— Какому же? — настораживаюсь я.
— Каленым железом, — говорит отец Амвросий. — Вот тут уж стерильность будет тебе!
— Это плитка нужна газовая, железо калить, — задумывается Габриэлыч. — А у меня плита электрическая… Да и железа такого нет, это что-то типа тавра лошадиного, да?
— Господи! — воздевает отец Амвросий руки к небу. — Куда я попал? Какие дикие люди! Тавро лошадиное! Приду, мают же такое! Двадцать первый век на дворе — а они тавро калить собрались!
— А как? — поднимает брови Габриэлыч.
— Да очень просто! Несите утюг. Утюг на пузо. Если не поможет — еще и паяльник в срамное место.
— Так… — разъяряюсь я.
— Спокойно, спокойно! — машет мне рукой Габриэлыч. — Паяльника нет. Есть утюг. Фирменный, с водоразбрызгивателем.
— Ну, паяльник, положим, я захватил… — говорит отец Амвросий, но, видя мой взгляд, поспешно добавляет: — Хотя пары утюгов вполне хватит.
— Мне это не нравится, — говорю я. — Не нравится. Не нравится. Ясно?
— Не нравится, можешь идти, — говорит отец Амвросий. — Насильно бесов не изгонишь. Желание одержимого нужно.
— Ладно, — говорю. — Давайте ваши утюги…
— Вообще, — говорит отец Амвросий задумчиво, — по-хорошему, тут бы крест нужен.
— Ну, вон у вас из саквояжа торчит здоровый медный не крест?
— Крест настоящий. Деревянный. И тебя прибить к нему. Вот уж чего бесы не любят! Или просто распять…
Отец Амвросий подходит к стенке и начинает по не хлопать ладошкой.
— Кирпич или бетон? — спрашивает он Габриэлыча.
— Не знаю, — говорит Габриэлыч. — Не задумывался.
— Кирпич, — кивает Амвросий. — В него так прости гвоздей не понабиваешь. А уж в новых домах, бетонных, там просто беда. Помню, в микрорайоне Чертаново мне приходилось гнезда перфоратором делать, туда деревянные пробки вбивать, и вот только в них уже — гвозди. Так одержимого и прибивали. Согласитесь, извращение богопротивное?
— Богопротивное, — соглашаемся мы с Габриэлычем.
— Но есть неплохой вариант к полу прибить. Там под ковром паркет ведь, да?
— Ну да… — говорит Габриэлыч совсем уже неуверенно.
— Тогда поехали! — командует Амвросий. — Диван прочь! Ковер скатываем, стелим чистую простынку. За дело!
Ну, мы с Габриэлычем переглянулись, он кивает, мол, надо. И мы действительно готовим место посреди комнаты. Сворачиваем и выносим ковер. Пол под ним пыльный — жуть. Аришка выходит и быстренько его моет. И просится уйти вообще из квартиры, потому что боится. Амвросий уговаривает ее остаться, чтобы она стучала в бубен или кастрюлю, но она отказывается, страшно ей за меня. В общем, ушла. А мы выносим диван в коридор, прислоняем к входной двери. И я иду на кухню кипятить гвозди. Гвозди Амвросий принес с собой, новые, здоровенные такие, в масле все, в хозяйственную бумагу завернуты. Но я настоял, чтобы их прокипятить. Отец Амвросий прямо изворчался весь, сказал, что уже два года бесов гоняет, а такого зануду первый раз видит. Сказал, что это во мне бесы занудства поселились. Но я знаю эти дела! У меня мать пневмонией болела в позапрошлом году, в больницу клали, так я весь инет излазил, все медицинские сайты. И не только про пневмонию, вообще всего поначитался, особенно про СПИД и гепатит С — там много страшилок на эту тему. Поэтому гвозди я содой оттер от масла и кипятил в кастрюльке ровно сорок минут — у меня в мобильнике таймер, специально заводил секундомер. И молоток спиртом протер. Ну, спирта, конечно, не нашли, Габриэлыч — он непьющий, но одеколон нашли у него в ванной. Им и протерли. Еще на деревянную ручку попало, впиталось — и получился самый благоухающий в мире молоток.
Вот ты спросишь — страшно мне было прибиваться к полу? А вот поверишь ли — не страшно. Когда в тебя менты стреляют из пистолета — страшнее, чем в кругу друзей стерильными гвоздями к полу. Снял я рубашку, снял носки, остался в одних брюках. Лег на простыню в центре комнаты, ноги вместе, руки крестом раскинул. Ступни и ладони протерли мне одеколоном. Амвросий мне правую руку прижал к полу коленом и молитву начал на староцерковном. Мало чего понятно.
