С предложениями было туже...
Счастливые времена, когда русские перли на ура “одним десантным батальоном завоевывать” Чечню и их можно было расстреливать, как мишени в тире, миновали. Война дураков учит быстро — путем отстрела дураков. Те, кто не умер, — поумнели. И перестали уповать на победный опыт Второй мировой с ее резервными армиями, фланговыми охватами и прорывами сводных бронетанковых корпусов, спустившись на грешную землю. На чеченскую землю... Истинными учителями русских стали не генералы Генштаба, а “чехи”. Эти самые полевые командиры...
— Что скажешь, Абдулла?..
...Ну, то есть слово для выступления предоставляется товарищу Магомаеву Абдулле...
— Скажу, что мочить надо шакалов!.. — внес предложение Абдулла.
Слово “мочить” было не чеченским и даже не русским, но было хорошо узнаваемым и где-то даже модным, потому что его не брезговали ввернуть в оборот политики самого высокого ранга, в том числе президент. Феня въелась в речь русскоговорящего населения бывшего Союза и в саму жизнь. Из прикладного языка коробейников она превратилась в язык межнационального и международного, по крайней мере среди стран ближнего зарубежья, общения.
Все согласно закивали, соглашаясь с предыдущим оратором. Хотя многие из присутствующих его недолюбливали и даже побаивались, относя к категории бешеных — тех, кому терять нечего, потому что их руки по плечи в крови русских солдат, так что никакие амнистии им не грозят. Если они придут с повинной, их в тюрьму, раз обещали, не посадят, их просто пристрелят.
Абдулла призывал к резне! И все знали почему.
Непримиримость Абдуллы объяснялась просто — у него было сомнительное прошлое. Он пятнадцать лет верой и правдой служил русским, вначале на офицерской должности в армии, а потом секретарем райкома партии. Другие тоже служили, но этот особенно рьяно. Когда он пришел в отряд Басаева, рассчитывая на хорошую должность, ему не дали в подчинение ни одного человека, “отправив на кухню”. Открыто ему недоверия не выказывали — чеченцы, в отличие от русских, языками трепать не приучены, помня, что за лишнее сказанное слово можно запросто поплатиться головой, — но в дело не пускали. Тогда Абдулла сколотил свой собственный отряд и совершил ряд дерзких нападений на федералов. О нем заговорили, особенно после того, как он захватил идущую из госпиталя в аэропорт санбатовскую машину и вырезал всех раненых и медицинский персонал. Это было на той первой войне, когда взаимное ожесточение не стало еще нормой и подобная жестокость была в диковинку.
Русские в долгу не остались. Они ответили тем, что в один из вечеров взяли в кольцо родовую деревню Абдуллы, выгнали из дворов, арестовали и угнали в неизвестном направлении всех его родственников, спалив дотла их дома. Это была замаскированная под зачистку кровная месть. Потом русские использовали этот заимствованный у противника прием не раз, множа на территории Чечни безвестные братские могилы. Но в тот раз они просчитались — надеясь запугать Абдуллу, они лишь развязали ему руки!..
— Что ты предлагаешь?
— Бить русских поодиночке — то же самое, что тыкать в скалу растопыренными пальцами, — витиевато выразил свою мысль Абдулла, чем вызвал общее оживление. На Кавказе любят пышно выражаться. — Нужно собрать наши силы вот так, в кулак, и ударить разом!
Против “ударить” — никто не возражал. В принципе. Но собрать силы — больше их сил — вряд ли получится. Россия — она большая. Захватить какую-нибудь населенку, не исключено, удастся, а вот удержать — вряд ли. Это тебе не девяносто пятый.
— А мы не здесь будем воевать — мы там, где они не ждут, будем воевать. В России! — рубанул воздух рукой, словно шашкой взмахнул, Абдулла.
Предложение бить русских на их территории было заманчивым, но особых восторгов не вызвало. Партизаны всегда и во все времена предпочитают воевать на своей территории, где им каждый камень знаком и каждая ложбинка в помощь. Здесь ты дома, а там...
Но, с другой стороны, подрывая армейские бэтээры и “Уралы”, большой славы не добудешь. И денег тоже. О чем не преминул напомнить Абдулла.
Начались прения...
Долго обсуждали, с какой стороны за это дело можно взяться, где подобрать людей, как незаметно перебросить в Россию оружие и взрывчатку. Что не так-то просто, если помнить, что придется проходить через десятки блокпостов и проверок и что на помощь местного населения рассчитывать не приходится.
