Возможно, все дело в этой девице.
Вся какая-то неопрятная… Крупная, пышущая здоровьем крестьянка. Одно ее присутствие лишало Релату последней энергии, словно та выпивала из нее все силы. И как она косилась на Валерия, когда была уверена, что госпожа ничего не видит… Однако та даже спиной ощущала жадные взгляды наглой девки. Она даже попыталась однажды заговорить с Валерием о том, чтобы выгнать ее прочь и нанять другую горничную, – но он лишь бросил на нее один из своих сумрачных взглядов, от которых душа уходит в пятки, и отвернулся, не соизволив ответить. Почему-то в следующий раз Релате показалось, будто в глазах служанки мелькнул торжествующий огонек… но то, наверняка, лишь почудилось ей. Последние дни она в любом человеке готова была усмотреть врага. В каждом случайном движении – угрозу.
Не удивительно, должно быть, что Валерий стал так холоден с ней. Кутаясь в одеяло, Релата стиснула руки так, что хрустнули пальцы, и прикусила губу, точно надеясь, что боль физическая поможет заглушить телесную. Впрочем, тщетно. Гнусные, отвратительные страхи, явившись однажды, не желали отступать, и лишь росли и множились в трепещущей душе ее, заволакивая липкою мглою.
Все так и есть, прошептала она обреченно. Он сторонится меня. Чурается меня. И винить в том некого, кроме себя самой.
Да, она узрела – или думала, что узрела, – в глазах мужчины отголосок собственных страданий и преисполнилась любви и сострадания. Возжелала помочь, укрепить… Но кто, во имя светлого Митры, сказал, что она окажется способна на это?! Что ей под силу окажется растопить лед, наросший на сердце за долгие годы. Что сумеет она осветить чужую душу, до самых сумеречных уголков ее, выгнать все тени и оставить лишь покой и радость. Как глупа она была, когда думала, что сумеет сотворить чудо силою любви своей!
Любовь оказалась бессильна. Она принесла свое сердце, протянула его на ладонях, но не ярким факелом оказалось оно, а лишь тлеющей лучиной, и было отвергнуто с насмешкой и презрением.
Напрасно! Все напрасно! Ее жертвы, мучения… Релата всхлипнула, с трудом втянув воздух. Грудь свело так, что она дышала лишь с огромным трудом. Все напрасно! Дар ее любви оказался тщетным. Она ничем не сумела помочь Валерию – да он, должно быть, и не желал этого. Этот человек упивался собственными горестями, собственной ночью. Ему дела не было до тех, кто с ним рядом! И чистая любовь той, что была готова на все, лишь бы спасти его из темнице, где он запер себя по собственной воли, оказалась бессильна.
Релата подняла полные слез глаза, словно впервые оглядывая комнату, совершенно ее не видя. Почему же она поняла все это лишь теперь? Как могла оказаться столь слепа? Она же видела с самого начала, что Валерий не любит ее. И даже когда он набрасывался на нее, подобно дикому зверю, срывая одежду, покрывая тело жадными ласками, шепча безумные лживые слова о том, как она нужна ему, что она его последнее спасение – как могла она не понимать, что то лишь самообман с его стороны. Он использовал ее, как пьют больные маковый отвар, чтобы хоть на пару часов притупить боль. Она дарила ему лишь забытье. Не свет – но вечную тьму.
Не в силах выдержать более этой муки, Релата всхлипывая повалилась на постель. Простыни мигом промокли от слез. Она зашлась в душераздирающих рыданиях.
Валерий не любит ее! Эта кровь во сне ее – то ранена была душа ее. Это его рука нанесла ей смертельную рану! Она знала это с самого начала. Как только пробудилась – знание это было с ней, пришедшее ночью, подобно небесному откровению, не оставив место сомнениям. Нестерпимая тоска охватила ее сердце.
Валерий ее не любит. Подолом ночной рубахи из тончайшего батиста девушка промакнула распухшие глаза. Щеки стягивало от подсыхающих слез, веки щипало, точно в глаза попал песок, но она уже не плакала. Сумрачным, ничего не выражающим взглядом она уставилась в потолок.
Валерий не любит ее… Ну что ж.
Она долго скрывала эту истину от себя, надеялась до последнего, прятала лицо, страшась взглянуть правде в глаза, но теперь пути к отступлению не было. Реальность, от которой она столь тщательно отгораживалась наяву, настигла ее во сне, и более не было возможности не слышать голоса истины. Она отдалась мужчине, который попросту использовал ее, не питая к ней никаких чувств. Более того – теперь она была уверена в этом – как не остановили его приличия и воспитание от того, чтобы принять ее нескромный дар, точно также ничто не остановит его, если выгода заставит предать возлюбленную.
