Только какая? Я была озадачена… и встревожена.
Мои мысли плавали по замкнутому кругу, как рыбки в аквариуме, когда мое внимание привлекло какое-то движение внизу. Мальчик-служка выскользнул из задней двери гостиницы и крался между связками вяленой рыбы. Когда мимо проходили рыбаки с корзиной омаров, мальчишка спрятался от них под валяющимися на причале сетями. Я с интересом наблюдала за ним. Это было похоже на театральное представление в Ступице, столице островов Хранителей: я оказалась зрительницей, с балкона следящей за развитием сюжета мелодрамы. В театре я всегда начинала смеяться в самый неподходящий момент… Только этот спектакль происходил в реальной жизни и был особенно интригующим потому, что в зале гостиницы служка вел себя как дурачок, а теперь проявлял явную сообразительность. Он нырнул за кучу корзин, видевших лучшие дни, и тут же появился снова, прижимая что-то к себе. Когда он уселся на доски причала — так, чтобы корзины скрывали его, — я поняла, что единственное место, откуда его видно, — это мое окно.
Прижимал он к себе собаку — облезлое животное с огромным хвостом и чересчур большими лапами. Мальчик покормил ее и немного поиграл с ней, потом снова спрятал между корзинами. Еще несколько минут — и мальчишка снова вернулся на кухню гостиницы.
Похоже, было, что даже дурачки служки на косе Гортан имели свои секреты.
Когда я проснулась во второй раз, жара спала: морской ветерок начал хлопать ставнями.
В соседней комнате теперь царила полная тишина.
Я нашла судомойку, за мелкую монету раздобыла у нее какую-то мазь от кожных болезней, добавила туда сушеных трав, потом за другую монету у кухарки купила хлеба из водорослей и рыбного паштета и отправилась на рыбацкий причал. Там все еще не было ни души, хотя по-прежнему воняло тухлой рыбой, а на лодках рыбаки готовили сети для следующего лова. Один из парней глянул на меня, ухмыльнулся и собрался что-то сказать, но тут заметил рукоять меча, торчащую из-за моего плеча, и передумал.
Найти собаку оказалось нетрудно; гораздо труднее было убедить ее, что мне можно доверять. На косе Гортан даже щенята быстро узнают, что доверчивость не способствует выживанию. Однако через некоторое время песик все-таки решил, что человек, угощающий его хлебом с паштетом, не может быть таким уж плохим, и позволил мне смазать его болячки мазью. Сначала он рычал на меня, но скоро начал довольно повизгивать и полез лизаться.
Я не рассчитывала, что мне повезет и парнишка из гостиницы застанет меня за моим занятием, но случилось именно так.
Сначала он стоял, разинув рот и не веря собственным глазам. Я решила, что ему лет двенадцать. От природы, судя по веснушкам, мальчишка был светловолосым, но из-за грязи, покрывавшей его с ног до головы, сказать наверняка было невозможно. Насколько я смогла разглядеть, татуировка на мочке уха у него отсутствовала. В зале гостиницы он смотрел на меня тусклым бессмысленным взглядом; теперь же глаза его были настороженными и сообразительными.
— Не бойся, — сказала я, когда парнишка повернулся, чтобы убежать. — Я не сделаю ничего плохого ни тебе, ни твоей собаке. — Я показала ему баночку с мазью. — Вот, возьми. Мажь его болячки каждый день, и они скоро заживут. Ты и не узнаешь своего пса, когда он выздоровеет.
Мальчик осторожно подошел и взял баночку, а песик, когда тот оказался рядом, радостно заколотил хвостом.
— Как ты его назвал? — спросила я.
Мне пришлось несколько раз переспросить, пока из невнятного бормотания я, наконец, поняла, что песика зовут Следопыт. Интересный выбор имени… Может быть, в этом малыше скрыто больше, чем можно было надеяться. Я порылась в кошельке и вытащила несколько медяков.