Нет, не получится, слишком опасно. Там даже гор нет, куда можно уйти и где можно спрятаться.
К тому же действовать сообща — значит идти под чье-то начало. А идти под чье-нибудь начало не хотелось — не любят чеченцы, чтобы ими командовали, — каждый чеченец сам себе голова и сам себе командир!
— Тогда дайте своих людей!
Ага, а сам с кем останешься?..
Непросто договориться командирам друг с другом. Они же не настоящие, они же полевые... Это тебе не регулярная армия, где предложения командира не обсуждаются, а исполняются бегом на полусогнутых.
Не поняли Абдуллу, не поддержали. Но отступать он не собирался — гордость не позволяла! Чеченец не должен брать назад свои слова.
— Не хотите — как хотите, — сказал Абдулла.
Конечно, сказал не так, сказал по-другому, другими словами, но смысл был тот же. Смысл был понятен.
Сказать иначе, сказать, что его собеседники струсили, он не мог. Если чеченцев обвиняют в трусости, они тут же хватаются за кинжалы. Или “АКМы”.
— Тогда я сам!..
Ну, точно — бешеный.
“А что, пусть попробует, — подумали все. — Он попробует — мы посмотрим. Если у него что-нибудь получится, то можно будет собраться еще раз. А если нет...”
Но только вряд ли у него что-нибудь получится...
Глава 10
— Борт сто семнадцать просит взлет.
— Понял тебя. Борту сто семнадцать взлет разрешаю.
В общем, — от винта, хотя у современных штурмовиков и перехватчиков винтов не бывает!.. Оглушительно взревели набирающие обороты турбины.
Спарка из двух “сушек”, набирая скорость, побежала по взлетно-посадочной полосе...
...Второй месяц Аслан Салаев только и делал, что ни черта не делал, потому что второй месяц “припухал” в полевом лагере. Жизнь в нем была почти пионерская — здоровый сон на свежем воздухе, трехразовое питание, вечерние посиделки у костра. Правда, жить приходилось в армейских, советского еще покроя брезентовых палатках, но в сравнении с каким-нибудь схроном, там, в Чечне, это был верх комфорта. Хотя бы потому, что здесь не нужно было ожидать в любой следующий момент неожиданного выстрела из-за куста, не нужно было маскироваться и спать вполглаза в обнимку с автоматом. Сюда федералам было не добраться, здесь был мир...
Лагерь располагался на территории суверенной Грузии в одном из высокогорных районов, куда проверяющие из различных международных организаций не забирались. А если забирались, то загодя предупрежденные чеченцы уходили в лес, а их место занимали грузины, изображавшие членов спортивного общества, отдыхающих на лоне природы.
Грузины никогда не любили воинственных, которые только и делали, что воровали у них скот и резали пастухов, чеченцев. Но теперь они сошлись с ними на почве дружбы против русских. Открыто они их не поддерживали, но приют давали. Всегда лучше воевать с могущественным и потому потенциально опасным соседом не своими, а чужими руками. Кроме того, чеченцы были удобной разменной картой в хитромудрых политических играх. Садясь за стол с такими матерыми, как Россия и США, партнерами, Грузии не оставалось ничего другого, как заранее припрятать в рукав пару козырей, отчего и возникли по ту сторону российской границы лагеря, где чеченские боевики отдыхали от войны.
По распорядку: молитва, обед, послеобеденные занятия...
Но далеко не все бойцы отряда Аслана Салаева прятались от войны в Грузии — кто-то дома. Им было проще, они были местными. По горным, натоптанным контрабандистами тропам чеченцы переходили в Россию, спускались с гор, снимали камуфляж, сменяя его на гражданку, зарывали в укромном месте автоматы и изображали законопослушных граждан, занимающихся мирным сельскохозяйственным трудом. При проверках они предъявляли советские паспорта с пропиской. Придраться к ним было трудно.
Нагулявшись на домашних хлебах, они возвращались, сытые и довольные, как мартовские коты.
В отличие от своих “братьев” Аслан Салаев торчал в лагере безвылазно. Потому что ему идти было некуда. И нельзя. Он был не совсем типичным чеченцем, потому что и чеченцем-то не был — был русским. Славянские лица в незаконных вооруженных формированиях встречаются не так уж редко — обычно это солдаты-срочники, которые, попав в плен и видя, как “чехи” режут глотки их сослуживцам, предпочитают, ради сохранения головы, встать под знамена ислама. В отличие от них уроженец села Разливы Костромской области Степан Емельянов перешел на сторону “чехов” сам, после того как по пьяному делу набил морду офицеру и, чтобы избежать суда военного трибунала, сбежал из части, прихватив автомат.
