А в кабаке Ранула свет не экономят. Но и бесплатно свечи не выдают.
Дверь открылась. Оружия у Меченого не было. Вместо него пальцы сжимали горло кувшина. Не такого уж маленького и, похоже, не совсем пустого.
Вовремя успели.
Меченый посмотрел на меня, потом на девку, опять на меня и кивнул.
— Входите.
Буркнул и повернулся спиной. Спиной ко мне! К вооруженному! А на самом кольчуги нет. И дверь открыта.
Похоже, мужику жить надоело. С чего бы это?
29
Мы устроились за столом. Второй кувшин допивали. Девка как присела между стеной и кроватью, так в том углу и осталась. Я сначала поглядывал на нее, потом перестал. А Меченый словно забыл про свою невесту. Все к кувшину прикладывался. В натуре, пил из горла! И захлебнуться не боялся. И только сам пил. Мне не предлагал. Хорошо, мой ужин подоспел. И ньюлт так в дверь барабанил, что я и с другого конца коридора услышал.
Меченый аж в лице изменился, когда я жратву в номер занести приказал. В его номер. Мрачным он был, Меченый, а тут совсем никаким стал. Как на аукционе, когда бледного пацана увидел. Потом порозовел. Это когда я жевать начал и ему предложил. А то не по-людски получалось, я жрать буду, он нюхать. Так Меченый сначала на меня, потом на девку глянул, потом снова на меня. И за меч свой схватился. Как за рукоять стоп-крана. Подержался немного, посверкал глазами, потом сел за стол и тоже жевать начал.
Ну, может, закон я какой нарушил, не совсем учтиво пригласил там или еще чего, но извиняться я не стал — так только хуже. Все равно, что после каждого чиха говорить: Звыняйтэ, цэ я ротом. Только внимание привлекать. Типа, считайте меня самым культурным. А какие счеты между друзьями? Даже сильно культурными…
Меченый избытком культуры не страдал: чавкал, облизал пальцы и нож, пару раз рыгнул в конце обеда, вернее, ужина. Потом посуду со стола сгреб и за дверь выставил. Как положено. А сам на меня посматривал. Вроде, ждал, что я этой посудой займусь. Вместо него. Так у меня свой номер есть — там я хозяйничаю. А здесь пырсона женского полу имеется, мог ее припахать, если самому в облом. Так нет же — за стол не посадил, работой не нагрузил. Будто и нет девки в комнате.
Ну, мне в чужую семейную жизнь мешаться не с руки. Чужая семья, как другая страна. Со своими законами и закидонами. Есть страны, где хозяйка за стол не сядет, чтобы не оскорбить гостя. А кое-где, если хозяйки нет дома, то дальше порога тебя не пустят.
На обратном пути Меченый зашел за ширму, пожурчал в усул. И опять к столу. Руки, понятное дело, мыть не стал. Негде, вроде как. Да и не принято здесь такой ерундой заморачиваться. Это у меня маничка : мыться по два раза на день, если три нельзя. Вообще-то можно, но не всегда получается. То то отвлекает, то се…то вилочку помою, то рюмочку сполосну. Шутка, насчет вилочки. Руками едят. Или с ножа. И пьют из крупной посуды. Если не в облом из горла.
Кто заскучал по первобытной жизни? Гребите сюда!
Жратва закончилась, кувшин опустел, и я засобирался к себе. И тут Меченый меня удивил. Довел до двери, подождал, когда я ее открою, и меч свой достал. Мне показал. Я испугаться не успел, под ноги он оружие бросил. И сам рядом с ним прилег.
— Ты че, мужик, мало выпил?
Я настолько обалдел, что ничего другого спросить не придумал.
Невнятное бормотание в ответ.
— Чего, чего? Погромче.
— Возьми меня… — и опять чего-то невнятное.
И как он может говорить, уткнувшись мордой в пол? Потом до меня дошла его скромная просьба.
— Взять? Тебя? Ага. Как только меня растащит на извращения, так и сразу. А пока поднимайся. А то не удобно как-то: я стою, ты лежишь. И возле двери лежишь, не на кровати…
Мужик поднялся, а железку свою на полу оставил.
— Вот и хорошо, тогда я пошел.
А то приперся, понимаешь ли, в гости. Во время брачной ночи. И не своей собственной — другим кайф ломаю. Повезло, хозяева добрые попались. Другие всю мебель об меня обломали бы.
— Не уходи!
Меченый вцепился в край двери, и выйти стало проблемой. Силищи у него, как у медведя-шатуна. А всемирной скорби на роже столько, что всем постояльцам хватит.
— Ну, так и будем стоять?
— Нет.
— Тогда говори, чего надо, и дверь отпускай.
— Ты можешь взять здесь, что хочешь: ее, его, меня.
Я не сразу сообразил, о чем он говорит. Потом посмотрел на девку, что большим зеленым тюком виднелась из-за лежанки, глянул на меч — хорошее оружие, но не мое, потом на хозяина комнаты. Тут вообще без комментариев!