Что может сделать с ней Валерий, Релата не знала. Точнее, зажмуривалась, страшась увидеть картины, что рисовало пред внутренним взором услужливое воображение. Лишь сейчас она осознала всю глубину пропасти, куда забросила ее страсть и безрассудство. Без стыда и мысли о последствиях отдалась она мужчине, которого полюбила, – но в этот миг и стыд, и гнетущие мысли наконец настигли ее, и от них не было спасения.
Впервые за эти дни Релата задалась вопросом – что будет с ней теперь? И поняла, что у нее не хватит мужества самой себе ответить на него. Даже если Валерий возьмет ее в жены – что прежде мыслилось ей как недосягаемая вершина блаженства – ныне ей уже не верилось, что они хоть миг смогут быть счастливы вместе. Мельчайшие детали поведения принца возвращались к ней, его жесты, слова, взгляды… все говорило, что этот человек занят лишь собой, своими неведомыми никому страданиями, и не было никакой надежды, что он подпустит ее достаточно близко, чтобы дать хоть малейший шанс эту боль излечить. В его жизни и мыслях не было для нее места. Лишь в его постели – но возможно ли истинное счастье на столь крохотном островке?
Но даже и такой исход удрученной внезапно открывшимися ей истинами Релате представлялся крайне маловероятным. Не случится ли скорее так, что, пресытившись ею, Валерий попросту постарается отделаться от наскучившей возлюбленной? У нее не было иллюзий, что она сможет надолго удержать его… Она не блистала ни остроумием, ни живостью характера, ничем, что могло бы хоть ненадолго сделать его существование светлее и радостнее. Она и сейчас замечала – упорно отказываясь в это верить, – что его утомляет ее постоянная печаль и задумчивость, что порой он едва сдерживает раздражение, когда ловит на себе ее тоскливый умоляющий взгляд… И что же дальше?
Страх, охвативший девушку, был настолько чудовищен и необъятен, что душа ее онемела под непосильной тяжестью. На сердце стало холодно и пусто. Мир объяла непроглядная тьма. Куда ни глянь – она не видела выхода нигде, и мысль о смерти вошла в душу спокойно, без стука, хозяйкой, а не гостьей.
Да! Познать наконец тишину и покой. Познать отдохновение! Забыть и боль, и страх существования, весь этот морок и кошмар!
Глаза Релаты вспыхнули угрюмой решимостью. В душе не осталось места ни опаске, ни сомнениям. Отец и братья мертвы. Она никому не причинит страданий. Да, пожалуй, отец был бы первым, кто одобрил ее шаг. Превыше всего в этой жизни старый воин страшился позора…
Релата встала и сделала несколько шагов по комнате. Остановилась у окна и глубоко вздохнула, наслаждаясь свежим воздухом. Как ни парадоксально, теперь, когда решение было принято, она почувствовала себя странно ожившей и бодрой. В движениях и взгляде появилась уверенность, которая давно уже покинула девушку. Сторонний наблюдатель, должно быть, счел бы ее сейчас почти веселой.
Вернувшись к постели, она с силой дернула за шнур звонка.
Через несколько секунд за дверью раздались торопливые шаги, и без стука в комнату вбежала горничная. Релата обернулась, полная решимости учинить наконец негодяйке разнос – но слова замерли у нее на языке при виде перепуганного лица служанки.
– В чем дело, Цинтия? Как ты смеешь являться ко мне в таком виде?
Но та не успела ответить, как вдруг дверь в опочивальню распахнулась вновь, и четверо мужчин с обветренными грубыми лицами, в доспехах и с мечами, возникли на пороге.
– Ага-а! – расхохотался первый, бесцеремонно разглядывая онемевшую от столь дерзкого вторжения Релату. На девушке не было ничего, кроме ночной сорочки, и она стыдливо прижимала руки к груди, в тщетной попытке прикрыться. – Похоже, нам здорово подфартило, ребята! Видали, какая куколка?
Побледневшими губами Релата выдавила:
– Кто вы такие, и что вам нужно здесь? Вы что, не понимаете, в чьи покои явились?!
Эти негодяи, кажется, приняли ее за девицу из Квартала Утех и решили, что, в отсутствие хозяина дома, вольны вести себя с ней, как им заблагорассудится. Ну ничего, сейчас она скажет им!
