Я не стал будить хозяйку, попрощался со служанкой и поехал в Кремль.
Обеденное время уже давно прошло. В хоромах царицы меня встретили если и не как родного, то вполне приветливо. У Марьи Григорьевны мигрени не было всю ночь, и она впервые за последнее время нормально выспалась. Пока я проводил с ней легкий сеанс экстрасенсорной терапии, туда заглянула Ксения. Естественно, я взбодрился и встал в охотничью стойку. Царевна присела к окошку и наблюдала, как я колдую над ее маменькой. Когда я кончил сеанс и оставил больную отдыхать, мы вместе вышли в сени, общие для их покоев. Теоретически мне нужно было идти к Федору, смотреть его библиотеку, но так как смотреть на девичье личико было значительно приятнее, то я тормознул перед дверями царевны.
– Я говорила с матушкой о паломничестве по святым местам, – сказала Ксения, – она ответила, что теперь этому не время.
– Правильно, сейчас вам нельзя выезжать из Москвы. Хотя, с другой стороны...
– С какой стороны?
У меня внезапно мелькнула мысль, что если бы Федор Годунов сейчас уехал из столицы, как это в свое время сделал Иван Грозный, укрывшийся в Александровской слободе и оставивший Русь без законного правителя, то сместить его с престола оказалось бы очень непросто. Однако я слишком мало знал о фактической расстановке сил в ближайшем окружении государя, его свите, которая, как известно, и играет короля, чтобы советовать, как спасти престол.
– Можно посетить и московские храмы, – выкрутился я.
Мы стояли в просторных царских сенях под надзором двух стремянных стрельцов и почему-то не спешили разойтись. Не знаю, начал ли действовать ноготь святой великомученицы Варвары, или между нами приязнь начала возникать сама по себе, но не только я, но и Ксения не делала попытку пойти к себе.
– Мне нужно зайти к твоему брату, – сказал я, – он обещал показать свою библиотеку.
– Федора сейчас у себя нет, он после обеда отправился на ремесленный двор, а потом пойдет в Думу, – вполне светским голосом сказала средневековая царевна.
В это момент я поймал себя на мысли, что особые отношения между нами уже начались, и что начало всех романов на любом уровне и в любую эпоху похоже друг на друга.
Вдруг почему-то оказывается, что какой-то человек делается тебе необычно интересен, тотчас возникает потребность в общении с ним.
– Ладно, тогда зайду попозже, – сказал я, не двигаясь с места и не отрывая взгляд от ярких, фиалковых очей.
Царица подумала и предложила:
– Если хочешь, то можешь подождать Федора в моих покоях.
– А это удобно? – совсем глупо спросил я. – У тебя не будет неприятностей?
– Нет, там же мамки и няньки, мы будем не одни...
– Тогда хорошо, спасибо. Знаешь, можно будет им сказать, что я тебя лечу. Ты чем-нибудь больна?
– Пожалуй, – задумчиво ответила девушка.
– Вот и хорошо! – обрадовался я. – Тогда я тебя вылечу!
Весь этот наш разговор был таким бредовым, что человек в нормальном состоянии только покрутил бы пальцем перед виском.
– Тогда, пойдем, чего же здесь стоять, – первой опомнилась царевна, покосившись на застывших в дверях стрельцов.
Мы вошли в ее покои. Навстречу выбежала Матрена, звеня в свои дурацкие колокольчики. Узнав меня, разом перестала кривляться и поздоровалась.
– Как твои глаза? – спросил я.
– Лучше, чесаться перестали.
– Вот и хорошо. А вот царевна немного занедужила, придется ее лечить, – невольно оправдываясь, сообщил я.
Ксения состроила кислую мину и пожаловалась:
– Что-то в спину вступило.
– Это не беда, – засмеялась карлица, – главное то, что вступило, вовремя вытащить! Чтобы никто не заметил!
