, что, ну случаются у меня проблемы, не первый раз в жизни, и не последний, надеюсь. А у кого проблем не случается? Может, у меня проблем много потому, что живу невнимательно, как мама однажды сказала. А может, просто не везет. Ну можно сто раз повторить “это потому что ты такой плохой, вот я хороший, посмотри на меня — у меня все в порядке”. А что толку? Можешь — помоги, не можешь — отойди. Хочет человек показать, какой он умелый, добрый помочь готов, а выходит наоборот.
В общем, говорили мы, пока Ариша не проснулась. Пришла в кухню в халатике, с босыми ногами. Удивилась, конечно, меня увидев. Но мы с Ником вкратце рассказали ей что случилось. Она сразу серьезная такая стала, покивала, да, говорит, надо идти к гуру. Прямо сегодня вечером. Мы так и договорились. А пока Ник мне дал всякой одежды, и я поехал. Куда? На старую свою работу, конечно, пора уже было там появиться.
Вечером мы встретились с Аришей в городе у метро, и она меня повела к своему йогу. Йог жил в центре, в старом доме. Знаешь, из тех каменных домиков в центре столицы, из которых еще не успели выгнать жителей и офисы сделать. Мы открыли старенькую дверь, подошли к лифту — прикинь, лифт совсем старый, с дверями деревянными, которые руками распахивать надо! — поднялись к йогу, значит, на четвертый. Звоним в дверь, открывает — негр! Самый натуральный! В возрасте дядька, но веселый, руки-ноги длинные, по-русски говорит совсем без акцента. Звать Игорем Габриэловичем. Я сначала думал, что это у гуру всякие ученики тусуются, а оказалось, это и есть гуру.
Ну, думаю, приехали. Кто-то из нас сошел с ума. Крещеный йог, да еще негр, куда это годится? Но как-то в процессе беседы я уже стал забывать, что он негр. Очень классный дядька оказался, понимающий. Вроде бы и ничего особенного не говорит, но все понимает. Профессор он, кстати, не хрен собачий, что-то там философия и лингвистика. А негр — потому что родился после фестиваля, а мама у него украинка.
Посидели мы на кухне, чаю попили. Игорь Габриэлович еще телегу двинул насчет того, что в России какие бы люди ни собрались и о чем бы разговор ни шел, все незаметно перемещаются на кухню. Он это еще как-то хитро объяснил насчет славянского тяготения к родовому очагу, но я не запомнил. Красиво он объяснил, да только, по-моему, очаг тут ни при чем, а все дело в национально сложившихся малогабаритных квартирах, где обычно в комнатах дети спят, а вообще курить только на кухне разрешено, да и водку из холодильника не в комнату же таскать. Но спору нет, умный мужик.
Затем мы Аришу оставили на кухне, а сами пошли в комнату — разговаривать. Хотя, по-моему, этот разговор больше напоминал медосмотр типа “на что жалуетесь?”. Сам йог сел в позу лотоса, а у меня не получилось, я просто на ковер сел. Ковры у него очень красивые в комнатах, и маски резные на стене висят, и книги кругом, книги, канделябры всяческие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51