Надеваю этот халат. Хоть он мне мал, но так не хочется морочиться с черными плащами, из плеч растущими…
Выхожу из ванной комнаты. Попадаю в коридорчик — никого.
— Эй! — говорю.
Но то ли из-за того, что в холодной воде засиделся, охрип, и вместо голоса раздается невразумительное рычание.
Я заворачиваю за угол и заглядываю на кухню — там тоже никого. Уютный столик, застеленный синей клеенкой, букет алых роз в вазе и два недопитых бокала. Из окна дует прохладным сквозняком, колышутся тонкие кружевные занавески, из-под них выбиваются узкие лучи раннего солнца. Ага, значит, утро. По ногам веет холодом. Я поплотнее запахиваюсь в халатик и только разворачиваюсь, чтобы пойти в комнату, но вдруг в узком проеме коридора перед моим носом вспыхивает ослепительная металлическая лента! Отраженный солнечный свет бьет по глазам, а лента делает разворот и несется прямо на меня с такой бешеной скоростью, что я не успеваю даже дернуться…
Раздается скрип, и металлическая полоса замирает в сантиметре от моего носа. Сверху на голову сыплются труха и крошки. Тут только я замечаю в полумраке коридора карие блестящие глаза и тонкую фигурку в балахоне, сразу метнувшуюся в комнату.
Я крепко зажмуриваюсь и снова открываю глаза. Коридор пуст. А перед моим носом висит и качается длинный двуручный меч, словно кто-то наверху осторожно держит его за кончик лезвия. Блестящая поверхность искрится солнечными бликами, костяная рукоятка покачивается на уровне моего живота, как маятник. Сверху падает еще несколько крошек, я поднимаю взгляд — лезвие уходит прямо в потолок. И я понимаю — это антресоли. Если бы не они, я бы сейчас пытался собраться из двух половинок…
— Эй! — говорю я снова, но теперь горло издает не рычание, а сиплый визг.
Я шагаю вперед, аккуратно обогнув меч, поворачиваю за угол в коридор, ногой распахиваю дверь комнаты — и снова вижу металлический блеск перед самым лицом. Еще один меч? Но тут уже рефлексы срабатывают сами — я изгибаюсь и отпрыгиваю в сторону. Поворачиваюсь — и снова вижу летящий металл, отклоняюсь, хватаю девчонку за руку, она вырывается и отбегает, а металлический предмет, которым она махала перед моим лицом, падает мне на ногу — это утюг. Положим, ногу-то я успеваю убрать. Но уже жду, что вот-вот на меня обрушится новая напасть, и поэтому на всякий случай превращаюсь в медведя. Белоснежный халатик тихо соскальзывает с мохнатых лап и падает на пол, и я, обросший косматой шерстью, шагаю вперед.
Раздается оглушительный визг. И только тут мне удается рассмотреть девчонку. На вид — ровесница, может, чуть младше. Очень коротко стрижена, не голова, а черный мячиик. Черты лица можно было бы назвать очень красивыми, если бы не ужас в глазах и не рот, распахнутый в истошном крике. Она завернута в простыню с ног до плеч, из простыни вытарчивают пальцы, побелевшие чуть ли не до костей, они судорожно и бездумно прижимают к телу край простыни. Где-то я ее видел? Или мне кажется?
И тут крик обрывается, ее лицо вдруг становится серым и теряет форму, голова странно запрокидывается, проваливается между плеч, и девушка складывается внутри простыни. Миг — и передо мной что-то наподобие пуфика, укрытого простынкой.
— Эй! — говорю я в третий раз, и наконец язык начинает слушаться, несмотря на то, что я в медвежьем облике. — Не бойся, я тебе не сделаю ничего плохого. Я попал сюда случайно и скоро уйду!
В ответ — молчание. Я топчусь на месте и смотрю на клубок под простыней. Надо ж ей так со страху свернуться!
— Послушай! — говорю. — Давай я сейчас выйду, ты спокойно оденешься, и мы поговорим. Вот увидишь — я совсем не страшный и не зверь. Ну, мутант немножко, но без этих, без кровожадных замашек. Мне нужна твоя помощь, понимаешь?