Шутка на мой вкус вышла слишком соленой, что, кажется, поняла и сама шутиха, залилась искусственным детским смехом и, звеня бубенцами, убежала. Мы с Ксенией намека не поняли и, не глядя друг на друга, прошли в ее покои. Теперь, в нормальном состоянии, я более внимательно осмотрел жилье принцессы. Все покои у нее, как и у матери, занимали всего две небольшие комнаты. Кроме них была еще каморка без окон, в которой я вчера отдыхал.
В первой светелке, освещенной тремя узкими стрельчатыми окнами, за шитьем сидели девушки в сарафанах, я с ним поздоровался, и мы прошли в следующую комнату, где в это время никого не было. Дверь в соседнее помещение осталось открытой, так что там при желании любопытные могли услышать, о чем мы разговариваем. Скромность жилищ царской семьи меня удивила. Показалось, что это уже явный перебор. Все-таки Московское царство было огромной по тем временам державой.
– Садись, – пригласила меня Ксения, указывая на широкую лавку возле окна.
– Спасибо, – так же коротко ответил я, не зная, что делать дальше.
Мы сели рядышком. При свете, который падал из окна, застекленного разноцветными стеклами, на ее лицо, царевна выглядела очень соблазнительно. У Ксении была нежная матовая кожа и мягкий, женственный абрис лица. Впервые после начала знакомства между нами не было никакого напряжения. Я откровенно ею любовался, и это, кажется, не осталось не замеченным. Ксения слегка порозовела и то ли от смущения, то ли от удовольствия подняла на меня глаза, спросила:
– Ты мне хочешь что-то рассказать?
То, что она так спросила, и, главное, то, как это сделала, было неожиданно и так не вязалось с отношениями, которые у нас начали складываться, что я сумел только глупо улыбнуться. Когда удивление неожиданности прошло, в свою очередь тихо проговорил:
– Что ты имеешь в виду?
Ксения на улыбку не ответила, смотрела прямо в глаза, потом произнесла, требовательно-проницательно:
– Я, как только мы познакомились, сразу поняла, что ты хочешь рассказать мне о чем-то плохом, но почему-то не решаешься. Я права?
Вопрос был задан прямо в лоб. Причем тон и манера, в которой говорила царевна, совсем не соответствовали обычному стилю разговора женщин этого времени. Пожалуй, так могла говорить деловая женщина и в наше время. Я не сразу ответил, ждал, что она еще скажет, и пытался понять, как правильнее в такой ситуации себя держать. Однако Ксения молчала, ждала ответа, и заговорить пришлось мне:
– Прежде, чем я отвечу, скажи, что ты думаешь обо мне?
Царевна усмехнулась одними губами, ее глаза по-прежнему оставались насторожено внимательными.
– Хорошо, – сказал она, – я расскажу, что я о тебе думаю. Ты совсем не тот человек, за которого себя выдаешь. Ты никогда не жил на Литовской украйне. Там у людей совсем другой говор. Такого разговора, как у тебя, я вообще никогда не слышала. И еще ты не иноземец, но вот кто ты на самом деле, я не знаю.
– Твоя правда, – сказал я. – Что еще?
– Я тебе нравлюсь, – прямо сказала она, – и ты хочешь со мной... – она на секунду замялась, – делать то, что мужья делают с женами. Это правда?
– Правда, ты мне действительно очень нравишься. И если бы ты не была царевной...
– Пусть тебя это не тревожит, цари могут делать то, что не могут делать простые люди. Теперь твоя очередь, говори ты.
– Хорошо, я тебе скажу, кто я, и что знаю, но поверить тебе в это будет очень трудно.
Ксения слушала напряженно. От волнения она побледнела и так сжала руки, что костяшки пальцев побелели.
– Попробуй, – тихо, чтобы не услышали в соседней комнате, сказала она. – Я постараюсь поверить.
– Ты права, я не тот, за кого себя выдаю. Я человек не вашего времени. Я родился, вернее, мне еще только предстоит появиться на свет через несколько столетий. Между твоим и моим рождением примерно столько же времени, как между тобой и Ярославом Мудрым.
