Я почти совсем проснулся в этом кошмаре. Но из сна той степени погружения я запомнил не только то, что мы уже бежали из подземелья, но и как мы бежали. Я окончательно проснулся и оглядел этот проклятый подвал в поисках Яноша. Я должен поведать ему мой сон, особенно ту часть его, которая связана с этим ликантианским подземельем, и, возможно, из этой моей иллюзии удастся составить план настоящего побега.
Чей-то голос проскрежетал:
– Очнись же, Антеро! Это заклинание не может действовать вечно.
Нет, я не был в подземелье архонтов. Я был в другом сыром каменном подвале, маленьком и тесном. Вокруг не было никого – ни охраны, ни собратьев по заключению, ни Яноша. Не было и орудий пыток напротив камеры. Я пребывал в одиночестве… если не считать Грифа. Он сидел сгорбившись на массивной скамье у стены. Он улыбался. Я заставил себя встать.
– Господин Антеро, – насмешливо сказал он, – очнулись? Позвать девок, чтобы они вас помыли? Слуг, чтобы одели в шелка? А может, ту актерку сисястую, с которой вы славно исполнили вместе не одну мелодию? Стоило бы, чтобы вы поглядели, как она мне доставит удовольствие. Жаль, нельзя.
Я молчал, ничего не понимая. Я даже не мог сдвинуться с места. Гриф поднялся и подошел ко мне. И я увидел его пустую глазницу, в которой что-то шевелилось. Значит, удар тупым концом копья лишил-таки его глаза. Гриф понял, на что я вытаращился, и своей мускулистой рукой нанес мне удар в живот. Я задохнулся и опустился на колени, прижав руки к животу.
Толчком ноги он опрокинул меня на спину и уставился на меня сверху вниз.
– Да, – сказал он. – Ты действительно вышиб мне одну моргалку. Но я нашел получше способ глядеть. Мой хозяин одарил меня… неким даром. Поделился со мной могуществом, чтобы я, глядя на людей, мог понимать их намерения.
Гриф хлопнул себя по пустой глазнице и расхохотался, так что эхо запрыгало по каменному мешку.
И в этот момент я увидел в его глазнице красный огонек, крошечный дергающийся огонек. И понял, что попал в реальность того кошмара, что проклятием висел надо мною уже много лет. На счастье или несчастье, но мне было позволено заглянуть в мое будущее, где моим мучителем, лодочником и сопровождающим стал Гриф. Как же я не понял этого тогда, когда впервые встретился с Грифом на постоялом дворе?
– Я так понимаю, что ты еще никак не сообразишь, где находишься. Где-то неподалеку от Ирайи. Где-то глубоко, глубоко под землей, откуда никто не услышит твои вопли, а тебе придется немного покричать. Ты знаешь, когда я попал в компанию воров, я там впервые понял, что кое-кого можно сломать просто словами. Итак… Тебя одурачили, простофиля. И обыграл тебя тот человек, которого ты считал своим другом. Человек, который сотворил заклинание, защищающее тебя, как ты поверил, но он же его и снял, а мне и моим помощникам удалось подобраться к тебе и мгновенно выкрасть.
Как ни старался я сдерживаться, на лице отразилась моя сердечная мука. Гриф опять рассмеялся и плюнул мне в лицо.
– Поднимайся и оглядись. Какие хорошенькие игрушки я приготовил, чтобы поиграть с тобой! На забаву с тобой принц отпустил мне целый день. Правда, он сказал, чтобы я не убивал тебя и не доводил до сумасшествия. Ах да, еще не калечить и не ломать кости. Надо полагать, принц еще сам с тобой хочет попозже поиграть. Держу пари, его игры могут оказаться позанимательнее моих, хотя у меня и было время приготовиться к этой встрече и придумать, что я хочу с тобой сделать, и время, чтобы вспомнить, как со мной обошлись другие. Кроме того, что значат его запреты для человека, который давно служит у Нису Симеона.
Утешало меня только то, что Гриф мог ведь и не знать о моем кошмаре, иначе он еще больше ликовал бы, представляя, сколько раз созерцал я грядущий ужас. Но даже сейчас, перед лицом боли, мне было куда мучительнее узнать о предательстве Яноша.
– Для начала, – сказал Гриф, – подними-ка руки. К тем кандалам, что свисают. Защелкни их на запястьях. – Он довольно хмыкнул, когда я обнаружил, что мое тело слушается меня. – Ну разве не прелесть это заклинание, что дал мне принц? Ты сам мне будешь помогать.
