Этот адрес ничего не говорил журналисту, но Моргенстерн всегда славилась умением выходить из трудных положений. Он решил безропотно последовать за ней. И все же, сказал он себе после нескольких минут ходьбы, запах этой женщины смущает и… очень красноречив.
— Странно пахнет, — попытался сказать он, когда они оказались на остановке трамвая. Моргенстерн не ответила. — Или я строю догадки.
Но стоило ему прикрыть глаза, как он видел кровать с балдахином, огромные зеркала на треногах, море подушек…
Подошел трамвай. Они влезли в вагон и уселись на скамью. Писатель увидел, что воображаемая декорация обзавелась персонажем — Мата Хари, которая сидела на кровати в очаровательной ночной рубашечке из розового шелка и пальчиком манила к себе.
По крыше вагона застучал дождь. Роберта была единственной из пассажиров, заметившей, что он пошел вновь. Остальные, мужчины и женщины, сидели с закрытыми глазами. И на лице каждого играла улыбка Джоконды.
НАКАЗАНИЕ, ПРИХРАМЫВАЯ, СЛЕДУЕТ ЗА ПРЕСТУПЛЕНИЕМ
Конец поездки стал для Роберты настоящей Голгофой. Порошок эмпатии требовал суровой расплаты. Писатель поддерживал ее до дома майора Грубера, потом долго рылся в сумочке, отыскивая ключи, открыл дверь и усадил ее на первую ступеньку лестницы.
— Телефон, — с трудом выдохнула она.
В последней вспышке сознания она назвала Пишенетту телефон Роземонда и потеряла сознание.
А когда проснулась, стояла глубокая ночь. Она лежала на кровати. Профессор истории сидел у ее изголовья.
— Мой очарованный принц, — вздохнула она. Глаза ее были полны любви.
— Во что вы играли, доведя себя до такого состояния?
— Приняла чуть порошка эмпатии, чтобы угнаться за Бароном. Один палец. Нет, пять. Нет, пятнадцать.
— Вы сошли с ума? Медь в огромных дозах смертельна даже для колдуний вашей закалки.
Роберта отмахнулась и принялась рассказывать ему о погоне, об обмене между големом и Бароном, о схватке с убийцей.
Она хотела сесть. Но ее голова словно воспарила к потолку, а конечности разлетелись по разным углам спальни.
— Странно, но мне кажется, я шевелю не пальцами, а огромными щупальцами, — удивленно сообщила она.
— Не двигайтесь, — приказал Роземонд. — Я вернусь через пять минут.
Он нашел нужные ингредиенты в кухне. Пишенетта, который заснул в гостиной, разбудил шум. Он сунул нос в кухню. Его близорукие глаза с трудом различали неясный силуэт человека, сотворившего на столе небольшой небосвод над городом, который сотрясали взрывы. Он предпочел вернуться в гостиную, не открывая своего присутствия.
Роземонд вернулся в спальню, держа в руках пивную кружку с гербом древнего города Мюнхена. Роберта, которая ни на миллиметр не сдвинулась с места из страха превратиться в нечто бесформенное и липкое, понюхала содержимое кружки. Запах, цвет и консистенцию определить было невозможно. Жидкий камень — таково было единственное определение, которое она сумела подобрать к пойлу.
— Самое лучшее лекарство, которое мне известно, против побочных действий порошка эмпатии. Изида изобрела его, чтобы склеить куски разрубленного мужа. Пейте.
Роберта скривилась. Но проглотила настойку до последней капли. Ей показалось, что составляющие ее личности, телесные и духовные, занимали свои привычные места. Монтаж закончился, голова села на плечи, и она наконец ощутила себя. Она встала, сделала несколько шагов, подпрыгнула на сомкнутых ногах, оттолкнувшись от пола.
— Я цела и невредима, — с облегчением заявила она.
Уселась на край кровати и несколько минут распутывала мысли, чьи нити основательно переплелись между собой.
— Который час? — осведомилась она после долгих размышлений.
— Четыре часа утра.
Она надела ботинки и отправилась в ванную, чтобы с помощью зеркала убедиться — отражение соответствовало оригиналу. Успокоившись, она ощутила потребность почистить зубы. Дружеская рука положила на умывальник ее туалетный несессер.
— Пишенетт все еще здесь? — спросила она, накладывая толстый слой женьшеневой пасты на щетку.
— Внизу. Спит, — ответил из спальни Роземонд.
— Отлично. — Она энергично принялась надраивать зубы. — Онпевыйскогоясобиваюсьнашать!
Профессор истории, который большую часть времени занимался расшифровкой зашифрованного, перевел и спросил:
— А кто вторая персона, которую вы собираетесь допросить, милая моя?