– Мне что-то такое и привиделось сегодня ночью, – прошептала она. – Вещий сон. И зачем ты пришел к нам?
Удивительно, но она мне сразу же поверила, может быть так, как дети верят в сказку.
– У вас скоро начинается смутное время, и я буду, как смогу, помогать спастись людям.
– Поэтому ты говорил о предательстве Басманого? Он нас предаст?
– Уже предал. Скоро они с Лжедмитрием и всеми войсками будут под Москвой. Твоему отцу не повезло, он царствовал в самое неудачное для Руси время, его ненавидит весь народ. Темные люди считают, что это он виноват в том, что на земле похолодало, и несколько лет были неурожаи и голод.
– Мой отец был только царем, а не Богом!
– Я знаю. Твой брат очень молод, – продолжил я, – и ему не удержать власть. Тем более, что появился человек, который сумеет убедить людей, что он спасшийся сын Ивана Грозного, как говорят, убитого по приказу твоего отца.
– Ты тоже считаешь, что царевича Дмитрия убил мой отец?
– Этого никто никогда не узнает.
– Отец невиновен. И Лжедмитрия легко разоблачить!
– Нет, он очень неглупый человек и хорошо подготовился к обману. Некоторые даже считают, что он сам верит в то, что он сын царя Ивана. Даже Мария Федоровна Нагая признает в нем своего сына.
Кения посмотрела на меня страдальческим взглядом загнанного животного, спросила:
– Он станет царем?
– Да, но через год убьют и его.
– Кто? Народ?
– Нет, народу он будет нравиться, его убьют бояре.
– Что будет с нами?
– Твой брат погибнет, а тебя, – я помялся, потом все-таки решил говорить до конца, – тебя Лжедмитрий сначала сделает своей наложницей, потом по настоянию его жены тебя постригут в монахини. Когда Лжедмитрий погибнет, ты вернешься в Москву, но останешься монахиней.
– Что будет с матушкой?
– Сожалею, но ее убьют вместе с твоим братом.
Ксения сидела на лавке, сгорбившись, опустив плечи. Кажется, она поверила всему, что я сказал. Я осторожно взял ее руку. Рука оказалась ледяной, несмотря на то, что в светлице было тепло.
– Что же нам делать? – спросила она одними губами, быстро взглянув на меня потемневшими, остановившимися глазами.
– Не знаю, – ответил я. – Я в вашем времени совсем недавно и еще не разбираюсь, что у вас тут происходит. Наши книги, в которых описано ваше царство, очень неточные. Вы живете в очень давнее от нас время, и в рассказах о ваших событиях слишком много различий. Не хочу тебя обманывать, я сам знаю совсем немного. У твоего отца было слишком много врагов, к тому же в Москве могучее боярство, и все зависит от него. О том, что у вас тут происходит, ты знаешь больше и лучше, чем я. Подумай, может быть, вам нужно попросить помощи у родственников?
Она выслушала, ничего не ответила, спросила:
– Когда все это произойдет?
– В начале июня.
Глава 6
Царя в этот день я так и не встретил. Ксения была так подавлена известием о готовящихся свалиться на них бедах, что общаться с ней стало невозможно, как и оставить одну. Она то плакала, то начинала расспрашивать о том, чего я просто не знал. Я просидел с ней до темноты, потом помог усмирить жестокую головную боль. Когда мы прощались, царевна попросила приехать на следующий день как можно раньше, я вынужденно обещал. Потом ее уложили в постель, а я, не заходя на половину юного царя, отбыл восвояси.
Настроение было отвратительное. Я начал сомневаться, правильно ли поступил, рассказав обо всем Годуновой. Как-то повлиять на грядущие исторические события было уже практически невозможно, царской семье оставалось только ждать трагического окончания своего правления. Вопрос, нужно ли человеку знать свое будущее, очень щекотливый. Кто-то к этому стремиться, сам обращается к всевозможным прорицателям, кто-то такого знания боится, как черт ладана. У меня отношение к провиденью своего будущего, видимо, такое же, как у большинства людей – страшно, но и любопытно. С другой стороны, такое знание иногда может помочь подстелить, где надо, соломку, спланировать оставшееся время.