Я замолкаю и прислушиваюсь. Из-под простыни доносится громкое сопение. Пожалуй, слишком громкое для перепуганной девочки.
— Слышишь?
Нагибаюсь, поднимаю халатик и выползаю в коридор. Там снова превращаюсь в человека и надеваю халат. Возвращаюсь в ванную, нахожу на крючке поясок — белый, махровый. Аккуратно подпоясываюсь, смотрю в зеркало — вроде ничего, вполне себе Культурны и молодой человек. Взмахом руки поправляю растрепанную челку и возвращаюсь к комнате. Стучу:
— Эй! Можно войти?
Молчание. Осторожно заглядываю — все как прежде, посреди комнаты лежит свернутый клубок, укрытый простынкой. Мне становится не по себе. Мало ли что, может, разрыв сердца?
— Ты слышишь меня? — Я подхожу к телу под простыней и осторожно хлопаю ладошкой.
И руку пронзает дикая боль! Я резко отдергиваю ладонь — из нее, как из лейки душа, бьет струйками кровь и падает на простынку. Секунда — и ладонь зарастает, но я смотрю на простынку: в том месте, где я хлопнул, пробиваясь сквозь ткань, торчат серые костяные иглы — словно щетка. Снова раздается то ли сопение, то ли шипение. Я в шоке.
Резко нагибаюсь, хватаю край простынки и отдергиваю её. Девушки нет. Из-под простынки выкатывается здоровенный шар, состоящий из сплошных костяных иголок — черных, но с побелевшими острыми кончиками, от чего шар кажется седым. Шар откатывается по инерции к окошку, с густым скрежетом тыкается в батарею и замирает.
— Клим? — спрашиваю я на всякий случай, хотя мне уже все ясно.
В ответ молчание.
— Ну, давай, — говорю, — нападай, подонок. Как же ты выбрался? И как ты меня выследил? Что, не хочешь нападать?
Шар из иголок не двигается, но я чувствую, что он меня слышит. Я начинаю что-то говорить и пока рассказываю, осматриваю комнату и все больше удивляюсь. Представляешь, как если смешать детскую и офис?
Аккуратная, почти детская кроватка, у изголовья свалены мягкие игрушки — лошадка, бегемотик. Над кроваткой висят красивые ножны от меча — и это странно контрастирует с лошадками и бегемотиками. Откуда они тут? От старых жильцов? Или подарил кто-то? Рядом с кроваткой стоят тапочки — мягкие и пушистые. Оранжевые, в виде двух кроликов. Слева от окна компьютерный столик. На нем компьютер, интересно какой? Все свободное место вокруг него завалено папками. На мониторе гроздьями наклеены разноцветные листочки с записями. А рядом громаднейших размеров черный телефонный аппарат — по совместительству, видно, факс, но все равно я таких громадных нигде не видел. Рядом с телефоном наклеены графики, таблицы, колонки цифр и диаграммы — все это густо и, видимо, по существу исчеркано разноцветными фломастерами. Слева от окна — шкаф, а перед ним — большая картонная коробка, заваленная до половины увядшим клевером.
Я осекаюсь на полуслове, подхожу к коробке и заглядываю в нее — там внутри лежит точно такой же седой шарик с иголками, только маленький… Ежик!
Ну, точно. Я перевожу взгляд с маленького ежика на большого — и… ничего не понимаю!
— Эй! — говорю. — Клим? Или не Клим? Ты кто? Шар пошевелился — то ли вздохнул, то ли повернулся, — его седые иголки снова поскребли о батарею. Я замер. Шар еще раз покачнулся, и вдруг из колючек появился черный носик и два глаза.
— Выйди из комнаты, придурок! — говорит шар скрипуче. — Я не одета.
Обалдело пожимая плечами, выхожу из комнаты, сажусь на кухне и, отдернув занавеску, начинаю глядеть во двор. За спиной скрипит половица, и в кухню входит девушка. На ней деловые серые брючки и серый пиджачок. Косметики на лице я не заметил, но само лицо… Идеально правильное, поразительной красоты, и кожа гладкая — словно не знаю что. Словно бумага. Как будто в “Фотошопе” подправили. Не видел я никогда такой гладкой кожи у живого человека.