— Видишь денежку? Ты ее получишь, если ответишь мне на несколько вопросов. Не важно, если не все ответы окажутся тебе известны ты мне так и скажешь. Понятно? — Малец попятился. До него уже дошло, что моя забота о его питомце вызвана не просто сердечной добротой. — Как тебя зовут? — продолжала я.
— Танн, — сказал он и неуверенно добавил: — Вроде. — Я не поняла толком, имеет ли он в виду, что его зовут Танн. Вроде или что вроде его зовут Танн. Впрочем, уточнять я не стала. Вместо этого я поинтересовалась, знает ли он человека по имени Ниамор Посредник.
Мальчишка кивнул. — Расскажи мне о нем.
Вот тут-то и обнаружилось, что перед нами стоит проблема. Очевидно, Танну так редко приходилось разговаривать, что он практически разучился говорить — если когда-нибудь умел. Он все прекрасно понимал, но речь его была столь же внятной, как бормотание отставшего в развитии попугая. Мальчик очень хотел услужить, однако звуки, которые он издавал, едва ли могли сойти за слова. Первая его фраза прозвучала примерно так: «Нмор много грит. Чиго скзал — всигда правд. Верить мжно». Я перевела это так: «Ниамор разговорчив, но говорит всегда правду. Ты можешь ему верить».
Мальчик не был глуп — он знал гораздо больше того, что мог выразить словами. Во мне на мгновение проснулся гнев: что это за мир, в котором никто не позаботился научить ребенка говорить… но тратить время на бесполезные эмоции я не стала. С помощью многочисленных старательно сформулированных вопросов я сумела выяснить, что Ниамор живет на косе Гортан, сколько Танн себя помнит. По слухам — что-то подобное я, кажется, слышала в свой прошлый визит в Гортанскую Пристань, — он участвовал в дерзком, но совершенно неудачном мошенничестве у себя на родине, и разоблачение заставило его отправиться в изгнание. По словам Танна, неудавшееся мошенничество отучило Ниамора заниматься подобными делами; не стал он и работорговцем, предпочитая посредничество. Словом, сделался антрепренером, хоть Танн такого слова и не знал. Поскольку Ниамор заслужил репутацию честного дельца, ему доверяли. Это, конечно, не делало его совершенно надежным. Ниамор был способен на сомнительную сделку, на торговлю краденым, как и любой житель косы Гортан, но если что-то говорил, этому можно было верить. А в темном мире работорговцев, воров и пиратов посредник, добросовестно передающий сообщения и не нарушающий своих обещаний, пользовался большим спросом. Ниамор никогда не оказывался двойным агентом, хотя игра, которую он вел, и оставалась опасной.
Похоже, познакомиться с таким человеком было полезно. Ниамор явно отточил свои умения с тех пор, как я в последний раз была на косе Гортан: я не помнила, чтобы тогда он был такой заметной фигурой в скользком деловом мире здешних мест.
Выяснив о Ниаморе все, что мне было нужно, я переключилась на других обитателей «Приюта пьянчуги».
— Ты знаешь, как зовут высокого южанина в черной одежде? — спросила я Танна. — Того, что сидел один за столом в углу? — И который, если только я совсем не разучилась что-то понимать, был одним из обладающих Взглядом. Танн кивнул:
— Тор Райдер.
Имя ничего мне не говорило. Дальнейшие расспросы позволили мне выяснить, что Танн ничего больше о южанине не знает, кроме одного: прибыл тот неделю назад на двухмачтовом торговом корабле с одного из Средних островов.
Юноша, тот, на кого напал дун-маг, добрался до Гортанской Пристани двумя днями раньше южанина на рыбацкой лодке, хотя рыбаком не являлся. Танн ничего о нем не выведал. Юноша назвался Новиссом, но служка был уверен, что это не настоящее его имя. Новисс ничего не делал, только сидел в гостинице, настороженный, как морская черепаха, собравшаяся отложить яйца на открытом месте.
