Эйлса вздохнула:
— Болтливость не в натуре гхемфов. Даже сейчас говорить обо всем этом мне затруднительно, хотя темнота и помогает. Понимаешь, мы, гхемфы, даже друг с другом разговариваем мало. Нам нет в этом нужды — мы и без слов знаем все, что нужно. Если мать, проходя мимо, коснется своего ребенка, ребенок поймет, что мать его любит. Если кто-нибудь мне что-то дает, я просто благодарно киваю. Движение головы или жест руки значат у нас гораздо больше, чем у людей. Слова мы бережем для самых торжественных моментов.
Кроме того, наша жизнь настолько упорядочена, что очень немногое требует обсуждения. Мы не любим перемен и ненавидим неопределенность. Мы стараемся жить так же, как жили многие столетия; для нас это… необходимо. Нас так мало, а людей так много, и они так нас презирают! Чтобы выжить, мы должны быть абсолютно предсказуемыми. Мы никогда не должны казаться вам, людям, угрозой. Поэтому мы не меняемся, остаемся услужливыми и кроткими. Однако мы не должны никогда оказываться и бесполезными, потому что и это грозило бы нашей расе исчезновением. Вот мы и занимаемся татуировкой знаков гражданства. Мы решительно отказываемся открыть кому-либо секрет нашего искусства, чтобы не оказаться ненужными, и ни разу не нарушили закона ради кого бы то ни было. — Звук, который издала Эйлса, должно быть, у гхемфов обозначал смех. — И этот мой рассказ, несомненно, самая длинная речь, какую я только произносила в жизни.
Я обдумала сказанное Эйлсой, и чем больше я думала, тем большее потрясение испытывала. Я никогда раньше не обращала особого внимания на гхемфов — только злилась на них за несгибаемую верность закону. Теперь же мне открылась вся трагичность их существования — постоянная неуверенность в будущем, понимание того, что мы, люди, в любой момент можем их истребить, — и что мы достаточно глупы и жестоки, чтобы именно так и поступить, стоит нам счесть себя задетыми.
Я постаралась ответить Эйлсе как можно вежливее.
— Я раньше не любила вас, гхемфов. Мне всегда казалось, что если бы не вы, вся система жестоких законов о гражданстве развалилась бы. Без вас такие полукровки, как я, нашли бы способы обойти закон. Я по-прежнему так думаю, но теперь я понимаю, почему вы так поступаете. Я вижу, что дело тут не в консерватизме, и сожалею, что обращалась к тебе с просьбой о татуировке. Я тогда не представляла себе, что значит такая просьба.
— А я сожалею, что была вынуждена тебе отказать. Ты не могла бы немного повернуть руку? Мне мешает цепь. — Я сделала, как она просила, сдержав стон от пронзившей руку боли. Эйлса продолжала: — Мы, гхемфы, прекрасно знаем, насколько несправедливы законы о гражданстве, однако нам не хватает смелости изменить систему. Мы скорбим и стыдимся, но не думаю, чтобы мы когда-нибудь стали другими. Ты права, что презираешь нас: в присутствии полукровки мы можем только мучиться стыдом.
Только ты, Блейз, не нуждаешься в символе, которым является татуировка на мочке уха. Тебе хватает твоего собственного достоинства, ты — личность. Этого никто у тебя отнять не может.
Может быть, и так… Но законы о гражданстве делают жизнь такой трудной! Однако я удержала горькие слова. Эйлса фактически извинилась передо мной за весь свой род, и было бы грубостью с моей стороны сказать ей, что извинение ничего для меня не меняет. Я предпочла переменить тему:
— Откуда вы, гхемфы, появились?
— Появились? Да ниоткуда! Мы жили здесь всегда. Это вы люди, приплыли откуда-то. Больше тысячи лет назад…
Я разинула рот. Вот так новость! Это мы — пришельцы, чужаки?
Тор и Алайн услышали последнюю фразу, и я почувствовала, что они оба повернулись к нам. Для них сказанное Эйлсой тоже было сюрпризом.
— Сколько людей приплыло? — заинтересованно спросил Тор. — И на чем?
— И откуда? — добавил Алайн.
— Из какого-то места на западе, далеко, далеко на западе. А может быть, следует сказать, из многих мест. Было много названий… некоторые должны быть вам знакомы, потому что пришельцы назвали свои новые поселения в честь старых: например, Цирказе и Брет. И вы прибывали волнами — на каноэ, парусных лодках, плотах. Бежали от чего-то на родине… Многие из вас очень гордились своим происхождением и не желали смешиваться с теми, кто прибыл раньше или после них. В конце концов, правда, оказалось, что совсем не поддерживать отношения невозможно: приходилось торговать, потому что каждое островное государство было слишком мало, чтобы производить все для себя необходимое.