— Интересно… — Девушка задумчиво достает из хлебницы батон и начинает его нарезать. — Сколько нас еще: таких?
— Каких — таких? — удивляюсь я.
— Мутантов.
— Может быть, познакомимся? — спрашиваю я. — Меня зовут Алекс. А как твое имя?
Нож в ее руке на миг останавливается, а глаза насмешливо стреляют в мою сторону.
— Спрашивать имя у незнакомой красавицы — пошло и скучно, — заявляет она. — Поэтому ты всегда спрашиваешь отчество. Кто ты по отчеству?
— Это откуда цитата? — настораживаюсь я.
— Из тебя. Я тебя вспомнила.
Лихорадочно соображаю, кому я мог так говорить — выходит, что мог кому угодно.
— А мы… э-э-э… уже знакомы?
— Мельком.
— И при каких обстоятельствах? Что-то я не могу вспомнить…
— Есть хочется, — говорит девушка. — Каждый раз, когда в ежика превращаюсь, очень хочется есть. Полуобморочное состояние.
— Это только первое время, — киваю я. — Потом будет полегче. Тренировка. Так где мы познакомились?
Девушка густо намазывает хлеб маслом, укладывает сверху шматки сыра и подвигает мне тарелку.
— Меня зовут Инна.
— Инна? — спрашиваю я удивленно. — У меня вроде не было знакомых с таким именем…
— Инна Михайловна. Юг, гора, канатная дорога… Нет?
— Михайловна… Вот та самая черненькая девушка, которая с подружкой…
— С подружкой Катей.
— Не может быть! Ты же тогда была… Длинные черные волосы? Да и вообще это не ты… Лицо… Хотя… Нет, не может быть!
— Не может быть, — передразнивает девушка. — Ты тоже тогда выглядел иначе. Не зеленой мордой с выпученными лазами из душевого шланга…
— Извини, — говорю.
— Постриглась! — объявляет Инна и вдруг хватает откуда-то зеркальце. — Что, хуже стало?
— Нет, конечно, — говорю. — Может, даже лучше… А давно ты это… В ежика? Уже тогда?
. — Тогда — это на канатной дороге? Нет. — Она качает головой. — Тогда я просто испугалась, когда какой-то дурак полез по канату и сорвался вниз.
— И что? Вы даже не стали узнавать, чем все закончилось?
— Не-а. Мы с Катькой испугались и уехали… Я рада, что все кончилось хорошо.
— А когда ты стала в ёжика превращаться?
— Не хочу об этом рассказывать, — говорит Инна. — Можно? Был стресс, хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, свернуться, чтоб никто не трогал. А ежиков я люблю, у меня с детства живут ежики… И превратилась. Удивилась. Потом еще два раза превращалась.
— И больше ни в кого?
— Нет.
— И клыков не выращивала? Не экспериментировала с клыками, с мордой?
— Зачем? — Инна пожимает плечиками и смотрит мне в глаза. — Да и времени нет на ерунду — у меня и так дел хватает. Время про минутам распланировано, даже свидания на две недели вперед.
— Свидания? — удивляюсь я и невольно перевожу взгляд на букет роз и два недопитых бокала.
— Да, — говорит Инна. — Так что наше романтическое знакомство слишком далеко не продолжится, предупреждаю сразу.
— А не слишком далеко?
— И не слишком, боюсь, тоже. Ты огорчен?
— Да нет, — говорю я. — Я ж не по этому поводу вообще сюда пришел…
— А по какому ты поводу, кстати?
— Я случайно попал. От погони.
— Погони? — Она вскидывает ресницы. — От этого Клима, про которого ты мне твердил? За тобой гонятся? Может быть, тебе лучше сразу уйти?
— По водопроводу за мной никто не гонится.
— А вообще гонятся?
— Вообще разыскивают. И мой тебе совет — никому и никогда не показывай, что ты умеешь в ежика превращаться.
— А я никому и не показываю.
— Вот и не показывай.
— Не показываю.
— Чтоб никто не знал.
— Никто и не знает. Ну, только…
— Кто-то знает? Твой этот… Бойфренд?
