Он не видел ничего плохого в том, чтобы “мочить” чеченцев. И когда ему не захотели дать в долг водку, он с досады сгреб продавщицу и стал колотить ее по лицу кулаком. А потом убил ее брата, который полез не в свое дело, пытаясь защитить свою сестру.
И все бы ничего, но когда он, не забыв набить карманы спиртным, уходил, на него случайно наткнулся патруль. И тогда он совершил непростительную глупость — не тогда, когда насиловал, и не когда убивал, а когда открыл огонь по своим, ранив офицера комендатуры.
Так что замять это дело стало невозможным.
Дело приняла к производству военная прокуратура в лице капитана Степанченко. Чему он совершенно не обрадовался, потому что на нем уже висело полтора десятка уголовных дел. И все примерно на одну тему — конфликтов военнослужащих с чеченским населением.
Войска с местным населением всегда уживаются плохо, даже если это свое родное население, а уж с чужим и подавно. Поэтому работы хватало. Капитан трудился аки пчелка, дни напролет допрашивая подозреваемых и потерпевших, проводя очные ставки, назначая экспертизы и подшивая к делу документы. Раньше он служил в Приволжском округе, где в основном разбирался со случаями неуставных взаимоотношений и воровства казенного имущества. Здесь — разгребал убийства и изнасилования.
Если быть до конца честным, то во всех расследуемых им делах капитан держал сторону обвиняемых. Кроме, конечно, случаев, когда потерпевшие могли его заинтересовать материально — капитану тоже нужно было на что-то жить, кормя себя и свою семью. Ну не на нищенскую же зарплату!..
Если ему предлагали хорошие деньги, то он, действуя строго по букве закона, отправлял насильников и убийц на скамью подсудимых, где их в большинстве случаев оправдывали или подводили под амнистию. Если сумма его не устраивала, то он с молчаливого одобрения начальства разваливал дело, спуская его на тормозах. Потому что терпеть не мог “чехов”. Равно как и его начальство.
И национализм здесь был ни при чем. Он тоже был не русским, был — украинцем.
Свою карьеру лейтенант Степанченко начал еще в Советском Союзе, в Северо-Кавказском военном округе, куда прибыл после училища, чтобы принять взвод. Ему дали взвод и комнату в общежитии, потому что он приехал не один, а с молодой женой. Тогда распределение на Кавказ считалось везухой — меньшей, чем если попасть служить в ГДР, но большей, чем если отправиться в ЗабВО. На Кавказе было тепло, было завались дешевых овощей и фруктов и было рукой подать до Центральной России и пляжей Черного моря. И кто бы мог подумать, что скоро здесь все коренным образом изменится.
Через год, сами того не ожидая, они оказались в глубоком тылу противника.
Чеченцы взяли воинские части в кольцо, каждый день устраивали возле ворот хорошо организованные “стихийные” митинги с требованиями убираться отсюда к себе в Россию. И требуя выдать им оружие.
Военные с радостью бы убрались, если бы получили на это соответствующий приказ.
Или разогнали митингующих чеченцев.
Но и такого приказа тоже не было.
Приказ был другой — не провоцировать население, позволив ему делать все, что заблагорассудится. Что те и делали — забрасывая офицеров оскорблениями, а потом камнями.
В ответ командир запретил одиночные хождения, выделив для передвижения между военным городком и частью служебный автобус — у которого чуть не каждый день выбивали стекла.
Жизнь из почти курорта быстро и неуклонно превращалась в сущий ад.
Дети офицеров перестали ходить в детские сады и школы, потому что их обзывали и били чеченские дети. Жены поувольнялись с работ, где их третировали чеченские начальники.
Однажды ночью неизвестные преступники, проникнув на территорию части, попытались напасть на часового с целью завладеть его оружием. Защищаясь, тот открыл стрельбу вначале в воздух, а потом на поражение, тяжело ранив нападавших. Нападавшими были четырнадцатилетние чеченские пацаны.
Возле ворот части собралась возбужденная толпа, требуя выдать им убийц детей. Бедного солдата, над которым собирались устроить суд Линча, спрятали в каптерке, потому что даже вывезти в безопасное место не могли, так как чеченцы останавливали и осматривали все выходящие из части машины. А применять против них силу было запрещено.
Не имея возможности добраться до истинного виновника, толпа избила двух подвернувшихся ей под руки и палки офицеров.
Всем все было уже ясно, ясно — что часть нужно срочно и организованным порядком выводить из Чечни. Пока не поздно. Но с приказом почему-то тянули!
