— Еще не время. Я исполню твои желания только тогда, когда ты мне заплатишь. — Юноша хмуро смотрел на колдунью. — Не деньгами — у тебя их нет, да они мне и не нужны… — Она помолчала. — Ты подроешь склон под черным камнем — по ночам, тихо и незаметно — чтобы эта ползучая дрянь вернулась обратно в долину…
— Ты боишься его, — сказал юноша, исподлобья взглянув на нее.
— Тебя это не касается!
— Камень может, скатившись, разрушить дома в деревне…
— Неважно. Или тебя беспокоят жизни этих людишек?
— Меня — не беспокоят.
— Отлично. Когда сделаешь дело, придешь ко мне.
— А вдруг…
— Найдешь, — успокоила старуха. — Еще быстрее, чем прежде. А теперь иди и не оборачивайся.
Юноша сделал два шага, но остановился и через плечо, не глядя, спросил:
— Почему у тебя такой голос?
Бабка захихикала ему в спину:
— Я украла его у одной молоденькой девчонки. Но я добрая — взамен ей достался мой.
Юноша двинулся дальше. Не обернулся, отметила старуха. Порода. Злая порода. Из него выйдет толк.
В одну из теплых июльских ночей черный камень неожиданно скатился с Ненужной горы в деревню, разрушил несколько домов и убил шестерых человек. Напуганные жители принялись поспешно разбирать по бревнам свои дома, чтобы уехать на новое место, подальше от черного убийцы, лежащего теперь посреди базарной площади, в самом центре деревни.
Коварство камня было очевидно: сотни лет он полз в гору, чтобы, забравшись повыше, скатиться и навредить людям. В деревне стояла тишина — боясь навлечь на себя еще большие несчастья, жители собирались в дорогу молча, но каждый в душе проклинал безжалостную каменную глыбу, сгоняющую их с родной земли.
Так впервые Дуй познал опьяняющую силу власти над людьми. Он смотрел на потрясенную деревню, на испуганные, страдающие лица, и ему хотелось кричать:
— Это сделал я, я! Вы слышите? Я, сын нищего пекаря, потомок королей!
Волнуясь, будто получил несметные богатства, он твердил:
— Голубая кровь… я король… король…
И мысленно произносил целые речи — злорадные, мстительные — этим людям, которые, как ему казалось, презирали его за бедность. Его оскорбленное болезненное самолюбие наконец было отомщено, и он решил, что власть — единственная ценность в этой жизни. Власть доказывает твою исключительность: ты лучше, ты умнее, ты достойнее всех!
— Вы смеялись надо мной, — шептал Дуй, — и я наказал вас. Я разом перевернул вашу жизнь. Я ваш король, только вы забыли это!
Эти новые, безумные мысли настолько потрясли все его существо, что он заболел и десять дней находился между жизнью и смертью.
… Деревня снялась с места и невесело тронулась в путь. Телега, запряженная тощим конем, везла больного юношу, над которым заботливо хлопотала мать…
2.
— Я заплатил и пришел к тебе, — волнуясь, сказал Дуй колдунье, которую он нашел сидящей на камне рядом с пылающим проемом таинственной пещеры.
— Да-да… — рассеянно пробормотала старуха, явно размышляя над чем-то другим. — Я отблагодарю тебя. Ты будешь доволен…
Дуй молча терпеливо ждал. Колдунья велела ему сесть в тень высокого стройного бука, закрыть глаза и не шевелиться.
Юноша в болезненно-восторженном состоянии ждал чуда. Он никак не мог сосредоточиться на какой-нибудь одной мысли, в голове шумело, как после работы в душной пекарне, во рту пересохло. «Я король… я король…» — назойливо вертелись в сознании одни и те же слова.
Бабка долго гремела чем-то металлическим, бормотала, потом, шаркая ногами, удалилась. Замирая от сладкого предчувствия, Дуй открыл глаза. Он по-прежнему сидел на траве под мощным буком. К его гладкому серебристо-серому стволу он был прикован толстой железной цепью, тянущейся от ошейника на его горле.
Колдунья вернулась к пещере через три дня. Юноша на цепи, увидев ее, поднялся с земли. Полубезумный от ярости, он был страшен. Вместо слов, которые он хотел сказать старухе, из его горла вырывались какие-то булькающие звуки. Ведьма, прищурившись, одобрительно смотрела на почти потерявшего человеческий облик пленника.
— Хорошо, очень хорошо… — проскрипела она жутким, утробным голосом, удивившим даже измученного гневом юношу.
Старуха подошла поближе.
— Ты волк, — сказала она, страшно выкатив глаза и вперив их в человека на цепи.