— Нет, он не знает. Знает Катька.
— Плохо.
— А что такое?
— Расскажет кому-нибудь.
— Вообще-то она собиралась сделать со мной передачу на телевидении, она же в новостной программе работает корреспондентом…
— Ни в коем случае! — говорю я. — Поверь мне, я тоже с этого начинал. Неприятностей не оберешься.
— Да я и не собиралась. Она предложила, я отказалась. Зачем мне эта клоунада? Это мне испортит служебный имидж.
Я молчу и внимательно смотрю на Инну. Она жует бутерброд с сыром. Красиво жует, не чавкает, не набивает полные щеки, хотя я вижу, что она очень голодная.
— Инна, — говорю, — давай я тебе буду про тебя рассказывать, а ты будешь головой кивать?
— Давай, — кивает Инна.
— Это началось у тебя примерно полгода назад… — говорю я осторожно.
— Да, сразу после моего дня рождения, — кивает Инна.
— Ты не помнишь, что с тобой было первые двое суток…
— Почему? Помню. Напились с друзьями на даче.
— На даче? — удивился я. — А кстати, в каком месте, если не секрет?
— Не секрет. Платформа “Восемьдесят первый километр”.
— Что?!! — изумляюсь я. — Уж, случайно, не в том месте, где от станции идти через поселок, через лес и снова поселок?
— Нет, — говорит Инна. — От станции просто в поселок, и там дача. В лес не надо заходить.
— И в лес вы не ходили?
— Не помню. Говорю же — напились, смутно помню. Ходили где-то.
— Занятно получается… — говорю я… — Я ведь тоже в то же время был в том месте.
— И?…
— Не помню. Двое суток не помню, причем я не пью особо. Говорят, выпил только бутылочку пива. А твои друзья как?
— Что — как?
— В смысле, с ними ничего странного не начало происходить?
— Нет.
— Ты точно знаешь?
— А чего тут знать? Нас было всего трое — Катька, подружка моя, и ее бойфренд. Ты вообще обещал не спрашивать, а рассказывать.
И я гляжу, чем больше Инна приходит в себя, тем серьезнее и официальное становится ее тон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Выхожу из ванной комнаты. Попадаю в коридорчик — никого.
— Эй! — говорю.
Но то ли из-за того, что в холодной воде засиделся, охрип, и вместо голоса раздается невразумительное рычание.
Я заворачиваю за угол и заглядываю на кухню — там тоже никого. Уютный столик, застеленный синей клеенкой, букет алых роз в вазе и два недопитых бокала. Из окна дует прохладным сквозняком, колышутся тонкие кружевные занавески, из-под них выбиваются узкие лучи раннего солнца. Ага, значит, утро. По ногам веет холодом. Я поплотнее запахиваюсь в халатик и только разворачиваюсь, чтобы пойти в комнату, но вдруг в узком проеме коридора перед моим носом вспыхивает ослепительная металлическая лента! Отраженный солнечный свет бьет по глазам, а лента делает разворот и несется прямо на меня с такой бешеной скоростью, что я не успеваю даже дернуться…
Раздается скрип, и металлическая полоса замирает в сантиметре от моего носа. Сверху на голову сыплются труха и крошки. Тут только я замечаю в полумраке коридора карие блестящие глаза и тонкую фигурку в балахоне, сразу метнувшуюся в комнату.
Я крепко зажмуриваюсь и снова открываю глаза. Коридор пуст. А перед моим носом висит и качается длинный двуручный меч, словно кто-то наверху осторожно держит его за кончик лезвия. Блестящая поверхность искрится солнечными бликами, костяная рукоятка покачивается на уровне моего живота, как маятник. Сверху падает еще несколько крошек, я поднимаю взгляд — лезвие уходит прямо в потолок. И я понимаю — это антресоли. Если бы не они, я бы сейчас пытался собраться из двух половинок…
— Эй! — говорю я снова, но теперь горло издает не рычание, а сиплый визг.