Заклинание подавило мою волю, и я не мог ослушаться приказа; я сам защелкнул наручники на запястьях. Гриф опять усмехнулся и подошел к стене, где через блок была перекинута веревка, тянущаяся к другому блоку на потолке и оттуда – к моим наручникам. Он отвязал веревку и стал ее натягивать до тех пор, пока я чуть ли не повис над землей, касаясь ее лишь носками.
– Ты вывихнешь себе все, что можно, поскольку времени у нас довольно, чтобы вправить тебе косточки обратно… до того, как мы закончим наше путешествие, – сказал он. – Ну а пока просто так повиси, поскольку я уверен, у тебя накопились кое-какие вопросы. И я тебе отвечу на все, ибо в последующие несколько часов ты их уже задать не сможешь.
Он вернулся на скамью и сел в ожидании. Мне не хотелось доставлять ему удовольствие, но был один факт, в котором я хотел убедиться.
– Ты по-прежнему на службе у Нису Симеона?
Гриф рассмеялся своим отвратительным смехом и энергично кивнул:
– Он так думает, что я служу. А я беру его серебро только до тех пор, пока его цели совпадают с моими. Я работал на него, ставя тебе ловушки. И это я выпустил кишки твоему слуге, пытаясь отобрать у него твои волосы, чтобы ими для заклинаний воспользовался Симеон.
Ну разумеется, это он был убийцей Инза, и я, как мог, старался убедить себя, что мне удастся отомстить за смерть старика до того, как сам стану духом. Но надежда эта была невелика.
– Ты теперь понимаешь, – продолжал Гриф, – кто мой настоящий хозяин, ежели господин Симеон почтительно присягнул принцу.
Вновь интуиция не подвела меня. То, о чем я размышлял несколько часов назад, оказалось правдой: Равелин действительно собирался устраивать резню в наших землях, натравливая одних на других.
– Как же Нису и ты оказались в Ирайе?
– Нису Симеона здесь нет, – сказал Гриф. – Он в Ликантии, готовит поход против Ориссы. Да он и не был в Ирайе. Когда у тебя такой хозяин, как принц, человеку нет нужды появляться здесь во плоти, чтобы поцеловать его кольцо. Симеон служит у него… Ну, точно не знаю, не спим мы с ним, чтобы он делился со мною секретами… Служит достаточно давно, как мне кажется. Я сам обнаружил, что они действуют заодно, три месяца назад. А как я сюда попал? – Гриф, казалось, на мгновение встревожился. – Не будем об этом говорить. Симеон приказал мне служить тому человеку, которого увижу, как только очнусь. Наложил заклинание, и в следующее мгновение я оказался тут, в этом восьмистенном замке принца, за городом. Никто мне ничем не угрожал и не принуждал повиноваться. Я понял, что принц Равелин обладает реальной властью. И то, что он просит меня сделать, я делаю с удовольствием, а вовсе не из корысти.
Он встал и прошелся по подвалу. В помещении располагались различные орудия пыток: веревки, блоки, плети, огонь, вода и тому подобное. Он стал выбирать в раздумье.
– Даже не знаю, с чего начать… Но хватит болтать. Ведь передо мной Антеро, мой друг, моя награда, – голос его проникся предвкушением ожидаемого удовольствия, – и я должен позаботиться о нем. Дурак ты, дурак. Всего-то – преклонить колени перед принцем, и ты мог бы заменить Симеона в грядущей заварушке, и вся бы Орисса валялась у твоих ног. Ты же устроил демонстрацию гордости. Пожалеешь. И сейчас, и когда вечность настанет. Есть у меня ощущение, что принц не позволит тебе умереть по-настоящему.
Он поднял плеть и поиграл ее ремнями.
– Ну что ж, коли просишь, – прошипел он, и на меня обрушился удар.
Нет смысла обагрять эти страницы кровью детального описания моих мучений. Тем, кто хочет знать больше, я посоветую отыскать ближайшую к какой-нибудь тюрьме таверну, поставить выпивку надзирателю, и он удовлетворит ваше любопытство. Достаточно сказать, что Гриф, будучи в свое время предметом пыток, хорошо изучил их и достиг настоящего искусства в этом деле.
Но стоит отметить четыре факта. Первый: между мучителем и его жертвой устанавливается странная связь. Я даже не знаю, как описать ее. Но многие, те, кто провел долгое время в застенках, рассказывали мне, что постепенно жертва становится как бы добровольным рабом своего мучителя, по мере того как душа от бесконечной боли все дальше поднимается над землей. В этих узах есть даже что-то сексуальное.
Второе: обретаешь какое-то безумное наслаждение от боли. Это ощущение тоже сложное и, как я полагаю, имеет в своей основе нервное извращение, близкое к сексуальному, но более истекает из попытки сохранить часть своей души, часть своей личности от боли и палача.