— Мужик, с чего такое щедрое предложение? Внезапный приступ доброты случился или еще чего?
Меченый шмыгнул носом и спросил:
— Так что ты берешь?
Блин, я что, на суахили с ним разговариваю?
— Из того, что ты предложил?
— Да.
— Ничего.
— Ты можешь взять ее.
— Нет.
— Его.
На меч свой посмотрел.
— Нет!
— М-м… меня…
С энтузиазмом он это предложил. Вроде, бери, но лучше не надо.
— Нет же! Ты что языка человеческого не понимаешь? Мне ни фига от тебя не надо!
— Тогда, помоги мне умереть, а ее верни клану.
Весь вечер мужик двигался так, словно засыпал на ходу, и вдруг проснулся! Поднял оружие, упер в меня рукоять, а острие себе в горло — все в одну секунду. Еще и на колени стать успел!
Блин, весело вечеруха началась, а заканчивается, вообще обхохочешься.
— Стоп! — Уперся рукой в лоб Меченого, а второй пытаюсь оружие убрать. Отойти-то мне некуда, лопатками в косяк упираюсь, а в пузо меч давит. — Стоять! была команда! — Подействовало, вроде как. — Слышь, мужик, я сегодня новый прикид одел, ты меня кровью не марай.
А тут как раз официант появился. Типа, посуду забрать. И на нашу мелодраму глаза выпучил. Ну, я его за винцом отослал, рысью, а Меченого к столу повел. За жизнь поговорить.
Выпьет, расслабится, глядишь, не таким шустрым будет. А то помоги умереть… А труп потом куда девать? А свидетельницу? И чего тут полагается за такую помощь?
Еще посидели, поговорили.
Укушенным смертью Меченый оказался. Так называют тех, кто нортору дорогу перейдет. А тот бледный пацан на аукционе и был нортором. Страшные враги из них получаются.
И плевать, что не Меченый его стулом приласкал. Победитель всегда прав. И отвечает за все тоже он. Если найдется кто-то круче его, и ответа потребует. Так что Меченый, вроде как, мертвец. Для всех. И для себя. Ходит еще, дышит, но для него уже музыка играет и венки везут. Только для меня он живее всех живых.
Укушенный может сразу умереть, а может сезон мучаться — это как его победитель захочет. Нортор еще не заходил к Меченому, но обязательно придет. Ни дверь, ни охрана его не остановят. Лучше принять смерть из рук друга, чем ту, что даст нортор. Прощение и милосердие ему не знакомо…
Короче, содержательный такой разговор получился. Мужик говорил, я слушал. В основном. И подливал. Поговорили и кувшин допили. Не хотелось Меченому умирать должником. Вот и пытался хоть как-то рассчитаться со мной. Чтоб не тянуть долг в следующую жизнь. Тогда уж с процентами отдавать придется.
Вот я и пообещал потолковать с бледным пацаном. Он тоже со мной не рассчитался. За лечение. А раз здесь так строго с долгами, то… как у нас в объявлениях писали, торг уместен.
Можно деньгами взять, можно услугой, а можно попросить, чтоб не обижал знакомого мне мужика. Со шрамом через всю морду. Типа, слуга он мой. Дорогой и горячо любимый. А чтоб нас обманщиками не посчитали, я Меченому свой плащ дал. Вместо контракта. Он принял и вроде как обязанности слуги на себя возложил.
Я не сразу и вспомнил, зачем этот плащ напялил, когда к нему шел.
Короче, успокоил мужика, как мог, и домой потопал.
Только вышел, а за дверью ОН. Нортор. Стоит, смотрит на меня. Может, секунду стоит, может, час. Пойми-разбери по бледной неподвижной роже.
Возвращаться к Меченому я не стал. Мужик найдет, чем заняться этой ночью.
— Ну, чего стоишь? Идем, поговорим.
И нортор пошел за мной.
30
Кажется, я впал в прострацию или медитацию. Усталый мужик домой, обычно, короткой дорогой идет, а я вот окружной. Хорошо хоть через окно не полез. Встреча с нортором здорово подействовала на мои мозги.
У Ранула самые дешевые комнаты — рядом с лестницами. Те, что подороже — подальше. А люкс вообще в конце коридора. Чтоб лишний раз мимо двери не ходили, дорогих гостей не тревожили.
Так сначала я пошел не в ту сторону. Спустился по ближайшей лестнице. Прогулялся по первому этажу. Встретил Ранула. Тот даже в лице изменился, когда увидел мой эскорт. Это со мной, — кивнул я на пацана и направился к дальней лестнице. Встречные прям по стенам размазывались, чтоб мне места больше было. Если свернуть никуда не могли. (Блин, такие забота и уважение, что с ума спрыгнуть и загордиться). Поднялся по лестнице. Протопал в дальний конец коридора. Все, кто хотел выйти, вдруг резко передумали. Остановился перед своей дверью. Приложил пятерню к опознающему знаку, что вместо замка здесь работает. Открыл дверь. Все. Я дома.