Я шагаю вперед, аккуратно обогнув меч, поворачиваю за угол в коридор, ногой распахиваю дверь комнаты — и снова вижу металлический блеск перед самым лицом. Еще один меч? Но тут уже рефлексы срабатывают сами — я изгибаюсь и отпрыгиваю в сторону. Поворачиваюсь — и снова вижу летящий металл, отклоняюсь, хватаю девчонку за руку, она вырывается и отбегает, а металлический предмет, которым она махала перед моим лицом, падает мне на ногу — это утюг. Положим, ногу-то я успеваю убрать. Но уже жду, что вот-вот на меня обрушится новая напасть, и поэтому на всякий случай превращаюсь в медведя. Белоснежный халатик тихо соскальзывает с мохнатых лап и падает на пол, и я, обросший косматой шерстью, шагаю вперед.
Раздается оглушительный визг. И только тут мне удается рассмотреть девчонку. На вид — ровесница, может, чуть младше. Очень коротко стрижена, не голова, а черный мячиик. Черты лица можно было бы назвать очень красивыми, если бы не ужас в глазах и не рот, распахнутый в истошном крике. Она завернута в простыню с ног до плеч, из простыни вытарчивают пальцы, побелевшие чуть ли не до костей, они судорожно и бездумно прижимают к телу край простыни. Где-то я ее видел? Или мне кажется?
И тут крик обрывается, ее лицо вдруг становится серым и теряет форму, голова странно запрокидывается, проваливается между плеч, и девушка складывается внутри простыни. Миг — и передо мной что-то наподобие пуфика, укрытого простынкой.
— Эй! — говорю я в третий раз, и наконец язык начинает слушаться, несмотря на то, что я в медвежьем облике. — Не бойся, я тебе не сделаю ничего плохого. Я попал сюда случайно и скоро уйду!
В ответ — молчание. Я топчусь на месте и смотрю на клубок под простыней. Надо ж ей так со страху свернуться!
— Послушай! — говорю. — Давай я сейчас выйду, ты спокойно оденешься, и мы поговорим. Вот увидишь — я совсем не страшный и не зверь. Ну, мутант немножко, но без этих, без кровожадных замашек. Мне нужна твоя помощь, понимаешь?
Я замолкаю и прислушиваюсь. Из-под простыни доносится громкое сопение. Пожалуй, слишком громкое для перепуганной девочки.
— Слышишь?
Нагибаюсь, поднимаю халатик и выползаю в коридор. Там снова превращаюсь в человека и надеваю халат. Возвращаюсь в ванную, нахожу на крючке поясок — белый, махровый. Аккуратно подпоясываюсь, смотрю в зеркало — вроде ничего, вполне себе Культурны и молодой человек. Взмахом руки поправляю растрепанную челку и возвращаюсь к комнате. Стучу:
— Эй! Можно войти?
Молчание. Осторожно заглядываю — все как прежде, посреди комнаты лежит свернутый клубок, укрытый простынкой. Мне становится не по себе. Мало ли что, может, разрыв сердца?
— Ты слышишь меня? — Я подхожу к телу под простыней и осторожно хлопаю ладошкой.
И руку пронзает дикая боль! Я резко отдергиваю ладонь — из нее, как из лейки душа, бьет струйками кровь и падает на простынку. Секунда — и ладонь зарастает, но я смотрю на простынку: в том месте, где я хлопнул, пробиваясь сквозь ткань, торчат серые костяные иглы — словно щетка. Снова раздается то ли сопение, то ли шипение. Я в шоке.
Резко нагибаюсь, хватаю край простынки и отдергиваю её. Девушки нет. Из-под простынки выкатывается здоровенный шар, состоящий из сплошных костяных иголок — черных, но с побелевшими острыми кончиками, от чего шар кажется седым. Шар откатывается по инерции к окошку, с густым скрежетом тыкается в батарею и замирает.
— Клим? — спрашиваю я на всякий случай, хотя мне уже все ясно.
В ответ молчание.
— Ну, давай, — говорю, — нападай, подонок. Как же ты выбрался? И как ты меня выследил? Что, не хочешь нападать?
Шар из иголок не двигается, но я чувствую, что он меня слышит. Я начинаю что-то говорить и пока рассказываю, осматриваю комнату и все больше удивляюсь. Представляешь, как если смешать детскую и офис?
