Он был мертв, а я продолжала жить.
Флейм поняла, что я имела в виду, и мрачно улыбнулась:
— Я рада. Только я об этом уже знала — мне сообщил Руарт.
Я взглянула на окно. Оно было открыто — и на подоконнике сидело несколько птичек. Они чистили перышки, которые в утреннем свете радужно переливались. По лиловой грудке каждой птички тянулась красная полоса, похожая на орденские ленты, которые носят придворные на Брете или Бетани. Я с трудом преодолела недоверие.
— Э-э… которая из них он?
На этот раз улыбка Флейм была живой и искренней; она напомнила мне о девушке, которой Флейм была еще только вчера. Цирказеанка повернулась к окну:
— Тот, что слева.
— Я не могу их различить. Ты со всеми ними можешь разговаривать?
Флейм с трудом переключила внимание со своих страхов на меня.
— Да, только, конечно, с представителями данного вида, а не с птицами вообще. Эти птички понимают нас. А их язык — смесь движений, поз, песен. Его можно выучить, если хватит терпения.
Я с сомнением посмотрела на птиц:
— А они не будут против?
— Ты же мой друг, — ответила Флейм, как будто этим все объяснялось.
Она стала дышать ровнее, и мне хотелось отвлечь ее мысли от того, что с ней случилось, так что я сказала:
— Расскажи мне о них.
Флейм ответила не сразу. Она посмотрела на птиц, и хотя ничего не сказала вслух, было ясно, что она спрашивает у них разрешения рассказать мне их историю. По-видимому, разрешение она получила, потому что через минуту или две заговорила:
— Они — жители Дастел… точнее, их потомки. Ты знаешь об этих островах?
Я кивнула. К югу от Разбросанных островов из воды выступали рифы, которые теперь называли Глубоководными. Когда-то это была цепь коралловых островов, называвшихся Дастелами. Жили там типичные южане: смуглые и темноволосые, с синими глазами. Однажды там началась свара между претендентами на престол, в которую вмешался дун-маг по имени Мортред Безумный. Он попытался захватить власть и сделать жителей своими рабами, но те воспротивились. Среди них было много силвов и обладающих Взглядом, так что какое-то время им удавалось одерживать победы. Легенда гласила что в своем безумии Мортред решил им отомстить: погрузил острова в морскую пучину, так что жители утонули. Все, что осталось от Дастел, было теперь всего лишь рифами, вблизи которых хорошо ловилась рыба, но плавать было небезопасно. Сам же Мортред исчез. Ходили слухи, что он истратил слишком много сил и в результате его магические способности иссякли.
Эта история не была полностью вымышленной: среди стариков еще много оставалось таких, чьи родители хорошо знали самые южные из Райских островов. Дастелы когда-то существовали, в этом не было сомнений. На Разбросанных островах даже сохранились небольшие общины потомков тех жителей Дастел, которые в момент катастрофы находились в других местах. Никто не оспаривал тот факт, что острова ушли под воду, но причина этого — дун-магия или какой-то естественный процесс — все еще вызывала споры.
— Я думала, что единственные дастелцы — это те, кто теперь живет на Разбросанных островах, — с сомнением сказала я. — И они — люди.
— Нет, — возразила Флейм. — Погружая острова в море, Мортред превратил их жителей в птиц — этих самых птиц. Его заклятие оставляло им обычный человеческий век и человеческий разум. Он хотел, чтобы они мучились воспоминаниями о том, кем были и что потеряли. Мортред не желал, чтобы смерть слишком быстро избавляла их от страданий, — он предпочитает, чтобы его жертвы оставались в живых.
Только с островитянами он просчитался. Они сумели примириться со своей судьбой. Может быть, их потомки и мечтают о том, чтобы вернуть себе человеческий облик, но нельзя сказать, чтобы жизнь их была беспросветной. Они думают, что Мортред когда-нибудь снова появится и тогда им удастся заставить его снять заклятие. Я была изумлена.
— Снова появится? Разве не был бы он теперь довольно старым?
— Если бы он умер, разве его чары не рассеялись бы? Острова Дастел снова появились бы на поверхности, хоть и пострадавшие от морской воды, но настоящие острова, а не рифы. Птицы-дастелцы сделались бы людьми. Ничего этого до сих пор не случилось, потому что Мортред все еще жив. Недаром говорят, что дун-маги не стареют так же, как обычные люди. Птицы-дастелцы верят, что рано или поздно магическая сила вернется к Мортреду и он снова попытается захватить власть над какими-нибудь островами. Тогда-то они его и найдут. — Флейм помолчала, дав мне возможность осознать всю важность услышанного. — Мортред был очень силен, — продолжала она задумчиво. — Его заклинание против островов Дастел действует уже почти столетие. Для заклинания это очень долгий срок.