Я смотреть не стал, как прибивают, смотрел в потолок, на люстру, на лепнину. В старых домах всегда на потолке рюшечки и прочая шняга. По краю потолка тянутся гипсовые листочки, а в центре — здоровая гипсовая розочка, и из нее люстра торчит. Люстра у Габриэлыча не старинная, так. Обычный крюк на пять хрустальных чашек, лампочками вверх. Прямо надо мной. Чашки красивые, только пыльные. И на дне мухи дохлые, бабочки, даже ос пара — в общем, братская могила. Чувствую: тюк! В руке кольнуло резко — и все. Снова: тюк, тюк, тюк! И по комнате аромат одеколона от молотка расплывается… Отец Амвросий встает с моей руки.
— Ну? — говорит. — Как самочувствие?
А надо мной уже Габриэлыч возвышается озабоченно, в руках держит нашатырный спирт — ну, типа вдруг мне плохо станет, чтоб в чувство привести.
— Нормально, — говорю, — только рука ноет. А так — почти не больно.
— Во! — говорит отец Амвросий. — Потому что уметь надо! Чтобы жилы не порвать, вены не задеть и кости не подробить! Этому долго учат.
— Да, вы мастер, — говорю.
— Ну, — смущается отец Амвросий. — стараемся. Разное бывает. Вот когда я в Чертаново работал, полчаса мучился с каждой рукой, все мимо деревянной пробки по бетону норовил попасть — вот это было плохо. А на полу — вообще без проблем. Люблю работать в паркетных домах.
И на вторую руку ложится. Чувствую, поставил гвоздь мне в центр ладони… Бац! — и дикая боль в пальце! Я дергаюсь, ору!
— Извини, — говорит отец Амвросий. — Нечистый попутал — молотком мимо гвоздя попал немножко…
— Ни хрена себе немножко!!!
— Одержимый! Не забывайся! — строго говорит Амвросий. — Подумаешь, промахнулся! Мы здесь не беречь себя Е собрались, а бесов гонять! Считай, это бесам досталось.
— Ладно, — говорю хмуро, — давайте уже быстрей, терпения моего нету. Быстрее начнем — быстрее освободимся от бесов.
— Поспешишь, — говорит Амвросий, — людей насмешишь.
Но ускоряется. Левую руку прибил мигом, с ногами тоже быстро справился. Мне отчего-то казалось, что на всех картинках ноги складываются крест-накрест и прибиваются одним гвоздем, но отец Амвросий заявил, что это старый стиль и вообще на гвоздях экономить в таких делах — это маразм и мещанство.
Кстати, ноги прибивать оказалось больнее, чем руки, вот уж не знаю почему. Пусть медики объяснят этот феномен. В общем, мне поставили на живот утюг и включили его в сеть. Отец Амвросий с Габриэлычем долго вертели утюг сначала. Амвросий говорил, что регулятор надо с Божьей помощью на “капрон” поставить, то есть на самый мизер для начала. Вот они этот “капрон” искали, вроде нашли, сделали минимум. Поставили мне, значит, утюг на пузо. И в розетку включили. Он ледяной, противный. И сели рядом, на меня смотрят.
— Чего, — говорю, — молитву читаем?
— Рано еще, — говорит отец Амвросий. — Как бесу в тебе извиваться начнут, так и молитву начнем.
— Ладно, — говорю. — Ждем бесов.
Посидели мы, помолчали. Ну, в смысле, они посидели на стульях вокруг меня, а я полежал. Жестко, кстати, на полу, и дует. Хорошо, что утюг уже не такой ледяной, теплеть стал, но все равно прохладно.
— А вы, — говорю, чтоб разговор поддержать, — вы, отец Амвросий, какую семинарию оканчивали?
— А никакую, — отзывается Амвросий охотно. — Поступал два раза. Один раз в подмосковную. На вступительных на философии завалили гады преподы. Другой раз — в Киеве, отучился там семестр, но не сложилось.
— Отчислили за неуспеваемость?
— Ну… Не важно… Можно и так сказать. Не сложилось, в общем. Так что я все сам, по книгам. Как Ленин.
— А сами вы где работаете?
— В центре нашем и работаю. Целительский дом пресвятой Дарьи Ерохиной. Я тебе потом оставлю наш прайс-лист, может, пригодится. Не тебе — так знакомым. Мы и бесов, и крещение, и СПИД, и рак, и отпевание. Приворот-отворот, порча-сглаз, венец безбрачия, поиск аномальных зон в квартирах, снятие отрицательных биополей, курсы духовного роста и похудение с Божьей помощью. Сейчас мы расширились, второй офис купили в Измайлово. Нам бы только этот процесс выиграть. Давит нас официальная церковь, душит. Сначала наехали, с какой стати мы православным целительским домом называемся? А как нам называться прикажете? Левославным? Ну, выиграли они процесс, пришлось нам менять вывеску, квитанции, бланки, печати, рекламные полосы в газетах… Второй раз они на нас наехали уже через прокуратуру. Вообще на пустом месте наехали! Говорят, мол, с какой это стати ваша Дарья Ерохина именует себя…
— Ой, — говорю.
— Чего такое?
— Щиплет.
— Ну а ты думал? Терпи, пусть бесы мучаются.
— Терплю пока. С-с-с… Ой. А сколько времени обычно терпеть надо?