— А ты старая сумасшедшая дура, — отозвался тот.
— Ты волк, — настойчиво повторила колдунья и длинной палкой ударила юношу по спине.
Дуй в ярости закричал и хотел броситься на свою мучительницу, но внезапная страшная боль согнула его пополам. Какая-то жестокая неведомая сила скрутила его и принялась выворачивать наизнанку нутро, будто в нем сидели и рвали его когтями тысячи злых голодных кошек.
Дую казалось, что он кричит и его крик слышит весь лес, но страшная бабка, без особого интереса наблюдавшая за ним, видела, что он корчится на земле без единого звука, как рыба, разевая искаженный болью рот. Дуй решил, что пришла смерть, но боль неожиданно отступила, будто ее и не было. Земля приблизилась к нему, а деревья сразу стали еще выше. Тело налилось безграничной, опьяняющей силой. В нос ударили тысячи острых, пряных запахов леса.
Он почувствовал, что у него есть брюхо, сытое, тугое, есть четыре мощные пружинистые лапы с острыми, как лезвие ножа, когтями, клыки, которыми так легко вспарывать живую, теплую плоть. И глаза! Видящие теперь восхитительно далеко и четко! Каждая букашка под ногами — или под лапами? — каждый никчемный муравей заметен, и ничто отныне не скроется от острого, безжалостного взгляда черного волка!
Волк мотнул головой и нерешительно шагнул вперед. Тело превосходно слушалось его. Сверкая желто-зелеными глазами, зверь сделал еще два быстрых шага, но железная цепь больно ударила его по лапам, и захрипело перехваченное ошейником горло. Волк бешено защелкал зубами, разбрызгивая с черной морды пену. Пригнув огромную голову, он в слепой злобе уставился на колдунью.
Та издалека бросила ему окровавленный кусок мяса. Повинуясь древнему инстинкту, зверь на лету, не раздумывая, проглотил его. Старуха довольно кивнула и подошла к волку вплотную.
— Теперь, когда захочешь превратиться обратно в человека, вспомни, как тебя, короля, будто дворового пса, продержали три дня на цепи. — И она засмеялась противным скрипучим смехом.
Волк, гремя цепью, прыгнул на старуху, но та выбросила вперед руку, и облако огня опалило оскаленную волчью пасть. Волк, трусливо скуля, упал на землю и принялся передними лапами тереть обожженную морду.
— Видишь, волк… — задумчиво проговорила колдунья, — тебе не так больно, как страшно… Это огонь… а волк боится огня всегда, и с этим ты ничего не сможешь поделать… От огня слабеет твоя уверенность, а значит, и колдовство, и если ты не дурак, ты будешь обходить его стороной. Пока что ты ведешь себя не очень умно, Дуй. Ты пришел ко мне, чтобы меня уничтожить или чтобы я сделала тебя королем? — И она больно щелкнула волка по кончику черного носа. Волк, съежившись, стерпел и, склонив голову, подставил колдунье, как слабый сильному, шею, свое самое уязвимое место. — Я сделаю тебя могущественным, я наделю тебя силой, какой нет ни у одного из этих презренных людишек, которые, как кроты, целыми днями копаются в земле… — Колдунья, приблизив свое страшное бородавчатое лицо к самой морде черного волка, жарко шептала ему о своих сокровенных желаниях. — Мы с тобой теперь вместе, против них. Мы уничтожим их, мы будем гнать их прочь, как ветры гонят по земле опавшие листья, — не спрашивая и не прислушиваясь к их шелесту… Да, ты будешь ветром! Я научу тебя управлять стихиями — бурями, тучами. Научу внушать необъяснимый, не сравнимый ни с чем страх. О, такая власть дороже денег, дороже любви и даже бессмертия… Ты же хочешь этого, я не ошиблась? — Старуха, склонившись, жадно смотрела в сверкающие волчьи глаза.
Черный волк, присев на задние лапы, задрал свою страшную морду кверху, задергал горлом и издал громкий торжествующий вой…
3.
Ночь спустилась на землю, и лес зажил своей особой, не похожей на дневную, жизнью. Смолкли уставшие птицы, спряталась по дуплам и норкам лесная мелочь, все затаилось, сжавшись от страха перед сильными, прожорливыми, непобедимыми тенями, что вдруг возникали из ночной темноты и выхватывали из жизни того, кто зазевался, не вовремя высунулся, пискнул спросонья. Лишь деревья гордо шумели ветвями так же невозмутимо, как и днем.