Мы посмотрели друг на друга; она могла бы и не произносить следующих слов — я и так поняла, о чем она думает:
— Дун-маг, напавший на меня, тоже очень силен.
— Великая Бездна, Флейм!.. Даже если предположить, будто это один и тот же человек, — а я в это не поверю ни на минуту, — что тут можно сделать? Что дун-магу — прости меня, Руарт, — какая-то птичья стая?
— Дастелцев гораздо больше, чем одна стая. И многие из них обладают даром силвов — или Взглядом. Разве ты не обратила внимание на то, что Руарт беспрепятственно пролетал в окно, защищенное дун-магией? — Об этом я не подумала… Вот дуреха! Я сидела на краю кровати и выглядела, должно быть, так, словно меня шлепнули мокрой рыбиной. До сих пор все-таки в душе не верила в птиц с человеческим разумом и человеческими умениями. Но спорить с очевидными доказательствами было невозможно: ни одно живое существо, не обладающее Взглядом, не смогло бы преодолеть созданное магией препятствие. Птицы и звери Взглядом не обладали — это был чисто человеческий дар.
— Нет, не может быть, — возразила я. — Подожди-ка…
Если Руарт обладает Взглядом, его нельзя было превратить в птицу: дун-магия на него не подействовала бы.
Флейм печально улыбнулась.
— Когда Мортред своим колдовством погрузил острова в море, все их жители, обладающие Взглядом, погибли. Все до одного. Они утонули, потому что не превратились в птиц и не могли улететь. Именно невосприимчивость к магии их и погубила. Обычные островитяне и силвы птицами стали. Руарт и остальные — их потомки. И его родители, и родители родителей были птицами, но прадеды были птицами, в которых превратились люди. На теперешних дастелцев, обладающих Взглядом, магия не действует так же, как на тебя, но против старого заклинания, которое существовало, когда они были еще зародышами в яйцах, задолго до того, как у них появился Взгляд, они бессильны.
— Значит, среди птиц-дастелцев все еще рождаются силвы и обладающие Взглядом?
Флейм кивнула:
— Ты же знаешь, что такое Взгляд. Он просто вдруг появляется у детей в семьях, где раньше ничего такого не было. А вот дар силва часто передается по наследству, и тот факт, что родители теперь птицы, а не люди, ничего не меняет.
Теперь я все поняла и кивнула, сдаваясь.
— Ты бы познакомила меня с ними, Флейм.
Она поманила одну из птиц, и та вспорхнула с подоконника и села Флейм на руку.
— Блейз, это сир-Руарт Виндрайдер. Руарт, это сир-Блейз. — Не имеющие гражданства не обладали правом на приставку «сир», но мне все равно было приятно, что Флейм так меня назвала. Руарт серьезно кивнул и посмотрел на меня одним темно-синим глазом. В утреннем свете перышки на его плечах отливали голубым.
— Как поживаешь? — вежливо сказала я. — Мне очень жаль, что я не понимаю твоего языка. — Я посмотрела на Флейм. — Может быть, если Руарт не возражает, ты мне о нем расскажешь?
Флейм кивнула:
— Руарту двадцать два года. Он происходит из княжеского рода и приходится праправнуком последнему правителю Дастел — человеку. Мы более или менее вместе росли. Он вывелся в гнезде, которое располагалось в нише стены у моего окна, — так я с ним и познакомилась. Его мать имеет дар силва. Она любила меня, как родную дочь. — Флейм печально опустила глаза. — Руарт очень огорчен тем, что сегодня со мной случилось. Он чувствует себя… бессильным, а такое ему очень трудно вынести.
Ее слова говорили о переживаниях слишком мучительных, чтобы о них думать. Я видела, как привязана Флейм к Руарту, но их отношения казались мне странными и заставляли меня чувствовать неловкость.
— Новисс о нем знает? — спросила я. Флейм помотала головой:
— Никто не знает, кроме тебя. Я никогда никому этой тайны не открывала. Мы притворяемся, будто Руарт — просто ручная птичка. Очень многим известно, что дастелцы превратились в птиц, но почти никто не знает, что эти птицы сохранили разум. И еще меньше тех, кому известно, что и их потомки разумны.