Аккуратная, почти детская кроватка, у изголовья свалены мягкие игрушки — лошадка, бегемотик. Над кроваткой висят красивые ножны от меча — и это странно контрастирует с лошадками и бегемотиками. Откуда они тут? От старых жильцов? Или подарил кто-то? Рядом с кроваткой стоят тапочки — мягкие и пушистые. Оранжевые, в виде двух кроликов. Слева от окна компьютерный столик. На нем компьютер, интересно какой? Все свободное место вокруг него завалено папками. На мониторе гроздьями наклеены разноцветные листочки с записями. А рядом громаднейших размеров черный телефонный аппарат — по совместительству, видно, факс, но все равно я таких громадных нигде не видел. Рядом с телефоном наклеены графики, таблицы, колонки цифр и диаграммы — все это густо и, видимо, по существу исчеркано разноцветными фломастерами. Слева от окна — шкаф, а перед ним — большая картонная коробка, заваленная до половины увядшим клевером.
Я осекаюсь на полуслове, подхожу к коробке и заглядываю в нее — там внутри лежит точно такой же седой шарик с иголками, только маленький… Ежик!
Ну, точно. Я перевожу взгляд с маленького ежика на большого — и… ничего не понимаю!
— Эй! — говорю. — Клим? Или не Клим? Ты кто? Шар пошевелился — то ли вздохнул, то ли повернулся, — его седые иголки снова поскребли о батарею. Я замер. Шар еще раз покачнулся, и вдруг из колючек появился черный носик и два глаза.
— Выйди из комнаты, придурок! — говорит шар скрипуче. — Я не одета.
Обалдело пожимая плечами, выхожу из комнаты, сажусь на кухне и, отдернув занавеску, начинаю глядеть во двор. За спиной скрипит половица, и в кухню входит девушка. На ней деловые серые брючки и серый пиджачок. Косметики на лице я не заметил, но само лицо… Идеально правильное, поразительной красоты, и кожа гладкая — словно не знаю что. Словно бумага. Как будто в “Фотошопе” подправили. Не видел я никогда такой гладкой кожи у живого человека.
— Интересно… — Девушка задумчиво достает из хлебницы батон и начинает его нарезать. — Сколько нас еще: таких?
— Каких — таких? — удивляюсь я.
— Мутантов.
— Может быть, познакомимся? — спрашиваю я. — Меня зовут Алекс. А как твое имя?
Нож в ее руке на миг останавливается, а глаза насмешливо стреляют в мою сторону.
— Спрашивать имя у незнакомой красавицы — пошло и скучно, — заявляет она. — Поэтому ты всегда спрашиваешь отчество. Кто ты по отчеству?
— Это откуда цитата? — настораживаюсь я.
— Из тебя. Я тебя вспомнила.
Лихорадочно соображаю, кому я мог так говорить — выходит, что мог кому угодно.
— А мы… э-э-э… уже знакомы?
— Мельком.
— И при каких обстоятельствах? Что-то я не могу вспомнить…
— Есть хочется, — говорит девушка. — Каждый раз, когда в ежика превращаюсь, очень хочется есть. Полуобморочное состояние.
— Это только первое время, — киваю я. — Потом будет полегче. Тренировка. Так где мы познакомились?
Девушка густо намазывает хлеб маслом, укладывает сверху шматки сыра и подвигает мне тарелку.
— Меня зовут Инна.
— Инна? — спрашиваю я удивленно. — У меня вроде не было знакомых с таким именем…
— Инна Михайловна. Юг, гора, канатная дорога… Нет?
— Михайловна… Вот та самая черненькая девушка, которая с подружкой…
— С подружкой Катей.
— Не может быть! Ты же тогда была… Длинные черные волосы? Да и вообще это не ты… Лицо… Хотя… Нет, не может быть!
— Не может быть, — передразнивает девушка. — Ты тоже тогда выглядел иначе. Не зеленой мордой с выпученными лазами из душевого шланга…
— Извини, — говорю.
— Постриглась! — объявляет Инна и вдруг хватает откуда-то зеркальце. — Что, хуже стало?
— Нет, конечно, — говорю. — Может, даже лучше… А давно ты это… В ежика? Уже тогда?