Многие годы вы вели разговоры о том, что вернетесь в родные места, когда там не будет келвов, но так и не вернулись. Одно дело — плыть на восток с попутным течением, и совсем другое — обратно, против течения.
— Келвы? Кто такие келвы?
Эйлса пожала плечами. Для нас это слово ничего не значило. Мы были морским народом, а не народом суши.
В то время я не поняла, что она имеет в виду. Только через много лет мне стало известно, о чем говорила Эйлса. Но это совсем другая история…
Алайн удивленно крякнул:
— Келвы! Только не говори мне, что все эти древние легенды о воинственных демонах-келванах — правда! Я вырос, слушая эти сказки, — у меня была старуха няня, которая только и твердила: «Веди себя хорошо, маленький Алайн, не то явятся воины-келвы на своих скакунах и пошлют тебе страшные сны».
— Это многое объясняет, — тихо сказал Тор. — Я думал, мы появились на одном острове, а потом расселились по остальным, и меня всегда удивляло, как получилось, что каждый архипелаг так держится за свое гражданство и преследует смешанные браки. И еще я гадал, откуда взялись физические различия, не говоря уже о лингвистических, несмотря на то, что торговля между островами всегда процветала.
— Лингвистические различия? — сказала я. — Ты имеешь в виду, что овсянку на Мекате называют «муки», а на островах Квиллер — «скунж»? И что жители островов Фен произносят «р» раскатисто, а на Калменте картавят?
— Да. И еще на всех островах по-разному называют свои укрепленные поселения: крепость, замок, цитадель.
— Укрепление, башня… — подхватила я. — Ага. Как это я раньше не задумывалась!
— Получается, мы не были сначала одинаковыми, а различия возникли только потом. Как раз наоборот. Мы изначально отличались друг от друга, а теперь постепенно делаемся более похожими друг на друга.
Алайн задумчиво проговорил:
— И если действительно существуют келвы, которые вытеснили наших предков из родных мест, скоро ли они отправятся в погоню за нами?
Мгновение стояла тишина, потом Тор невесело рассмеялся:
— Почему-то, Алайн, мне кажется, что у нас хватает неприятностей здесь и сейчас, так что можно не думать еще и об этой угрозе. В конце концов, прошла тысяча лет.
Я думала о другом.
— Эйлса, ты говорила, что тебя послали на поиски Мортреда. Кто тебя послал? Твой народ имеет что-то вроде центрального правительства?
Она покачала головой; видеть этого я не могла, но услышала движение.
— Нет. Если возникает серьезная проблема вроде этой, сообщение передается от общины к общине — предостережение, если хочешь. Ничего подобного на протяжении моей жизни еще не случалось. Тревога из-за Мортреда — первая за несколько поколений.
Послание обдумывается, и те, кто хочет что-то предложить, посылают свои ответы тому, от кого исходило предостережение; этот гхемф и начинает действовать на основании тех мнений, которые чаще всего высказывались. В данном случае многие гхемфы сочли разумным попытаться найти Мортреда и следить за развитием событий, чтобы перемены не застали нас врасплох. Понимаешь, мы думаем, что если власть на Райских островах захватит дун-маг, ему не будет нужды в законах о гражданстве и уж тем более не будет нужды в гхемфах.
— Так это ты послала предостережение?
— Нет. Ох! Прошу прощения — занозила палец… Нет, предостережение исходило не от меня. Тревогу поднял мой дед, но он слишком стар для путешествий, так что я предложила, что отправлюсь вместо него.
Должно быть, такое решение далось тебе нелегко — раз вы так не любите любые перемены. Эйлса вздохнула:
— Еще бы… Дома так хорошо и так безопасно! Мы ведь не любители приключений. Впрочем, сказать по правде, я всегда была более беспокойной и более любопытной, чем остальные гхемфы. Это считается серьезным недостатком… А теперь я еще и обнаружила, что мне нравится звук собственного голоса! Дело, наверное, в темноте… Знаете, мне тридцать пять лет, мои женские года закончились, а ни один самец так и не пожелал создать со мной семью. Все они считали меня слишком непредсказуемой. Может быть, это так и есть: ведь вот до чего меня довела моя непоседливая природа!
