Взвизгнула веснушчатая служанка. Гури успел мимоходом ее ущипнуть, а сам продолжал:
В старом и гнутом обломке меча
Проку и смысла - увы! - никакого.
Люблю я премудростям в дивных альковах
Юных девиц обучать по ночам.
Лицо его посерьезнело.
В старой короне дрожишь неспроста:
Дня не прожить без печали и страха.
А впрочем, мигрень исцеляется плахой,
Коль голова под короной пуста.
- Шарлатан не похвалит тебя за такие песни, Гури, - хохотнул кто-то из завсегдатаев.
- Чего ему бояться? У него же зверь великий.
- Да, но пророчество… Я бы на месте Фероче остерегся.
- Ах, как чудесно! - умильно щебетал Кантабиле. - И вы, и Ляменто - все под моим кровом!
При этих словах Гури встрепенулся, как спаниель при виде бекаса:
- Что, и старушка в «Свинку» заглянула? Ну так не говорите ей, что я здесь. Пусть это будет сюрпризом. И пришлите ей корзину роз от моего имени.
Хоакин рыскал по коридору. Все двери были заперты, постояльцы сидели в общем зале. Инцери ерзала и хныкала в табакерке, и Хоакин ее успокаивал как мог:
- Сейчас, сейчас, потерпи. В крайнем случае на улицу выйдем.
Инцери на улицу не хотела. Дела ее не терпели отлагательств, но, к счастью, Хоакину удалось отыскать комнату, в которой кто-то был. Из-за двери доносились приглушенные голоса:
- …по третьесортным гостиницам. Буайбес - пересолен.
- …но, милочка, - отвечал старушечий голос - Бу-бу-бу… буайбес.
- … и еще эти розы!
Стрелок постучал. Дверь распахнулась; на Хоакина обрушился водопад, смешанный с колючими стеблями и ароматными лепестками. К счастью, цветы срезали недавно, и они не успели завянуть, а вода - испортиться.
- Торт ваш… Ой!
Хоакин стряхнул с уха розу. Достал платок и обтер лицо.
- Добрый день, - сказал он. - У моей саламандры нездоровая страсть к поджигательству. Иногда накатывает, просто спасу нет. У вас есть камин?… На худой конец свеча сгодится… Мы потом все потушим, обещаю. Иначе она устроит пожар.
- Милочка, - рассудительно заметила старушка, - это не Гил-Ллиу. Немедленно извинись перед молодым человеком.
- Боже мой! - ахнула девушка. - Простите, пожалуйста. Я вас перепутала с одним негодяем.
- Я похож на негодяя?
- Нисколько. Вы входите, входите. И камзол снимайте, я почищу.
Комната Летиции досталась более чем скромная. Две кровати, столик, шкаф. На столе стояли фарфоровые тарелки с супом и бутылка вина. К обеду путешественницы еще не притронулись.
- Ты неосторожна, милочка. - Старшая захлопнула за Хоакином дверь, едва не прищемив полу камзола. - Он мог прятаться в коридоре.
- Оставьте, госпожа настоятельница… Лучше помогите привести в порядок костюм гостя.
Они помогли стрелку снять камзол. Табакерку Хоакин положил на стол.
- Простите. Простите, простите, - повторяла девушка, орудуя щеткой. - Это все мерзавец Гил-Ллиу. Он повсюду меня преследует!
- Нас, милочка, нас, - поджала губы старушонка. - Не забывай!
- Да, госпожа настоятельница. Конечно же нас.
Девушка вытерла Хоакину волосы полотенцем.
- Он ужасный пошляк, - вздохнула она. - Могу я попросить вас об одном одолжении?…
- Конечно, сударыня. Все что уго…
- Вызовите его на дуэль. На шпагах или луках.
- О нет, - встряла настоятельница. - Дуэль - это слишком аристократично. Сочините на него памфлет. Или пасквиль.
- Хорошо, хорошо. Памфлет, потом дуэль. Или наоборот…
Насупленная саламандра выглянула из табакерки и огляделась. На столе стоял подсвечник. Слава богу! Затрещал первый огонечек, затем второй. Инцери вскарабкалась на полку и дунула на фитиль третьей свечки. Та пыхнула желтеньким язычком пламени.
- Кто это? - вскинула брови девушка.
- Моя саламандра. Я о ней рассказывал.
- Какая красавица! - Девушка присела и провела пальцем по саламандровой спинке. Инцери блаженно выгнулась. - Умница, красавица! Самая красивая из всех, кого я видела. Это правда, что они питаются каменным маслом?
Инцери фыркнула.
- А правда, что вы питаетесь чесноком? - ядовито осведомилась она.
Когда Хоакин спустился в общий зал, Гилтамас успел улететь. Фея скучала в одиночестве.
- Хорошие новости, - сообщил стрелок, усаживаясь - Я только что разговаривал с Ляменто.
- То-то ты мокрый такой. Вы вместе принимали ванну?
- Вовсе нет. Она бросила в меня вазу с цветами.