Роберта трижды сплюнула в раковину.
— Рагнетруда. — Ей показалось, что она произнесла это имя.
Когда она вышла из ванной, у профессора было недовольное лицо.
Даже если говорить о ней как о персоне трудно, про себя добавила колдунья.
Хорошо зная упрямство подруги, профессор истории решил, что любая попытка отговорить ее будет напрасной. А потому обреченно вздохнул.
Сон бежал от Пишенетта. Он размышлял. Ситуация представлялась весьма странной. Мишо на свидание под Барометром не явился. А эта Моргенстерн и человек, пришедший после телефонного звонка, не походили на добрых самаритян, с помощью которых он рассчитывал покинуть город. В конце концов он спросил себя, не очутился ли между Сциллой и Харибдой.
Он слышал, как они спускались по лестнице, потом различил их фигуры в гостиной. Моргенстерн взяла стул и уселась перед ним. Мужчина продолжал расхаживать по комнате, словно патрулирующий милиционер. На самом деле Роземонд изучал библиотеку майора.
— Вам лучше? — спросил Пишенетт у Моргенстерн, которую надеялся привлечь в союзники.
— Кто такой Мишо? — сразу спросила она.
Значит, его ожидал допрос с пристрастием. Да будет так. Он ответит на все заданные вопросы, выдавая истину по крохам.
— Шофер Министерства безопасности, — прямо ответил он. — Вы знаете это не хуже моего. Вы ведь приходили ко мне вместе с ним?
Роберта вспомнила, что Пишенетт принял Мартино за шофера Арчибальда Фулда.
— Я была не с Мишо, а со следователем Криминального отдела. Не потеряй вы все три пары очков, вы бы разглядели его.
— Ай! — воскликнул Пишенетт, скукоживаясь в кресле.
Эта женщина была милиционершей в штатском, агентом Безопасности. Они заставят его заплатить за немыслимую воздушную наглость.
— Критика чистого разума, — воскликнул Роземонд, снимая с полки книгу. — Вы ее читали? Еще более герметичное творение, чем последнее видение святого Антуана. Волосы можно рвать горстями.
А Пишенетт вслух перечислял пытки, которым его подвергнут… Роберта завладела вниманием близорукого журналиста, схватив его за подбородок.
— Что вы делали наверху? Для кого издавали этот листок, Барометр?
Она нанесла удар в самое уязвимое место — его оружием были перо и чернильница. Эрнст Пишенетт надул грудь и превратился в достойного отпрыска Эрнста Пишенетта-отца.
— Это не листок, а газета частных расследований! И я ни на кого не работаю! Я, мадам, независимый журналист. И открыл бы личность этого Туманного Барона, если бы волшебные тыквы не взяли мой аэростат приступом!
— Волшебные тыквы? — одновременно воскликнули Грегуар и Роберта.
Пишенетт в общих чертах обрисовал нападение, во всяком случае, то, что сумел разглядеть.
— Не знаю почему, но я сомнамбула. И на случай неосторожного падения сплю с парашютом, — уточнил он.
— Вы — человек везучий, — кивнула Роберта.
— Нет, я — человек предусмотрительный.
— Ого! — вновь воскликнул Роземонд, который вернулся к изучению книг. — Магическая библиотека клеща Шопенгауэра. Грубер был весьма начитанным человеком.
Роберта продолжала допрос:
— Каковы ваши связи с Мишо? И не кривите душой.
Пишенетт огорчился, что вернулась милиция. И решил бросить ей самый крупный кусок правды.
— Он доставлял мне информацию. Для Барометра .
— И…
— И что?
— Что он требовал за свои сведения?
Женщина была безжалостной.
— Я должен был следить за муниципальной каторгой, — тихим голосом признался он.
— Всего-навсего! — воскликнула колдунья. — Вы знаете, в Базеле есть более интересные места, чем каторга?
«И зачем я согласился помогать этому пирату из лагуны?» — обругал себя писатель. Потому что Мишо сообщил, что Туманный Барон вернулся в Базель. Потому что сын хотел завершить труд отца. Если бы он очертя голову не бросился бы в эту ловушку, у него по-прежнему был бы аэростат, а его жизнь не висела бы на ниточке. К тому же ниточке плохого качества.
— Что же нам с вами делать? — размышляла колдунья.
«Похоронить в подвале или в саду», — безмолвно ответил писатель.
Роберта встала, подошла к окну, открыла его, принюхалась к ночному воздуху. Шел настоящий ливень. Свет из гостиной освещал сад бледно-желтым светом. Интересно, Грубер хоть раз побывал в этом царстве сорняков? Она была почти уверена, что отыщет здесь отросток Рагнеруды.