— А что насчет цирказеанки?
Парнишка выразительно закатил глаза:
— Явилсь вчеря.
— Она приехала вчера? Вчера ведь прибыл всего один корабль — доставивший рабов с Цирказе. — В этом я уже удостоверилась.
Танн пожал плечами.
В остальном от него мне оказалось мало прока. Он ничего не знал о рабыне-цирказеанке, как не знал, почему и команда корабля, и его капитан — алчная компания морских крыс — уверяли меня, что никогда не видели никакой цирказеанки, никогда не возили ее на своем корабле и вообще ничего не знают о рабыне с Цирказе, хоть я и посулила вознаграждение за информацию. Они твердили, что доставленный ими живой товар — сплошь мужчины, а пассажиров в этом рейсе у них не было. Впрочем, они ведь отрицали и то, что являются работорговцами: по их словам, они везли нанятых южанами работников.
Когда я уверилась, что получила от Танна всю возможную информацию, я заплатила ему несколько медяков и отправила обратно в гостиницу.
Прежде чем вернуть песика на его место под корзинами, я еще раз его оглядела. Закругленные уши казались слишком маленькими, а ноздри — слишком узкими. Рыжая шерсть — там, где она сохранилась, — выглядела короткой и густой. Глаза не соответствовали внешности дворняжки, выросшей в трущобах, — в них светился расчетливый ум. Подобный взгляд я замечала у ныряльщиков — охотничьих водяных псов с острова Фен, хотя те никогда не бывали рыжими и лапы у них были короче, чем у Следопыта. Чтобы подтвердить свою догадку, я подняла казавшуюся слишком большой лапу песика. Между пальцами виднелись перепонки. Я едва не рассмеялась — передо мной был наполовину ныряльщик, наполовину собака, — такая же полукровка, как и я сама.
Радуясь моему вниманию, Следопыт замахал своим тяжелым хвостом — что было не слишком разумно. Хвост, как дубинка, врезался в корзину. Песик заскулил, припал к земле, и тут его вырвало. К счастью, мне удалось увернуться. Я велела Следопыту залезть под корзины, и он сразу послушался — в конце концов, он был еще совсем щенок.
Без особого желания я двинулась в сторону центра Гортанской Пристани. Чем больше я узнавала, тем сильнее крепло во мне убеждение: я коснулась чего-то, справиться, с чем мне не по силам. Каждая интрига здесь осложнялась бесчисленными противоречивыми интересами, каждая волна была полна множеством разнонаправленных течений, и в своих поисках рабыни-цирказеанки я плыла по опасным водам, рискуя пойти ко дну.
Начало дня на косе Гортан бывало обычно жарким и безветренным. Солнечный свет, отраженный от белого песка, невыносимо резал глаза, и даже блеск морской воды казался слишком ярким. В это время суток вонь на причалах тоже делалась особенно отвратительной, так что каждый вдох приходилось делать с усилием. Все, кто мог позволить себе находиться в помещении, прятались от жары за закрытыми ставнями и спали, как это делала и я. Даже бродячие собаки дремали, мертвыми телами растянувшись в тени.
К тому времени, когда я рассталась с Танном и его любимцем, день стал клониться к вечеру, и живые существа на косе Гортан начали оживать. Именно в это время суток возникал феномен, который местные жители называли Доктором: свежий ветер с моря нес приятную влажность, развеивал миазмы и умерял жару. Рыбачьи лодки отправлялись на ночной лов, маневрируя, чтобы выйти из гавани при встречном ветре, а город стряхивал с себя сонливость. Лавочники распахивали ставни, зазывалы хватали за руки прохожих, нищие ковыляли на самые оживленные перекрестки, а собаки бегали по улицам, высматривая, не удастся ли что-нибудь стащить. Контраст с первой половиной дня был разительным, но оживление длилось недолго. Как только сгущались сумерки, атмосфера менялась: лавки закрывались, зато свои двери распахивали таверны и бордели. Законопослушная деловая жизнь сменялась тайными и зловещими ночными сделками под аккомпанемент пьяных криков и драк; проявлять любопытство не рекомендовалось: редкая ночь обходилась без убийства или двух.