– Да знаете ли вы, кто… – И тут же осеклась, зардевшись. Она не могла назвать им своего имени, если не желала скандала, который погубит и Валерия, и ее. – Убирайтесь прочь! Вам не место здесь.
Но наглец, нимало не смутившись, обернулся к своим приятелям.
– Вы слышали, ребята?! Красотка говорит, нам здесь не место. – Он ухмыльнулся, и Релата с отвращением заметила, что во рту у него недостает половины зубов. – Да только, милочка моя, у нас приказ от капитана Черных Драконов. Велено обыскать покои преступника, нет ли чего предосудительного. Правда, по мне, все, что можно, мы уже нашли…
Вскипая от гнева и унижения, девушка вскинула голову.
– О чем вы говорите? Какой преступник? Это апартаменты принца Валерия, наследника престола Аквилонии!
– Может, оно и так, – неожиданно миролюбиво отозвался стражник, подходя ближе и похотливым взглядом окидывая девушку. Релата едва успела отскочить, чтобы он не коснулся ее своей грязной ручищей.
– Да только то раньше было. А теперь он не принц и не наследник. Убийца он, твой Валерий!
– Убийца?! – У девушки защемило сердце. Так вот почему его не было всю ночь! И проклятый этот сон не зря все не шел у нее из головы… – Кого же он мог убить? Неужели дрался на поединке?
– Если бы. – Видя ее страх, воин неожиданно смягчился и посмотрел на девушку почти с сочувствием. – Короля он убил. Его Величество Вилера Третьего – понимаешь?!
Релата без чувств рухнула на пол.
Служанка засуетилась вокруг, брызгая на нее водой, обмахивая веером… Но Релата, даже очнувшись, продолжала воспринимать окружающее, как в тумане. Словно внезапно она оказалась под водой, в царстве морского царя, о котором в детстве сказывала ей нянюшка, в мире, где все движения были такими замедленными, мысли текли едва-едва, а звуки доходили, точно из бесконечного далека…
Она слышала, как один из стражников окликнул в возбуждении своего командира из другой комнаты – но у нее даже не было сил полюбопытствовать, что они могли там найти. Кажется, коллекция деревянных фигурок, что вырезал принц в свободное время, заинтересовала их, хотя чем могли они привлечь солдат, Релата не могла и предположить…
Все погибло, только и успела подумать она, прежде чем вновь погрузиться в забытье. Все погибло.
И во сне вновь лилась кровь.
Аой.
ВРЕМЯ ВСТРЕЧ
В гулкой тишине тюремного коридора любые звуки отдавались отчетливо, многократно отражаясь от каменных стен, и двое наемников у окованной железом двери успели подскочить с места, спешно рассовывая по карманам кости и выигранные медяки, и подхватить недавно выданные им алебарды наизготовку, едва заслышали скрежет отворяемой внешней решетки, ведущей в темницу королевского замка.
Жук покосился на факел, чадивший в стальной скобе слева от двери, – тот не сгорел и на треть, а значит, время смены караула еще не пришло. Сообразив, кем может быть их неурочный гость, наемник выпрямился, придавая своей смуглой уродливой физиономии самое суровое выражение и выпячивая колесом грудь. Барх, его напарник, едва успел последовать примеру приятеля, как в дальнем конце коридора, за поворотом, послышались шаги и отголоски разговора.
Посетители – их оказалось двое – подошли ближе. Одним из них был их капитан Конан, одетый в просторную кожаную куртку и теплый плащ. Он был почти безоружен, только длинный меч, с которым он никогда не расставался, как обычно висел на левом бедре. Он коротко кивнул из-за спины грузного вельможи в богатых одеждах, и Жуку показалось, в уголке губ его мелькнула усмешка.
Его спутник был здешним принцем, по крайней мере так представлялось Жуку. За несколько дней солдат удачи не успел разобраться до конца в хитросплетениях местной политики. Тучный нобиль в пестром костюме с многочисленными украшениями, уловив что-то неладное, повернулся и вытянул шею, стараясь заглянуть в лицо своему провожатому. Похоже, смотреть на того снизу вверх было не очень удобно, и на обрюзгшем лице появилась гримаса досады.
– Не мало ли людей ты поставил на страже, киммериец?
Тот вместо ответа лишь пожал широченными плечами, всем своим видом показывая, какое презрение вызывают у него вопросы невежд. Принц, заметив это, сдвинул брови.
– Когда я задаю вопрос слуге, я рассчитываю получить четкий ответ, киммериец! И тебе бы лучше это запомнить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74