Эта прогулка заняла у меня минут десять. А дойти до моего люкса можно было и за две. Если думать башкой, а не тем, чего ниже. Ногами, в смысле. Для бешеной собаки сто верст не крюк, а для замечтавшегося Лехи — десять минут не время. Да и куда спешить, в наши-то годы?
— Ну, чего стоишь? Заходи, раз уж пришел.
Это я нортору.
А не сказал бы, может, до утра тот на пороге топтался б. Я не сразу вспомнил, что не сам домой заявился. Пацан будто в тень мою превратился: болтается где-то за спиной, не слышно и почти не видно его. А тень, вроде, не принято в дом приглашать. Сама заходит. А мне вот очень вежливая тень попалась. Без приглашения не входит, без разрешения не говорит.
Ну, зашел, быстро осмотрелся. Цепкий взгляд у моего гостя. Словно каждый предмет взглядом пощупал. И ценник повесил.
Может, мой люкс и считается самым дорогим и шикарным в этом кабаке, но я и лучше номера видел. Нортор, кажется, тоже. Только стол его мой заинтересовал. Вернее, то, чего на столе валялось. В творческом беспорядке.
Я ведь начал писать скорее по привычке, да от нечего делать. Типа, культурный голод замучил. Ни тебе телевизора, ни газеты. Так и буквы забыть можно. Вместе с родной речью. Вот и стал карябать чего-то вроде отчетов: как день прожил, чего интересного видел. Потом втянулся. Из скучающего лентяя в графомана на отдыхе превратился. Весь ежедневник исписал. Черте чем. Но так и не успокоился. Пальцы зудят, а писать уже нечем. И не на чем. Пришлось к Ранулу обратиться. Тот аж заикаться стал от такой просьбы. Наверно, я-другой не озадачивал его такими.
Бумага здесь не самым дешевым товаром оказалась. Ну, сезон в этом кабаке я жить не собирался, так что пару чистых свитков мог себе позволить. Не напрягаясь. И писучую палочку вместе с чернильным камнем. Забавные такие штуки. Палочка на заостренную сигару похожа, только тверже. А камень… ну, камень и есть. Тяжелый, маслянисто-черный, в полкулака. И дырка в камне. Как пальцем вдавленная. Для воды. И для палочки. Налил, подождал, пока она воду впитает, и пиши себе. И час, и два, и три. Потом опять вода нужна. А облом за водой идти — плюнуть можно. Тоже работает. Только чернила темнее станут.
Вот на стол с моей писаниной гость и уставился. Внимательно. Вроде как, прочитать хотел. Не разворачивая свиток.
Блин, еще один любопытный! Его что, Машка прислала? Вместо себя, типа? Чтоб я не расслаблялся.
— Ты сюда молчать пришел?
— Нет.
Глухой у нортора голос. Не часто он им пользуется.
— Тогда, говори, зачем я тебе понадобился?
А то, что он возле двери Меченого отирался, так наплевать и растереть. За мной пошел, значит ко мне. Я ведь не обязан все помнить. Что целую вечность назад было. Для кого-то десять лет — как вчера, а для другого — каждые пять минут новый приступ склероза. И жизнь начинается с чистого листа. Может, и я, как тот другой…
— У тебя есть имя?
Это я вежливым пытаюсь быть.
— Есть.
И продолжения не следует.
Так, кажется, в эту игру мы уже играли. С Машкой.
— Ну, и как мне тебя называть?
— Как хочешь.
— Ладно, как хочешь, говори, с чем пришел.
А сам на стуле устроился. Возле стола. Нортору, понятное дело, сесть не предложил. На кровати — рано, вроде бы, а другой стул у меня за ширмой остался. Да и быстрее стоя разговор закругляется. Нет у меня желания до утра болтать.
— Я хочу попросить тебя…
И замолчал.
— Ну, так проси!
— Возьми меня и дай свой плащ.
Блин, и этот тоже!
Может, я не знаю чего? Может, сегодня день взятия, и мне тоже нужно попросить кого-то?… Ту же Марлу, хотя бы. Уж она возьмет, так возьмет! Мало никому не покажется.
— А на фига тебе мой плащ? У тебя и свой есть.
Правда фасон и материал не в моем вкусе. Чего-то широкое, легкое, с неровно обрезанным краем. Как собаки рвали. Странно этот прикид на мужике смотрится. Сомнения возникают в его ориентации. Но говорить это нортору… чего-то не хочется. У Ларки пеньюар из такой же ткани. И цвет точь-в-точь — Черный жемчуг называется.
— Да и нет у меня плаща…
На этом я пасть захлопнул. Дошло все-таки до меня. Сообразил что к чему. Лучше уж поздно, чем совсем никак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31