Как бы невероятно, дико и безумно ни звучало это с точки зрения механики, факт остается фактом.
Вот «корабль-хищник» повернулся на три четверти круга и скорость его внезапно утроилась.
А «Эклер» запаздывал с маневром. Не хватало времени встать носом к противнику.
Пиратское судно неслось со скоростью снаряда. Флаксан не ошибся в расчетах. Столкновение было неизбежно! Все, что мог предпринять боевой корабль, — это выйти из опасного положения под прямым углом к оси нападающего судна. Пришлось запустить винты и повернуть штурвал в противоположном направлении.
Носовой таран «корабля-хищника» содрал три четверти брони и повредил борт.
Оба корабля замерли, словно два боксера, один из которых поражен нанесенным ударом, другой же обескуражен тем, что этот удар не свалил противника.
«Корабль-хищник» стал медленно отходить, не включая чудо-машину. «Эклер» же медленно оседал.
К счастью, у французского военного судна тоже были водонепроницаемые переборки. Брешь оказалась длинная и широкая. Вода мгновенно залила весь отсек. «Эклер», утяжеленный сверх всякой меры, стал крениться на левый борт; волны накатывали на палубу, и шпигаты еле справлялись со сбросом лишней воды.
Скорость крейсера значительно снизилась. Ранение было не смертельно, однако…
— Черт побери! Мы тяжело заболели, — точно обрисовал ситуацию Фрике. — А где мой младший брат? Конечно, Мажесте не так сообразителен, как я, но должен же он подать признаки жизни! Боже мой, а вдруг его ранило! Ах! Клянусь, я выгрызу сердце тому, кто дотронется до него хоть пальцем!
Как мы уже сказали, столкновение было ужасным.
Бронированный крейсер, несмотря на великолепную машину, едва-едва двигался вперед, как человек с растяжением связок.
Чтобы отремонтировать корабль, необходимо было добраться до порта, стать в сухой док и провести трудоемкие работы.
В данный момент следовало остерегаться сильного погружения, если вода начнет резко прибывать.
Пират тоже очутился в не слишком благоприятной ситуации. Флаксан, очевидно, переоценивал свои возможности. Нос «хищника», хотя и снабженный тараном, оказался смят: столкновение с мощным броневым щитом не могло остаться безнаказанным. Вдобавок сила противодействия оказалась велика, и чудесный тяговой двигатель вышел из строя.
Перед тараном Флаксан убрал часть парусов, чтобы не противодействовать работе двигателя. Сейчас же для обратного маневра и выхода в открытое море опять понадобились паруса.
— Право руля! — Флаксан. — Паруса поднять!
«Корабль-хищник» обладал огромной парусной поверхностью. Гнулись мачты, проседал нос, дрожал корпус. Внезапно судно приподнялось, точно скакун, вышедший на беговую дорожку, и заскользило по волнам, оставляя за собой белый пенный след.
Одновременно из труб «Эклера» вырвались клубы дыма: крейсер ринулся в погоню. Началось преследование.
Андре и доктор, возбужденные перипетиями драматической схватки, делились впечатлениями. Доктор без конца повторял: «На что рассчитывает противник, ведя себя столь нагло?» Гамен же думал совсем о другом.
— Если малыш, — бормотал он, — не покажется, значит, ему удалось убежать. Минутку!.. Там что-то болтается в воде. Да это же человек! Черт побери, от судьбы не уйти. Ну, этот хлебнет водички. Наверняка он один из приближенных Флаксана. Негодяй, должно быть, свалился в воду в момент столкновения. Однако даже если это один из презренных торговцев ручками к мотыгам (так на мерзком жаргоне работорговцы называют перевозимых ими чернокожих), я все равно не могу позволить ему утонуть.
— Фрике! — сказал до того молчавший Андре. — Фрике, оставайся на месте. Умоляю, без глупостей…
— Но, месье Андре, у этого мерзавца, может быть, удастся что-то узнать о Мажесте. И потом, я не могу спокойно глядеть, как гибнет человек. Это сильнее меня.
Смельчак-парижанин кинулся за борт, вновь вызвав восхищение окружающих.
Капитан оставался на мостике. Он одинаково любил всех своих матросов, а они бросались ради него в огонь и воду, однако Фрике был у него фаворитом.
Вообще де Вальпре слыл человеком великодушным и, как только предоставлялась возможность, охотно приходил на помощь. Он задумался на мгновение, не помешает ли происшествие преследованию пирата; не важно! Надо застопорить ход и направить шлюпку за терпящим бедствие.