Проверив, легко ли вынимается меч из ножен у меня за плечом, а другой рукой придерживая висящий на поясе кошелек (карманники Гортанской Пристани были знамениты своей ловкостью, а потерять то немногое, что я имела, никак не годилось), я отправилась на поиски знакомца, который в прошлый мой приезд сюда был мне полезен.
Найти его мне не удалось. Принадлежавшая ему лавочка больше не существовала. Несколько лет назад вся улица, на которой она располагалась, сгорела — пожары часто случались в городе, большинство зданий которого было выстроено из плавника, а крыто водорослями, жители же редко оказывались трезвыми. Никто не мог сказать мне, куда делся хозяин лавочки: в Гортанской Пристани люди приезжали и уезжали, умирали и исчезали, и никому не было до этого дела.
Я заглянула в одну из таверн — где, конечно, подавали только рыбные блюда — и заказала себе дешевую еду: мидии с водорослями. Жизнь в «Приюте пьянчуги» была экстравагантностью, и приходилось на чем-то экономить.
Я уже доедала свою порцию, когда кто-то выкрикнул мое имя. Моя рука невольно легла на рукоять меча (лежавшего теперь у меня на коленях). Крик, однако, был радостным, а не враждебным; голос принадлежал Адди Леке, женщине, которой я случайно помогла в свой самый первый приезд на косу Гортан. Мне тогда было двадцать три, и Адди столько же. Я выслеживала силва-отступника, за голову, которого была назначена награда, — сумма оказалась достаточно большой, чтобы побудить меня отправиться сюда, — а Адди была его любовницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Мои мысли плавали по замкнутому кругу, как рыбки в аквариуме, когда мое внимание привлекло какое-то движение внизу. Мальчик-служка выскользнул из задней двери гостиницы и крался между связками вяленой рыбы. Когда мимо проходили рыбаки с корзиной омаров, мальчишка спрятался от них под валяющимися на причале сетями. Я с интересом наблюдала за ним. Это было похоже на театральное представление в Ступице, столице островов Хранителей: я оказалась зрительницей, с балкона следящей за развитием сюжета мелодрамы. В театре я всегда начинала смеяться в самый неподходящий момент… Только этот спектакль происходил в реальной жизни и был особенно интригующим потому, что в зале гостиницы служка вел себя как дурачок, а теперь проявлял явную сообразительность. Он нырнул за кучу корзин, видевших лучшие дни, и тут же появился снова, прижимая что-то к себе. Когда он уселся на доски причала — так, чтобы корзины скрывали его, — я поняла, что единственное место, откуда его видно, — это мое окно.
Прижимал он к себе собаку — облезлое животное с огромным хвостом и чересчур большими лапами. Мальчик покормил ее и немного поиграл с ней, потом снова спрятал между корзинами. Еще несколько минут — и мальчишка снова вернулся на кухню гостиницы.
Похоже, было, что даже дурачки служки на косе Гортан имели свои секреты.
Когда я проснулась во второй раз, жара спала: морской ветерок начал хлопать ставнями.
В соседней комнате теперь царила полная тишина.
Я нашла судомойку, за мелкую монету раздобыла у нее какую-то мазь от кожных болезней, добавила туда сушеных трав, потом за другую монету у кухарки купила хлеба из водорослей и рыбного паштета и отправилась на рыбацкий причал. Там все еще не было ни души, хотя по-прежнему воняло тухлой рыбой, а на лодках рыбаки готовили сети для следующего лова. Один из парней глянул на меня, ухмыльнулся и собрался что-то сказать, но тут заметил рукоять меча, торчащую из-за моего плеча, и передумал.