А я, значит, оказалась в числе этих избранных. Я склонила голову перед Руартом, благодаря за оказанную мне честь. Руарт ответил мне поклоном.
— Это ты прилетал на лодку, Руарт? — спросила я и покраснела.
Тогда я и узнала, как выглядит птица-дастелец, когда ухмыляется.
Прежде чем уйти в свою комнату, я поговорила с Тором и Рэнсомом. Я хотела сделать так, чтобы о возвращении Флейм в «Приют пьянчуги» никто не знал. Мы условились, что Рэнсом по-прежнему будет выражать беспокойство по поводу исчезновения девушки, а мы все тайком будем приносить ей еду. Рэнсом, конечно, впал в панику. Теперь, когда дун-магия грозила заразить Флейм своей скверной, было мало надежды на то, что цирказеанка поможет ему в случае нового нападения. Я не могла не восхититься искусством, с которым Тор успокоил мальчишку. Этот мой возлюбленный был втрое терпеливее меня. Он не только заставил Рэнсома успокоиться, но и напомнил ему о его религии, вовсю цитируя тексты из молитвенника, так что, в конце концов, тот слушал его, как оракула. Наследник оставался все таким же доверчивым: ему и в голову не пришло задаться вопросом, с чего бы это Тору так о нем заботиться. Я едва не пожалела мальчишку — Тор Райдер был не менее изобретателен, чем я сама.
Когда я, наконец, оказалась в своей комнате, одного взгляда в ручное зеркальце было достаточно, чтобы я решила вымыть голову, перед тем как отправиться на корабль хранителей. Датрик придавал внешности большое значение и просто не стал бы слушать меня, если бы я появилась перед ним, похожая на жертву кораблекрушения. В таз из раковины тридакны много воды налить было нельзя, а колодезная вода в кувшине была такой жесткой, что мыло в ней не мылилось. Кроме того, служанка предупредила меня, что содержимого кувшина мне должно хватить на три дня. Я махнула на это рукой и смыла соль с волос, дважды наполнив раковину тридакны до краев…
Конечно, и речи не могло идти о том, чтобы выстирать одежду. Стиркой на косе Гортан занимались только в сезон дождей, а в это время года воду приходилось экономить. Я надела чистую одежду, а прежнюю, грязную и окровавленную, повесила на окно сушиться. Остатком воды из кувшина я промыла свои раны и смазала их снадобьем, приобретенным в Ступице. Это была дорогая мазь, потому что делали ее только на Мекате: особый лишайник и пепел целебной коры добавлялись в мед, собранный пчелами с определенного растения. Мазь хорошо помогала, и я всегда возила с собой баночку с тех пор, как на собственном опыте узнала, чем может кончиться нагноение. Длинный шрам на ноге всегда напоминал мне об этом: небольшая царапина, которую я заработала, когда в шторм на корабле напоролась на рог нарвала, едва не стоила мне жизни.
Я уже надевала портупею, собираясь уходить, когда раздался стук в дверь. Я подумала, что это Тор, и пригласила его войти, но это оказалась беременная женщина с корабля хранителей.
Я порылась в памяти и вспомнила ее имя.
— Приветствую тебя, сир-Маллани. Не ожидала тебя увидеть.
Она выглядела смущенной; значит, ее ко мне прислал не Датрик…
— Блейз… Я не была уверена, что ты меня помнишь.
— Ну, как же! — На самом деле она была права: в прошлом мы нечасто имели дело друг с другом. Маллани однажды помогла мне выполнить задание Датрика, оставаясь вежливой и сдержанной, — такие качества обычно не особенно запоминаются. Может быть, ее выделяло только нежелание пользоваться магией для того, чтобы улучшить свою внешность. Не прибегла она к иллюзии и сейчас: я не видела в ней ни следа серебристого сияния. Это всегда меня интриговало: Маллани не была красива, хотя ее лицо несло отпечаток сильного характера. Ей было около тридцати, и раньше она была поджарой и гибкой; теперь же Маллани напоминала наполненный ветром парус — устремленный вперед, но еле выдерживающий давление.
Я застегнула пряжку портупеи и потянулась за поясом, на котором висел кошелек.
— Я как раз собиралась отправляться на «Гордость хранителей», чтобы повидаться с Датриком. Чем я могу быть тебе полезна, сир-силв?
— Э-э… я не знаю, как сказать… — Я отложила пояс: стало ясно, что разговор потребует времени. — Я хочу, чтобы ты при помощи своего Взгляда определила, обладает ли мой младенец даром силва.
