– Мы не можем побороть в себе ту ложь, которую нам вдалбливают с детства – в начальство выбирают по заслугам, по достоинству, за мудрость и умение. На самом деле туда идут хищники! те, кто не задумается растоптать, загрызть и разорвать. Продадут и зарежут с легкостью, совести у них – ноль! Пока ты со своей совестью маешься и размышляешь, можно тебе или нельзя, они выстрелят первыми, убьют и закопают. И всегда они заодно. Смотри, их на трибуне двое, не считая холуёв, а толпа – тысяч десять. Стоит дохнуть всем разом, их сметёт без следа. Нет же, мы – каждый за себя, а они – друг за друга горой, даже если враждуют. Против нас они всегда объединяются.
Поэтому, – тише добавила она, переведя дыхание и посматривая, не прислушался ли кто к её страстной речи, – я уважаю Зелёную церковь. У них нет комплекса страха.
– «Уважаю» или «состою»?.. – по-туански навёл на неё глаз Форт.
– Я же не спрашиваю, где ты выучился хакингу и как им пользовался! Можно и мне что-то оставить вне разговора?
– Хорошо, не будем касаться. А насчёт планеты Синьхуа? чжуинь цзыму и прочее…
Руна сделала большие, искренние и недоуменные глаза.
– Впервые слышу.
Такие вопросы надо отводить с порога, даже не отпираясь, а отрекаясь начисто. Не хватало, чтобы кто-то где-нибудь занёс в досье: «Постоянно и углублённо заинтересована тоталитарными мирами». Безопасней наркоманкой числиться.
– Ты что-то хотел мне сказать, – напомнила она.
– Да. Я…
«А что я могу сказать? что у меня нет родственников и близких, что я всегда один, что боюсь слежки и преследования? Чудесно, я выскажусь. Но что она ответит? Кто она мне?»
– Экипажу – построиться! – громко приказал капитан Буш-2.
– …у меня завтра кончается абонемент на техобслуживание. Если не трудно, зайди в «Роботех» к Ментону и скажи, что я прошу не снимать меня из сервисного списка. Вот и всё.
«И всё?..» – разочаровалась Руна, приготовившись ответить резкостью на любое иное откровение.
– В смысле – я намерен вернуться. Пока! – Пожав ей руку. Форт быстрым шагом направился на построение. Она смотрела ему в спину, сглотнув кислую слюну обиды.
«А ведь мог бы проститься и потеплее! Артон на батарейках!.. Можно подумать, я его ждать буду без сна!»
Если глядеть с верхотуры Буш-2 – крапинки, отрываясь от похожей на ожившую плесень толпы, потянулись на пустое место между агрегатом и трибуной. Экипаж – эйджи, бинджи, несколько низкорослых рэсю – топтался и тыкался, выравниваясь в шеренги. Тем временем на трибуну с почётом восходила Оййоте Лоракильче с девами-прислужницами, несущими шлейф её мантии. Маленькая жрица лайгито держалась с большой важностью; её сопровождала четвёрка воинов, а за ними шли юноши с корзинами цветов.
– Гррр, – скосорылился Джифаренге. – Этих живорезов на десять шагов подпускать нельзя, а им рядом разрешили встать. Охрана неграмотная…
– С поздравлением офицерскому составу и экипажу агрегата выступит уважаемая служительница национального культа лайхто… – Черубини вперился в экран подсказки. – Ой… Ой-ой… Оййоте! Ларакиччи! Просим!
Оййоте повела ручкой – юноши рассыпали в воздух цветы, воины поднесли ей микрофон, а девы подали жезл, украшенный почему-то черепом. Жрица начала напевно вещать что-то по-своему, потряхивая вытянутым жезлом и рассеивая из черепушки кирпичного цвета пыльцу.
По шеренгам непонятно отчего пошёл недовольный гул и гомон, зазвучали выкрики на биндераме. Волновались исключительно бинджи и рэсю, и то не все, но Джифаренге был в числе крикунов. Он даже порывался двинуться к трибуне; Форт одёрнул его:
– Цыц! не нарушай строй. Что такое?