— Отправитесь допрашивать ее? — осведомился Роземонд, подойдя к ней.
— Быть может, она знает об этой зоне.
Она припала к плечу профессора истории за утешением.
— Обещайте мне не оскорблять ее, — потребовал он.
— Обещайте не терроризировать Пишенетта.
— Ну, я же не чудовище! Я хочу ознакомить его с происходящим. Что вы об этом думаете?
— Если на него напала волшебная тыква, он заслуживает хорошего отношения с вашей стороны.
Роберта ускользнула, а место на стуле напротив Пишенетта занял Роземонд. «Вот и второй берется за меня», — решил писатель, считая, что пришел его последний час. Профессор хрустнул пальцами в мертвой тишине. Потом объявил Пишенетту, использовав англицизм, который слегка оцарапал его язык:
— Вы — любитель скупое, а потому я сообщу вам совершенно невероятную сенсацию.
Писатель шумно сглотнул слюну.
— Слушаю вас. Поскольку совсем не вижу.
— Колдуньи, драконы и маги действительно существуют.
— Простите…
Жалости ради никаких ментальных пыток. Он скажет все. Если нужно, что-нибудь придумает. Он хотел заговорить, но губы отказались повиноваться. Панический страх сжал ему грудь.
— Я могу превратить вас в земляного червя и настругать мелкими кусочками, если не проявите должного внимания. Поверьте, беспозвоночные знают, что такое боль.
Пишенетт едва сдержал желание возмутиться и отрицательно покачал головой. Роземонд сжалился над ним, провел рукой по лицу писателя, вернув ему зрение и речь. Пишенетт выпучил глаза. Он прекрасно видел без глазных протезов.
— Ой-е-ей, — закашлялся он, пораженный чудом.
Роземонд махнул рукой в сторону камина. В очаге вспыхнули фиолетовые, пурпурные и желтые языки пламени. Будем проще, сказал он себе. Начнем сначала, с обширного введения в великую историю колдовства. Он встал, прислонился к камину. Пламя освещало его снизу, придавая ему сатанинский вид.
— Однажды… — начал он низким голосом.
Мало кто встречался с Рагнетрудой. То, что о ней говорили, не располагало к проведению рискованного опыта. Она была лицемерна, злобна, одарена в сотворении зла. Она занималась только своими делами, тайными и подземными. Если ей задавали вопросы, она не отвечала, а пробуждала в любопытном собеседнике дурные воспоминания или создавала свои, которые мучили его всю жизнь в виде ночных кошмаров. Или просто лгала.
Рагнетруда входила в Клуб Пяти, точного происхождения которых никто в Колледже колдуний не знал. Она была стара как мир, вернее, так утверждала. Она была воплощением Земли, как ее сестры воплощением Воздуха, Воды, Огня и Эфира, и ей было наплевать на людей.
Но, будучи бессмертной в полном смысле этого слова, она ненавидела одиночество. А потому, если ей долго не наносили визитов, могла оказаться разговорчивой, внешне ласковой и нежной. Роберта надеялась найти ее именно в этом расположении духа.
Колдунья взяла сумочку, сняла ботинки и босиком вышла в сад, прячась под зонтиком. Трава быстро сменилась чернушкой, маком-самосейкой, пыреем, диким маком. Чертополох оцарапал ей лодыжки. Крапива обожгла кожу. Но она продолжала идти к массиву переплетенных стволов в центре маленьких джунглей.
Очутившись среди искривленных кустарников, она послала призыв в сторону земли. Передавать свои мысли ступнями ног, чтобы они проникли в землю, ждать, когда появится Рагнетруда… «Я могу заработать хорошую — простуду, — сказала она сама себе, — после пяти минут таких упражнений».
Она уже решила вернуться к дому, когда один из вьюнков обернулся вокруг ее лодыжки, потом, образовав восьмерку, охватил вторую лодыжку, сковав ноги. У Роберты возникло странное ощущение, что пальцы ее ног ловят монотонный голос.
— Ты хочешь говорить со мной?
«Да, иначе я бы не оказалась здесь, превращаясь в ледышку», — озлобленно подумала колдунья.
Вьюнок напрягся, заставив ее сдвинуть ноги. Роберта пожалела, что не запаслась острым ножом.
— Закрой глаза.
Роберта подчинилась.
— Можешь открыть.
Она испытала шок, очутившись в кухне родительского дома. В окна врывалось солнце. В водостоке ворковали голуби. Стоящая к ней спиной мать что-то резала на доске. Роберта едва не позвала ее, но вовремя опомнилась.
Рагнетруда повернулась к ней лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37