Он тоже принял ислам и стал Асланом Салаевым. Но до того прошел проверку кровью, поучаствовав в расстрелах колонн федералов и пленных солдат. Чеченцы не доверяли словам, они верили только делам.
Он честно отвоевал год, был контужен и отправлен залечивать раны на грузинскую сторону, где вначале “припухал”, а потом в свободное от “припухания” время учил боевиков минно-взрывному делу, так как по основной военной специальности был сапером. Про растяжки он им, конечно, не рассказывал, растяжки его ученики ставить и без него умели, он учил их устанавливать минные поля, обезвреживать мины-ловушки, вытапливать в полевых условиях тол из снарядов, подрывать мосты и здания, обходясь минимальным количеством взрывчатки.
— Подходы к лагерю минируются “улиткой”, — рисовал он прутиком на земле карту, помечая точками противопехотки. — В центре — схрон, по окружности расположенные спиралью минные поля. — Вычерчивал похожую на пружину часов, только не такую плотную, спираль. — Таким образом, вы сможете легко проходить минное заграждение, продвигаясь по часовой стрелке по заранее намеченным ориентирам и меткам, а противник попадет на мины...
Это была азбука, но незнакомая чеченцам азбука. Не по душе им было саперное дело — им бы коня и кинжал в руки. Ну, или в крайнем случае гранатомет и джип “Чероки”. Не к лицу чеченскому мужчине на брюхе по грязи ползать и землю лопатой ковырять. Но вступать в открытые бои у чеченцев силенок уже не хватало, поэтому они осваивали новую для них минно-взрывную тактику войны, минируя дороги, машины и здания. Так что Аслан Салаев пришелся как нельзя кстати, сделав быструю карьеру от рядового бойца до минера-инструктора.
Ну и ладно! Лучше учить других в “пионерском лагере” в Грузии, чем ходить в атаки на федералов в Чечне. Чем дальше от фронта, тем целее будешь! Или не так?
— Ложимся на боевой курс...
“Сушки” синхронно свалились на крыло и, проткнув облака, устремились к земле. В полетном задании у пилотов значились две цели. Цели были на территории суверенного, граничащего с Россией государства, но с высоты нескольких тысяч метров линия границы не видна...
— Работаем, — сказал в микрофон командир звена.
Пуск!
Сорвавшиеся с консолей ракеты, обгоняя самолеты, пошли к земле. “Сушки”, заложив вираж, легли на обратный курс.
...Дождя не было. И молнии не было. Был теплый солнечный день. Но вдруг среди этого ясного неба грянул гром. Да еще какой!
Что-то страшно ухнуло так, что задрожала земля. От склонов ущелья отразилось и пошло гулять многоголосое эхо. Среди деревьев поднялось несколько черных фонтанов, вниз густо посыпались посеченные осколками и сорванные взрывной волной листья, ветки и сучья. Люди, лежащие в палатках и сидящие возле костровищ, попадали кто куда и, извиваясь ужами, поползли искать ямки, в которые можно залечь или хотя бы засунуть головы. Инстинкты, приобретенные на войне, сработали раньше, чем сознание. Еще один взрыв потряс лес, и все стихло.
— Кто стрелял, откуда? Твою мать!..
Орали возбужденные и напуганные чеченцы. Орали не по-чеченски — по-русски. И матерились тоже по-русски!.. Тем более что им только и оставалось, что материться, так как противника видно не было. Противник достал их черт знает откуда, достал и здесь!
Но как они узнали? Откуда?! Какая сволочь навела русских на лагерь?
Большого урона обстрел чеченцам не нанес — больше лесу, — но продемонстрировал серьезность намерений России.
Что было правильно истолковано другой стороной, было истолковано как приглашение к началу переговоров.
В политике всегда так — прежде чем дипломаты станут друг дружке улыбаться и ручки жать, военные должны свой дурной характер продемонстрировать, обронив пару бомбочек. А иначе кто тебя всерьез воспримет?
Военные продемонстрировали.
В Тбилиси намек поняли.
И после вялого обмена нотами “дом отдыха” закрылся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44