Найти собаку оказалось нетрудно; гораздо труднее было убедить ее, что мне можно доверять. На косе Гортан даже щенята быстро узнают, что доверчивость не способствует выживанию. Однако через некоторое время песик все-таки решил, что человек, угощающий его хлебом с паштетом, не может быть таким уж плохим, и позволил мне смазать его болячки мазью. Сначала он рычал на меня, но скоро начал довольно повизгивать и полез лизаться.
Я не рассчитывала, что мне повезет и парнишка из гостиницы застанет меня за моим занятием, но случилось именно так.
Сначала он стоял, разинув рот и не веря собственным глазам. Я решила, что ему лет двенадцать. От природы, судя по веснушкам, мальчишка был светловолосым, но из-за грязи, покрывавшей его с ног до головы, сказать наверняка было невозможно. Насколько я смогла разглядеть, татуировка на мочке уха у него отсутствовала. В зале гостиницы он смотрел на меня тусклым бессмысленным взглядом; теперь же глаза его были настороженными и сообразительными.
— Не бойся, — сказала я, когда парнишка повернулся, чтобы убежать. — Я не сделаю ничего плохого ни тебе, ни твоей собаке. — Я показала ему баночку с мазью. — Вот, возьми. Мажь его болячки каждый день, и они скоро заживут. Ты и не узнаешь своего пса, когда он выздоровеет.
Мальчик осторожно подошел и взял баночку, а песик, когда тот оказался рядом, радостно заколотил хвостом.
— Как ты его назвал? — спросила я.
Мне пришлось несколько раз переспросить, пока из невнятного бормотания я, наконец, поняла, что песика зовут Следопыт. Интересный выбор имени… Может быть, в этом малыше скрыто больше, чем можно было надеяться. Я порылась в кошельке и вытащила несколько медяков.
— Видишь денежку? Ты ее получишь, если ответишь мне на несколько вопросов. Не важно, если не все ответы окажутся тебе известны ты мне так и скажешь. Понятно? — Малец попятился. До него уже дошло, что моя забота о его питомце вызвана не просто сердечной добротой. — Как тебя зовут? — продолжала я.
— Танн, — сказал он и неуверенно добавил: — Вроде. — Я не поняла толком, имеет ли он в виду, что его зовут Танн. Вроде или что вроде его зовут Танн. Впрочем, уточнять я не стала. Вместо этого я поинтересовалась, знает ли он человека по имени Ниамор Посредник.
Мальчишка кивнул. — Расскажи мне о нем.
Вот тут-то и обнаружилось, что перед нами стоит проблема. Очевидно, Танну так редко приходилось разговаривать, что он практически разучился говорить — если когда-нибудь умел. Он все прекрасно понимал, но речь его была столь же внятной, как бормотание отставшего в развитии попугая. Мальчик очень хотел услужить, однако звуки, которые он издавал, едва ли могли сойти за слова. Первая его фраза прозвучала примерно так: «Нмор много грит. Чиго скзал — всигда правд. Верить мжно». Я перевела это так: «Ниамор разговорчив, но говорит всегда правду. Ты можешь ему верить».
