Нет, не так. Из штаба в Дебрингеме мы могли бы освободить всех, но можно просто поехать в Европу и сделать это вручную.
Правда, управлять самолетом, не имея специальной подготовки, рискованно, а путешествие по морю займет слишком много времени. Следовательно, у него будет время, чтобы отправить наших товарищей из мира живых в мир мертвых.
Он, безусловно, уже в Дебрингеме. На его месте я бы так и сделал.
И вдруг, словно из ниоткуда, мне пришла странная мысль: что, если тело, которое я похоронил, принадлежало вовсе не Лазарю?
Я никогда не видел Лазаря, я имею в виду, не видел его в реальной жизни. С чего я взял, что там, в этой капсуле, был именно Лазарь, а не кто-нибудь другой? Конверт, там лежавший, весь промок, и надпись была не видна, значит, мы не можем быть уверены, что это был именно Лазарь. Я лихорадочно размышлял. Мы похоронили Меркуцио. Убийца уничтожил его, а потом присвоил себе его виртуальную личность. Он стал Меркуцио в ГВР, как я недавно был Симоной. А это значит, что убийца – Лазарь.
Это уже что-то.
Чем больше я думал, тем разумнее казалась мне моя теория. Лаз инсценирует собственную смерть и начинает охотиться за своими старыми врагами:
Меркуцио, Тайлером и мной. Он использует Маэстро для прикрытия. Когда я подбираюсь слишком близко к истине, подсовывает мне Маласи, чтобы сбить с пути.
Элегантно, но слишком запутано. Способен ли Лазарь на такое? Кроме того, по-прежнему непонятен мотив. В чем конечная цель?
На эти вопросы ответа у меня не было. Но сама мысль мне понравилась. Конечно, не смерть Меркуцио – это трагично. Но все же я предпочел бы думать, что он мертв, чем согласиться увидеть в нем убийцу.
Я не посмел изложить свою теорию Симоне. Зачем пробуждать в ней надежды? И неважно, убийца Лазарь или нет. Лучше не напоминать о нем вовсе. Я поделился своими мыслями с Фантазией, правда, тайком от Симоны, спросил ее мнения. Сначала она отвергла мои предположения, но, подумав, раздраженно почмокала губами и сказала, что такой вариант нельзя исключать. Это возможно.
* * *
Фан пошла за арбалетом. Симона плюхнулась на заднее сиденье. Я сел за руль и поправил зеркала обзора. Голова шла кругом. Победа.
У меня возникло ощущение, словно я каким-то образом разрываюсь на две части. Я словно вновь был в том сне, в котором во мне уживались две личности одновременно.
Я понимал, что это всего лишь глупая фантазия, но она сильно действовала на меня.
Первый "я" наслаждался моментом, как малый ребенок. Я назвал его Пожиратель Дорог. Пожиратель Дорог не торопится, он тихонько напевает под музыку и посматривает на пассажирок на заднем сиденье. Несмотря на пережитое, он мог быть милым. Даже добрым. Он флиртовал с Симоной, а та отвечала на ухаживания. Взаимопонимание, волнение, надежда на чудо, если не само чудо. Смерть Тая не волновала его, не волновало предательство Меркуцио. Все это Пожирателя Дорог не интересовало. Всю свою жизнь он ждал этой беззаботности и счастья. И вот счастливый момент настал.
Второй "я" сидел и наблюдал. И все знал.
Я назвал его Часами Смерти.
Как еще его назвать?
Пожиратель Дорог и Часы Смерти – близнецы-амебы – результат деления и раскола.
Я не мог отделаться от ощущения неестественности происходившего. Растерянность, которая всегда на долю секунды опережает боль. Когда выбьют зубы, сначала возникает удивление: что-то не так, случилось что-то очень плохое. «Минуточку, а почему у меня во рту нет зубов? Куда они делись?» – и тут приходит боль. Сломав руку, человек сначала подумает: «Разве рука может так изгибаться?» Тошнотворное «ой-ой». Вот это сейчас со мной и происходило, только не долю секунды. Состояние длилось и длилось. Словно дьявол усмотрел самый черный момент моей жизни, зацепил это «ой» и растянул момент до бесконечности. Протаскивал сквозь время, оборачивал его вокруг меня, раз за разом, пока не образовался непроницаемый кокон.
Возможно, это был не дьявол. Возможно, ангел милосердия. Потому что когда я вспоминаю тот момент, я вижу в нем некую вселенскую доброту. Внутренний раскол позволил мне стать Пожирателем Дорог. Я смог побыть с Симоной и получить радость от общения с ней. Впервые в жизни я чувствовал себя легко рядом с ней. И совсем не нервничал.
Наверное, я был не в себе. Пожиратель Дорог и Часы Смерти против Полезного и Вкусного: кто победит в этой воображаемой фантасмагории? Единственное различие между мной и Фан состояло лишь в том, что я понимал, что видел сны наяву.
Или нет?
Мы катили вдоль побережья на границе США и Канады, догоняли рассвет, убегали от заката.