А юный парижанин схватил утопающего за край сине-белой тельняшки, когда тот уже уходил под воду.
— Разве можно пить из такой огромной чашки? Ну, мальчик мой, раскройте клювик и глотните-ка воздуха.
Утопающий чихнул, фыркнул и прерывисто задышал.
— Ну вот, клювик-то он открыл, да под водой. Ну и манеры! Послушай, друг, без глупостей. Убери лапы, а то, как двину!
Тот, однако, вцепился в гамена отчаянно и бессознательно, как все утопающие. Фрике почувствовал, что не может больше двигаться.
— Хватит! Хватит!.. Да отпусти же, бедуин! Задавишь… Ну, давай.
Сильным ударом кулака в лицо Фрике заставил утопающего ослабить хватку, сковывавшую движения. И вовремя. В этот момент прибыла шлюпка. Гамен, никогда не терявший присутствие духа, помог матросам перевалить через борт побледневшего беднягу.
— Ба! Да я его знаю! Конечно, тот самый. Он присутствовал на палубе во время моих небольших разногласий с немцем и, кажется, даже обрадовался, когда я нанес удар бошу по башке. Невеселое было дело, да парень он, похоже, неплохой.
Пока наш неисправимый говорун разглагольствовал, шлюпку подтянули на канатах к шлюпбалке, и матросы спрыгнули на палубу. Спасенный попал в лазарет, к доктору Ламперьеру.
Обморок оказался недолог. После встряски, устроенной двумя «матросиками», привыкшими тереть палубу кирпичом и шваброй, спасенный открыл глаза, громко чихнул и вдруг дернулся, словно от удара электрическим током.
Но он не удивился, увидев незнакомую обстановку. Привычный к жизни среди опасностей, не раз попадавший в невероятные переделки, бедолага тотчас же вспомнил, как упал за борт, и понял, что попал в руки противника, но данная ситуация ничуть его не встревожила. Он был отпетым негодяем, но не трусом и прекрасно знал, чем кончают морские разбойники: пеньковым галстуком, лебедочным канатом, перекинутым через рею, последней командой: «Внимание! Подъем!..»
Судьба решена. Пиратов вешают. Они не заслуживают чести принять смерть от солдатской пули: сам способ казни покрывает их позором…
Странное дело! Но спасенный гаменом бандит, судя по всему, был рад случившемуся.
«А, — казалось, говорил обреченный, — мне просто хочется переселиться в мир вечного сна. Муки совести требуют высшего искупления. Я до крайности утомлен земной жизнью и хочу уснуть».
Человек этот был высокого роста, крепкого сложения, с неожиданно изящными запястьями. Могучая, как у борца, грудь колесом, всегда готовая отразить крепкие удары.
Аморальный прожигатель жизни? Да, но бархатные глаза, нос с легкой горбинкой, чуткие ноздри, яркие губы, жемчужная белизна зубов… В обаянии ему не откажешь! Коротко стриженные волосы, темные на голове, седоватые на висках, изящная, чуть-чуть кудрявая бородка — красивый, почти неотразимый мужчина!
Удивительное дело, этот человек, которому было лет сорок, выглядел самое большее на тридцать. Его обветренное, загорелое лицо, открытый взгляд сразу влекли к себе и покоряли.
Одетый как простой матрос, он таковым, по-видимому, не был.
Доктору спасенный не сказал ни единого слова, а тот, довольный, с профессиональной точки зрения, успехом лечения, глядел на пациента радостно и весело, как и положено медику, выигравшему схватку со смертью.
— Что ж, сын мой, в данный момент вы в порядке, хотите этого или нет. Какого черта вы свалились в воду?
Неизвестный и бровью не повел.
— Не будете же вы, любезный, попрекать меня тем, что я вернул вас к жизни? Я медик, принадлежу к той же редкой породе спасателей, что и собаки-ньюфаундленды, привожу людей в порядок, не обращая внимания на веселые намеки шутников, что мы, дескать, в сговоре с компанией похоронных услуг.
Никакой реакции.
— Вы не слишком разговорчивы, матрос. Что ж, как угодно.
Бряцание ружей за полуоткрытой дверью прервало словесные излияния доктора.
Вошел капитан морской пехоты, оставив у дверей четверых вооруженных матросов.
— Господин доктор, — произнес старший по званию, — в состоянии ли пленный следовать за нами?
И тут добрый человек провидчески представил себе старших офицеров корабля, играющих роль военно-полевого суда. После обобщающего допроса этому человеку будет вынесен приговор, и тотчас же состоится казнь; могилой ему станет море, а эпитафией — запись в судовом журнале.