Мальчик не был глуп — он знал гораздо больше того, что мог выразить словами. Во мне на мгновение проснулся гнев: что это за мир, в котором никто не позаботился научить ребенка говорить… но тратить время на бесполезные эмоции я не стала. С помощью многочисленных старательно сформулированных вопросов я сумела выяснить, что Ниамор живет на косе Гортан, сколько Танн себя помнит. По слухам — что-то подобное я, кажется, слышала в свой прошлый визит в Гортанскую Пристань, — он участвовал в дерзком, но совершенно неудачном мошенничестве у себя на родине, и разоблачение заставило его отправиться в изгнание. По словам Танна, неудавшееся мошенничество отучило Ниамора заниматься подобными делами; не стал он и работорговцем, предпочитая посредничество. Словом, сделался антрепренером, хоть Танн такого слова и не знал. Поскольку Ниамор заслужил репутацию честного дельца, ему доверяли. Это, конечно, не делало его совершенно надежным. Ниамор был способен на сомнительную сделку, на торговлю краденым, как и любой житель косы Гортан, но если что-то говорил, этому можно было верить. А в темном мире работорговцев, воров и пиратов посредник, добросовестно передающий сообщения и не нарушающий своих обещаний, пользовался большим спросом. Ниамор никогда не оказывался двойным агентом, хотя игра, которую он вел, и оставалась опасной.
Похоже, познакомиться с таким человеком было полезно. Ниамор явно отточил свои умения с тех пор, как я в последний раз была на косе Гортан: я не помнила, чтобы тогда он был такой заметной фигурой в скользком деловом мире здешних мест.
Выяснив о Ниаморе все, что мне было нужно, я переключилась на других обитателей «Приюта пьянчуги».
— Ты знаешь, как зовут высокого южанина в черной одежде? — спросила я Танна. — Того, что сидел один за столом в углу? — И который, если только я совсем не разучилась что-то понимать, был одним из обладающих Взглядом. Танн кивнул:
— Тор Райдер.
Имя ничего мне не говорило. Дальнейшие расспросы позволили мне выяснить, что Танн ничего больше о южанине не знает, кроме одного: прибыл тот неделю назад на двухмачтовом торговом корабле с одного из Средних островов.
Юноша, тот, на кого напал дун-маг, добрался до Гортанской Пристани двумя днями раньше южанина на рыбацкой лодке, хотя рыбаком не являлся. Танн ничего о нем не выведал. Юноша назвался Новиссом, но служка был уверен, что это не настоящее его имя. Новисс ничего не делал, только сидел в гостинице, настороженный, как морская черепаха, собравшаяся отложить яйца на открытом месте.
— А что насчет цирказеанки?
Парнишка выразительно закатил глаза:
— Явилсь вчеря.
— Она приехала вчера? Вчера ведь прибыл всего один корабль — доставивший рабов с Цирказе. — В этом я уже удостоверилась.
Танн пожал плечами.
В остальном от него мне оказалось мало прока. Он ничего не знал о рабыне-цирказеанке, как не знал, почему и команда корабля, и его капитан — алчная компания морских крыс — уверяли меня, что никогда не видели никакой цирказеанки, никогда не возили ее на своем корабле и вообще ничего не знают о рабыне с Цирказе, хоть я и посулила вознаграждение за информацию. Они твердили, что доставленный ими живой товар — сплошь мужчины, а пассажиров в этом рейсе у них не было. Впрочем, они ведь отрицали и то, что являются работорговцами: по их словам, они везли нанятых южанами работников.
Когда я уверилась, что получила от Танна всю возможную информацию, я заплатила ему несколько медяков и отправила обратно в гостиницу.
Прежде чем вернуть песика на его место под корзинами, я еще раз его оглядела. Закругленные уши казались слишком маленькими, а ноздри — слишком узкими. Рыжая шерсть — там, где она сохранилась, — выглядела короткой и густой. Глаза не соответствовали внешности дворняжки, выросшей в трущобах, — в них светился расчетливый ум. Подобный взгляд я замечала у ныряльщиков — охотничьих водяных псов с острова Фен, хотя те никогда не бывали рыжими и лапы у них были короче, чем у Следопыта. Чтобы подтвердить свою догадку, я подняла казавшуюся слишком большой лапу песика. Между пальцами виднелись перепонки. Я едва не рассмеялась — передо мной был наполовину ныряльщик, наполовину собака, — такая же полукровка, как и я сама.