. — Тогда — это на канатной дороге? Нет. — Она качает головой. — Тогда я просто испугалась, когда какой-то дурак полез по канату и сорвался вниз.
— И что? Вы даже не стали узнавать, чем все закончилось?
— Не-а. Мы с Катькой испугались и уехали… Я рада, что все кончилось хорошо.
— А когда ты стала в ёжика превращаться?
— Не хочу об этом рассказывать, — говорит Инна. — Можно? Был стресс, хотелось провалиться сквозь землю, исчезнуть, свернуться, чтоб никто не трогал. А ежиков я люблю, у меня с детства живут ежики… И превратилась. Удивилась. Потом еще два раза превращалась.
— И больше ни в кого?
— Нет.
— И клыков не выращивала? Не экспериментировала с клыками, с мордой?
— Зачем? — Инна пожимает плечиками и смотрит мне в глаза. — Да и времени нет на ерунду — у меня и так дел хватает. Время про минутам распланировано, даже свидания на две недели вперед.
— Свидания? — удивляюсь я и невольно перевожу взгляд на букет роз и два недопитых бокала.
— Да, — говорит Инна. — Так что наше романтическое знакомство слишком далеко не продолжится, предупреждаю сразу.
— А не слишком далеко?
— И не слишком, боюсь, тоже. Ты огорчен?
— Да нет, — говорю я. — Я ж не по этому поводу вообще сюда пришел…
— А по какому ты поводу, кстати?
— Я случайно попал. От погони.
— Погони? — Она вскидывает ресницы. — От этого Клима, про которого ты мне твердил? За тобой гонятся? Может быть, тебе лучше сразу уйти?
— По водопроводу за мной никто не гонится.
— А вообще гонятся?
— Вообще разыскивают. И мой тебе совет — никому и никогда не показывай, что ты умеешь в ежика превращаться.
— А я никому и не показываю.
— Вот и не показывай.
— Не показываю.
— Чтоб никто не знал.
— Никто и не знает. Ну, только…
— Кто-то знает? Твой этот… Бойфренд?
— Нет, он не знает. Знает Катька.
— Плохо.
— А что такое?
— Расскажет кому-нибудь.
— Вообще-то она собиралась сделать со мной передачу на телевидении, она же в новостной программе работает корреспондентом…
— Ни в коем случае! — говорю я. — Поверь мне, я тоже с этого начинал. Неприятностей не оберешься.
— Да я и не собиралась. Она предложила, я отказалась. Зачем мне эта клоунада? Это мне испортит служебный имидж.
Я молчу и внимательно смотрю на Инну. Она жует бутерброд с сыром. Красиво жует, не чавкает, не набивает полные щеки, хотя я вижу, что она очень голодная.
— Инна, — говорю, — давай я тебе буду про тебя рассказывать, а ты будешь головой кивать?
— Давай, — кивает Инна.
— Это началось у тебя примерно полгода назад… — говорю я осторожно.
— Да, сразу после моего дня рождения, — кивает Инна.
— Ты не помнишь, что с тобой было первые двое суток…
— Почему? Помню. Напились с друзьями на даче.
— На даче? — удивился я. — А кстати, в каком месте, если не секрет?
— Не секрет. Платформа “Восемьдесят первый километр”.
— Что?!! — изумляюсь я. — Уж, случайно, не в том месте, где от станции идти через поселок, через лес и снова поселок?
— Нет, — говорит Инна. — От станции просто в поселок, и там дача. В лес не надо заходить.
— И в лес вы не ходили?
— Не помню. Говорю же — напились, смутно помню. Ходили где-то.
— Занятно получается… — говорю я… — Я ведь тоже в то же время был в том месте.
— И?…
— Не помню. Двое суток не помню, причем я не пью особо. Говорят, выпил только бутылочку пива. А твои друзья как?
— Что — как?
— В смысле, с ними ничего странного не начало происходить?
— Нет.
— Ты точно знаешь?
— А чего тут знать? Нас было всего трое — Катька, подружка моя, и ее бойфренд. Ты вообще обещал не спрашивать, а рассказывать.
И я гляжу, чем больше Инна приходит в себя, тем серьезнее и официальное становится ее тон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51