– За волосья её и прочь с трибуны! – рычал Джифаренге. – Кто ей позволил?!
– Да объясни ты мне, что происходит!
– А вы не понимаете?
– Представь себе, нет; в лайгитском не силён.
– И эти двое, чурбаны, стоят! вытрескались, улыбаются… думают, она им счастье сколдует! Не смыслишь – переводчика найми! а ещё консул называется!..
– Кончай беситься, говори нормально.
– Поздравление она зачтёт!.. я бы им разобъяснил! Куда они смотрят? оглохли, что ли?!
– Говори мне, а не галди.
Оййоте, невзирая на волнение, продолжала сыпать кирпичную пудру и говорить речитативом с полным сознанием своей правоты.
– Короче, она всё прокляла. Сверху донизу. И нас, и Буш-2. Кто их надоумил пригласить лайгито? они же агрегаты смертно ненавидят!.. В общем, она уже сказала, что хотела; назад не вернёшь. Сказала, чтоб агрегат развалился и провалился, чтоб под ним земля расступилась, а нам – ни дна, ни покрышки, чтоб мы не вернулись никогда. Что мы супаи и должны убраться восвояси.
«Почему народ различает, что хорошо, что плохо, а начальникам всегда невдомёк? – подивился Форт. – Они соображают или нет, что разрешают?.. такая слепота ни к чему хорошему не приведёт. Национальный обычай, как же! Руна асаэ напилась, на торжестве нас проклинают оптом – а мы будем рукоплескать и радоваться».
– Супаи… какое слово красивое. Что означает?
– Красивое? кому как! Супай – это упырь, злонамеренный труп; ходит, бродит, всем надоедает и покоя не даёт.
– Она всех провожает подобным манером, или нам одним такое напутствие?
– Так мы на агрегат нанялись, добровольно! Значит, встали на путь погибели. Нечего сказать, хорошее начало! Сперва зелёный поп анафему прочёл, потом кляксу поставили – никаким шампанским не отмоешь, а лайгитская ведьма нас гробовым прахом из цанцы висельника обтрухала – трижды прокляты, хуже не будет, можно и в путь отправляться! Успех нам обеспечен!
В 41.00, точно с началом второй половины рабочего дня, в среднем сегменте Буш-2 взревели турбины, и трубы извергли потоки горячего газа с глиняно-сизым оттенком сгоревшего гидратила; турбогенераторы дали ток на гравиторы и двигатели гусениц; рессоры протяжно заскрипели, когда гравитационная поддержка сняла с них часть неподъёмного веса агрегата. Капитан, гордо обозрев гилей, высящийся за помойными холмами, скомандовал: «Полный вперёд!» Гусеницы дрогнули, опорные колёса сдвинулись, и громадина тронулась со скоростью инвалида на костылях. Вой публики, треск хлопушек, залпы ракетниц провожали агрегат. Особо впечатляющими были взрывы на пути Буш-2 – это пиротехники департамента коммунального хозяйства подрывали гниющие груды объедков, отбросов и хлама, чтобы расчистить сухопутному дредноуту дорогу в лес. Фонтаны грязи и зловонной гнили взлетали чёрным салютом и осыпались мерзопакостным дождём.
Буш-2 начинал свой первый рейд по Планете Монстров с полным букетом добрых предзнаменований, а вслед ему неслась песенка, сочинённая экспромтом кем-то из толпы:
Как ЛаБинда Черубини подарила пароход –
Две трубы, с боков колёса, и ужасно тихий ход!
С отправлением агрегата внешний мир закрылся. Солнце, ветер, дождь – исчезло всё. Громадные короба сегментов были закупорены наглухо; здесь не было ни окон, ни щелей, никаких лишних технологических отверстий. Слабый искусственный свет ламп окрашивал кожу людей в трупную сероватую бледность, бинджи казались слепленными из асфальта, а рэсю вообще превратились в чёрные силуэты с едва заметным блеском глаз и оскалом из тьмы.