Я возвращался к Блудовым на лошади. По вечернему времени многие улицы были перекрыты рогатками, и меня несколько раз останавливали караульные, допрашивали, куда и по какому делу я еду. Я ссылался на царя, и меня пропускали. Когда я доехал, в имении Блудовых еще не спали. Не успел я дойти до нашей комнаты, как меня нагнал сотник Федор и попросил срочно зайти в покои отца. Пришлось повиноваться.
Блудов-старший, утопая в перинах, полулежал на своей широкой лавке и, как только увидел нас с сыном, приказал слуге себе помочь сесть. Я поздоровался, он ответил и сделал знак подойти ближе. Я приблизился и первым начал разговор, спросил, как он себя чувствует.
– Лучше, – ответил боярин. – Вот только не знаю, кого благодарить: тебя или попа Сельвестра.
– Благодарите Бога, не ошибетесь, – посоветовал я, на что он вежливо улыбнулся.
Выглядел больной в свете нескольких восковых свечей вполне бодро, вот только под глазами были мешки.
– Питаетесь, как я велел? – спросил я.
Боярин посмотрел на меня с недоумением, явно не понимая, к чему я клоню. Тогда я перечислил то, чем ему можно питаться. Судя по его реакции, любящий сынок попросту забыл пересказать отцу мои рекомендации по диете. Впрочем, и папу советы не заинтересовали. Оказывается, он хотел поговорить со мной о другом, жизненно важном, о политике.
– Как там царь? – с тревогой спросил он. – Что говорит о царевиче Дмитрии?
– С царем все хорошо, здоров, а о Самозванце я с ним не разговаривал, – ответил я, обратив внимание на то, что Самозванца боярин назвал царевичем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Обеденное время уже давно прошло. В хоромах царицы меня встретили если и не как родного, то вполне приветливо. У Марьи Григорьевны мигрени не было всю ночь, и она впервые за последнее время нормально выспалась. Пока я проводил с ней легкий сеанс экстрасенсорной терапии, туда заглянула Ксения. Естественно, я взбодрился и встал в охотничью стойку. Царевна присела к окошку и наблюдала, как я колдую над ее маменькой. Когда я кончил сеанс и оставил больную отдыхать, мы вместе вышли в сени, общие для их покоев. Теоретически мне нужно было идти к Федору, смотреть его библиотеку, но так как смотреть на девичье личико было значительно приятнее, то я тормознул перед дверями царевны.
– Я говорила с матушкой о паломничестве по святым местам, – сказала Ксения, – она ответила, что теперь этому не время.
– Правильно, сейчас вам нельзя выезжать из Москвы. Хотя, с другой стороны...
– С какой стороны?
У меня внезапно мелькнула мысль, что если бы Федор Годунов сейчас уехал из столицы, как это в свое время сделал Иван Грозный, укрывшийся в Александровской слободе и оставивший Русь без законного правителя, то сместить его с престола оказалось бы очень непросто. Однако я слишком мало знал о фактической расстановке сил в ближайшем окружении государя, его свите, которая, как известно, и играет короля, чтобы советовать, как спасти престол.
– Можно посетить и московские храмы, – выкрутился я.
Мы стояли в просторных царских сенях под надзором двух стремянных стрельцов и почему-то не спешили разойтись. Не знаю, начал ли действовать ноготь святой великомученицы Варвары, или между нами приязнь начала возникать сама по себе, но не только я, но и Ксения не делала попытку пойти к себе.
– Мне нужно зайти к твоему брату, – сказал я, – он обещал показать свою библиотеку.
– Федора сейчас у себя нет, он после обеда отправился на ремесленный двор, а потом пойдет в Думу, – вполне светским голосом сказала средневековая царевна.