Радуясь моему вниманию, Следопыт замахал своим тяжелым хвостом — что было не слишком разумно. Хвост, как дубинка, врезался в корзину. Песик заскулил, припал к земле, и тут его вырвало. К счастью, мне удалось увернуться. Я велела Следопыту залезть под корзины, и он сразу послушался — в конце концов, он был еще совсем щенок.
Без особого желания я двинулась в сторону центра Гортанской Пристани. Чем больше я узнавала, тем сильнее крепло во мне убеждение: я коснулась чего-то, справиться, с чем мне не по силам. Каждая интрига здесь осложнялась бесчисленными противоречивыми интересами, каждая волна была полна множеством разнонаправленных течений, и в своих поисках рабыни-цирказеанки я плыла по опасным водам, рискуя пойти ко дну.
Начало дня на косе Гортан бывало обычно жарким и безветренным. Солнечный свет, отраженный от белого песка, невыносимо резал глаза, и даже блеск морской воды казался слишком ярким. В это время суток вонь на причалах тоже делалась особенно отвратительной, так что каждый вдох приходилось делать с усилием. Все, кто мог позволить себе находиться в помещении, прятались от жары за закрытыми ставнями и спали, как это делала и я. Даже бродячие собаки дремали, мертвыми телами растянувшись в тени.
К тому времени, когда я рассталась с Танном и его любимцем, день стал клониться к вечеру, и живые существа на косе Гортан начали оживать. Именно в это время суток возникал феномен, который местные жители называли Доктором: свежий ветер с моря нес приятную влажность, развеивал миазмы и умерял жару. Рыбачьи лодки отправлялись на ночной лов, маневрируя, чтобы выйти из гавани при встречном ветре, а город стряхивал с себя сонливость. Лавочники распахивали ставни, зазывалы хватали за руки прохожих, нищие ковыляли на самые оживленные перекрестки, а собаки бегали по улицам, высматривая, не удастся ли что-нибудь стащить. Контраст с первой половиной дня был разительным, но оживление длилось недолго. Как только сгущались сумерки, атмосфера менялась: лавки закрывались, зато свои двери распахивали таверны и бордели. Законопослушная деловая жизнь сменялась тайными и зловещими ночными сделками под аккомпанемент пьяных криков и драк; проявлять любопытство не рекомендовалось: редкая ночь обходилась без убийства или двух.
Проверив, легко ли вынимается меч из ножен у меня за плечом, а другой рукой придерживая висящий на поясе кошелек (карманники Гортанской Пристани были знамениты своей ловкостью, а потерять то немногое, что я имела, никак не годилось), я отправилась на поиски знакомца, который в прошлый мой приезд сюда был мне полезен.
Найти его мне не удалось. Принадлежавшая ему лавочка больше не существовала. Несколько лет назад вся улица, на которой она располагалась, сгорела — пожары часто случались в городе, большинство зданий которого было выстроено из плавника, а крыто водорослями, жители же редко оказывались трезвыми. Никто не мог сказать мне, куда делся хозяин лавочки: в Гортанской Пристани люди приезжали и уезжали, умирали и исчезали, и никому не было до этого дела.
Я заглянула в одну из таверн — где, конечно, подавали только рыбные блюда — и заказала себе дешевую еду: мидии с водорослями. Жизнь в «Приюте пьянчуги» была экстравагантностью, и приходилось на чем-то экономить.
Я уже доедала свою порцию, когда кто-то выкрикнул мое имя. Моя рука невольно легла на рукоять меча (лежавшего теперь у меня на коленях). Крик, однако, был радостным, а не враждебным; голос принадлежал Адди Леке, женщине, которой я случайно помогла в свой самый первый приезд на косу Гортан. Мне тогда было двадцать три, и Адди столько же. Я выслеживала силва-отступника, за голову, которого была назначена награда, — сумма оказалась достаточно большой, чтобы побудить меня отправиться сюда, — а Адди была его любовницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52