- Прекрасное знакомство. - Фея воодушевилась. - Я же говорила, что она к тебе неравнодушна. На, выпей. А то простудишься, расчихаешься.
Хок послушно налил себе вина.
- А еще она говорит, что ее принесут в жертву Бахамоту. Во время коронации Фероче.
- Бахамот - это тримегистийский зверь? - уточнила Маггара. - Всегда их путала. Рух - в Шахинпаде, Базплиск - в Доннельфаме. Повезло девчонке, ничего не скажешь.
- Да уж, повезло.
Хоакин помрачнел.
Летиции в самом деле повезло. Монастырей, в которых воспитывались жертвенные девы, хватало, а вот зверей великих наличествовало всего двенадцать - по числу правителей. Короли Дюжины менялись редко. Большинство дев-монахинь доживали до старости, так и не исполнив своего предназначения.
- А знаешь, кто будет ланселотничать? - спросила фея. - Вон тот, лысоватый. Гури Гил-Ллиу.
Хоакин с интересом осмотрел бродягу:
- Который раз слышу это слово. Что значит «ланселотничать»?
- А ты не знаешь? Это старый обычай, ты мог о нем слышать в академии. Или увидеть воочию - если бы на твоей памяти короновали шарлатана.
- Когда я родился, Бизоатон Фортиссимо уже двести лет как правил. А в академии я прогуливал все, что можно.
- Значит, слушай. О первом Ланселоте ты слышал?
- Нет.
- Конечно. У вас эта легенда запрещена… Имя «Ланселот» тоже. Осталось лишь дурацкое «ланселотничать». - Феечка огляделась: не подслушивает ли кто? - Мы в Благом Дворе многое помним… Ланселот был великим воином. И он сражался с перводраконом.
- Зачем? Зверя ведь невозможно победить. Да и смысла в том нет.
- Это сейчас нет. А тогда чудовища были дикими. Люди боролись с ними, пока не поняли, что этого бремени не вынести ни вам, ни им. Ланселот едва не погиб. Зато после сражения перводракон согласился на переговоры. Двенадцать зверей великих пришли в двенадцать городов мира, и воцарился золотой век.
- Эра Чудовищ.
- Называй как хочешь. Старейшины Благого Двора говорят, что вам она пошла на пользу. Ты ведь не знаешь, что такое «война»?
- Это вроде ланселотничанья?
- Почти.
Маггара задумалась. Не хватало слов, чтобы объяснить то, что для нее было очевидно. Террокс давно уже не знал войн. Каждый из двенадцати зверей мог с легкостью раскидать любую армию. Но сама по себе сила не способна ничего гарантировать.
Важно равновесие сил.
Это равновесие и обеспечивал Ланселот. Бродяга, бунтарь и убийца никуда не делся с Террокса. Время от времени он возрождался вновь, и его имя сдерживало зверей великих не хуже клеток и цепей. Не будь Ланселота, люди давно попали бы во власть чудовищ.
Никто не знает, как связаны короли и звери великие. Но связь эта, несомненно, существует. Именно она делает правителей долгожителями. Когда умирает старый король, тот, кто приходит ему на смену, должен подчинить зверя своей воле. Иначе все его правление пойдет наперекосяк. Сделать это можно, напомнив чудовищу о том, кто способен победить его.
О Ланселоте.
- Так что все-таки означает «ланселотничать»?
- Это… э-э… мм… Слушай, Хок. А ты не хочешь попробовать сам? Поланселотничать?
Стрелок и фея переглянулись.
- Поланселотничать. Попасть во дворец вместо Гури. Встретиться с Летицией и поговорить с шарлатаном. Маггара, ты просто чудо!
- Я знаю.
…Вскоре вырисовался план действий. Истессо нашел в нем лишь один недостаток: чтобы начать действовать, предстояло дождаться сумерек.
- Ничего, - заявила фея. - Выспишься. Ты ведь не железный.
- Спать мне не хочется.
- А что тогда будешь делать? Ты же столько часов на ногах!
С этим не поспоришь. Последние сутки (не считая времени, проведенного в карете) стрелок даже не присел. Когда силы оставляли его, он щекотал в носу травинкой. Чихание заменяло сон и отдых. Но долго так продолжаться не могло: Маггара устала раз за разом объяснять Хоакину что к чему. Пора было переходить к обычной человеческой жизни.
Хоакин постучал дублоном о край тарелки. Тут же появился Кантабиле.
- Милейший, - объявил стрелок, - мне у вас нравится, я хочу заночевать в «Чушке».
- С удовольствием, сударь. Только мест нет.
- Почему?
- Праздник, сударь. Народу понаехало - что элементов на алхимическую свадьбу. Все комнаты заняты.
- Что же делать?
- Если хотите, могу постелить в конюшне. Но это вам влетит в дублончик. - Горацио сделал пальцами жест, будто солил жульен по-нищенски.
- Хорошо, - сказал Истессо, доставая деньги, - Стелите. Вот вам задаток.