Потом случилось неизбежное — чеченцы зарезали одного из офицеров. Ночью, возле подъезда его дома. Может, это было банальное ограбление, но вполне вероятно, что месть.
Командир своей властью приказал выдать офицерам, свободным от несения службы, табельное оружие. В целях самообороны. И, не надеясь на местную милицию, приказал наладить круглосуточное патрулирование военного городка и прилегающих территорий.
Командир решал возникшую проблему как умел и силами, которыми располагал. И, будьте уверены, решил бы — чеченцам тогда нечего было противопоставить оружию и организованности военных, если бы скоро не остался без личного состава.
Весной из части ушли отслужившие свой срок дембеля. А молодых на их место не прислали. Ни одного! И осенью тоже не прислали! В документах часть значилась как полноценная, а личным составом была укомплектована меньше чем на четверть! О боевой и политической подготовке разговор уже не шел — солдаты через день ходили в караулы. Офицеры в разговорах между собой крыли командование по матери, предполагая, что вряд ли это просто разгильдяйство. Те, что поумней и порасторопней и кому было куда, отправили семьи в Россию.
Лейтенанту Степанченко было некуда.
Скоро в части остались почти одни только офицеры. И остался полный комплект штатного вооружения, которое почему-то не вывозили. Уж лучше бы его чеченцам отдали, которые требовали его все настойчивей, считая уже своим. Но и отдавать — тоже не отдавали! О них словно забыли. Командир каждый день ругался по телефону матом, ему обещали решить вопрос в самое ближайшее время, но не решали. Офицеры ходили в караулы, как простые солдаты...
И лейтенант Степанченко тоже ходил, неделями не вылезая из части.
Потом случилось то, чего все ожидали. Но... все равно не ожидали!
В часть пришли чеченцы. Много вооруженных чеченцев, со всех сторон.
Они захватили КПП, окружили штаб и побежали к складам, о местоположении которых были прекрасно осведомлены.
Часовые, как было предписано Уставом, крикнули:
— Стой! Кто идет!
И выстрелили в воздух.
Им на помощь прибежала из караулки отдыхающая смена.
Запертые в штабе командиры лихорадочно крутили диски отрезанных телефонов, пытаясь дозвониться в Москву и в местный райотдел милиции.
Не ожидавшие встретить столь упорного сопротивления чеченцы залегли. Подставлять лоб под пули им не хотелось — это еще была не война. Они надеялись получить свое миром.
— Эй! — крикнули они. — Зачем стреляешь? Бросай автомат и уходи. Мы тебя не тронем! Это наше оружие — мы за него заплатили.
Часовые огрызались одиночными выстрелами, на всякий случай экономя патроны.
Чеченцы отвечали им длинными очередями и выстрелами из табельных “пээмов”. Среди чеченцев было много местных милиционеров. Из того самого РОВД, куда безуспешно пытались дозвониться штабисты...
В короткой, но ожесточенной перестрелке погиб один и было ранено два неосторожно высунувшихся чеченца.
Это были первые жертвы.
Которые требовали отмщения!
Но на штурм чеченцы никак не решались, о чем-то бурно переговариваясь. Потом несколько из них отползли назад и побежали к воротам.
Они запрыгнули в машины и поехали в военный городок, до которого было рукой подать — буквально несколько кварталов. И который, в отличие от оружеек, никем не охранялся. Там они ворвались в дома, выволакивая на улицу жен и детей офицеров. Они хорошо знали, кого и где им искать, потому что жили с семьями офицеров бок о бок, их дети ходили в одни сады и школы, со многими они раньше дружили и ходили к ним в гости.
Но это было раньше...
Упирающихся женщин и детей погнали прикладами к машинам, привезли в часть и, прикрываясь ими, подтащили к складам.
— Эй, не стреляй, видишь, здесь твоя семья! — кричали из-за женских и детских спин чеченцы, размахивая оружием.
Они не ошиблись, не перепутали — это были дети и жены тех самых, которые не хотели им сдаться, офицеров. Они рассчитали все верно, пытаясь вскрыть охраняемые офицерами склады с помощью живых отмычек.
— Что делают, падлы! — выругался матом сосед лейтенанта Степанченко по лестничной площадке и позициям.
И бессильно заскрежетал зубами.
— Эй, выходите! А то мы их зарежем! — продолжали кричать, угрожая, чеченцы.
И чем больше угрожали, тем сильнее распаляли себя.