Я почувствовала облегчение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Флейм поняла, что я имела в виду, и мрачно улыбнулась:
— Я рада. Только я об этом уже знала — мне сообщил Руарт.
Я взглянула на окно. Оно было открыто — и на подоконнике сидело несколько птичек. Они чистили перышки, которые в утреннем свете радужно переливались. По лиловой грудке каждой птички тянулась красная полоса, похожая на орденские ленты, которые носят придворные на Брете или Бетани. Я с трудом преодолела недоверие.
— Э-э… которая из них он?
На этот раз улыбка Флейм была живой и искренней; она напомнила мне о девушке, которой Флейм была еще только вчера. Цирказеанка повернулась к окну:
— Тот, что слева.
— Я не могу их различить. Ты со всеми ними можешь разговаривать?
Флейм с трудом переключила внимание со своих страхов на меня.
— Да, только, конечно, с представителями данного вида, а не с птицами вообще. Эти птички понимают нас. А их язык — смесь движений, поз, песен. Его можно выучить, если хватит терпения.
Я с сомнением посмотрела на птиц:
— А они не будут против?
— Ты же мой друг, — ответила Флейм, как будто этим все объяснялось.
Она стала дышать ровнее, и мне хотелось отвлечь ее мысли от того, что с ней случилось, так что я сказала:
— Расскажи мне о них.
Флейм ответила не сразу. Она посмотрела на птиц, и хотя ничего не сказала вслух, было ясно, что она спрашивает у них разрешения рассказать мне их историю. По-видимому, разрешение она получила, потому что через минуту или две заговорила:
— Они — жители Дастел… точнее, их потомки. Ты знаешь об этих островах?
Я кивнула. К югу от Разбросанных островов из воды выступали рифы, которые теперь называли Глубоководными. Когда-то это была цепь коралловых островов, называвшихся Дастелами. Жили там типичные южане: смуглые и темноволосые, с синими глазами. Однажды там началась свара между претендентами на престол, в которую вмешался дун-маг по имени Мортред Безумный. Он попытался захватить власть и сделать жителей своими рабами, но те воспротивились. Среди них было много силвов и обладающих Взглядом, так что какое-то время им удавалось одерживать победы. Легенда гласила что в своем безумии Мортред решил им отомстить: погрузил острова в морскую пучину, так что жители утонули. Все, что осталось от Дастел, было теперь всего лишь рифами, вблизи которых хорошо ловилась рыба, но плавать было небезопасно. Сам же Мортред исчез. Ходили слухи, что он истратил слишком много сил и в результате его магические способности иссякли.
Эта история не была полностью вымышленной: среди стариков еще много оставалось таких, чьи родители хорошо знали самые южные из Райских островов. Дастелы когда-то существовали, в этом не было сомнений. На Разбросанных островах даже сохранились небольшие общины потомков тех жителей Дастел, которые в момент катастрофы находились в других местах. Никто не оспаривал тот факт, что острова ушли под воду, но причина этого — дун-магия или какой-то естественный процесс — все еще вызывала споры.
— Я думала, что единственные дастелцы — это те, кто теперь живет на Разбросанных островах, — с сомнением сказала я. — И они — люди.
— Нет, — возразила Флейм. — Погружая острова в море, Мортред превратил их жителей в птиц — этих самых птиц. Его заклятие оставляло им обычный человеческий век и человеческий разум. Он хотел, чтобы они мучились воспоминаниями о том, кем были и что потеряли. Мортред не желал, чтобы смерть слишком быстро избавляла их от страданий, — он предпочитает, чтобы его жертвы оставались в живых.
Только с островитянами он просчитался. Они сумели примириться со своей судьбой. Может быть, их потомки и мечтают о том, чтобы вернуть себе человеческий облик, но нельзя сказать, чтобы жизнь их была беспросветной. Они думают, что Мортред когда-нибудь снова появится и тогда им удастся заставить его снять заклятие. Я была изумлена.
— Снова появится? Разве не был бы он теперь довольно старым?
— Если бы он умер, разве его чары не рассеялись бы? Острова Дастел снова появились бы на поверхности, хоть и пострадавшие от морской воды, но настоящие острова, а не рифы. Птицы-дастелцы сделались бы людьми. Ничего этого до сих пор не случилось, потому что Мортред все еще жив. Недаром говорят, что дун-маги не стареют так же, как обычные люди. Птицы-дастелцы верят, что рано или поздно магическая сила вернется к Мортреду и он снова попытается захватить власть над какими-нибудь островами. Тогда-то они его и найдут. — Флейм помолчала, дав мне возможность осознать всю важность услышанного. — Мортред был очень силен, — продолжала она задумчиво. — Его заклинание против островов Дастел действует уже почти столетие. Для заклинания это очень долгий срок.