Кантабиле огорчился. Впервые за долгие годы чутье подвело его. Трактирщик должен уметь на глазок определять толщину чужого кошелька, иначе грош цена его заведению - в прямом и переносном смысле.
- Постойте. - Он накрыл ладонь Истессо своею. - Не так быстро, сударь. Есть варианты.
- Ага. Значит, комната найдется?
- Нет.
- Но вы только что сказали!
- О господи! - Трактирщик закатил глаза. - Нельзя же все воспринимать так буквально. Мои слова, сударь, являются метафорой. Иносказанием, понимаете? Синекдохой, литотой. В крайнем случае гиперболой.
Хоакин не понял. Но на всякий случай уточнил:
- Так что с комнатой? Есть, нет?
- Идемте, сударь, я провожу вас. Это будет проще, чем объяснять таинства пятого измерения.
В небе разлилась вечерняя синева. Мерцали звезды, паря в потоках теплого воздуха. Ночь обещала быть беззаботной и приятной. Кантабиле постелил Хоакину на крыше. Точнее, в звездочетской башенке под открытым небом.
- Что вам эти продымленные комнаты? - рассуждал он. - Уродливый оскал урбанизации. Пора, пора быть ближе к природе.
Хоакин, сотню лет проведший в близости к природе, смолчал. На крыше ему понравилось. У горизонта дрожат переливчатые огни магического сияния - Авроры Колоратуро; фонари отражались в черной воде каналов. Где-то пели гондольеры, и вода плескала под веслами гондол.
- Какая ночь, - вздохнул Хоакин. - А я здесь сижу. Один.
Чайник неразборчиво булькнул. Майская фея еще спала, да и элементаль тоже. Хоакин спустился во двор. Там он отыскал садовую лестницу, добыл моток веревки и пилу. Все это вместе со своими вещами он перенес в конюшню. Следовало подготовиться к тому, что трактир придется покидать в спешке.
В гостях у жертвенной девы стрелок зря времени не терял. Летиция ждала карету, что должна была доставить ее и Гури во дворец. Хоакин рассчитывал на этой карете отправиться в гости к шарлатану. Но для этого следовало кое-что сделать.
Из дверей вышла длиннолицая служанка с ведрами. Что-то бурча себе под нос, она выплеснула помои. На обратном пути ее ожидал сюрприз: на крыльце сидел Гури с китарком в руках.
Шлепок. Визг. Звук пощечины.
- Ви есть шалюн, йа? Уберите руки!
- Сударыня!
Загремело ведро. Гури взвыл.
- Огонь девчонка, - пробормотал он. - Ну ничего. Здесь не вышло - попробуем с другой.
Он подкрутил колки на грифе китарка и направился к окнам Летиции. Неудачи его не смущали.
- Госпожа Ляменто, - позвал он. - Я знаю, что вы не спите. Выгляните же, о дивноглазая! Мне так не хватает вас.
Затренькал китарок.
Под балконом моей милой, -
запел Гури.
Я стою - веселый малый.
А любовь с ужасной силой,
А любовь с ужасной силой
Мое сердце растрепала.
Отскочил Гури вовремя. Брызнули черепки, на земле расплескались осколки цветочного горшка.
- Очень мило. - Певец поднял сломанный стебель герани. - Я сохраню этот цветок, сударыня. Ваш первый дар любви.
Он огляделся. Из приоткрытой двери конюшни торчала лестница. По лицу его скользнула злорадная гримаса:
- Ладно, недотрога, шутки кончились. Жди теперь гостей. - И он отправился к конюшне.
Там его ждало разочарование. Лестница застряла намертво. Гури уперся ногой в косяк и рванул посильнее. Что-то затрещало, и нижняя ступенька осталась в руках донжуана. Сам же он полетел в выплеснутые служанкой помои.
Двери трактира распахнулись. На крыльцо вывалилась пьяная компания.
- А где Гури? - спросил кто-то. - Где наш герой?
- Тсс! - ответили ему. - Он у Летиции. Серенады распевает.
- Завидую мерзавцу, - горестно вымолвил первый голос - Все-то ему удача прет. И бабы на шею вешаются как одна. Вот что, что они в нем находят?
Гури сидел тихо как мышка. О том, чтобы вернуться в трактир, не могло быть и речи.
- Зверева труха, - выругался он. - Ленивое мужичье!
Он юркнул в конюшню и закрыл дверь. Сердце колотилось. Сорвав с себя испоганенный камзол, Гури бросил его на землю.
- Бог мой! В чем я теперь покажусь во дворце?
Штаны вымокли и липли к телу. Рубашка воняла. Лошади в стойлах насмешливо глядели на донжуана. Оставалось одно: прокрасться к черному ходу и сдаться на милость Горацио. Скоро приедет карета, тут уж не до церемоний.
Взгляд Гури упал на обломок лестницы, лежащий на земле. Донжуан похолодел: дерево было подпилено.
- Зверь побери! Так, значит…
Холодная сталь уперлась между лопаток охотника на чудищ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44