— А почему Мортред отправил тебя в «забвение»?
— Я слишком много узнала, подобралась слишком близко… он пронюхал об этом и велел меня схватить.
— Но почему он не сделал тебя рабыней, как остальных? — спросил Тор.
Когда Эйлса ответила, я заметила в ее голосе удивление.
— Разве вы не знаете? Он не мог превратить меня в рабыню, потому что на гхемфов магия не действует. В отличие от вас, мы не имеем Взгляда, и все же заколдовать нас нельзя. Вот Мортред и отправил меня сюда. Загадка в другом: почему он не убил меня. — Эйлса снова вздохнула и отодвинулась от меня. — Блейз, мне придется на какое-то время прекратить работу. Мои когти начинают ломаться.
Через некоторое время Эйлса рассказала мне о гхемфах еще кое-что. По ее словам, хотя все они получают при рождении имя, именами они пользуются не так, как люди. Гхемфы называют по имени только тех, о ком говорят в их отсутствие, и никогда не обращаются так к присутствующим. В результате многие гхемфы вообще не знают, как их зовут; Эйлса только случайно узнала свое имя.
С другой стороны, у каждого гхемфа есть так называемое духовное имя, которое они выбирают себе в детстве. Однако духовное имя они открывают только тому, кого любят: это строго охраняемый секрет, который разделяют лишь с самыми близкими. Эйлса рассказала мне о гхемфах еще многое, но к моей истории это отношения не имеет, и я не собираюсь болтать лишнего. Некоторые тайны тайнами и должны остаться.
Конечно, большую часть времени в разговорах участвовали все мы четверо. Чаще всего мы беседовали о политике, особенно о взаимоотношениях островных государств и о влиянии на них хранителей.
Тор и Алайн единодушно проклинали их алчность, стремление к обогащению и власти. Тора особенно беспокоило то, что он называл «растущей аморальностью силвов-хранителей».
— Посмотрите на Датрика, — говорил он. — Датрик — советник, один из правителей Ступицы. Как таковой, он должен строго следовать девизу «Свобода, равенство, закон», но что мы видим на самом деле? Он пытается найти Деву Замка, чтобы против ее воли выдать ее замуж. Вот вам и свобода выбора! Отказывается исцелить Флейм, пока это не станет ему выгодно. Вот вам закон! С радостью помогает Рэнсому, но только потому, что тот — наследник престола. Вот вам равенство! — Я догадывалась, что, говоря это, Тор смотрел в мою сторону. — Силвы, пожалуй, ничуть не лучше дун-магов. Может быть, даже хуже. Злые колдуны, по крайней мере, не притворяются ничем иным. Силв-магия в руках правящей верхушки хранителей скрыта за пеленой лицемерия; с ее помощью укрепляется богатство и власть хранителей-силвов и над собственными согражданами, и над другими островными государствами…
Раньше ты со всех бедах мира винил политику хранителей перебила я Тора. — Теперь ты ополчился на магию как таковую. Уж выбери что-нибудь одно, Тор. Магия-то чем виновата?
— Ну… виновато и то и другое. Их нельзя разделить. Впрочем, хранителей, не являющихся силвами, упрекнуть не в чем: они просто пешки и от высокомерия силвов страдают ничуть не меньше, чем жители других островов. И злоупотребляют своей магией не только силвы-хранители. Так поступают все силвы, просто на других островах их мало. Всего, я думаю, несколько тысяч — меньше, чем даже гхемфов. В глубине души я уверен, что мы, обладающие Взглядом, должны стремиться положить конец всякой магии, а не только злому колдовству. Она приносит больше вреда, чем пользы. И уж именно магии мы обязаны тем, что острова Хранителей и их правители стали тем, чем стали.
Я обратила внимание на то, что Тор не уточнил, как он собирается избавить людей от врожденного дара к магии, — по-моему, это было все равно что пытаться искоренить большие носы или, скажем, кривые зубы.
— Я никогда не замечала, чтобы Флейм использовала силв-магию во зло, — сказала я. — С этого, пожалуй, можно начать список благодеяний силв-магии: исцеления, драматическое искусство с использованием иллюзий…
— Да, да, мы знаем, — перебил меня Тор. — Но теперь нам еще известно, что силвы могут быть превращены в дун-магов; так можем ли мы продолжать смотреть на магию столь же благодушно? За последние годы исчезло столько силвов… и все они появились снова — но уже дун-магами.
Алайн поддержал Тора:
— Он прав, Блейз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52