Мы посмотрели друг на друга; она могла бы и не произносить следующих слов — я и так поняла, о чем она думает:
— Дун-маг, напавший на меня, тоже очень силен.
— Великая Бездна, Флейм!.. Даже если предположить, будто это один и тот же человек, — а я в это не поверю ни на минуту, — что тут можно сделать? Что дун-магу — прости меня, Руарт, — какая-то птичья стая?
— Дастелцев гораздо больше, чем одна стая. И многие из них обладают даром силвов — или Взглядом. Разве ты не обратила внимание на то, что Руарт беспрепятственно пролетал в окно, защищенное дун-магией? — Об этом я не подумала… Вот дуреха! Я сидела на краю кровати и выглядела, должно быть, так, словно меня шлепнули мокрой рыбиной. До сих пор все-таки в душе не верила в птиц с человеческим разумом и человеческими умениями. Но спорить с очевидными доказательствами было невозможно: ни одно живое существо, не обладающее Взглядом, не смогло бы преодолеть созданное магией препятствие. Птицы и звери Взглядом не обладали — это был чисто человеческий дар.
— Нет, не может быть, — возразила я. — Подожди-ка…
Если Руарт обладает Взглядом, его нельзя было превратить в птицу: дун-магия на него не подействовала бы.
Флейм печально улыбнулась.
— Когда Мортред своим колдовством погрузил острова в море, все их жители, обладающие Взглядом, погибли. Все до одного. Они утонули, потому что не превратились в птиц и не могли улететь. Именно невосприимчивость к магии их и погубила. Обычные островитяне и силвы птицами стали. Руарт и остальные — их потомки. И его родители, и родители родителей были птицами, но прадеды были птицами, в которых превратились люди. На теперешних дастелцев, обладающих Взглядом, магия не действует так же, как на тебя, но против старого заклинания, которое существовало, когда они были еще зародышами в яйцах, задолго до того, как у них появился Взгляд, они бессильны.
— Значит, среди птиц-дастелцев все еще рождаются силвы и обладающие Взглядом?
Флейм кивнула:
— Ты же знаешь, что такое Взгляд. Он просто вдруг появляется у детей в семьях, где раньше ничего такого не было. А вот дар силва часто передается по наследству, и тот факт, что родители теперь птицы, а не люди, ничего не меняет.
Теперь я все поняла и кивнула, сдаваясь.
— Ты бы познакомила меня с ними, Флейм.
Она поманила одну из птиц, и та вспорхнула с подоконника и села Флейм на руку.
— Блейз, это сир-Руарт Виндрайдер. Руарт, это сир-Блейз. — Не имеющие гражданства не обладали правом на приставку «сир», но мне все равно было приятно, что Флейм так меня назвала. Руарт серьезно кивнул и посмотрел на меня одним темно-синим глазом. В утреннем свете перышки на его плечах отливали голубым.
— Как поживаешь? — вежливо сказала я. — Мне очень жаль, что я не понимаю твоего языка. — Я посмотрела на Флейм. — Может быть, если Руарт не возражает, ты мне о нем расскажешь?
Флейм кивнула:
— Руарту двадцать два года. Он происходит из княжеского рода и приходится праправнуком последнему правителю Дастел — человеку. Мы более или менее вместе росли. Он вывелся в гнезде, которое располагалось в нише стены у моего окна, — так я с ним и познакомилась. Его мать имеет дар силва. Она любила меня, как родную дочь. — Флейм печально опустила глаза. — Руарт очень огорчен тем, что сегодня со мной случилось. Он чувствует себя… бессильным, а такое ему очень трудно вынести.
Ее слова говорили о переживаниях слишком мучительных, чтобы о них думать. Я видела, как привязана Флейм к Руарту, но их отношения казались мне странными и заставляли меня чувствовать неловкость.
— Новисс о нем знает? — спросила я. Флейм помотала головой:
— Никто не знает, кроме тебя. Я никогда никому этой тайны не открывала. Мы притворяемся, будто Руарт — просто ручная птичка. Очень многим известно, что дастелцы превратились в птиц, но почти никто не знает, что эти птицы сохранили разум. И еще меньше тех, кому известно, что и их потомки разумны.