В это момент я поймал себя на мысли, что особые отношения между нами уже начались, и что начало всех романов на любом уровне и в любую эпоху похоже друг на друга.
Вдруг почему-то оказывается, что какой-то человек делается тебе необычно интересен, тотчас возникает потребность в общении с ним.
– Ладно, тогда зайду попозже, – сказал я, не двигаясь с места и не отрывая взгляд от ярких, фиалковых очей.
Царица подумала и предложила:
– Если хочешь, то можешь подождать Федора в моих покоях.
– А это удобно? – совсем глупо спросил я. – У тебя не будет неприятностей?
– Нет, там же мамки и няньки, мы будем не одни...
– Тогда хорошо, спасибо. Знаешь, можно будет им сказать, что я тебя лечу. Ты чем-нибудь больна?
– Пожалуй, – задумчиво ответила девушка.
– Вот и хорошо! – обрадовался я. – Тогда я тебя вылечу!
Весь этот наш разговор был таким бредовым, что человек в нормальном состоянии только покрутил бы пальцем перед виском.
– Тогда, пойдем, чего же здесь стоять, – первой опомнилась царевна, покосившись на застывших в дверях стрельцов.
Мы вошли в ее покои. Навстречу выбежала Матрена, звеня в свои дурацкие колокольчики. Узнав меня, разом перестала кривляться и поздоровалась.
– Как твои глаза? – спросил я.
– Лучше, чесаться перестали.
– Вот и хорошо. А вот царевна немного занедужила, придется ее лечить, – невольно оправдываясь, сообщил я.
Ксения состроила кислую мину и пожаловалась:
– Что-то в спину вступило.
– Это не беда, – засмеялась карлица, – главное то, что вступило, вовремя вытащить! Чтобы никто не заметил!
Шутка на мой вкус вышла слишком соленой, что, кажется, поняла и сама шутиха, залилась искусственным детским смехом и, звеня бубенцами, убежала. Мы с Ксенией намека не поняли и, не глядя друг на друга, прошли в ее покои. Теперь, в нормальном состоянии, я более внимательно осмотрел жилье принцессы. Все покои у нее, как и у матери, занимали всего две небольшие комнаты. Кроме них была еще каморка без окон, в которой я вчера отдыхал.
В первой светелке, освещенной тремя узкими стрельчатыми окнами, за шитьем сидели девушки в сарафанах, я с ним поздоровался, и мы прошли в следующую комнату, где в это время никого не было. Дверь в соседнее помещение осталось открытой, так что там при желании любопытные могли услышать, о чем мы разговариваем. Скромность жилищ царской семьи меня удивила. Показалось, что это уже явный перебор. Все-таки Московское царство было огромной по тем временам державой.
– Садись, – пригласила меня Ксения, указывая на широкую лавку возле окна.
– Спасибо, – так же коротко ответил я, не зная, что делать дальше.
Мы сели рядышком. При свете, который падал из окна, застекленного разноцветными стеклами, на ее лицо, царевна выглядела очень соблазнительно. У Ксении была нежная матовая кожа и мягкий, женственный абрис лица. Впервые после начала знакомства между нами не было никакого напряжения. Я откровенно ею любовался, и это, кажется, не осталось не замеченным. Ксения слегка порозовела и то ли от смущения, то ли от удовольствия подняла на меня глаза, спросила:
– Ты мне хочешь что-то рассказать?
То, что она так спросила, и, главное, то, как это сделала, было неожиданно и так не вязалось с отношениями, которые у нас начали складываться, что я сумел только глупо улыбнуться. Когда удивление неожиданности прошло, в свою очередь тихо проговорил:
– Что ты имеешь в виду?
Ксения на улыбку не ответила, смотрела прямо в глаза, потом произнесла, требовательно-проницательно:
– Я, как только мы познакомились, сразу поняла, что ты хочешь рассказать мне о чем-то плохом, но почему-то не решаешься. Я права?