Симона говорила о будущем.
Фан болтала ногами, высунув их из окна.
Иногда мы останавливались, чтобы заправить машину, подбирая все, что может пригодиться, как нам казалось, для выполнения задачи. К северу от Айдахо Пожиратель Дорог обнаружил табачную лавку и нашел там красную с золотом коробку индонезийских сигарет знаменитой марки Сендири. Сладкие ароматные сигареты с гвоздикой.
Я все-таки нашел их.
Я закурил и затянулся. У меня чуть не взорвались легкие. Блин, это чертовски гнусные сигареты!
Пожиратель Дорог то кашлял, то хихикал. Часы Смерти заметил, что пульс сильно участился.
Много не покуришь. Я просто не могу это курить. В чем причина? То ли физиология, отличная от физиологии человека, то ли просто мои девственные легкие никогда еще не вдыхали в себя табачный дым. Может быть, виноват Гедехтнис? Не знаю. Кто из программистов отвечал за передачу вкусовых ощущений? Сигареты в ГВР были невероятно вкусными, в реальности я обнаружил, что это – полное дерьмо.
Может, я просто их перерос?
– Все может быть, – подумал я. – Может, я еще расту.
Я вернулся в машину, Фан не было. Как я понимаю, она все еще обследовала магазин. Симона растянулась на заднем сиденье в невероятно сексуальной роскошной позе. Не менее сексуальной, чем была Жасмин. Она не спала, пребывала в каком-то полусонном состоянии.
Ресницы трепетали, она смотрела вдаль, сквозь меня.
Взгляд был пустым.
Часы Смерти переминался с ноги на ногу. Пожиратель дорог спросил, как она себя чувствует.
Она что-то пробормотала в ответ.
Она как будто меня не узнала.
Она ничего не узнавала вокруг.
Нехорошо. Она не соображала от обезболивающих, как говаривал Мерк, в ней появилось что-то «Шампанское». То есть заторможенность и тупость. Она жалобно заныла, когда я вытащил ее из машины и заставил походить вокруг. Она все время пыталась сесть на землю. Я пытался разбудить ее. У нас получилось нечто среднее.
С ней явно не все было в порядке. Я ей сказал об этом. Сказал, что она опять наглоталась таблеток и мне это не нравится.
– Сержант, а нельзя ограничиться предупреждением? – пролепетала она.
Я, конечно, понимал, что ее преследует боль, но, ради всего святого, она должна отказаться от самолечения.
Может, я перестану выступать? Может, я замолчу?
– Со мной все нормально, – сказала она. – Просто хочется спать. Ничего страшного, Хэл. Дай сумочку.
Она пыталась заговорить меня, усыпить бдительность. Но ей бы это не удалось. Защитить ее – моя главная задача.
И тут…
– Ты такой милый, – сказала она. – Спасибо тебе.
Она прижалась ко мне и поцеловала в щеку. Наш первый поцелуй. Правда, совсем невинный, дружеский. Неважно, потому что за ним последовал другой. Мы посмотрели друг другу в глаза (ее глаза были остекленевшими, мои – полными любви), и все вокруг исчезло. Поцелуй в губы и по-настоящему. Ничего подобного я еще не испытывал в жизни.
И этот поцелуй соединил наши жизни.
Мы разняли объятия, только когда появилась Фан.
Симона немного пришла в себя, поцелуй оживил ее. Мы очень осторожно поговорили об этом, смущенно улыбаясь. Фан повела машину, поэтому я мог сидеть сзади вместе с Симоной.
– Было очень хорошо, – сказала она, взяв меня за руку.
– Да.
– Я чувствую себя виноватой.
– Почему? Из-за Лазаря?
– Да, и из-за Пандоры.
– При чем здесь Пандора?
– Знаешь, она в тебя влюблена.
Молчание.
– Ты ведь знал?
– Конечно, – ответил я.
Хотя на самом деле понятия не имел.
Мы поменялись местами, когда село солнце. Фан спала на заднем сиденье, а Симона перебралась вперед, она плохо выглядела. Действие лекарств проходило, и рецепторы субсиноптической мембраны больше не блокировали боль и дурноту. Она кашляла, чихала, чувствовала себя ужасно. Она приняла еще одну болеутоляющую таблетку, но только одну. Демонстрировала сдержанность.
Le Diable apparait dans beaucoup de formes.
Дьявол является в разных обличьях.
Длинноухий заяц перебегал дорогу, и я притормозил, не успев сообразить, в чем дело. Машину занесло, мы съехали с дороги. Я пытался справиться с управлением, и мне это удалось. От резкого поворота Фан свалилась на пол, а Симона ударилась о стекло дверцы.
Удар был не особенно сильным. Стекло не разбилось, даже не треснуло. Симона не потеряла сознания. Только у нее на виске появился небольшой синяк – больше ничего.
На всякий случай я осмотрел ее на предмет экстрадурального кровотечения.
Вроде все в порядке.