Звуки гилея, которые слышал Форт в безумном походе, потрясённый и очарованный богатством кипучей жизни, сюда не проникали. Единственным звуком стал натужный гул турбин. Он пронизывал воздух, словно некий звучащий газ, он пропитал стены вибрацией, он принуждал тарелки ползти по столу, хлёбово в тарелках – рябить от тряски, ложки – звякать в стаканах. Он сделал всех полуглухими, и любой, чтобы его слова дошли до собеседника, начинал орать, разевая рот нараспашку, отчего все становились похожи на предков-приматов, перессорившихся в клетке и готовых вцепиться друг в друга. Перебежка в носовой сегмент не спасала – там гул стихал, но становился слышен неумолчный лязг лесоповальной системы, грохот печных дверей, а через равные промежутки дико выло бешеное оксоловое пламя, поддуваемое воздушными компрессорами.
Забравшись на борт, две сотни комсостава, команды и обслуги разошлись по своим сегментам, рубкам и постам, и сразу возникло ощущение, что все, кроме тех, кого ты видишь, пропали навсегда, и больше ты с ними не встретишься. Угнетающее чувство одиночества и потерянности усиливалось тем, что внутри своей огромной наружности Буш-2 отводил команде минимум места. Гигантизм механизмов сжимал жилое и рабочее пространство до узких щелей-коридоров, трубообразных шахт, тесных и низких кабин. Втиснутые между цистернами кубрики вмещали по шесть человек, койки высились в три яруса, так что уходящий на вахту, слезая с самой верхней полки, наступал на головы и руки спящим ниже, что вело к взрывам ярости и перебранкам. Дребезжала по коридору тележка – помощник кока, ненавидимый всеми за беззаботную должность, развозил с пищеблока еду. Его встречали руганью, и пока он, огрызаясь, разбрасывал корм по мискам, изощрённо издевались над его внешностью, языком и привычками – он был молоденький рэсю, сдуру подавшийся на заработки.
Из насосной службы сюда перебрался щуплый Поль, оператор АТС сегментов 1-4 – кто-то додумался засунуть его в кубрик, где сплошь одни бинджи; те немедля принялись за травлю инородца, и он сбежал, пока не дошло до рукоприкладства. Здесь Поль прижился под опекой Форта, но и тут ему было неуютно – койка высоко под потолком, заслонявшие свет и проход широкие тела биндэйю, вынужденный взгляд всегда снизу вверх, жуткие гримасы и оглушительные голоса, заставляющие вздрагивать.
Выйдя из кубрика и захлопнув дверь, ты оказывался в бесконечном коридоре, терявшемся в полутьме. На ходу пропадало чувство пространства; ты вдруг понимал, что идёшь не в ту сторону – и обман чувств бывал так силён, что некоторые поворачивали на 180° и убредали в печной сегмент, где кочегары оценивали блуждания заспанных и одуревших приятелей в сложных непристойных выражениях, высмеивая вплоть до драки.
Ни дня, ни ночи. Одинаковость тупо текущих часов и суток. Бесконечная дрожь гусеничного хода. Толчки опорных колёс, налетевших на особо крупную вековую лесину. Крен на нос, всё валится со стола, гремят проклятия, снизу под горло подступает волна направленной гравитации, а корабельное радио хрипит пропитым козлетоном: «Спокойно! форсируем водную преграду. Всем покинуть нижние ярусы с первого по третий. Кочегары, закрыть печь! закрыть, я сказал!» Кубрик замирает, ожидая, что вот-вот речная вода хлынет в топки. Ремонтники, сорванные с коек приказом голоса из стены, карабкаются вверх по рёбрам выступов, а вода плещет по клешням захвата, и что-то живое бьётся, взметая толстый хвост.