Вопрос был задан прямо в лоб. Причем тон и манера, в которой говорила царевна, совсем не соответствовали обычному стилю разговора женщин этого времени. Пожалуй, так могла говорить деловая женщина и в наше время. Я не сразу ответил, ждал, что она еще скажет, и пытался понять, как правильнее в такой ситуации себя держать. Однако Ксения молчала, ждала ответа, и заговорить пришлось мне:
– Прежде, чем я отвечу, скажи, что ты думаешь обо мне?
Царевна усмехнулась одними губами, ее глаза по-прежнему оставались насторожено внимательными.
– Хорошо, – сказал она, – я расскажу, что я о тебе думаю. Ты совсем не тот человек, за которого себя выдаешь. Ты никогда не жил на Литовской украйне. Там у людей совсем другой говор. Такого разговора, как у тебя, я вообще никогда не слышала. И еще ты не иноземец, но вот кто ты на самом деле, я не знаю.
– Твоя правда, – сказал я. – Что еще?
– Я тебе нравлюсь, – прямо сказала она, – и ты хочешь со мной... – она на секунду замялась, – делать то, что мужья делают с женами. Это правда?
– Правда, ты мне действительно очень нравишься. И если бы ты не была царевной...
– Пусть тебя это не тревожит, цари могут делать то, что не могут делать простые люди. Теперь твоя очередь, говори ты.
– Хорошо, я тебе скажу, кто я, и что знаю, но поверить тебе в это будет очень трудно.
Ксения слушала напряженно. От волнения она побледнела и так сжала руки, что костяшки пальцев побелели.
– Попробуй, – тихо, чтобы не услышали в соседней комнате, сказала она. – Я постараюсь поверить.
– Ты права, я не тот, за кого себя выдаю. Я человек не вашего времени. Я родился, вернее, мне еще только предстоит появиться на свет через несколько столетий. Между твоим и моим рождением примерно столько же времени, как между тобой и Ярославом Мудрым.
– Мне что-то такое и привиделось сегодня ночью, – прошептала она. – Вещий сон. И зачем ты пришел к нам?
Удивительно, но она мне сразу же поверила, может быть так, как дети верят в сказку.
– У вас скоро начинается смутное время, и я буду, как смогу, помогать спастись людям.
– Поэтому ты говорил о предательстве Басманого? Он нас предаст?
– Уже предал. Скоро они с Лжедмитрием и всеми войсками будут под Москвой. Твоему отцу не повезло, он царствовал в самое неудачное для Руси время, его ненавидит весь народ. Темные люди считают, что это он виноват в том, что на земле похолодало, и несколько лет были неурожаи и голод.
– Мой отец был только царем, а не Богом!
– Я знаю. Твой брат очень молод, – продолжил я, – и ему не удержать власть. Тем более, что появился человек, который сумеет убедить людей, что он спасшийся сын Ивана Грозного, как говорят, убитого по приказу твоего отца.
– Ты тоже считаешь, что царевича Дмитрия убил мой отец?
– Этого никто никогда не узнает.
– Отец невиновен. И Лжедмитрия легко разоблачить!
– Нет, он очень неглупый человек и хорошо подготовился к обману. Некоторые даже считают, что он сам верит в то, что он сын царя Ивана. Даже Мария Федоровна Нагая признает в нем своего сына.
Кения посмотрела на меня страдальческим взглядом загнанного животного, спросила:
– Он станет царем?
– Да, но через год убьют и его.
– Кто? Народ?
– Нет, народу он будет нравиться, его убьют бояре.
– Что будет с нами?
– Твой брат погибнет, а тебя, – я помялся, потом все-таки решил говорить до конца, – тебя Лжедмитрий сначала сделает своей наложницей, потом по настоянию его жены тебя постригут в монахини. Когда Лжедмитрий погибнет, ты вернешься в Москву, но останешься монахиней.
– Что будет с матушкой?