— Пациент еще слаб, — уклончиво ответил доктор, — и вряд ли может сейчас следовать за вами.
Хирург хотел попытаться выяснить судьбу негритенка, приемного брата Фрике.
— Капитан корабля приказал спросить ваше мнение, доктор, и я повинуюсь.
— Мой ответ — нет!
Спасенный резко встал и, не говоря ни слова, направился к ожидающей его четверке. Он поблагодарил взглядом доктора и произнес:
— Пошли!
Конвойные разглядывали пирата с любопытством и не без некоторого восхищения.
Морские храбрецы ценили мужество других. Даже противник имеет право на уважение. Этому человеку не откажешь в умении держаться!
Группа вошла в кают-компанию. За столом сидели пятеро офицеров, один унтер-офицер, сержант морской пехоты.
Матросы вышли и оставили обвиняемого наедине с судьями.
Вина его очевидна, смягчающие обстоятельства отсутствовали. Смертный приговор был простой формальностью. Однако капитан де Вальпре позволил себе отойти от сложившейся практики и повести расследование в обход обычной процедуры. Быть может, подсудимому удастся избежать намеченной судьбы, служителям Фемиды узнать какие-либо подробности о «корабле-хищнике».
Напрасные старания! Незнакомец упрямо молчал и не желал давать никаких показаний ни о соучастниках, ни о себе самом.
Долгое время пират сохранял невозмутимость и своеобразное достоинство, хотя не смею утверждать, что это ему легко давалось. Как сказал Альфонс Доде в замечательном произведении под названием «Набоб», он «хорошо смотрелся в седле». Этот человек дурно жил, но жаждал красиво умереть.
Через какое-то время благодаря исключительной учтивости капитана подсудимый медленно, шаг за шагом, начал вести себя как светский человек, в строгом соответствии с нормами этикета, предписывающими поведение на каждый случай.
Такая перемена не ускользнула от внимания как барона де Вальпре, так и остальных старших офицеров корабля. Очевидно, что пленник, одетый в тельняшку и штаны простого матроса, на самом деле принадлежал к элите общества. С ним невозможно было обращаться как с обычным преступником. И кто знает?.. Капитану удалось затронуть определенные струны, и, быть может, он сможет добиться желанных результатов.
Дело оказалось затруднительным, почти невероятным. Обычный бандит, желая сохранить себе жизнь, безусловно, выдал бы секреты организации, уничтожение которой было целью жизни командира крейсера «Эклер». Но этот человек, напротив, стремился к смертному приговору. Действовать следовало по-иному.
Де Вальпре, несмотря на молодость, умел говорить с людьми, обладал даром горячо и пылко убеждать собеседника. Речь капитана не походила на адвокатское красноречие, но пробуждала человеческие чувства, объединяемые одним словом: честь.
Обвиняемый, нетвердо стоя на ногах, собрал все силы, чтобы удержаться, однако природа сильнее, чем человеческая воля, взяла свое. Он побледнел.
— Садитесь, — мягко проговорил капитан. — Постарайтесь все-таки ответить на вопросы, касающиеся тех, с кем мы ведем сражение.
— Выносите приговор!.. Я ничего не скажу!.. — произнес пират глухим голосом с особой интонацией, свойственной только парижанину.
Для офицеров это был печальный сюрприз. Обвиняемый оказался французом. Конечно, лучше было бы, ради чести флага, чтобы он оказался иностранцем.
— Нет, ничего не скажу… Клянусь честью!..
— Честью, говорите вы!.. Так это во имя чести вы и ваши сообщники уничтожили множество людей самым ужасным образом? И коль скоро вы заговорили о чести, то заклинаю во имя человечности рассказать нам правду.
— Человечность… когда человечество меня отвергло… Что я ему сделал? Но оно неумолимо к мелким прегрешениям… И я погряз в крупных… И погиб!.. Так будьте же великодушны, господа, освободите меня от моей несчастной жизни.
— Вы желаете умереть. Не хочу предвосхищать приговор, вы его скоро услышите; однако постарайтесь понять: никто уже не поможет погибшим. Мы не стремимся к мести. Но мы — защитники слабых — хотим предотвратить новую беду.
— Вы не понимаете, что среди нас, отверженных, существует солидарность более прочная, чем у людей добродетельных; это круговая порука связанных общим преступлением. Более прочной связи не существует.
— Значит, по-вашему, возврат к честной жизни невозможен?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52