Запах воспламенителя. Режущий дух гидратила. Серый свет и опухшие лица; язык вязнет во рту, выпихивая из гортани односложные и грязные слова. Где оно, начальство? в кормовом сегменте, вход туда перекрыт турникетами и шокерами. С момента выезда никто не видел капитана, старпома, главного инженера. Худой бинджи божился, что лично наблюдал главного инженера, заходящего в котельную. Враки! он туда ни ногой. Если главный шаг ступит в котельную, его сразу разводным ключом по затылку – и в топку. Почему? что значит «почему»? просто так, потому что его надо грохнуть. Это естественно, как восход солнца. Никто и записок ему не подбрасывал с намёком на расправу, и по смене не передавали, что надо убить, но любая смена выполнит свой долг перед товарищами. Так всегда делали печные каторжники на Хэйре. «Как съездили?» – «Да нормально, всего пятнадцать человек подохло, но зато – слышь, парень! – главного инженера в печку сунули, га-га-га!» Будь главный человеком, а не гадом, он бы заботился, чтобы экипаж не подыхал. И отвечать не придётся: «Угорел, поскользнулся – и в печь! не успели за ноги поймать…»
Форт благодарил агрегат лишь за то, что он не останавливался. Если неподвижно замереть, создать поправку на вибрацию моторов, инерционный датчик покажет слабые колебания от неравномерности хода – и направление хода всегда одно. Но куда идёт Буш-2?.. строго ли держится на азимуте 119°? из-за малейшей ошибки в счислении курса линия маршрута станет пологой дугой, и отклонение за сутки составит добрый десяток километров… Надо выбраться наверх, сличить ориентиры радиопеленгаторов и компаса, время и положение солнца или звёзд – но все проходы на крышу забиты, заварены, указатели стёрты, схемы помещений ни у кого нет, а тщательно обследовать сегменты в одиночку – недели не хватит. Вне времени, вне жизни, из ниоткуда в никуда полз вслепую закрытый мирок едкого пота, плотной жары, сквернословия и исступлённой одержимости никому не ясным понятием «Производственное Задание». Ты выполнил Производственное Задание? почему ты не выполнил Производственное Задание? ты обязан выполнить Производственное Задание! Оно было четвёртым проклятием, наложенным на экипаж. Кто имел такую колдовскую силу, чтобы обречь экипаж на сизифов труд?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Поэтому, – тише добавила она, переведя дыхание и посматривая, не прислушался ли кто к её страстной речи, – я уважаю Зелёную церковь. У них нет комплекса страха.
– «Уважаю» или «состою»?.. – по-туански навёл на неё глаз Форт.
– Я же не спрашиваю, где ты выучился хакингу и как им пользовался! Можно и мне что-то оставить вне разговора?
– Хорошо, не будем касаться. А насчёт планеты Синьхуа? чжуинь цзыму и прочее…
Руна сделала большие, искренние и недоуменные глаза.
– Впервые слышу.
Такие вопросы надо отводить с порога, даже не отпираясь, а отрекаясь начисто. Не хватало, чтобы кто-то где-нибудь занёс в досье: «Постоянно и углублённо заинтересована тоталитарными мирами». Безопасней наркоманкой числиться.
– Ты что-то хотел мне сказать, – напомнила она.
– Да. Я…
«А что я могу сказать? что у меня нет родственников и близких, что я всегда один, что боюсь слежки и преследования? Чудесно, я выскажусь. Но что она ответит? Кто она мне?»
– Экипажу – построиться! – громко приказал капитан Буш-2.
– …у меня завтра кончается абонемент на техобслуживание. Если не трудно, зайди в «Роботех» к Ментону и скажи, что я прошу не снимать меня из сервисного списка. Вот и всё.
«И всё?..» – разочаровалась Руна, приготовившись ответить резкостью на любое иное откровение.
– В смысле – я намерен вернуться. Пока! – Пожав ей руку. Форт быстрым шагом направился на построение. Она смотрела ему в спину, сглотнув кислую слюну обиды.