Третье, что я понял: страсть Грифа превосходила его мастерство, он не был профессионалом. Искусный мучитель, как я узнал потом, ни за что не доставит жертве такого удовольствия, как потеря сознания. В этом была величайшая ошибка Грифа и, возможно, мое спасение. Три раза меня охватывало блаженное состояние, позволяющее внутренним силам собраться в противостоянии очередной пытке Грифа.
Наиболее ценно последнее наблюдение: всему постепенно приходит конец. Как и этому дню.
Но тут-то и начался настоящий кошмар.
Я пришел в себя, когда два человека стаскивали меня вниз по каменным ступеням. Впереди, освещая лампой дорогу, шел Гриф. Я узнал его по рубцам от кнута на спине. На нем были только черные штаны. Лестница была древней, я разглядел, как между камнями выступает белая плесень. Лестница внезапно обрывалась у озерца, где к берегу была причалена лодка-лодка моего кошмара.
Меня забросили на борт, и два помощника Грифа, не говоря ни слова, удалились. Гриф отвязал лодку, встал у руля, и течение, подхватив суденышко, потащило его в туннель, свод которого лишь на фут поднимался над головой моего лодочника.
Вскоре мы оказались на открытой воде. Стояла ночь, но без луны и звезд. Мы плыли по каналу, который казался мне знакомым. Мы находились в самом центре Ирайи, но нам не попалось ни одной гондолы, ни одного судна. Я не был ни скован, ни связан, мог бы выпрыгнуть из лодки; если бы не получилось, хоть бы закричал о помощи. Но я ничего не предпринял. Может быть, я находился под воздействием заклинания, а может, и в шоке после пыток. Скорее последнее, поскольку мне продолжало казаться, что наяву ничего не происходит, а я просто галлюцинирую.
Я запомнил из этого путешествия только куски. Мы плыли с такой же скоростью, с какой в свое время спускались по реке с гор, вступая в Гомалалею. В канал впадала Змеиная река, и тут я понял, что мы во власти колдовства, поскольку поднимались вверх, по реке без парусов и весел. Когда мы миновали городские окраины, справа я увидел Священную гору. Затем мне вспоминается какое-то глубокое ущелье. Шипящая за бортом река казалась наполненной не водой, а какой-то темной, густой, маслянистой жидкостью.
Гриф даже не тронул руля, но внезапно судно резко свернуло в сторону, едва не врезавшись в поднимающийся утес. Но там разверзлась пасть пещеры, которую вода, видимо, вымывала не одно столетие. Внутри оказался каменный причал. Гриф привязал лодку, выбрался из нее, обернулся и поманил меня. Каждая оставшаяся в живых частичка души призывала меня сражаться, но я последовал за ним, неловко перешагивая через сиденья в лодке, а затем поднялся вверх, на сырой причал, высеченный в камне. Ноги дрожали, разум вопил: «Беги! Ты не должен подниматься по этим ступеням! Ты не должен!» А я поднимался.
Гриф взял один из факелов, торчащих по обе стороны сводчатого прохода, и еще раз поманил меня. Я услыхал вой и понял, что там, наверху, – огромный разрушенный проклятый город на каменистом плато. И там, наверху, в этом городе, в руинах амфитеатра, сидели терпеливым кольцом те чудовища. И эти твари выли на луну. Я вдруг подумал, что, наверное, они некогда были людьми. Людьми, заключившими черную сделку.
Я шел за Грифом. Мысли мои, замедленные, словно я был под действием наркотиков, говорили мне, что, должно быть, ни одна жертва не вернулась назад по этим ступеням, и я отчаянно начал обдумывать мое положение. Но выхода из него не придумал. Раскатился гул, как от гигантского барабана. Мы вошли в громадный зал, потолок которого уходил высоко во тьму. Я вновь услыхал звук барабана, Гриф повернулся, и я увидел, как горит, трепещет огонек в его пустой глазнице.
Я услышал, как кто-то говорил о моих желаниях, о моих стремлениях, о моей судьбе и потом рассмеялся. Смех гремел все громче, громче, ему вторил вой чудовищ, радующихся боли и смерти, разрастаясь в какофонию.
И появился Равелин. Тишина обрушилась на зал, на этих чудовищ, как удар топора. Гриф превратился в статую. На принце были кроваво-красные штаны и черная длинная туника с золотой шнуровкой вокруг шеи и запястий. На поясе – разукрашенный кинжал. Словно он собрался на придворный прием.
– Итак, мы дошли до конца, Антеро, – сказал Равелин очень спокойно. – Хочешь знать свою судьбу? – Я промолчал. – Через считанные мгновения я лишу тебя физического тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79