– Сожалею, но ее убьют вместе с твоим братом.
Ксения сидела на лавке, сгорбившись, опустив плечи. Кажется, она поверила всему, что я сказал. Я осторожно взял ее руку. Рука оказалась ледяной, несмотря на то, что в светлице было тепло.
– Что же нам делать? – спросила она одними губами, быстро взглянув на меня потемневшими, остановившимися глазами.
– Не знаю, – ответил я. – Я в вашем времени совсем недавно и еще не разбираюсь, что у вас тут происходит. Наши книги, в которых описано ваше царство, очень неточные. Вы живете в очень давнее от нас время, и в рассказах о ваших событиях слишком много различий. Не хочу тебя обманывать, я сам знаю совсем немного. У твоего отца было слишком много врагов, к тому же в Москве могучее боярство, и все зависит от него. О том, что у вас тут происходит, ты знаешь больше и лучше, чем я. Подумай, может быть, вам нужно попросить помощи у родственников?
Она выслушала, ничего не ответила, спросила:
– Когда все это произойдет?
– В начале июня.
Глава 6
Царя в этот день я так и не встретил. Ксения была так подавлена известием о готовящихся свалиться на них бедах, что общаться с ней стало невозможно, как и оставить одну. Она то плакала, то начинала расспрашивать о том, чего я просто не знал. Я просидел с ней до темноты, потом помог усмирить жестокую головную боль. Когда мы прощались, царевна попросила приехать на следующий день как можно раньше, я вынужденно обещал. Потом ее уложили в постель, а я, не заходя на половину юного царя, отбыл восвояси.
Настроение было отвратительное. Я начал сомневаться, правильно ли поступил, рассказав обо всем Годуновой. Как-то повлиять на грядущие исторические события было уже практически невозможно, царской семье оставалось только ждать трагического окончания своего правления. Вопрос, нужно ли человеку знать свое будущее, очень щекотливый. Кто-то к этому стремиться, сам обращается к всевозможным прорицателям, кто-то такого знания боится, как черт ладана. У меня отношение к провиденью своего будущего, видимо, такое же, как у большинства людей – страшно, но и любопытно. С другой стороны, такое знание иногда может помочь подстелить, где надо, соломку, спланировать оставшееся время.
Я возвращался к Блудовым на лошади. По вечернему времени многие улицы были перекрыты рогатками, и меня несколько раз останавливали караульные, допрашивали, куда и по какому делу я еду. Я ссылался на царя, и меня пропускали. Когда я доехал, в имении Блудовых еще не спали. Не успел я дойти до нашей комнаты, как меня нагнал сотник Федор и попросил срочно зайти в покои отца. Пришлось повиноваться.
Блудов-старший, утопая в перинах, полулежал на своей широкой лавке и, как только увидел нас с сыном, приказал слуге себе помочь сесть. Я поздоровался, он ответил и сделал знак подойти ближе. Я приблизился и первым начал разговор, спросил, как он себя чувствует.
– Лучше, – ответил боярин. – Вот только не знаю, кого благодарить: тебя или попа Сельвестра.
– Благодарите Бога, не ошибетесь, – посоветовал я, на что он вежливо улыбнулся.
Выглядел больной в свете нескольких восковых свечей вполне бодро, вот только под глазами были мешки.
– Питаетесь, как я велел? – спросил я.
Боярин посмотрел на меня с недоумением, явно не понимая, к чему я клоню. Тогда я перечислил то, чем ему можно питаться. Судя по его реакции, любящий сынок попросту забыл пересказать отцу мои рекомендации по диете. Впрочем, и папу советы не заинтересовали. Оказывается, он хотел поговорить со мной о другом, жизненно важном, о политике.
– Как там царь? – с тревогой спросил он. – Что говорит о царевиче Дмитрии?
– С царем все хорошо, здоров, а о Самозванце я с ним не разговаривал, – ответил я, обратив внимание на то, что Самозванца боярин назвал царевичем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42