«А ведь мог бы проститься и потеплее! Артон на батарейках!.. Можно подумать, я его ждать буду без сна!»
Если глядеть с верхотуры Буш-2 – крапинки, отрываясь от похожей на ожившую плесень толпы, потянулись на пустое место между агрегатом и трибуной. Экипаж – эйджи, бинджи, несколько низкорослых рэсю – топтался и тыкался, выравниваясь в шеренги. Тем временем на трибуну с почётом восходила Оййоте Лоракильче с девами-прислужницами, несущими шлейф её мантии. Маленькая жрица лайгито держалась с большой важностью; её сопровождала четвёрка воинов, а за ними шли юноши с корзинами цветов.
– Гррр, – скосорылился Джифаренге. – Этих живорезов на десять шагов подпускать нельзя, а им рядом разрешили встать. Охрана неграмотная…
– С поздравлением офицерскому составу и экипажу агрегата выступит уважаемая служительница национального культа лайхто… – Черубини вперился в экран подсказки. – Ой… Ой-ой… Оййоте! Ларакиччи! Просим!
Оййоте повела ручкой – юноши рассыпали в воздух цветы, воины поднесли ей микрофон, а девы подали жезл, украшенный почему-то черепом. Жрица начала напевно вещать что-то по-своему, потряхивая вытянутым жезлом и рассеивая из черепушки кирпичного цвета пыльцу.
По шеренгам непонятно отчего пошёл недовольный гул и гомон, зазвучали выкрики на биндераме. Волновались исключительно бинджи и рэсю, и то не все, но Джифаренге был в числе крикунов. Он даже порывался двинуться к трибуне; Форт одёрнул его:
– Цыц! не нарушай строй. Что такое?
– За волосья её и прочь с трибуны! – рычал Джифаренге. – Кто ей позволил?!
– Да объясни ты мне, что происходит!
– А вы не понимаете?
– Представь себе, нет; в лайгитском не силён.
– И эти двое, чурбаны, стоят! вытрескались, улыбаются… думают, она им счастье сколдует! Не смыслишь – переводчика найми! а ещё консул называется!..
– Кончай беситься, говори нормально.
– Поздравление она зачтёт!.. я бы им разобъяснил! Куда они смотрят? оглохли, что ли?!
– Говори мне, а не галди.
Оййоте, невзирая на волнение, продолжала сыпать кирпичную пудру и говорить речитативом с полным сознанием своей правоты.
– Короче, она всё прокляла. Сверху донизу. И нас, и Буш-2. Кто их надоумил пригласить лайгито? они же агрегаты смертно ненавидят!.. В общем, она уже сказала, что хотела; назад не вернёшь. Сказала, чтоб агрегат развалился и провалился, чтоб под ним земля расступилась, а нам – ни дна, ни покрышки, чтоб мы не вернулись никогда. Что мы супаи и должны убраться восвояси.
«Почему народ различает, что хорошо, что плохо, а начальникам всегда невдомёк? – подивился Форт. – Они соображают или нет, что разрешают?.. такая слепота ни к чему хорошему не приведёт. Национальный обычай, как же! Руна асаэ напилась, на торжестве нас проклинают оптом – а мы будем рукоплескать и радоваться».
– Супаи… какое слово красивое. Что означает?
– Красивое? кому как! Супай – это упырь, злонамеренный труп; ходит, бродит, всем надоедает и покоя не даёт.
– Она всех провожает подобным манером, или нам одним такое напутствие?
– Так мы на агрегат нанялись, добровольно! Значит, встали на путь погибели. Нечего сказать, хорошее начало! Сперва зелёный поп анафему прочёл, потом кляксу поставили – никаким шампанским не отмоешь, а лайгитская ведьма нас гробовым прахом из цанцы висельника обтрухала – трижды прокляты, хуже не будет, можно и в путь отправляться! Успех нам обеспечен!