Она жаловалась на сильную головную боль. Она приняла таблетки, чтобы заглушить ее. Потом еще таблетки, еще и еще.
Крошечный синяк оказался той соломинкой, что сломала хребет наркоману.
Все произошло так. Мы остановились, чтобы освежиться и сходить в туалет в ресторане штата Висконсин, похожем на кафе «У Твена». Симона была в женской комнате. Время все шло и шло. Как два идиота, мы с Фан стояли и ждали, пока наконец не поняли, что случилось нечто страшное. Первой пошла Фан. И тут же я услышал ее крик. Я вбежал. Симона неподвижно лежала на полу: передозировка, зрачки у нее стали размером с булавочный укол.
Схватив санитарную сумку, я чуть не разорвал ее пополам.
Чтобы спасти ее, мы перепробовали все. Налоксон, рвотное, стимуляторы. Мы давили ей на живот.
Все бесполезно.
Сердце билось все медленнее, потом остановилось совсем. Я продолжал давать ей кислород. Я не терял надежды. Я все время звал ее по имени, потому что если она меня слышит, может быть, попытается вернуться. Ну а если она не может вернуться, то, по крайней мере, будет знать, что я все время был рядом. Говорят, каждый умирает в одиночку, но, черт возьми, я был рядом с ней, обнимал ее, надеялся.
Просто надеялся.
Пока это не случилось.
В моей душе это будет вечно звучать, словно песня.
Гарвардский медицинский колледж – будущее, которое ожидало меня. Учат ли они преодолевать отчаяние? Смогли бы они научить меня, что делать и как справиться с собой, когда мой пациент перестанет дышать? Как справиться со своими чувствами, если человек, которого я лечил и о котором заботился, умирает у меня на руках?
Пожиратель Дорог попытался бы утешить меня, я уверен, он смог бы, но я больше не увижу этого безмозглого ублюдка – его больше нет. Часы Смерти пожрал его. Целиком и полностью.
* * *
Я все еще чувствую поцелуй Симоны на моих губах.
И если бы я мог вернуть тот день, я сделал бы это. Потому что это был Рок. Я говорю не о моем толстозадом вампире из ГВР, я говорю об истинном Роке, о страшном брате Судьбы. Потому что этот поцелуй стал причиной ее смерти. Это не так, скажете вы? Но в тот момент, когда мы сделали это, она стала призраком.
Мы будто использовали друг друга. Я воспользовался ее состоянием, когда она наглоталась таблеток: не будь этого, она никогда не поцеловала бы меня. Она же воспользовалась моим состоянием возбуждения. Я – жертва гормонов и сердечной привязанности. Если бы она не поцеловала меня, я никогда не позволил бы таблеткам унести ее жизнь.
ПЕЙС ПЕРЕДАЧА 000013920400320
ГОСТЬ ТРИ ТАЙЛЕР НЕ ОТВЕЧАЕТ (ПРИОРИТЕТ)
ЖИЗНЕОБЕСПЕЧЕНИЕ НАРУШЕНО
КОМПРОМЕТАЦИЯ НА AT 0811-0251В
0811-0251В ЛОКАЛИЗОВАН КАК ДОМЕН ТРИ
ИНФИЦИРОВАН
НАРУШЕНИЕ ЦЕЛОСТНОСТИ
ЗАЩИТА ГОСТЕЙ (ВСЕХ) ПОСРЕДСТВОМ БЛОКИРОВКИ ЯНУСА
ПЕРЕПРОГРАММИРОВАНИЕ КАДМОНА
ЗАПРОС ЗАПРОС ?
ЗАПРОС?
КОНЕЦ
Глава 10
САМХЕЙН
– Поймает ли гепард антилопу?
В голове у Южанина вертится этот вопрос, не дает покоя, он вкладывает в него какой-то мистический смысл. А на самом деле ответ очень прост. Или поймает, или нет. В Природе нет ничего предсказуемого. Иногда гепарду удается поймать жертву, иногда он остается голодным. Никакой гарантии.
Они создали очень умную антилопу, сильную антилопу, быструю антилопу.
Непроверенную антилопу.
Гепард – это Черная напасть.
Проект быстро близится к завершению. Люди, работающие в Гедехтнисе, отдали ему все лучшее, что у них есть. Теперь все пойдет само собой. Можно сказать, все в руках Божьих. Кровати готовы, пора ложиться.
* * *
Может быть, это прозвучит самоуверенно, но теперь гроб, в котором я побывал благодаря Маэстро, уже не кажется мне чем-то настолько страшным. Сейчас хуже – я сижу на грязном полу в женском туалете. Мне все больше и больше хочется умереть. Как будто смотришь на человека, которого рвет. Желудок тут же отзывается отвращением и солидарностью.
Мир без Симоны. Зачем он мне?
Неважно, относилась ли она ко мне как к другу, была ли ее симпатия не просто дружеской, или она снисходительно мирилась с моими чувствами, все равно она была моей единственной связью со всем этим удивительным солнечным миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33