В воздухе блеснули выдернутые из ножен тесаки, которые уперлись в шеи перепуганных женщин и детей тоже.
— Бросай оружие! — орали чеченцы. — Бросай!!
А вот заложники не кричали, заложники, выпучив глаза, смотрели перед собой, боясь пискнуть. Только дети тихо плакали, потому что им было страшно.
— Считаем до трех! — начали отсчет чеченцы.
— Раз!..
Офицеры, скрипя зубами, смотрели на своих близких, над которыми, на их глазах, измывались бандиты.
— Два!..
В то, что они способны убить детей, никто не верил. Как можно убить, зарезать ножом, ребенка? Как можно зарезать ребенка, которого ты знаешь, с которым играли твои дети?! Или женщину, которая по-соседски угощала твоих детей сладостями?
Все были уверены, что чеченцы просто давят на психику, просто пугают.
Если бы так...
— Три!.. — крикнули чеченцы.
И уже ни о чем не предупреждая, полоснули поперек шей тесаками. Сильно и уверенно, как если бы баранов резали.
Ярко-красная кровь брызнула по асфальту вперед. Две русские женщины осели на колени. Еще живые, с еще живыми, полными ужаса, глядящими в сторону своих мужей глазами. Еще живые, но... уже мертвые!
— Эй, на, лови свою бабу! — крикнули, громко захохотав, чеченцы.
Сильно размахнулись, и что-то круглое, пролетев над землей, шмякнулось, прокатилось по асфальту, оставляя на нем черные пятна.
Головы... Это были головы... Их жен...
У офицеров зашевелились, встали дыбом волосы.
Но это было еще не все. Если бы все!..
— Это вы виноваты, — кричали чеченцы. — Мы не хотели! Сдавайтесь, у нас здесь ваши дети.
И стали подталкивать вперед коленями детей.
Они толкали их коленями, цепко удерживая и приподнимая за волосы, отчего дети визжали и брыкались.
— Мы зарежем их! — угрожали чеченцы. — Бросайте автоматы!
Офицеры прикладывались к автоматам, выцеливая чеченцев, но стрелять не могли, боясь зацепить пленников. Но, выцеливая чеченцев, они видели, вынуждены были неотрывно смотреть сквозь прорези прицелов на искаженные ужасом и болью детские лица.
Все это было страшно! Ко всему этому офицеры, которых готовили для войны с равным им противником, были не готовы! Война, конечно, драка, но драка мужчин против мужчин — гражданские в ней не в счет!
— Эй, вы слышите? — кричали чеченцы, подергивая руками, на которых были внахлест, поперек ладоней, намотаны детские волосы. — Давай иди сюда!
Одна из девочек каким-то чудом смогла вырваться из рук чеченца и побежала вперед. К отцу. Побежала что было сил, мелькая в воздухе сандаликами.
Не добежала...
Вслед ей полоснули из автомата, и девочка, резко, на бегу, переломившись пополам, как будто ее кувалдой по пояснице ударили, рухнула на асфальт.
Оставшийся без прикрытия чеченец испуганно присел, упал на землю и пополз назад. Но в него даже не стреляли, боясь, что другие в отместку начнут убивать детей.
И тут же грохнул, раскатился эхом одиночный выстрел. И раздался торжествующий вопль чеченцев. Кто-то, не в силах всего этого выдержать и не имея возможности что-то изменить, развернул к себе автомат и нажал на спусковой крючок, чтобы не видеть, как в чужих руках судорожно бьется его ребенок и как ему, живому, отрежут голову. Кто-то предпочел застрелиться.
Они ничего не могли сделать — они могли только смотреть! На это невозможно было смотреть спокойно, даже если бы это были чужие дети — а это были не чужие им дети!
— Я пошел, — глухо сказал один из офицеров.
Он догадывался, понимал, что его скорее всего прикончат, но он надеялся, что они пощадят его сына.
Он отбросил автомат и поднял руки. Его никто не останавливал. И его никто не осуждал. В такой ситуации каждый должен принимать решение сам, не ожидая ничьего приказа.
— Я иду! — крикнул майор. — Отпустите ребенка!
Его десятилетний сын смотрел на него с испугом и надеждой. Он думал, что отец защитит его и теперь, как защищал всегда. Потому что мать — уже лежала на земле возле его ног. Без головы.
Офицер шел медленно и напряженно, и все — и чеченцы, и свои — смотрели на него. Офицер приблизился, и его сына отпустили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44