В 41.00, точно с началом второй половины рабочего дня, в среднем сегменте Буш-2 взревели турбины, и трубы извергли потоки горячего газа с глиняно-сизым оттенком сгоревшего гидратила; турбогенераторы дали ток на гравиторы и двигатели гусениц; рессоры протяжно заскрипели, когда гравитационная поддержка сняла с них часть неподъёмного веса агрегата. Капитан, гордо обозрев гилей, высящийся за помойными холмами, скомандовал: «Полный вперёд!» Гусеницы дрогнули, опорные колёса сдвинулись, и громадина тронулась со скоростью инвалида на костылях. Вой публики, треск хлопушек, залпы ракетниц провожали агрегат. Особо впечатляющими были взрывы на пути Буш-2 – это пиротехники департамента коммунального хозяйства подрывали гниющие груды объедков, отбросов и хлама, чтобы расчистить сухопутному дредноуту дорогу в лес. Фонтаны грязи и зловонной гнили взлетали чёрным салютом и осыпались мерзопакостным дождём.
Буш-2 начинал свой первый рейд по Планете Монстров с полным букетом добрых предзнаменований, а вслед ему неслась песенка, сочинённая экспромтом кем-то из толпы:
Как ЛаБинда Черубини подарила пароход –
Две трубы, с боков колёса, и ужасно тихий ход!
С отправлением агрегата внешний мир закрылся. Солнце, ветер, дождь – исчезло всё. Громадные короба сегментов были закупорены наглухо; здесь не было ни окон, ни щелей, никаких лишних технологических отверстий. Слабый искусственный свет ламп окрашивал кожу людей в трупную сероватую бледность, бинджи казались слепленными из асфальта, а рэсю вообще превратились в чёрные силуэты с едва заметным блеском глаз и оскалом из тьмы.
Звуки гилея, которые слышал Форт в безумном походе, потрясённый и очарованный богатством кипучей жизни, сюда не проникали. Единственным звуком стал натужный гул турбин. Он пронизывал воздух, словно некий звучащий газ, он пропитал стены вибрацией, он принуждал тарелки ползти по столу, хлёбово в тарелках – рябить от тряски, ложки – звякать в стаканах. Он сделал всех полуглухими, и любой, чтобы его слова дошли до собеседника, начинал орать, разевая рот нараспашку, отчего все становились похожи на предков-приматов, перессорившихся в клетке и готовых вцепиться друг в друга. Перебежка в носовой сегмент не спасала – там гул стихал, но становился слышен неумолчный лязг лесоповальной системы, грохот печных дверей, а через равные промежутки дико выло бешеное оксоловое пламя, поддуваемое воздушными компрессорами.
Забравшись на борт, две сотни комсостава, команды и обслуги разошлись по своим сегментам, рубкам и постам, и сразу возникло ощущение, что все, кроме тех, кого ты видишь, пропали навсегда, и больше ты с ними не встретишься. Угнетающее чувство одиночества и потерянности усиливалось тем, что внутри своей огромной наружности Буш-2 отводил команде минимум места. Гигантизм механизмов сжимал жилое и рабочее пространство до узких щелей-коридоров, трубообразных шахт, тесных и низких кабин. Втиснутые между цистернами кубрики вмещали по шесть человек, койки высились в три яруса, так что уходящий на вахту, слезая с самой верхней полки, наступал на головы и руки спящим ниже, что вело к взрывам ярости и перебранкам. Дребезжала по коридору тележка – помощник кока, ненавидимый всеми за беззаботную должность, развозил с пищеблока еду. Его встречали руганью, и пока он, огрызаясь, разбрасывал корм по мискам, изощрённо издевались над его внешностью, языком и привычками – он был молоденький рэсю, сдуру подавшийся на заработки.