— Ну, милый мой, это как Бог даст! Если хорошо пойдет — и через пять минут бесы уйдут. А если плохо пойдет, если.они крепко сидят…
— Ой… Щиплет!
— Терпи, терпи, не раскисай! Ты мужик, воин! А вот ты — как тебя? — черненький! Бери сковородку и колоти! Изыди, нечистый дух, уступи место духу святому! Изыди, нечистый дух, уступи место духу святому! Три-четыре! Хором!
— А мне чего делать? — говорю.
— Ты терпи. Все равно молитву читать не выйдет, сбиваться будешь. Если получится, повторяй мысленно: “Господи, Господи, Господи!” На худой конец — просто кричи. Главное — не матерись. А то знаешь, некоторые, как припечет, такое загибают…
— Ой! Господи!!!
— Изыди, нечистый дух, уступи место духу святому!
— Господи!!!
— Изыди, нечистый дух, уступи место духу святому! Колоти, черненький, колоти сильнее! Как я колочу, так ты колоти! Шуми!!! Изыди, нечистый дух!!!
— Ой-е-е-е-е-ей!!!!!!!!
— Изыди, нечистый дух, уступи место духу святому!!! Ты не особенно там извивайся, утюг сбросишь! Надо было скотчем примотать, забыл совсем. Изыди, нечистый дух, уступи место духу святому!!!
— One, — говорю.
— Чего “one”? — прекращает колотить в бубен Амвросий.
— Боль отключилась. Не больно совсем.
Отец Амвросий снимает утюг, осматривает его и плюет на сталь. Утюг шипит.
— Нормально все! — удивляется отец Амвросий и глядит на мое пузо. — Вон же треугольник красный пропекся. — Он ставит утюг снова на мое пузо, но чуть повыше, чтоб не жечь одно место. — Ну как?
— Никак, — говорю. — Не больно. Отключилась боль.
— Совсем не больно?
— Абсолютно. Даже утюга не чувствую. Как анестезия. Заморозка.
— Ничего себе заморозка! — Отец Амвросий снимает утюг и поворачивает на нем регулятор мощности. — Ну а так?
— Пока никак.
— Вообще-то, — вступает в разговор Габриэлыч, — в книге “Молот ведьм” я читал, что нечувствительные места на теле — это как раз признак бесовщины…
— Ага! Нечувствительные места! Да он же вон как извивался! — говорит Амвросий. — Я уж обрадовался, думал, минут десять — и бесы уйдут. А тут на тебе. Ишь партизан нашелся!
— А я чего? — говорю. — Я тут ни при чем. Отключилась боль. Я так думаю, что это как раз бесы ее выключили.
— Вот суки! — говорит Амвросий с чувством. — Ишь чему научились!
— Это, — говорю, — наверно, как с антибиотиками. Я читал, что как только новый антибиотик появится — всех микробов убивает. В сороковых годах даже простой пенициллин излечивал все, что угодно, за сутки — одной каплей. А чем дальше — тем больше микробы приспосабливаются. Ну и бесы, наверно, за столько лет инквизиции выработали иммунитет…
— Знаешь, не умничай тут, одержимый! — раздраженно перебивает отец Амвросий. — Что-то мы не так делаем… Что-то не так. Телефон есть? Позвоню Дарье Германовне на мобилу…
Габриэлыч приносит ему трубку, и Амвросий долго набирает номер.
— Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети! — передразнивает он наконец. — Одно из двух: либо в нирване, либо в метро.
— Жареным пахнет! — вдруг озабоченно произносит Габриэлыч и принюхивается.
— Вот этого бы избежать бы… — говорит Амвросий. — Были у нас случаи… Тебе правда совсем не больно?
— Совсем, — говорю.
— Не брешешь? Побожись!
— Да какой мне смысл врать-то?
— Действительно, никакого. А дымок-то, дымок подымается! — Отец Амвросий тычет пальцем, и я вижу, что действительно по контуру утюга рвется дымок.
Тут у меня звонит мобильник. Точнее, не у меня, а в углу, где он лежит вместе со шмотками.
— Принесите, — говорю, — пожалуйста, мобилку мою. Габриэлыч мне приносит мобилку, прижимает к моему уху и держит.
— Але! — говорю.
— Але! — кричит на том конце голос, и я понимаю, что это Владик из телепередачи. — Алекс? Слушай, извини, что на мобилу! Тебе перезвонить куда-нибудь можно на городской, чтоб деньги твои не тратить?
— Нет, — говорю. — Занят я сейчас очень.
— Тогда я скоренько! В общем, звонили тут люди несколько дней назад, спрашивали, как с тобой связаться. Я им дал твой номер, правильно?
— Уже связались они со мной, — говорю. — И уже развязались.
— И второй вопрос: у нас готовится передача про клоунов. Как ты смотришь на то, чтобы…
— Нет, — говорю. — Извини. Не клоун я. Ни разу.
— Ты даже не дослушал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51