Всю ночь, позвякивая цепью, бежал по лесу огромный черный волк. Крепко ухватившись за цепь, вприпрыжку, как резвая коза, неслась за ним следом страшная старуха с большой головой. Время от времени она дергала цепь, и волк послушно поворачивал налево или направо. Перед рассветом странная пара остановилась у заросшего высоким лесом холма.
Старуха, принюхиваясь, потирая руки и подставляя их слабому утреннему ветру, побродила по захламленным валежником склонам, поскребла скрюченными пальцами кору на огромной лиственнице, одиноко стоящей на западной стороне холма, и уверенно показала волку на землю между корнями дерева:
— Здесь.
Своими мощными сильными лапами волк принялся разгребать мягкую землю, разбрасывая во все стороны влажные комья. Старуха молча наблюдала за ним. Когда передние лапы волка вдруг провалились в черный проем в земле, он на мгновение задохнулся от волны затхлого воздуха и попятился назад. Старуха подозвала его, расстегнула ошейник и, отбросив железную цепь в сторону, сказала:
— Иди! Почувствуй себя королем.
Черный волк встряхнулся, потянул носом отвратительно пахнущий воздух из проема, осторожно протиснулся в узкую дыру и исчез.
Волк бежал по широкому ходу, вырытому в земле, не удивляясь и не задумываясь над тем, куда и зачем послала его колдунья. Он доверял ей. Он рвался к своей цели, и ничто теперь не могло его остановить.
Зоркие волчьи глаза видели в темноте так же ясно и отчетливо, как и при дневном свете. Он быстро привык к спертому воздуху, к тому же, в высоком потолке, где местами обвалились сгнившие деревянные подпорки, осевшая земля открыла просветы, и из них тянуло свежестью хвойного леса. Волк уверенно пробирался через завалы из упавших бревен, оплетенных корнями растений, через груды осыпавшейся земли и вдруг начал угадывать каждый приближающийся поворот. Он угадывал очень точно, и это было похоже на просыпающуюся после долгого сна память. Волка пугало это. Он остановился и огляделся.
Он никогда здесь не был. Это место ему совершенно незнакомо, убеждал он себя. Тем не менее, он откуда-то знал, что сейчас подземный ход, огибая скалу, резко повернет влево, потом нужно будет смотреть в оба, перепрыгивая через глубокие провалы в земле, а перед самым выходом на поверхность ход сильно сузится, и придется идти, задевая боками мокрые шершавые бревна…
Волк стоял, прислушиваясь к себе. Он чувствовал, что скоро, очень скоро, чужая память, которую он обрел вместе с этим телом, откроется ему, и жгучее, нетерпеливое любопытство захватило его. Он помчался во всю прыть, и когда в конце пути его сильное тело рванулось через пролом в каменной стене на свободу, в залитый слепящими солнечными потоками широкий двор, яркие картины прошлой жизни вдруг вспыхнули в его сознании, ошеломив своей невероятной четкостью. Осматриваясь, волк покружил на месте, чтобы не оказаться застигнутым врасплох, но вокруг царили тишина и спокойствие. Он был на развалинах старого замка.
Четыре башни еще высились над осыпающимися стенами, и кое-где виднелись следы прежних дворовых построек, но вражеские набеги и безжалостное время безвозвратно разрушили прекрасную, горделивую обитель королей. Огонь, некогда бушевавший в замке, уничтожил все, что могло гореть, и покрыл черным налетом его каменные останки. Ветры год за годом заносили песком и вымощенный тесаным камнем двор, и стены, и подступы к замку, прежде неприступному и величавому. Воронье кружило в небе над башнями, высматривая поживу и изредка оглашая округу резкими гортанными криками…
Печальная участь замка удивила даже волка. Его, никогда раньше не знавшего чувства жалости, вдруг больно кольнуло в сердце: это мог быть его дом — могущественный, богатый, надежный, как в те времена, когда в замке жил тот, чья память сейчас бьется в нем болезненными, горькими толчками.
Память повела его в одну из башен, заставила пройтись по полуразрушенным залам и вместо развалин увидеть красивые, богато убранные комнаты, вместо свиста ветра и унылых птичьих криков услышать тысячи звуков, какие обычно раздаются в многолюдном, обжитом месте, а вместо призрачных теней, порожденных игрой воздуха и света, увидеть вокруг сотни живых людей.
… Волк прилег в тени круглой арки на втором этаже башни, где легкий ветерок спасал от нестерпимого зноя, и позволил чужим воспоминаниям завладеть им. Чужая жизнь — необычная, далекая — проходила перед ним, и с первого же мгновения чувства жившего давным-давно человека стали понятны волку, а иногда ему казалось, что это он страдает и живет в те незапамятные времена…
Он недавно родился, и над его колыбелью склонились отец и мать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40