Из насосной службы сюда перебрался щуплый Поль, оператор АТС сегментов 1-4 – кто-то додумался засунуть его в кубрик, где сплошь одни бинджи; те немедля принялись за травлю инородца, и он сбежал, пока не дошло до рукоприкладства. Здесь Поль прижился под опекой Форта, но и тут ему было неуютно – койка высоко под потолком, заслонявшие свет и проход широкие тела биндэйю, вынужденный взгляд всегда снизу вверх, жуткие гримасы и оглушительные голоса, заставляющие вздрагивать.
Выйдя из кубрика и захлопнув дверь, ты оказывался в бесконечном коридоре, терявшемся в полутьме. На ходу пропадало чувство пространства; ты вдруг понимал, что идёшь не в ту сторону – и обман чувств бывал так силён, что некоторые поворачивали на 180° и убредали в печной сегмент, где кочегары оценивали блуждания заспанных и одуревших приятелей в сложных непристойных выражениях, высмеивая вплоть до драки.
Ни дня, ни ночи. Одинаковость тупо текущих часов и суток. Бесконечная дрожь гусеничного хода. Толчки опорных колёс, налетевших на особо крупную вековую лесину. Крен на нос, всё валится со стола, гремят проклятия, снизу под горло подступает волна направленной гравитации, а корабельное радио хрипит пропитым козлетоном: «Спокойно! форсируем водную преграду. Всем покинуть нижние ярусы с первого по третий. Кочегары, закрыть печь! закрыть, я сказал!» Кубрик замирает, ожидая, что вот-вот речная вода хлынет в топки. Ремонтники, сорванные с коек приказом голоса из стены, карабкаются вверх по рёбрам выступов, а вода плещет по клешням захвата, и что-то живое бьётся, взметая толстый хвост.
Запах воспламенителя. Режущий дух гидратила. Серый свет и опухшие лица; язык вязнет во рту, выпихивая из гортани односложные и грязные слова. Где оно, начальство? в кормовом сегменте, вход туда перекрыт турникетами и шокерами. С момента выезда никто не видел капитана, старпома, главного инженера. Худой бинджи божился, что лично наблюдал главного инженера, заходящего в котельную. Враки! он туда ни ногой. Если главный шаг ступит в котельную, его сразу разводным ключом по затылку – и в топку. Почему? что значит «почему»? просто так, потому что его надо грохнуть. Это естественно, как восход солнца. Никто и записок ему не подбрасывал с намёком на расправу, и по смене не передавали, что надо убить, но любая смена выполнит свой долг перед товарищами. Так всегда делали печные каторжники на Хэйре. «Как съездили?» – «Да нормально, всего пятнадцать человек подохло, но зато – слышь, парень! – главного инженера в печку сунули, га-га-га!» Будь главный человеком, а не гадом, он бы заботился, чтобы экипаж не подыхал. И отвечать не придётся: «Угорел, поскользнулся – и в печь! не успели за ноги поймать…»
Форт благодарил агрегат лишь за то, что он не останавливался. Если неподвижно замереть, создать поправку на вибрацию моторов, инерционный датчик покажет слабые колебания от неравномерности хода – и направление хода всегда одно. Но куда идёт Буш-2?.. строго ли держится на азимуте 119°? из-за малейшей ошибки в счислении курса линия маршрута станет пологой дугой, и отклонение за сутки составит добрый десяток километров… Надо выбраться наверх, сличить ориентиры радиопеленгаторов и компаса, время и положение солнца или звёзд – но все проходы на крышу забиты, заварены, указатели стёрты, схемы помещений ни у кого нет, а тщательно обследовать сегменты в одиночку – недели не хватит. Вне времени, вне жизни, из ниоткуда в никуда полз вслепую закрытый мирок едкого пота, плотной жары, сквернословия и исступлённой одержимости никому не ясным понятием «Производственное Задание». Ты выполнил Производственное Задание? почему ты не выполнил Производственное Задание? ты обязан выполнить Производственное Задание! Оно было четвёртым проклятием, наложенным на экипаж. Кто имел такую колдовскую силу, чтобы обречь экипаж на сизифов труд?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69