А я, значит, оказалась в числе этих избранных. Я склонила голову перед Руартом, благодаря за оказанную мне честь. Руарт ответил мне поклоном.
— Это ты прилетал на лодку, Руарт? — спросила я и покраснела.
Тогда я и узнала, как выглядит птица-дастелец, когда ухмыляется.
Прежде чем уйти в свою комнату, я поговорила с Тором и Рэнсомом. Я хотела сделать так, чтобы о возвращении Флейм в «Приют пьянчуги» никто не знал. Мы условились, что Рэнсом по-прежнему будет выражать беспокойство по поводу исчезновения девушки, а мы все тайком будем приносить ей еду. Рэнсом, конечно, впал в панику. Теперь, когда дун-магия грозила заразить Флейм своей скверной, было мало надежды на то, что цирказеанка поможет ему в случае нового нападения. Я не могла не восхититься искусством, с которым Тор успокоил мальчишку. Этот мой возлюбленный был втрое терпеливее меня. Он не только заставил Рэнсома успокоиться, но и напомнил ему о его религии, вовсю цитируя тексты из молитвенника, так что, в конце концов, тот слушал его, как оракула. Наследник оставался все таким же доверчивым: ему и в голову не пришло задаться вопросом, с чего бы это Тору так о нем заботиться. Я едва не пожалела мальчишку — Тор Райдер был не менее изобретателен, чем я сама.
Когда я, наконец, оказалась в своей комнате, одного взгляда в ручное зеркальце было достаточно, чтобы я решила вымыть голову, перед тем как отправиться на корабль хранителей. Датрик придавал внешности большое значение и просто не стал бы слушать меня, если бы я появилась перед ним, похожая на жертву кораблекрушения. В таз из раковины тридакны много воды налить было нельзя, а колодезная вода в кувшине была такой жесткой, что мыло в ней не мылилось. Кроме того, служанка предупредила меня, что содержимого кувшина мне должно хватить на три дня. Я махнула на это рукой и смыла соль с волос, дважды наполнив раковину тридакны до краев…
Конечно, и речи не могло идти о том, чтобы выстирать одежду. Стиркой на косе Гортан занимались только в сезон дождей, а в это время года воду приходилось экономить. Я надела чистую одежду, а прежнюю, грязную и окровавленную, повесила на окно сушиться. Остатком воды из кувшина я промыла свои раны и смазала их снадобьем, приобретенным в Ступице. Это была дорогая мазь, потому что делали ее только на Мекате: особый лишайник и пепел целебной коры добавлялись в мед, собранный пчелами с определенного растения. Мазь хорошо помогала, и я всегда возила с собой баночку с тех пор, как на собственном опыте узнала, чем может кончиться нагноение. Длинный шрам на ноге всегда напоминал мне об этом: небольшая царапина, которую я заработала, когда в шторм на корабле напоролась на рог нарвала, едва не стоила мне жизни.
Я уже надевала портупею, собираясь уходить, когда раздался стук в дверь. Я подумала, что это Тор, и пригласила его войти, но это оказалась беременная женщина с корабля хранителей.
Я порылась в памяти и вспомнила ее имя.
— Приветствую тебя, сир-Маллани. Не ожидала тебя увидеть.
Она выглядела смущенной; значит, ее ко мне прислал не Датрик…
— Блейз… Я не была уверена, что ты меня помнишь.
— Ну, как же! — На самом деле она была права: в прошлом мы нечасто имели дело друг с другом. Маллани однажды помогла мне выполнить задание Датрика, оставаясь вежливой и сдержанной, — такие качества обычно не особенно запоминаются. Может быть, ее выделяло только нежелание пользоваться магией для того, чтобы улучшить свою внешность. Не прибегла она к иллюзии и сейчас: я не видела в ней ни следа серебристого сияния. Это всегда меня интриговало: Маллани не была красива, хотя ее лицо несло отпечаток сильного характера. Ей было около тридцати, и раньше она была поджарой и гибкой; теперь же Маллани напоминала наполненный ветром парус — устремленный вперед, но еле выдерживающий давление.
Я застегнула пряжку портупеи и потянулась за поясом, на котором висел кошелек.
— Я как раз собиралась отправляться на «Гордость хранителей», чтобы повидаться с Датриком. Чем я могу быть тебе полезна, сир-силв?
— Э-э… я не знаю, как сказать… — Я отложила пояс: стало ясно, что разговор потребует времени. — Я хочу, чтобы ты при помощи своего Взгляда определила, обладает ли мой младенец даром силва.
Я почувствовала облегчение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52